Текст книги "Украинская каб(б)ала"

20

Письмо С. Л. Либермана Двойре Соломоновне Либерман

Дорогая мама!

Пишу на скорую руку, так как у меня в доме гости. Извини, что писал от случая к случаю, но ведь я иногда звонил, пока телефонные компании не сошли с ума от жадности.

Это письмо я вложил в конверт с письмом к Тане, но она обещала, что не будет читать его. Как бы там ни было, но даже ты должна признать, что твоя невестка – честная женщина. Я подозреваю, что она прошла гиюр и превратилась в Эстер для того, чтобы ты наконец успокоилась и не тревожила на том свете папу своими рыданиями, что я продолжаю жить с гойкой[6]6
  Гои (идиш) – неевреи.


[Закрыть], отчего внуки не имеют никакой перспективы в Израиле. Будь мудрой! У тебя это хорошо получается. Поэтому употреби все свое влияние, чтобы Таня забрала у адвокатов заявление на развод. То, что я не писал и не звонил, – еще не повод для таких исторических решений.

Дела мои идут замечательно. Наконец я сделал то, что не удавалось ни одному человеку в мире, включая рабби Лёва[7]7
  Рабби Лёв – согласно легенде, пражский раввин Лёв в XVI веке посредством каббалистических заклинаний одушевил глиняное подобие человека – Голема.


[Закрыть]. Не подумай, что я хвастаюсь, но в нашей квартире теперь живет Тарас Григорьевич Шевченко. Если ты забыла, кто это, я напомню. Однажды на папином дне рождения вы вместе с Тамарой Ивановной цитировали его «Кобзарь».

Сейчас я готовлюсь принимать поздравления и получу кучу денег, так что можешь этот вопрос не задавать.

В Киеве холодно, идет снег, который никто не убирает, иногда пропадает электричество, зато каждый день растут цены. Поэтому неизвестно, что хуже – ваши террористы или мои министры. Но ты об этом никому не говори, потому что здесь не любят, когда о них плохо думают за границей и называют это клеветой.

Мама, еще раз прошу тебя быть мудрой в отношениях с моей женой. А когда я приеду, мы спокойно обо всем поговорим.

И поподробнее напиши мне про эту историю с разводом. Может, у Тани появился какой-то местный Хаим и начал ей пудрить мозги? Немедленно прекрати эти поползновения! Я скоро приеду и сам во всем разберусь!

Я тебя крепко целую и обещаю писать часто. Ты тоже пиши, хотя я знаю, что ты сломала очки.

Твой любящий сын

18.02.2014 г.

P. S. У папы был дедушка Симха Либерман, очень богатый человек, у которого был роскошный особняк в Липках. Напиши все, что ты знаешь о нем и о нашей родне по папиной линии. Для меня это вопрос жизни!

21

Протокол заседания Правления союза живописцев и ваятелей Украины

19 февраля 2014 года

СЛУШАЛИ: Информацию тов. Фельбабы Г. И. о результатах его встречи с главой гуманитарного управления администрации Президента А. Л. Цырлих.

Докладчик остановился на титанических усилиях, которые власть предпринимает для развития искусства вообще, а в живописи и скульптуре – особенно. Затем он подробно осветил инициативу правительства по созданию цикла монументальных работ, посвященных 200-летию со дня рождения Т. Г. Шевченко.

ПОСТАНОВИЛИ: 1. Горячо одобрить курс Президента на повышение благосостояния украинского народа, укрепление авторитета страны на международной арене и заботу о развитии изобразительного искусства.

2. Распределить государственный заказ следующим образом: полотно «Чаепитие в Межигорье» поручить тов. Фельбабе Г. И., предоставив ему оплачиваемый отпуск на два месяца. Остальные заказы распределить между членами Правления путем тайного голосования, придерживаясь принципа: одна кисть – одна картина, один резец – одна скульптура.

3. Организовать коллективную поездку членов Правления в Италию для приобретения расходных материалов, включая краски и холсты импортного производства.

Принято единогласно.

Председатель Правления

Фельбаба Г. И.

22

Дневник Т. Г. Шевченко

20 февраля 2014 года

Вот уже третий день я погружен в чтение неизвестного мне Вруневского. Лестные эпитеты, коими он украсил меня, поначалу вскружили голову, и я огорчился, что они останутся неизвестны моим придирчивым критикам вроде Пантелеймона Кулиша, не говоря уже о Белинском, который считал украинский язык «лингвистическим недоразумением». Несмотря на заунывность стиля, Вруневский – настоящий литературный рудокоп. Сразу раскусил, что любое вполне понятное сочувствие к покойным литераторам будет с похвалой воспринято публикой. Каждый бумагомаратель изо всех сил тщится узнать, что же будет с его сочинениями после того, как душа вознесется к небесам, где немедля выслушает приговор. Признаюсь, и меня посещала тщеславная тревога: не напрасен ли мой труд? Дойдут ли «Гайдамаки» и «Катерина» до будущих поколений? Какие чувства взрастят они в душах тех, чья жизнь зародится через столетие? И ведь, как уверяет мой биограф, дошло! Еще как дошло! Труд мой признан, и чествуют меня земляки не меньше, чем русские возносят Пушкина, но отчего неприятные щипки от чрезмерной лести сего критика заставляют кривить губы и потирать грудь, успокаивая норовливое сердце? Однако не буду забегать наперед.

В похвалу моему исследователю отмечу, что изучил меня г-н Вруневский куда прилежнее, чем повитуха, принимавшая роды у моей матушки, куда придирчивее, нежели дотошный лекарь, исследуя тело больного. Более того! Сей академик литературы порой прикасался ко мне намного нежнее, чем любовник, ласкающий пышные формы своей ночной Венеры! Каждый день моей жизни, каждая строка моих творений обследована, изучена и описана сим ученым мужем, причем с толкованием, на что в том или ином опусе читателю следует обратить внимание. Конечно, при этом он насочинял три роты арестантов, приписав мне намерения, кои не лезут ни в какие ворота. Ну да Бог с ним! Сие общая болезнь критиков, для которых автор – недоношенный младенец, коего следует привести в божеский вид перед встречей с читателем. Примечательно, что и публику сии толкователи в грош не ставят. Для них читатель настолько туп и необразован, что ему следует разжевать поэта да в рот положить, иначе бедолага подавится от крепости стиха, впадет в неистребимое уныние и, чего доброго, сопьется! Порой и рыдать хочется, читая эту, с позволения сказать, «шевченкиаду», где в каждом новом томе критик выставляет меня то социал-демократом, то решительным карбонарием, то проводником идей какого-то коммунизма, о котором я и понятия не имею, а в последней брошюрке и вовсе объявил меня первым националистом Украины. Я нисколько не возражаю против многогранности человеческого характера, но помилуй Бог! Человек ведь не флюгер, чтобы вертеться в необходимом Вруневскому направлении! Описывая мою жизнь, из которой он застенчиво вымарал дела амурные, пристрастия к веселью, гульбе, критик лицемерит. Словно стесняется меня, спешит омыть, причесать и наодеколонить, прежде чем представить публике. Тогда уж изволь быть последовательным в своих извращенных намерениях! Зачем тискать на обложках мою парсуну в кожухе и смушковой шапке? Зачем изображать меня московским ямщиком либо эдаким народным заступником с кистенем в рукаве? Коль ты подробно исследовал каждый день моей жизни (разве что в сортир за мной не ходил!), так должен был решительно восстать против мрачного дядьки, портретами которого, как уверяет Семен Львович, украшена вся Украина. Коль ты мой биограф, так честно расскажи, что сия фотография была с умыслом сделана мною для госпожи М. А. Дороховой, дабы отвязалась от меня эта назойливая бабенка, требуя подарить свое изображение в народном духе. Я и в мыслях не предполагал, что сей нелепый образ сочтут моей истинной сутью! Чем не угодили мой фрак и цилиндр?!

Кроме прочего, сей господин слишком вольно описывает, что я думал в тот или иной момент, что замышлял, о чем мечтал. Ему бы писать душещипательные романы для горничных, а не биографии литераторов! Ведь нелепо путать стихи и жизнь, наивно полагая, что стихи, пускай даже самые вдохновенные, ответят на все вопросы, что терзали душу художника, а тем более составляют часть его биографии. И уж вовсе непростительно, когда исследователь придумывает своему герою поступки, а затем дотошно анализирует собственный бред. Главы о Кирилло-Мефодиевском братстве и моем фрондерстве привели меня в неописуемый ужас и заставили испуганно поглядывать на дверь, ожидая нового прихода жандармов. Да ведь замышляй мои братчики революцию, о которой насочинял Вруневский, да позволь я себе десятую долю крамольных проповедей, которые он за меня сочинил, то не в солдатчину меня б упек Николай Палкин, а в сибирскую каторгу, к декабристам, да с колодками на ногах! Ей-Богу, не понимаю: зачем было врать и подпускать такие страхи? Конечно, вольнодумство сопровождало мою молодость, однако оно было опасливо, это было вольнодумство всей литературной богемы Санкт-Петербурга, но никак не злонамеренность французских якобинцев. А с поэмой «Сон» Вруневский и вовсе выставил меня чудовищем. Посмев утверждать, что сия вещица мною придумана как вызов царствующим особам, критик проявил дикое невежество. Уж кому, как не академику, коим является Вруневский, должно знать, что стихи невозможно придумать, что поэзия – это разговор Поэта с Богом, разговор интимный, доверительный, без посторонних ушей. И с чего бы мне мстить императрице Александре Федоровне и великой княжне Машеньке, которые выложили кровные червонцы в приснопамятной лотерее, принесшей мне волю? Просто рифмы сыпались с небес, как горох, да такие смачные, что какой дурень откажется от подобного дара! Конечно, поэма устарела, и, пожалуй, трудно представить в вольной Украйне, что наш родной царь, или Президент по-новомодному, может «затопить» в морду министру, а тот, облизавшись, ударит в пузо начальника департамента, а тот писаря, а писарь мелкую сошку, а «недобитки православные» будут радоваться и кричать «ура». Все это, надеюсь, в прошлом, и Вруневскому следовало бы сие отметить. А уж его враки, что повести я писал по-русски оттого, что мне их запретили сочинять на украинском, это, батенька, бред сивой кобылы! Кому было писать на ридной мове, когда народ мой не имел своей грамоты и норовил гутарить по-московски?..

Вот излил я свое возмущение от вруневских побрехенек, а зачем они ему понадобились, так и не понял. Может, он, подобно Булгарину и Гречу, ловчит, приспосабливается к высочайшим пожеланиям? А может, против меня составлен заговор и Вруневский балаболит, о чем другие молчат? При случае надо узнать адрес сего господина и написать ему гневное письмо, а еще лучше встретиться и для начала набить ему рыло.

Грустно, что сии толстые фолианты разошлись огромными тиражами, о которых и мечтать не смели мои современники. Теперь бегай по городам и весям, оправдывайся перед народом!

Прочел сии записи и устыдился. И ты, братец, врешь! Словно желаешь оправдаться за свою неблагодарность.

Неблагодарность! Вот слово, которым меня хлестало просвещенное общество и которое брезгливо роняли мои вчерашние друзья! «Как он посмел оскорбить венценосных дам, которые увлеклись той лотерей как самым важным делом своей жизни?! Как посмел вчерашний раб преступить человеческие законы?»

Дано ли вам понять, господа, что стихи неподвластны вашей логике?! Они неподвластны даже мне! Вы талдычите об идеалах, о нравственности, о благородных порывах души. А я хочу быть неблагодарным животным! Ведь для вас казачок Энгельгардта, малевавший портреты и сочиняющий вирши, был забавой, собачкой, обученной танцевать менуэт!.. не так ли?! Все! Больше ни слова!..

23

Письмо Двойры Соломоновны Либерман Семену Львовичу Либерману

Дорогой Сема!

Получила твою писульку и опять расстроилась. Чем ты так занят, что не можешь написать подробное и толковое письмо? Я вижу, ты совсем не изменился и у тебя по-прежнему ветер в голове вместо желания поговорить с мамой, которая желает тебе только добра. Я заметила, что своей жене ты написал на две страницы больше, но я не обижаюсь, хотя хорошо помню, как однажды ты ей сказал, что жен может быть много, а мама одна. Теперь я понимаю, что ты это говорил в воздух. Но я решила в последний раз достучаться к твоим мозгам, потому что мое терпение на исходе и это уже все.

Вспомни, как мы с папой мечтали о твоей медицинской карьере! По-твоему, нам было легко пропихнуть тебя в медицинский институт? Конечно, ты закончил школу с золотой медалью, но кого это волновало?! Их волновало, чтобы евреи не превысили процент черты оседлости, который коммунисты взяли на вооружение у царизма. И если бы папа не пошил шерстяной костюм ректору института и пальто для секретаря парткома, неизвестно, где бы ты учился. У папы были золотые руки, к нему в очереди стоял весь Киев, включая третьих секретарей райкомов, но папа имел мужество отложить партийные заказы и заняться твоим поступлением. Помни об этом! Папе уже ничего не надо, кроме того, чтобы ты помнил его труд и волнения.

Но не будем о неприятном. Когда ты поступил, я закатила праздник для всей родни, и, если ты помнишь, стол был на удивление. Я была на седьмом небе и всем рассказывала, что ты выучишься на педиатра, будешь лечить детей, а это важно в материальном плане. Люди устроены так, что когда заболеет ребенок, они все вынесут из дома, лишь бы он поправился. Но ты уже в институте начал мечтать про глупости о воскрешении людей. Я сгорала от стыда, представляя, что думают о тебе наши знакомые, которым ты это рассказываешь! А когда ты начал подпольно изучать иврит и принес в дом книги по Каббале, которые у нас потом изъяли при обыске, я поняла, что все папины труды пошли насмарку. Сколько слез я пролила, умоляя Бога, чтобы он вернул тебе разум, и, когда мои молитвы почти дошли до адресата, ты привел в дом Таню и сказал, что хочешь жениться. Конечно, сейчас она взяла гиюр, хотя я подозреваю, что она это сделала, чтобы насолить мне, но что со мной творилось, когда ты ее привел! Боже, какой это был кошмар! Ведь в нашей семье, я уже не говорю о папиной линии Либерманов, в которой рождались только приличные люди, кроме дяди Мони, вступившего в партию, никогда и никто не роднился с гоями! Ну, что теперь вспоминать за рыбу гроши?! Как говорила твоя бабушка, чему быть, того не миновать. Но сейчас я не об этом, тем более что внуки отомстят вам за все. В этом я уверена и поэтому могу спокойно умереть. Но я не могла заснуть всю ночь, когда узнала, что у нас в доме живет Шевченко! Мне пришлось принять успокоительные капли, но это не помогло. Если твои безобразные опыты закончились успешно и это именно тот Шевченко, о котором я думаю, так извини меня, но ты окончательный идиот! Я говорю об этом с болью, потому что какая мама признает, что она родила идиота? Ты не понимаешь, чем все это закончится? Тебе мало неприятностей, которые у тебя были с советской властью даже во время перестройки? Еще со школы я очень хорошо помню этого Шевченко. Конечно, он хороший поэт, но, судя по его биографии, у него был ужасный характер. Он ругался с друзьями, вступал в запрещенные политические партии, постоянно ссорился с начальством, за что его отправили в ссылку, но ему это помогло как мертвому припарки и он остался таким же упрямым, как мой старший внук, чтоб он мне был здоров! Это я к тому, что твой сын требует свиную отбивную, а где я ее возьму в Израиле без унижений и позора? Так вот, насчет Шевченки. Послушай свою маму и потом рассуди, кто из нас прав. Ты с ним еще будешь иметь кучу неприятностей, потому что человек с таким характером, как у него, не будет молчать, как только увидит, какой бардак развели на Украине. Не дай Бог, он еще напишет новый «Сон» про украинское правительство, и что тогда? Его, может, и не тронут, потому что надо будет убрать все памятники, а на это у них нет денег, и вообще у них не останется ни одного приличного покойника, которого можно повесить на стенку, но на тебе они отыграются сполна. Вспомнишь потом маму! Поэтому мой тебе совет. Он пускай живет как хочет, пускай они ему дадут квартиру или в крайнем случае койку в общежитии, пускай он строит себе свою Украину, а ты собери вещи, продай квартиру и немедленно переезжай в Израиль. Врачи здесь очень прилично зарабатывают, не говоря уже о том, что тебе не надо будет мучиться с ивритом, который ты успел выучить нелегально. Про твой английский, которым я всегда гордилась, вообще молчу. Подумай о детях, подумай о своей жене. Хотя она мне и не родная, но так издеваться над женщиной, как издеваешься ты, может только последний хозер[8]8
  Хозер (идиш) – свинья.


[Закрыть]. Я не удивляюсь, что она подала на развод. Давно пора! О себе говорить не хочу. Даже моя приятельница Соня, прочитав про тебя в газетах, с издевочкой сказала: «Если ваш Сема такой гений, почему он клонировал какого-то украинца, а не подумал о папе, который вот уже двадцать лет лежит в сырой земле»? И что я должна была ответить?! Возьмись за ум и крепко подумай! А лучше ни о чем не думай и немедленно приезжай. И запиши на отдельном листочке и повесь его на видном месте, что когда ты будешь ехать, прихвати мою синюю кастрюльку с ромашками. Она лежит где-то на антресолях. Без нее я в Израиле как без рук.

Насчет твоего вопроса по поводу ухажеров у Тани. Врать не буду. Никого у нее нет. Но это не значит, что он не появится завтра. Русские женщины здесь всегда в цене.

Сема! Ты постоянно забываешь о моей главной просьбе: узнать, где сейчас находится Нюма Зусман, который украл деньги за мою квартиру. Говорят, что он скрывается на Украине и имеет наглость заниматься политикой. Узнай немедленно, а лучше найди и потребуй, чтобы он вернул деньги.

Больше не могу писать, устали глаза, хотя, спасибо невестке, она таки быстро заказала мне новые очки, но к ним еще надо привыкнуть.

Это письмо я передам отдельно, для чего пойду сейчас на улицу и буду дежурить Алика.

Чуть не забыла! Здесь в одной русской газете напечатали, что за Шевченко тебе могут дать Нобелевскую премию. Что это за премия? Она с деньгами или без?

Пока все. Целую тебя, твоя мама, которую ты будешь очень часто вспоминать, когда уже будет поздно!

21 февраля 2014 г.

г. Хайфа

24

Тарас воскрес!

Очерк в газете «Литературная борьба» (орган Спилки литераторов Украины) от 22 февраля 2014 года, № 375

Вся мировая общественность готовится торжественно отметить двухсотлетие со дня рождения великого сына украинского народа Т. Г. Шевченко. Этому событию был посвящен состоявшийся вчера расширенный Пленум нашего творческого союза, который достойно несет знамя Великого Кобзаря, создавая произведения, волнующие умы миллионов читателей не только в Украине, но и далеко за ее пределами.

Открывая пленум, Голова Спилки украинских литераторов пан Мамуев Б. П. особо отметил выдающуюся роль в сохранении великих традиций украинской литературы старейшины писательского цеха Устима Йосиповича Хнюкало, великолепные романы которого «Страшный суд» и «Тихий ужас» до сих пор являются образцами оптимистического осмысления нашей истории. Подробно докладчик остановился на восемнадцатом томе альманаха «Неизвестный Шевченко», в котором академик Вруневский очень ярко и убедительно представил свою версию взаимоотношений небезызвестной актриски Катьки Пиуновой и нашего гения Тараса Григорьевича Шевченко. По мнению Мамуева Б. П., это эссе окончательно разоблачает подлую сущность жандармского управления, которое, завербовав вышеобозначенную Пиунову, подослало ее к Кобзарю, дабы она окончательно разбила его изболевшееся сердце. Это открытие особенно актуально в контексте политических реалий современности, когда Казахстан, подстрекаемый Россией, пытается втянуть Украину в Таможенный союз.

Затем писатели стали свидетелями сенсационного заявления о том, что украинские ученые еще раз доказали всему миру превосходство нашей науки, клонировав великого поэта. Председатель собрания особо подчеркнул выдающуюся роль в этом событии главы гуманитарного управления г-жи Цырлих А. Л., которая лично разрабатывала и утверждала план проведения выдающегося эксперимента. По словам докладчика, как только позволят обстоятельства, великий поэт будет представлен общественности, но в первую очередь он встретится с теми, кто достойно пронес знамя украинской литературы, выпавшее из его рук 10 марта 1861 года. Известие о воскрешении национального гения вызвало столь эмоциональный подъем, что докладчику пришлось объявить перерыв, дабы присутствующие смогли осмыслить услышанное и успокоиться.

После перерыва писатели вернулись в свои священные пенаты и, прослушав ряд важных сообщений, заклеймили позором своего коллегу Григория Людоедко, пойманного на краже стихов у поэтессы Л. Богатырко. Затем единогласно было принято предложение обратиться к великому поэту с просьбой, чтобы он написал заявление на прием в нашу организацию. Учитывая заслуги Кобзаря перед украинской и мировой литературой, решено не брать с Шевченко Т. Г. вступительный взнос и свести все формальности к минимуму.

В прениях выступили г.г. Хнюкало, Шмыгло, Супчик, Мошонкин, а также академик Вруневский, который отметил непреходящую важность возвращения Шевченко Т. Г. в лоно нашей писательской организации и сообщил о создании кредитной кассы «Мираж», которая послужит примером братства литераторов, независимо от идеологических оттенков и степени таланта, а также резко повысит их материальное положение. После чего Пленум единогласно постановил прекратить прения и с возгласами «Тарас воскрес!» руководство Спилки литераторов перешло через улицу в соседний ресторан, дабы еще крепче сплотить свои ряды.

Мелентий Хробак,

собственный корреспондент