Текст книги "Рождественские зори"

ЭТУ ОСЕНЬ Я ДАРЮ ТЕБЕ!

 
Жёлтый лист, упавший на дорожки,
Гриб, который в высохшей траве
Гордо подбоченился на ножке.
Стаи птиц летят за облака.
Песню их, тоскливую немного,
Отражает каждая строка.
Подарю калины красной кисть
И багрянец клёнов, тихий шёпот,
Октябрины синий аметист.
Яблок вкус, налитый сладким соком.
Всё, что мило сердцу, забери,
Всё, что в сердце: радость, нежность, ласку.
Я давным-давно ношу в груди
Для тебя придуманную сказку…
 

– Ох, и лирик ты, Катков, – и поцеловала меня так, как только она одна умеет.

В конце декабря Маша пришла ко мне на работу и сообщила радостную новость. Председатель сельского Совета Таисия Степановна Пузикова пригласила её на работу в должности секретаря исполкома, на время декретного отпуска штатного сотрудника. Маша принесла письмо от Лены с фотографией.

– И то слава Богу, хотя бы год, но поработаешь. Всё не дояркой. А что надо по юридической части, я тебе помогу. Мы же в одном здании, ты на первом, я на втором этаже, да и мне веселее будет, ты же рядом.

Рассматривая фото, Маша обратила внимание, что наша девочка повзрослела. Или наряд её так изменил.

– Время, время, Машенька, людей меняет.

С восьмого января 1986 года Маша приступила к работе, а точнее сказать, начала процесс вхождения в профессию. Спасибо сотрудникам сельского Совета Любови Павловне Толстиковой и Вере Александровне Цибуленко, которые оказывали Машеньке всевозможную помощь. Так, своими стараниями и с посторонней помощью, она прекрасно разобралась в новой для нее сфере.

За несколько дней до нового года пришёл к нам Николай Денисов, спросил:

– Ты готов к встрече великого народного праздника ДРАБАДАН?

– Это что за праздник такой?

– А ты что, не знаешь? Он празднуется с 31 декабря по 9 января, его покровителями являются … Святой Цитрамон, Марфа Рассольница и Иван Рукотряс.

– Вот окаянный, такое придумал.

Тяжелы зимы в моей родной станице, да и поздняя осень похожа на зиму. Ветры – самая беспокойная часть погоды. Если ветер с горы, то до центра несёт – не остановиться, зато в обратном направлении – шаг вперёд и два назад. Когда есть снег, метель неделями не прекращается.

 
Метель, метель… Метёт и ночь, и день,
И не унять её, не переспорить.
В вуаль зимы ныряю, словно тень,
Молчу, не смея сказке прекословить.
 

Новогодние праздники, как мне кажется, были самые скучные за мою жизнь. Даже телевизор – и тот работал отвратительно.

Как-то сидели в ожидании вечернего КВНа, когда вошел Николай Степанович Марков с листком бумаги. Кто-то из зала попросил:

– Николай Степанович, хоть ты зачитай что-то приятное.

– Так я для этого и пришёл. Какое у нас сегодня число?

– Двенадцатое.

– А какой праздник приближается? Не надо… – он поднял руку, – не надо говорить, я вам сейчас напомню.

– На трибуну поднимись, Николай Степанович.

– Зачем? Я вижу вас, вы меня. Туда, – и он указал на трибуну, – поднимаются мелкие люди, которые боятся, что их не увидят и, не дай Бог, не услышат. Вы меня видите и, надеюсь, услышите, я громко читать буду. Так вот о празднике:

 
– Вот и кончились гулянки,
Кутерьма, загул и пьянки…
Больше нету недосыпа…
Больше морда не разбита.
Кожуры нет на ушах.
Руки, ноги не в бинтах.
Чистота, порядок в доме,
Нет бутылок на балконе.
Нет в салатах фейерверков,
Вновь прикручены все дверки.
Нет на люстре колбасы,
Не разбросаны трусы…
Даже кот после веселья
Перестал болеть с похмелья.
Чёрт … Забыли… Снова в пот…
Скоро ж СТАРЫЙ НОВЫЙ ГОД!!!
 

– Вспомнили?

В это время вошёл парторг и обратился к Маркову:

– Николай Степанович, прошу на трибуну, что же вы.

– Спасибо, Геннадий Николаевич, но я уже сказал, кому там место.

Зал просто лёг от смеха и наградил Николая Степановича заслуженными аплодисментами.

Работа в коллективе меня не радовала. Я, привыкший работать на производстве, в совхозе открывал для себя всё больше странностей, а иногда и просто глупостей. Вот была у директора такая привычка: пять вечеров в неделю собирать весь управленческий аппарат. Называлось это, «планёрка» и длилась она два часа. Я назвал её КВН и это прижилось. Раз в неделю – занятия по экономическим вопросам. Итак, рабочий день заканчивается в семнадцать часов, час перерыва – и в восемнадцать начинается эта болтовня ни о чём, как говорится, «переливают из пустого в порожнее». Чего я только там не услышал! Здесь решались не только производственные вопросы, но переходили на личности, залезали в личную жизнь работников. Было всё: и слёзы, и юмор, и беспредел. Меня иногда посещала мысль: «Как жаль, что в магазине не продают мозги. Так хочется кое-кому сделать подарок. И прежде всего автору этих посиделок».

Директор, например, говорил зоотехнику второго отделения Владимиру:

– Учись работать у зоотехника первого отделения!

Тот отвечал, намекая на разговоры о том, что директор и зоотехник первого отделения «дружат организмами»:

– Чтобы мне так хорошо работать, мне надо делать операцию.

Я стал отказываться посещать эти «уважаемые» собрания. Директор устроил скандал:

– Ты что, лучше всех?

Смешно. Значит, на собрания ходят не лучшие?

Говорю, что собрания или планёрки моего профиля работы не касаются. Так зачем я здесь? С тех пор он начал меня поднимать по поводу и без повода: «Юрист, скажи, что он не прав» или «Юрист как будет правильно?». Если я отвечал не так, как он хотел, он просто по-хамски заявлял: «Садись, ни черта не знаешь!»

Всё это оскорбляло меня, и было обидно, что приходится работать в незнакомой мне среде. Я давно отвык от сельского хозяйства, а здесь всё не так, как на производстве. Здесь производственные отношения совсем другие, да и личные тоже. Окружение влияет на то, каким станет человек. Помню, в институте, изучая предмет «Судебная медицина», столкнулся с понятием «норма реакции». Очевидно, что кому-то предопределено быть стройнее, кому-то полнее. Но даже и в пределах понятия о полноте можно быть полненьким симпатягой, а можно – обрюзгшим и распустившимся до уродства. При одной и той же генетике. Это и называется нормой реакции. Даже если человек звёзд с неба не хватает, у него есть некий запас этой самой нормы реакции. В одном окружении он станет развитым (пусть даже относительно), а в другой – примитивным.

Окружение влияет на многое, если не на всё. Мы превращаемся в тех, кто рядом с нами, и гораздо реже превращаем окружающих в себя. Обстоятельства заставляли меня мириться. Думал, дети закончат учиться, и я уйду из совхоза.

Ибо в таком окружении я точно стану примитивным.

Как-то встретил в коридоре директора. Поздоровавшись, он задержал мою руку.

– Анатолий Иванович, это правда, что ты стишки пишешь?

– Это кто вам такую ложную информацию сбросил?

– Нет, это информация от моего человека. Я верю ему.

– Хорошо. Если это так, тогда…

– Тогда, – не дал договорить мне директор, – тогда тебе и карты в руки. Завтра на вечернем совещании надо поздравить наших женщин с праздником 8 марта. Подготовь соответствующие стихи.

Круто повернулся и ушёл, считая разговор оконченным. Мне было не по себе. Ведь это не мой профиль работы, а как бы общественное поручение, но сказано было в приказной форме. Пошёл я в школьную библиотеку подобрать подходящие строчки, по пути встретил Владимира Одинченко.

– Ты что это, Анатолий, уже директором школы работаешь? Рассказал я ему о своей проблеме. Он так радостно улыбнулся, хотя улыбка с его лица никогда и не пропадала:

– Я тебе подарю такой стишок…

 
Мужик на кухне с тихим матом
Режет яйца для салата.
Из духовки дым валит,
Кот голодный зло глядит.
Жена в постели кофе пьёт,
Киркоров песни ей поёт.
Уже с утра слегка поддата.
Кто угадает, что за дата?!
 

– Спасибо, Володя, рассмешил.

На предпраздничном совещании директор обратился к женщинам с коротким поздравлением.

– Пусть каждый день будет как 8 марта: комплименты, восторги, подарки, цветы и любовь!

Я прочёл стихи из школьной библиотеки.

 
Прекрасный день 8 марта,
Когда сверкает всё кругом,
И разрешите Вас поздравить
С Международным женским днём!
Здоровья, счастья пожелать Вам,
Чтоб не старели никогда,
Чтобы всегда Вы процветали
Во имя счастья и добра!
 

Женщины поблагодарили мужскую часть коллектива и посетовали, что 23 февраля, мужской праздник, уже прошёл. Нина Степановна – бухгалтер первого отделения, женщина с юмором, сказала:

– Женский праздник кто-то точно определил на 8 число, это, если присмотреться, очень даже эротично. А вот мужской день, 23 число, – никаких чувств у женщин не вызывает.

Вот если бы он был 1 числа, тогда да.

Из зала донеслось:

– Если следовать этой аналогии, тогда лучше 11.

Смех стоял в зале, как на концерте Задорнова.

Отмечали праздник мы с Машей очень скромно. Думали пойти в центр к маме, но перед этим был тёплый день, который так разморозил землю, что грязи оказалось выше щиколотки. Остались дома. За столом зашёл разговор о работе. Спрашиваю:

– Как тебе нравится новая работа.

– Нравится, не нравится, а работать надо. Да, спасибо Таисии Степановне, хоть несколько месяцев поработаю.

– А люди как?

– Люди? Издали все люди неплохие.

В этом году Пасха была тёплая, пришлась на четвёртое мая. Предложил маме прийти к нам готовить куличи, яйца красить. Отказалась.

– Не обижайся, сынок, – сказала она, – если я не сама готовлю, то чувствую себя неловко. Да к тому же для меня эти хлопоты приятны и навевают воспоминания о чем-то очень далёком и очень хорошем.

На кладбище. У брата пополнение

Девятнадцатого мая получаем телеграмму с Украины, от Нины, сестры Маши: «Срочно приезжай отец при смерти. Нина». Вот это горе. Отец – такой трудяга, такой оптимист, с огромным чувством юмора – и вот.… Успокаиваю Машеньку, как могу. Но надо думать, как ей быстрее добраться. Поездом – это почти двое суток, может и не успеть. Решили, что надо лететь самолётом до Симферополя, а там автобусом. Автобусов ходит много: Симферополь – Херсон, Одесса, Николаев. На любом можно уехать до Софиевки, почти к дому Нины, где живут и родители.

Проводил свою любимую, и так стало на душе паршиво, как будто навсегда. И недели не прошло, вернулась моя жёнушка. Застала отца живым, а через сутки, двадцать первого мая, он умер.

Вот и первое лето после моего возвращения в родную станицу. Вышел на гору, побродил по Азарчеву яру, где когда-то влюбился в Аню Петрищеву. Всё цветёт, вроде всё, как и тогда, но нет той радости, нет того душевного, высокого полёта. Да и станица с высоты не кажется уже такой завораживающей, как раньше. Присел я на камень и стал разбираться, что же происходит во мне, почему нет того, что я так берёг внутри себя. Я ждал весны, ждал этой встречи со степью-матушкой, степью-кормилицей, и что же?

– Эй, мечтатель!

Это Маша. Как она нашла меня, непонятно.

– Ты, я вижу, удивлён. Вчера мы говорили с тобой, что надо сходить на гору за лахмачами. Сейчас корову подоила на пруду, иду, смотрю – ты почти до фермы доходишь, я молоко поставила и через Гридасов проулок поднялась на гору.

Моя любимая, она уже знает улочки-переулочки.

– Садись, мать, размышлять будем.

– О чём?

– Понимаешь, вот это – то самое место, которое меня всегда при воспоминании о станице приводило в душевный трепет. И вот настало нужное время, весна – лето, пришёл, а здесь, внутри меня, даже ничего не шевельнулось. Не подскажешь почему? Помню, ты говорила, что знаешь меня до последней мысли.

– Ну, коль веришь, да ещё и просишь, давай поразмышляем. Ты всё время усиленно ищешь денежные средства. Ищешь, где заработать, на чём можно сделать деньги. Так?

– Так.

– Вот тебе и отгадка твоего настроения. Детям вместо обещанных 50 рублей стали высылать по 30. Лена не жалуется, потому что она ещё работает лаборанткой, ей что-то доплачивают, а вот Серёжа…

– Ты наступила прямо на больную мозоль!

– Она есть не только у тебя. Так что давай сменим тему. Давай просто посидим, полюбуемся, ты стихи мне сочинишь…

– Нет, девочка моя, коль мысли мной овладели, дай мне разобраться в них. Пойди пособирай лохмачи, а я тут порешаю свои ребусы.

Маша ушла, а я вернулся к своим «баранам». С чего начать и чем закончить? Возле дома примерно 50-60 соток целины, если её распахать да засеять вениками, то есть просом, то на осень и корм птице будет, и повязать можно веники на продажу. Какие-никакие, но деньги. Можно было бы в совхозе взять поросят или телят на доращивание, но нет помещений. Нужно договариваться с кем-то из трактористов, чтобы вспахать целину. Надо попробовать поговорить с кем-то из чабанов – может, где-то пристрою телят или ягнят. Тогда можно брать, а дома держать нет возможности.

На сегодня можно считать, что я определился. Теперь где это моё солнышко, где эта жизнь моя? Идёт ко мне Машенька с целой охапкой лохмачей. Смеётся.

Поляна лохмачей (горицвет)

– Катков, сфотографируй меня или нарисуй. Так хочется запечатлеть эту красоту.

– Нравится?

– Очень! Вообще я считаю, весна – это когда вот так смотришь, и кажется, что весь мир в цветах. Чудо, данное нам Богом – почувствовать и увидеть рай ещё при жизни. Если послать моим на херсонщину, не поверят. У нас не такая богатая цветами степь. Зато на урожай наша степь щедрее. У нас зерновые дают от 40 до 70 центнеров с гектара, а ваша красавица – только 20-30.

– Пойдём, Машенька, домой, у меня план созрел, надо замерять огород.

– А стихи мне написал?

– Машенька, девочка моя, не до стихов мне сегодня. Видишь, проза жизни задавила.

– На твою прозу жизни есть прекрасные строчки:

 
«Всё будет хорошо!» – волшебные слова…
Как будто дождь прошёл и вновь блестит листва.
Всё будет хорошо! Ты только в это верь!
Ведь счастье, что ушло, опять стучится в дверь!
Всё будет хорошо! Прости и не грусти!
Обиды – это зло, их тяжело нести…
Всё будет хорошо! Растает в сердце лёд,
И на земле большой тебя любовь найдёт!
Всё будет хорошо! Все к радости пути.
Старайся всей душой не плакать, а цвести!
В окошко посмотри: то снег, то дождь пошёл…
Прекрасен этот мир! Всё будет хорошо!
 

– Умничка, моя девочка! А любовь давно уж меня нашла – в твоём лице. Пойдём.

– Нет, дорогой, никуда мы не пойдём, пока настроение у тебя не улучшится. Вот теперь ты расскажи мне, почему степь радует мои глаза, а вот тут, – указывает на голову и грудь, – ничего нет?

– Я думаю, что душа и память хранят ту скромную красоту степи, в которой ты выросла, и не пускают глубоко вот эту красоту. Поживём годика два-три, привыкнешь к нашей степи и так же будешь радоваться.

Маша положила цветы, легла на цветастый ковёр степи, раскинула руки, вроде желая обнять синее весеннее небо, волосы разметались по траве. Я сорвал травинку и пощекотал ею кончик Машиного носа, она быстро села и стала усиленно тереть носик кулачками. Так смешно, как маленькие дети делают.

– Ну, Катков, берегись.

Мы стали дурачиться. Говорили друг другу комплименты и сами же над ними смеялись. Вспомнили Крым, Верхний Кока-сан, где мы вот так же лежали на поляне ромашек, так же шутили, смеялись и целовались. А она прятала от меня то щёчку, то губы в траву и не давала себя целовать. Мы дружно смеялись, когда я успевал поймать и поцеловать её. Я очень люблю целовать жёнушку. У неё такой запах дыхания, тела, что меня притягивает, радует, возбуждает.

– Ну что, будешь сочинять стихи?

– Машенька, сегодня не получится, можно, я прочту чужие?

– Если красивые, да про нас с тобой… нет, лучше про меня. Тогда рассказывай.

– Конечно, про тебя, любимая, про тебя!

 
Дорогая, нежная, милая!
Я не в силах тебя позабыть…
Дрожь по телу, улыбку красивую
Никогда мне не разлюбить.
Милый образ в сердце навечно!
Нежность голоса, рук и очей…
Шёлк волос, что стекает на плечи,
С переливом, как чистый ручей…
Ты подобна хрустальной розе!
Я так нежно ещё не любил…
Наши сладкие летние грёзы
В своей памяти сохранил,
Где ночами с тобой пропадали,
Любовались яркой луной…
В губы жаркие как целовались
И сгорали с алой зарёй…
Как смотрели в счастливые лица!
Я без умолку всё говорил…
Ты молчала, дрожали ресницы,
Словно что-то в тебе разбудил.
Я хочу подарить тебе вечность
И любовь всю до капли отдать!
Как поэт, про свою сердечность
До утра стихами читать…
 

– Красиво! Спасибо тебе, любимый! Я очень люблю стихи в твоём исполнении. Ты читаешь их так душевно, с такой силой, выражением, просто ясно, что ты проживаешь эти стихи. Я люблю тебя, Катков! А вот о родине, о малой родине, тебе придётся написать. Я от этого не отступлюсь.

– Ну, если угрожаешь, тогда я прочту о малой родине, но опять-таки о чужой.

 
Для души и для глаз наступает однажды прозрение…
Убежать бы, уехать бы прочь из бетонной жары,
Отмести все дела и проблемы, по сути-то бренные,
Оставляя глядящие ввысь городские шатры.
И в уютном вагоне, где явится память попутчицей,
Наблюдая в окно за гурьбой белоногих берёз,
Ты внезапно, возможно, почувствуешь, если получится,
Возрожденье души, осознавшей ошибки всерьёз.
Осознавшей, познавшей, принявшей утраты, лишения,
Всю ничтожность и глупость постылой пустой беготни,
Вновь увидеть края … Там, где лохмачи, ростки длинношеие,
Тянут головы к солнцу и небу, куда ни взгляни.
Где легко, незатейливо кружит и кружит капустница,
С накренившихся веток сирени вспорхнув на траву,
А потом так близко, у ног, в незабудки опустится –
Если есть где-то рай, то вот здесь, пред тобой, наяву!
Как порою бываем мы скоры в неверных решениях
И теряем всё то, без чего нет возможности жить,
До немыслимой тяги в груди, до подкожного жжения,
Чтобы переболеть и к истокам шаги совершить.
Но, сойдя на улицы здесь, в этой затерянной в мире станице,
В безрассудстве и немощи долго себя не вини.
Пусть назад не вернуться, пусть прошлое прошлым останется, –
У прозревшей души есть надежда на лучшие дни …
 

– У этого стихотворения – глубокий философский подтекст. Не сразу понять можно. Но насчёт станицы … это ты придумал?

– Да, любимая, я, и про лохмачи тоже.

– Что это тебя заставило так задуматься о возвращении в родные края?

– Не знаю, Машенька, не знаю … но что-то неспокойно мне.

– Всё будет хорошо. Я же с тобой. А вдвоём мы – как экипаж подводной лодки. Мы непотопляемы. Так хочется полежать, помечтать…

– Время нынче такое – весна. Но это и время любви, а… как ты думаешь?

Нацеловались, насмеялись и пошли домой. Спустившись вниз, миновав кошару, мы догнали Фёклу Мульянову, которая жила рядом с кошарой. Её хатёнка стояла, как и моя в детстве, на отшибе. До ближайшего соседа метров 200 – 300. Поздоровавшись, она предложила нам остановиться, поговорить.

– Вы возле Ленки купили маленькую хатенку, – начала она, – да и сарайчик там только на одну коровёнку, и огород на крутом склоне, тоже не распашешь, дождём всё смоет. Я вам хочу предложить свою хату. Она хоть и не намного больше той, но у меня две комнаты и кухня. Двор большой, какой-никакой садик вверху. Мало будет того огорода – вот за хатой целый гектар, и земля ровная, паши и сажай.

– Тёть Фень, сажать-то уже поздновато – считай, середина мая.

– Пословица даже есть: «Май – в землю пхай, июнь – в землю плюнь». Так что не поздно. Да и сарайчик у меня на три коровы. Вы молодые, разведёте хозяйство, кошара рядом. Можно и соломы, и сена, да и зерна попросить у ребят. Все мы живые люди, им что-то надо, вам что-то надо.

Услышал Господь мою нужду и вот сразу послал мне такое, что меня успокоило. Быстренько, не откладывая в долгий ящик, написали объявление, и скоро нашёлся покупатель на наш дом. Продали за 500 рублей и за 500 рублей купили у Фёклы хату, а корову взяли у неё же на выплату.

В первую очередь я распахал участок, который был за хатой, а это более пятидесяти соток, и засеял просом. За неделю напряжённого труда мы сделали ремонт в доме. В нем было две комнаты, а посередине маленькая кухонька с плитой. Одна комната была настолько низкой, что мне приходилось ходить, пригнувшись. Стали копать пол, углубили его на два штыка – вот теперь порядок. Переложили плиту. Каменок печи сделали в стене в маленькую спальню, которую мы определили для Юры, а чтобы отапливать нашу спальню, я разобрал перегородку между ней и кухней на пару досок от потолка и сделал, как я видел на Урале. Помазали, побелили и к концу мая отпраздновали новоселье.

Питьевой воды не было, нужно было ходить на кошару к роднику. Хозяйка показала нам колодец, который когда-то был действующим, там была хорошая вода. Она им не пользовалась, и он со временем просто зарос. Пришлось нанять товарища детства Николая Денисова, чтобы вычистить колодец. За два дня мы добрались до чистой воды.

В магазине в рассрочку взяли большой ковёр и радиолу, только вместо пластинок был плёночный магнитофон. При покупке спросил у Юры:

– Нравится тебе эта техника?

Он молча пожал плечами. Через какое-то время спрашиваю:

– Юра, ты чего не пользуешься радиолой? Я же для тебя купил.

– А ты у меня спросил?

Как мне кажется, с этого времени сын сильно изменился. А точнее, изменил отношение к нам. Разговора, сколько я ни старался, так и не получилось. Домашнюю работу делал, но надо было заставлять.

Ладно, наладится, главное, что мы устроились. В первом отделении продавали населению бракованных ягнят. Поговорили с Машей и решили, что надо покупать. Денег хватает на сто голов. Предварительно я договорился с чабаном, что всё лето они будут у него. Поехал в первое отделение, меня направили на кошару, которая на «ключике». Это родник, его когда-то освятили и до сего времени называют «святой ключик». На этой кошаре продавали ягнят.

Приехал, а там – Боже, все люди из моего детства. Иван Захарович Блохин, Михаил Семёнович Падальцын, Павел Федяев. Пока Александра Владимировна Куралесова готовила документы и поголовье к продаже, мы сели в беседке и предались воспоминаниям. Только и слышно: «А помнишь…».

Дядька Мишка обратился к Павлу:

– Павел, почитай стихи про наши годы.

– Да как-то неудобно.

– Неудобно штаны через голову надевать.

И Павел разразился стихом:

 
Часики стрелками тикают,
Вторник сменяет среда.
И пролетают по-тихому
В задницу наши года.
От понедельника к пятнице,
Жизнь превращая в навоз,
Сереньким шариком катится
Время собаке под хвост.
Длится неделя рабочая,
Нас погружая в дела.
Вроде недавно закончили –
Следом другая пришла.
Тратятся силы последние
Ради добычи бабла.
Ждём выходных с нетерпением,
Смотришь – и старость пришла.
Хочется жить интереснее,
Так надоело пахать.
Плачем: «Скорей бы на пенсию»,
Выйдешь – а там подыхать.
 

Вот ну дюже умный человек написал этот стишок. Это не поэт, это работяга написал. Тот, кто сам пашет.

Пришла Александра Владимировна и прервала нашу так прекрасно складывавшуюся беседу.

Выбрал я всего девяносто шесть голов, которые внушали уверенность, что дойдут до места. С помощью дяди, Николая Зимовцова, который на бричке сопровождал это неорганизованное стадо, перегнал ягнят к знакомому чабану. Но у него они будут только до осени, на зиму надо забирать, а куда? Значит, надо строить сарай. Две коровы, ягнята, свиньи, птица – всем места не хватит. Двор большой, почти гектар, но из чего строить? Придумал я сделать сарай из обыкновенного шифера. Но, чтобы сделать разбивку, нужен специалист-строитель. Поехал к Николаю Буняеву, а у него нога в гипсе.

Обратился на стройдвор к мастеру Куплеватскому, тот мне рассказал, что такое временные сооружения.

– Забей колья, скрепи рейками и прибивай шифер. Какие тебе разбивки? Ты что, фундамент будешь закладывать или перекрывать плитами? Всё получится, ты только начни.

Так я и сделал. А вот с шифером вышла такая проблема – думал, не разрешу. Дело в том, что шиферу столько, сколько мне нужно, продавали только на новое строительство. Значит, мне нужна справка из сельского Совета, что я являюсь застройщиком. С этой справкой – в райпотребсоюз, там поставят на очередь и, когда очередь подойдёт, пришлют открытку.

Справка не проблема, Маша составит, председатель подпишет, но шифер мне нужен сейчас. Поехал я в Изобильный, в райпотребсоюз, на разведку, там меня заставили вступить в члены этой организации. Уплатил взнос 30 копеек – и книжечка на руках. По этой книжке меня поставили в очередь за шифером. Женщина, которая меня консультировала и выписывала членский билет, так положительно реагировала на моё присутствие, что я подумал, а не предложить ли мне ей… Говорю:

– Скажите, а вы баранину любите?

– Да, конечно, – живо откликнулась она. – У меня муж абазинец, так что баранина на нашем столе присутствует.

– Давайте с вами договоримся: я вам хорошую, жирненькую тушку баранины, а вы мне шифер вне очереди.

Женщина мне немного рассказала, чем ей это грозит, но в конце концов согласилась. В течение недели мы провернули эту сделку. Вот и ладненько.

За две недели мы с Николаем Урядиным построили сарай, буквой «П», три метра в ширину и тридцать – в длину. Александра Притчина предложила нам купить у них лошадь с упряжью и бричкой, которая осталась после смерти отца. Купили. Вот теперь можно заниматься хозяйством.

Взял я двадцать поросят на доращивание – их нужно за год вырастить до убойного веса в сто и более килограммов. Совхоз давал немного корма. Три телка, также на доращивание. В Изобильном на рынке приобрели сто цыплят. У Гридасовых купили три индюшки и индюка, у Зайцевых – двух гусынь и гусака. Вот теперь мы настоящие станичники. Мимо дома протекал небольшой ручей, я его перенаправил бульдозером и сделал во дворе маленький прудик. Получился прекрасный водосборник для животных.

В это время приехали на каникулы наши детки. Мои любимые, как же я соскучился. Так надолго мы никогда не расставались.

Как-то в выходной к нам зашла тётка Нинка Гридасова.

– Зашла посмотреть, как устроились новые соседи.

– Да какие мы новые, тётя Нина.

– Нет, не скажите.

Осмотревшись, спросила:

– Маша, ты христианка?

– Да.

– А почему же не обустраиваешь жильё согласно христианским обычаям и церковным законам?

– Тёть Нин, так кто же их знает. Вот вы пожилой человек, научите нас, пожалуйста.

– Если есть желание и время, чего ж не рассказать. Дом или изба – это своё, противостоящее чужому. Человек обустраивает жилище, уподобляя его мироустройству, поэтому каждый угол, каждая деталь наполнены смыслом, демонстрируют взаимоотношения человека с окружающим миром.

В русской избе есть семь особенных мест: 1. Двери. Вот мы вошли в избу, переступили порог. Что может быть проще? Но для крестьянина дверь – не просто вход и выход из дома, это способ преодоления границы между внутренним и внешним мирами. Здесь таится угроза, опасность, ведь именно через дверь могут проникнуть в дом и злой человек, и нечисть. «Маленький, пузатенький, весь дом бережёт», «Не лает, не кусает, а в дом не пускает» – замок должен уберечь от недоброжелателя. Однако, помимо затворов, засовов, замков, выработана система символических способов, защищающих жилище от «нечистой силы»: кресты, крапива, обломок косы, нож или четверговая свеча, воткнутые в щели порога или косяка. При приближении к дверям надо читать краткую молитву: «Без бога – не до порога», перед дальней дорогой существует обычай присаживаться, путнику запрещается переговариваться через порог и смотреть по углам. И ещё, гостя нужно встречать за порогом и пускать вперёд себя.

2. Печь. Что мы видим перед собой при входе в избу? Печь, которая служит одновременно и источником тепла, и местом приготовления пищи, и местом для сна, используется при лечении от самых разных заболеваний. В некоторых областях в печи мылись и парились. Основная функция печи – приготовление пищи – осмысливается не только как хозяйственная, но и как сакральная: сырое, неосвоенное, нечистое превращается в варёное, освоенное, чистое.

3. Красный угол. В русской избе всегда по диагонали от печи располагался красный угол, где можно видеть иконы, библию, молитвенные книги, изображения предков, то есть то, чему придаётся высшая культурная ценность. Красный угол – священное место в доме, что подчеркивается его названием: красный – красивый, торжественный, праздничный. Вся жизнь ориентирована на красный (старший, почётный, Божий) угол. Здесь трапезничают, молятся, благословляют, к красному углу обращены изголовья постели. Здесь совершается большинство обрядов, связанных с рождением, свадьбой, похоронами.

4. Стол. Неотъемлемая часть красного угла – стол. Уставленный яствами стол – символ изобилия, процветания, полноты, устойчивости. Здесь сконцентрирована и будничная, и праздничная жизнь человека. Сюда сажают гостя, сюда кладут хлеб, святую воду. Стол уподобляется святыне, алтарю, что накладывает отпечаток на поведение человека за столом и вообще в красном углу. «Хлеб на стол, так стол – престол, а хлеба ни куска – так и стол доска». «Не стучать по столу, стол – Божья ладонь». В различных обрядах особое значение придаётся передвижениям стола: во время трудных родов стол выдвигали на середину избы, в случае пожара из соседней избы выносили стол, покрытый скатертью, и обходили с ним кругом загоревшиеся строения.

5. Лавки. Вдоль стола, вдоль стен – лавки. Для мужчин – длинные «мужские» лавки. Для женщин и детей – лицевые, расположенные под окном. Лавки соединяли «центры» (печной угол, красный угол) и «периферию» дома. В некоторых обрядах они олицетворяли путь, дорогу. Когда девочке, ранее считавшейся ребёнком и носившей одну нижнюю рубаху, исполнялось 14 лет, родители заставляли её пройти по лавке взад и вперёд, после чего, перекрестившись, девушка должна была спрыгнуть с лавки в новый сарафан, сшитый специально для этого случая. С этого момента начинался девический возраст, и девушке разрешалось ходить на хороводы и считаться невестой. А вот так называемая «нищая» лавка располагалась у двери. Она получила такое название, потому что на неё мог садиться нищий и любой, кто вошёл в избу без разрешения хозяев.

6. Матица. Если станем посредине избы и посмотрим вверх, увидим брус, служащий основанием для потолка, – матицу. Считается, что матка является опорой верха жилища, поэтому процесс укладки матицы – один из ключевых моментов строительства дома, сопровождаемый осыпанием хлебных зёрен и хмеля, молитвой, угощением плотников. Матице приписывается роль символической границы между внутренней частью избы и внешней, связанной с входом и выходом. Гость, придя в дом, садился на лавку и не мог заходить за матицу без приглашения хозяев. Отправляясь в путь, следовало подержаться за матицу, чтобы дорога была счастливой. А чтобы уберечь избу от клопов, тараканов и блох, под матицу подтыкали найденный зуб от бороны.

7. Окно. Выглянем в окно и посмотрим, что происходит за пределами избы. Однако окна, как глаза избы (окно – око), позволяют наблюдать не только тому, кто внутри, но и тому, кто снаружи, отсюда – угроза проницаемости. Использование окна как нерегламентированного входа и выхода было не желательным, поэтому рекомендовалось окна на ночь закрывать. Если в открытое окно залетит птица – к беде. Через окно выносят умерших некрещеных детей, взрослых покойников, болевших горячкой. Только проникновение солнечного света в окно было желательно и обыгрывалось в разных пословицах и загадках: красная девица в окошко глядит; барыня во дворе, а рукава – в избе. Отсюда и солнечная символика, которую мы видим в орнаментах наличников, украшающих окна и в то же время оберегающих от недоброго, нечистого.