Текст книги "Под свист пуль"

Глава 5

Ермаш проснулся от внезапно загрохотавшего пушечного выстрела. За ним последовал второй, третий… Сергей Яковлевич по звуку сразу определил, что стреляют стопятидесятидвухмиллиметровые гаубицы. Их позиции он видел днем как раз за полуразрушенной мечетью, стоявшей посреди могильника, непосредственно за лагерем пограничников. Как ему сказали, культовое здание с покосившимся полумесяцем на шпиле было не из древних, построено недавно, когда тут, в горной Чечне, хозяйничали боевики, и освящено самим Масхадовым. Походило на легенду, но могло быть и чистейшей правдой. Нынешний, скрывающийся где-то от правосудия президент Ичкерии, по словам людей из его окружения, старался показать себя сторонником ислама, придерживался, как он сам не раз заявлял, заповедей Корана и любил самолично проводить ритуалы, вроде освящения культовых зданий, а ведь был полковником Советской армии.

Насчитав восемьдесят гаубичных выстрелов, Ермаш сбился со счета и подумал: по кому же они так дико палят? И почему не доложили ему о том, что затевается? Ведь не стреляет же артиллерия ради собственного удовольствия по пустому месту!

Было еще совсем темно. Даже окно импровизированной спальни командира не различалось, хотя Сергей Яковлевич точно знал, где оно расположено. Он безошибочно ориентировался в незнакомой обстановке, в любом пространстве. Несмотря на возражение Ермаша, Агейченков уступил ему свою палатку на ночь и ушел спать в блиндаж к инженеру, где было свободное место.

Генерал зажег стоящий на столе мощный фонарь и поглядел на часы. Было далеко за полночь. Сняв с полевого телефона, стоявшего рядом с кроватью на тумбочке, трубку, Ермаш спросил у оперативного, по какому случаю идет пальба.

– Так это же наша десантно-штурмовая маневренная группа, находящаяся в горах, обнаружила скопление боевиков и передала их координаты артиллеристам! – воскликнул тот. – Те и открыли огонь на поражение! Живем-то мы в ритме взрыва!

– Почему же мне ничего не доложили? – нахмурился Ермаш.

– Так ДШМГ еще третьего дня ушла в дальний полк, товарищ генерал-лейтенант! – уловив его недовольство, торопливо сообщил дежурный. – До вашего приезда! Вы уж извините, если что не так! Передали, что происшествий никаких не произошло. Все идет по плану.

Сергей Яковлевич положил трубку на аппарат, потушил фонарь и повернулся на другой бок, намереваясь снова заснуть. С утра предстояло много дел. Уж раз попал в этот отряд, стоящий в горах, надо было хотя бы осмотреть, как идут фортификационные работы в комендатурах, строительство жилья на заставах. Тем более что погоду на ближайшие два дня обещают хорошую и он тут не застрянет надолго. Однако сон как рукой сняло. И Ермаша снова обступили горестные мысли, не покидавшие его с того самого момента, как он узнал о гибели Володьки. Ум отказывался воспринимать случившуюся трагедию. Просто не хотелось верить, что это – все! Оборвалась славная династия пограничников Ермашей, охранявшая рубежи России более ста лет. Еще его прадед, тоже, кстати, Сергей Яковлевич, служил ротмистром в пограничном корпусе и заслужил Георгия за храбрость в боях на Кавказе. После гибели ротмистра Ермаша в одной из схваток с чеченцами, его сменил сын, начавший с вольноопределяющегося и ставший уже после революции во главе одной из первых комендатур в Средней Азии. Прадеду пришлось воевать с басмачами на Памире, устанавливая там советскую власть. Дослужив до комкора, он уже в почтенном возрасте передал свое дело сыну, руководившему в том же округе разведкой. Дед был мужик отчаянный. И когда начались события на Хасане и потом на Халхин-Голе, попросился туда. Комбриг Ермаш, тоже, как ни странно, Сергей Яковлевич: у них в семье стало традицией называть первенца именем деда, – сложил голову уже на Буге в первые дни Великой Отечественной. Но его эстафету подхватил сын, только что закончивший Бабушкинское военное училище. Сын долго служил в Забайкалье, рвался на фронт. Однако сумел попасть туда лишь к концу войны, когда стали восстанавливать границу с Польшей и Германией.

Ермаш хорошо помнил отца – такого же высоченного, подтянутого полковника, каким его наследник стал позднее. Он был в семье поздним ребенком. Батя получил уже генеральское звание, а сын еще под стол пешком ходил. Зато с самого раннего детства он для себя решил, что станет непременно пограничником. Такое же решение принял и Володя, его сын. Несмотря на отчаянное сопротивление матери, он поступил-таки в погранучилище и закончил его с отличием; был заместителем, начальником заставы, командиром ДШМГ. И вот теперь все… Володьки больше нет. Кончился род Ермашей!.. Нинка не в счет. Она только пока носит отцовскую фамилию, а вот выйдет замуж и станет какой-нибудь Финтифлюшкиной.

Нет, дочь для Ермаша не была чужой. Как можно не любить собственную руку или ногу? Ведь они свои же! Но она очень походила на свою взбалмошную мать и своей экстравагантностью немножко отталкивала его от себя, хотя он и прощал ей многие фигли-мигли. Особенно разозлило его решение дочери поступить на психологический факультет университета, а не на юридический, как он настаивал, считая, что следователь – профессия родственная пограничной и они с Ниной могут быть ближе, лучше поймут друг друга. К тому же у них есть свои прокуратуры, военные, где дочь сможет работать. Но что поделаешь со взбалмошной девчонкой? Тем более после смерти матери, погибшей в автокатастрофе, Нина совсем от рук отбилась, стала почему-то заниматься таэквондо. А когда он ей сказал, что восточные единоборства – совсем не женское занятие: лучше уж спортивной гимнастикой или теннисом заниматься, по крайней мере, красиво, дочь дерзко ответила: «Что ты, папуля, понимаешь в современных отношениях полов?.. А если какой-нибудь нахал мне под юбку полезет без разрешения, я что, не должна дать ему отпора!» Вот и спорь с ней, убеждай такую вертихвостку. Нет уж, если ломоть от краюхи отхватил, он и есть отрезанный…

Ермаш задремал, когда окно в палатке начало уже светлеть, а до рассвета оставалось не больше часа. И привиделся ему странный сон. Будто он, как и полтора года назад, готовит Аргунскую операцию. Причем в точности копируя все те давние действия, как в зеркале. Даже испуг, охвативший тогда его в определенный момент, повторился с новой силой.

Дело в том, что наступление готовилось в страшной тайне. О нем знал лишь узкий круг особо доверенных лиц. Боевики в горной Чечне не должны были догадываться, что их господству приходит конец. Внезапность была главным козырем пограничников, способным обеспечить быстрый и бескровный успех.

Однако нашелся кто-то из штабников, причем явно с большими погонами, который чуть не провалил операцию. Установить его так пока и не удалось (журналисты не любят выдавать свои источники информации). Из каких уж побуждений, неизвестно, может, меркантильных, а не исключено, и просто из бахвальства (вот, мол, какой я осведомленный человек) кто-то сообщил кому-то из телекомментаторов о предстоящем наступлении в горной Ичкерии.

Поздно вечером, когда Ермаш делал последние прикидки в расстановке сил для операции, ему позвонил председатель Ставропольского комитета по печати. Они были давними друзьями, даже служили одно время вместе.

– Послушай, Серега, – сказал он, – неужели вы и вправду собираетесь основательно навалиться на Аргунскую долину?

У Ермаша волосы зашевелились на голове. И даже в глазах потемнело. Откуда его старый приятель мог узнать о сроках и размерах готовящейся в большой тайне операции? Кто выдал? Как?

Он так и спросил его напрямик. Тут уж нельзя было играть в прятки. Из каких, мол, источников получены сведения? Тот хмыкнул.

– Ребята наши говорят. Уверяют меня, что ошибка исключена. Все так и есть. Хотим завтра в утреннем выпуске дать.

– Вы с ума сошли! – крикнул Ермаш, подскочив на стуле. Его била лихоманка.

– Почему же вдруг такие выводы? – обидчиво возразил приятель, не понявший волнения друга. – Такое значительное событие, и без прессы…

– А ты знаешь, сколько наших солдат от вашей болтовни погибнет?!

– Это что такая уж большая военная тайна?

– Неужели ты, столько лет носивший погоны, не понимаешь? Боевики не ждут нападения и, по нашим данным, ведут себя беспечно. Внезапность – наш главный козырь!

– Ах, вот оно в чем дело… – присвистнул приятель. – А я, признаться, уже губы раскатал. Нам для «последних известий» всегда не хватает более или менее значительных событий. Надеялся даже москвичам нос утереть…

– Кому известна эта информация? – торопливо спросил Ермаш.

– Ну, моему заму наверняка; выпускающему утреннего эфира, конечно; редактору; завотделом; корректорам, возможно.

– Так вот что, дорогой, – перебил его Ермаш. – Я сейчас пришлю к тебе несколько машин с офицерами. И они всех «знатоков» этих заберут с собой и привезут к нам в штаб. Под твою личную ответственность. И если хоть одно слово просочится в средствах массовой информации…

– Понял! Понял! – поспешил заверить его приятель, осознавший наконец всю серьезность положения.

Всю ночь под его руководством шел сбор «знатоков» секретной информации. Офицеры-пограничники разъезжали по квартирам и доставляли людей в штаб. Некоторые возмущались, даже пытались сопротивляться, крича о свободе слова в современной России. Но им быстренько объяснили, что к чему. Время-то, считай, военное. Идет контртеррористическая операция!

К утру все, кто что-либо слышал о предстоящем наступлении, были собраны в штабе регионального управления. Приехали также все редакторы газет, радио и телевидения. Во избежание каких-либо недоразумений Ермаш решил собрать всех.

– Дорогие, товарищи, – сказал он им, пригласив в конференц-зал, – вы чуть не сорвали крупнейшую десантно-штурмовую операцию погранвойск, готовящуюся в строжайшей тайне. Погнавшись за дешевой сенсацией, кое-кто из вас, узнав о предстоящем нашем наступлении, решил сделать из этого сенсацию. Боевикам был бы дан сигнал готовиться к отпору. А у них в Аргунском ущелье многое против нас припасено.

Ермаш предложил журналистам до вечера побыть гостями пограничников, никуда не отлучаться; столовая в их распоряжении. Вечером же все, кто пожелает, могут отправиться в войска и с рассветом наблюдать, как они будут действовать.

– Только помните, – предупредил он, – там стреляют. А еще Суворов сказал, что пуля-дура, может в любой лоб угодить…

Осторожный стук в дверь разбудил Ермаша как раз на этом пикантном месте. Ведь многие из присутствующих отказались от его лестного предложения и в горную Чечню не поехали, хотя транспорт предоставлялся совершенно бесплатно.

«Да в те дни седины у меня прибавилось и солидно», – с усмешкой подумал Ермаш. Он прекрасно сознавал, какой кровью далась бы им Аргунская операция, будь противник извещен о ее начале и подготовился к отпору.

Часы показывали половину восьмого. Пора было идти на завтрак. И когда тихий звук в дверь повторился, Сергей Яковлевич был уже на ногах.

– Через десять минут буду готов! – крикнул Ермаш тому, кто стоял за дверью. – Дорогу в столовую я знаю. Можете быть свободны.

Пересекая плац, Ермаш столкнулся с полковником Даймагуловым, направляющимся, как он сам выразился, также в едальню – место, где все становятся равны. Сколько генерал его знал, инженер был неисправимым весельчаком, любившем соленые шуточки

– Позвольте выразить вам… – начал было инженер горестно.

– Не надо! – жестковато перебил его Ермаш. Всякое упоминание о сыне вызывало нестерпимую боль в душе. – Не надо слов! – повторил резко. – Все и так ясно, Николай Николаевич.

Они были знакомы лет двадцать, если не больше, не раз бывали вместе под огнем. Ермашу особенно запомнились встречи в Афгане. Инженер, тогда еще старлей, командующий саперной ротой, занимался переправой через Пяндж тяжелой боевой техники. Было начало лета – время активного таяния снегов в горах, река вздулась от прихлынувшей ледяной воды и буквально осатанела. Многотонные бронетранспортеры, если те хоть на мгновение теряли сцепление колес с каменистыми уступами, она подхватывала, как скорлупки, и стремительно несла вниз на огромные валуны, сброшенные недавним землетрясением с ближайших гор в русло Пянджа. Техника, естественно, получала повреждения, а на ремонт времени не было: вскоре предстоял бой. Ермаш, командовавший тогда колонной этих самых бронетранспортеров, будучи еще майором, не знал, что делать. Рисковать техникой, да и людьми он не имел права. Это означало бы потерю боеготовности, что в этой обстановке было просто недопустимо.

– Ну и что будем делать, старлей? – спросил он у Даймагулова. Тот был тогда тоненький, точно тростиночка. На тоненькой его шее воротник явно большого для него размера гимнастерки болтался, как ошейник ирландского дога на таксе.

– Переправляйся, товарищ майор! – весело воскликнул ротный. – И по-быстрому! За вами вот видите, какой хвост машин стоит, подлиннее, чем у самой хвостатой обезьяны.

– Да, но как? – уныло качнул головой Ермаш. – Речка-то вот как прет! Технику и людей можем погубить.

– Не так страшен черт, как его малюют! – засмеялся Даймагулов. – Это была любимая присказка одного из моих преподавателей в училище. Хохла, между прочим.

«И с чего веселится этот попрыгунчик? – недовольно подумал Ермаш. – Как бы он нас под монастырь не подвел. Есть и такая не менее знаменитая пословица: не кажи гоп, пока не перепрыгнешь. Тоже, кстати, хохлацкая».

Ротный, должно быть, угадал его невеселые мысли. Он поглядел на хмурое лицо Ермаша своими огромными глазищами-маслинами, в которых прыгали озорные чертики, и все так же задиристо сказал:

– Да очень просто. Сейчас через речку трос протянем, закрепим намертво по обеим сторонам. И пойдут, цепляясь за него, ваши коробочки. Для страховки мы их еще попарно схомутаем. Пусть поддерживают одна другую.

– А трос на тот берег что, мортирой переброшен? – буркнул Ермаш.

– Это уж наша забота. Да вы не беспокойтесь, товарищ майор. Все будет тип-топ.

Расскажи Ермашу кто-нибудь о том, что он увидит дальше, ни за что не поверил бы. Старлей разделся, примотал к себе две надутых автомобильных камеры и бросился в реку, схватив в одну руку конец пенькового легкого каната. Ермаш даже поежился, представляя, какова сейчас водичка от тающих снегов.

Течение подхватило Даймагулова и понесло вниз. Но он, как видно, был отличным пловцом. Несколькими энергичными взмахами рук он выгнал свое тело на быстрину и постепенно наискосок стал пересекать Пяндж. Силенок, судя по всему, у него для этого было достаточно. Видно, делал это не впервые – плыл спокойно, размеренно, без лишних движений.

Ротного, конечно, отнесло вниз по реке довольно далеко, но он все-таки оказался на другом берегу и конца каната из рук не выпустил. Выскочив на песок, старлей сплясал какой-то дикий танец, чтобы согреться. Видно, холод пронял его все же основательно. А затем крикнул:

– Готовьте трос к перетяжке через реку!..

Вскоре стальная нитка перепоясала реку. И вдоль нее пошли попарно, скрещенные точно тросами, боевые машины. Ни одна, естественно, не пострадала. Колонна бэтээров своевременно прибыла к месту сражения и с ходу вступила в бой.

Докладывая командованию о результатах рейда, закончившегося весьма успешно, Ермаш не преминул упомянуть о героическом поведении командира саперной роты.

– Небось о Даймагулове речь? – усмехнулся слушавший его командующий. – Николай Иванович известный у нас озорник. – И повернувшись к сидевшему тут же начальнику штаба, спросил: – Представление на него отправили?

– Давно, – ответил тот. – Уже и ответ пришел. Награжден орденом Мужества.

– Вот и добро! – улыбнулся генерал. – Сам буду вручать. Даймагулов это заслужил. Не первый раз нас выручает. И в прессу сообщите, чтобы все знали о подвиге сапера. А то этот скромница еще, чего доброго, промолчит…

Вспомнив тот давний эпизод, Ермаш не мог не улыбнуться, пожимая руку Даймагулова. Тем более что инженер, несмотря на возраст, остался таким же: крепким, молодцеватым и смешливым. Может, только чуточку погрузнел, но хватки, энергии, быстроты в движениях у него не убавилось.

Они вместе пошли в столовую через плац.

– Это ваша придумка насчет ежедневного саперного обслуживания маршрутов движения пограничников, Николай Иванович? – спросил генерал.

– Вместе думали, – неопределенно отозвался Даймагулов, по-прежнему не любивший выпячивать собственную персону. – И командир кое-что подсказал, и начальник штаба.

Ермаш кивнул головой с пониманием. «Каким ты был, таким ты и остался», – подумал с доброй усмешкой. Недавно он вручил Даймагулову орден «За заслуги перед Отечеством». Дело происходило в штабе. Там же награду и «обмыли» – но в отряде о ней узнали только через месяц, и то только потому, что газета, хоть и с опозданием, но опубликовала списки награжденных.

– Ладно, не скромничай, – засмеялся Ермаш. – Мне же доложили, чья это идея. А я ее уже обмозговал. Хлопотное дело ты, конечно, предлагаешь. Большой расход людей. Но в принципе я за. Может дать неплохой результат.

Даймагулов промолчал. Он не любил, когда его хвалили, да еще так вот прямо – в лицо. Каждый должен думать о порученном ему деле и добиваться оптимальных результатов. Леность мысли губительна для любой работы, а в военном деле и вовсе ужасна. Это было его кредо…

Столовая командного состава отряда представляла собой довольно небольшую продолговатую палатку с длинной, сложенной из кирпича печкой вдоль одной стены и не менее длинным, уставленным обеденными приборами и закусками столом – с другой. В углу стоял старый потрескавшийся сервант с посудой – столярное чудо пятидесятых годов. Ермаш еще подумал: и откуда они такую рухлядь притащили? Но свою функцию хранителя утвари он, по-видимому, выполнял, да и был выскоблен до восковой свежести. И вообще все сверкало и благоухало: белизна скатертей и салфеток соперничала со снежным покровом Кавказских гор, а блеск ножей, вилок и ложек свидетельствовал о том, что их надраивали до седьмого пота. На стенах висела пара незатейливых картин, очевидно, созданных самодеятельными художниками. А в вазочках стояло несколько скромных букетиков цветов. Обстановка была очень уютной, располагающей к отдыху. Два солдата-повара в белоснежных куртках и таких же ослепительно-хрустящих колпаках, ловко сновавшие с подносами в узком пространстве с неизменной доброжелательной улыбкой, как бы дополняли комфортность помещения. Впечатление было такое, что ты вошел в уютный ресторанчик, а не столовую прифронтового погранотряда.

Ермаш мгновенно оценил царящую здесь обстановку и тут же решил, что даст распоряжение тыловикам отметить эту «едальню» как лучшую. Едва они с Даймагуловым уселись за стол, как вошел Агейченков.

– Здравия желаю! – козырнул он. – Простите за опоздание! Пришлось сходить к пушкарям, которые работали ночью, поблагодарить за хорошие результаты стрельбы. Вощагин уже доложил по рации, что уничтожено два обоза с оружием боевиков и рассеяна большая их группа.

– Порядок! – обрадовался Даймагулов, всегда бурно проявляющий свои эмоции.

Ермаш покосился на него с улыбкой. Ему нравились жизнерадостные, оптимистичные люди с ярко выраженным настроем на успех. С ними было значительно легче работать, чем с моловерами и нытиками. Да и результат, как правило, был иной – более весомый.

– Присаживайтесь, Николай Иванович, – пригласил он Агейченкова к столу. – Скажите, почему нынешний рейд ДШМГ возглавил сам начальник разведки? У него что, нет заместителей, надежных, уверенных офицеров?

– Такие люди есть, товарищ генерал-лейтенант, – поспешил ответить Агейченков. – Офицерский коллектив у нас крепкий, обстрелянный. Тут дело в другом. Случай, так сказать, особый. Извините, не успел доложить вам. Но надо было, наверное, сперва все проверить. А то, как говорится, гладко было на бумаге, да забыли про овраги, как по ним ходить.

– Ты лучше докладывай, а не разводи турусы на колесах, – жестковато усмехнулся Ермаш.

– Да, собственно, ничего нового, товарищ командующий. Ни для кого не секрет (этому нас и в Академии учили), что во время Великой Отечественной все лучшее, придуманное врагом, мы непременно перенимали и применяли. Так? И получалось вроде неплохо. Во всяком случае, частенько на пользу шло. Верно?

– Ты теорию нам не излагай, – заметил Ермаш, аппетитно уплетая ароматную гречку с тушенкой вместе с хрустящими солеными огурчиками. – Переход к сути.

– Я как раз к тому речь и веду, – следуя его примеру, сказал Агейченков. – Мы тоже можем кое-чему поучиться у боевиков.

– Интересно, чему же? – протянул Ермаш и даже перестал жевать.

– А как боевики действуют? Если передвигаются по нашей территории, то только ночью или в условиях ограниченной видимости, когда мы их визуально засечь не можем. Передвигаются неведомыми нам маршрутами, никогда не повторяя их, еле заметными тропами. Так? А мы? Топаем проторенными дорожками, да еще засветло, чтобы с пути, не дай бог, не сбиться. Они же все наши пути движения изучили, не говоря уж о расположении застав, которые обходят благополучно сторонкой.

– Больше того, – подхватил, не выдержав, Даймагулов, – «чехам» известно не только где, но и когда пройдут наши наряды и поисковые группы. Ведь у нас план-график выдерживается точно.

– Вот мы и решили, – продолжал Агейченков, – последовать их примеру. Пустить ДШМГ по совершенно незнакомому маршруту в самое неурочное время. Ей дано право двигаться или ночью, или в густом тумане, то есть скрытно. И никакими демаскирующими ее признаками не пользоваться. Если получаем сообщение о подозрительной возне в каком-то определенном районе, направляем туда десантно-штурмовую маневренную группу в поиск. Она и идет со всеми предосторожностями. Результаты, как видите, бывают порой неплохие.

Ермаш отодвинул от себя опустевшую миску и, прихлебывая чай с лимоном, задумчиво протянул:

– А что?.. Идейка в общем-то недурственная.

– Поэтому и повел группу сам начальник разведки.

Генерал молчал. На высокий лоб его набежали тугие складки морщин – свидетельство того, что Ермаш задумался. Он не любил скоропалительных решений, особенно в серьезных вопросах. И хотя медлительность тоже не была в его характере, но пословицы «семь раз отмерь, один раз отрежь» генерал нередко придерживался.

– Вот что, Николай Иванович, – повернулся наконец Ермаш к командиру отряда, – пошлите-ка еще пару групп в такие же рейды, назовем их слепыми. Обобщите все полученные данные и со своими выводами пришлите в мой штаб… Там тоже есть кому подумать над серьезными вещами.

– Будет сделано! – поспешил заверить Агейченков.

– Только не торопитесь, – предупредил Ермаш, уже вставая из-за стола. – Ошибаться нам в подобных вещах нельзя.

– Поспешишь – людей насмешишь, – подал реплику Даймагулов.

– Вот именно, – серьезно подтвердил генерал.

В палатку неожиданно заглянула Тамара Федоровна. На ее покатые плечи был наброшен белый халат. Волосы подобраны под такую же косынку, что делало ее боле молодцеватой.

– Простите, я, кажется, не вовремя… – сказала она.

– Как вы-то здесь очутились, подполковник Квантарашвили? – спросил нахмурившийся сразу Ермаш. В голое его прозвучало неподдельное удивление.

– Обыкновенно, товарищ генерал-лейтенант, – улыбнулась она. – Подошла моя очередь ехать на сорок пять дней в Итум-Калинский погранотряд.

– Но я же приказал вашему начальнику госпиталя…

– Мне не нужно никаких поблажек, товарищ командующий! – холодно отрезала женщина. – Здесь сейчас самый опасный участок. Почти ни один день не обходится без стрельбы. Почему же мои коллеги должны подставлять головы под пули вместо меня? Я – военный врач и ношу погоны, как и все!

Ермаш возмущенно покрутил головой. Возразить было нечего. По сути, она была права. Но генерал знал, что Тамара Федоровна была женой Агейченкова, и сталкивать ее с бывшим мужем не считал возможным. Известно было ему так же, что больше всего от этого страдает их единственный сын, недавний выпускник погранучилища, так же, как и его родной, проходящий службу в Северо-Кавказского региональном управлении. (Мысль о сыне снова больно резанула сердце.) Гораздо легче сейчас было бы стукнуть по столу и разразиться гневной тирадой по поводу недисциплинированного начальника госпиталя и военврача Квантарашвили. Если уж он приказал… Никакие сантименты недопустимы. Но генерал сдержался, решив, что поговорит с госпитальным начальством по приезде в Ставрополь, а заменять в настоящий момент хирурга в отряде Агейченкова просто глупо, хотя она и его бывшая супруга…

Неловкая пауза затянулась. Как из нее выйти, первой сообразила женщина.

– Я сегодня дежурный врач, – сказала она обыденным голосом, – зашла посмотреть санитарное состояние пищеблока. Но я могу это сделать и позже. Извините!

И тут Ермаш уловил, с каким неподдельным восхищением смотрит на врача инженер Даймагулов. Такой взгляд мог быть только у влюбленного человека.

«Неужели?.. – подумал Ермаш. – Только этого не хватало! Но, по трезвому рассуждению, почему бы и нет? Тамара Федоровна – баба красивая. Даймагулов тоже обаятельный мужчина, к тому же холостой… Жена ушла от него не то пять, не то семь лет назад и до сих пор работает в штабе связисткой. Крутит с каким-то прапорщиком. Это всем известно».

Одного только Ермаш не мог предположить: это то, что инженер не знает о том, что Тамара Федоровна была женой его командира и у них взрослый сын. Остановило бы это его – трудно сказать, но, во всяком случае, заставило бы быть сдержанней. А так… Ситуация складывалась не очень приятная. Генерал терпеть не мог семейных скандалов в своем хозяйстве. Если у Агейченкова остались какие-то чувства, и Тамара Федоровна приехала сюда тоже не зря, нетрудно представить, как схлестнутся два мужика, и какая может получиться драма…

Первой мыслью Ермаша было приказать врачу покинуть отряд. Возможно, даже вместе с ним. Но он вовремя вспомнил полученную отповедь. Вряд ли она отступит от своего намерения. Ей, должно быть, и в самом деле не нужны поблажки… А вдруг Квантарашвили действительно приехала сюда, чтобы побыть рядом с бывшим суженым, на что-то надеясь? Такое ведь тоже может быть… Черт этих баб разберет!

Нет, это была даже не задача, а целый ребус-кроссворд со многими неизвестными. И как лучше поступить в таком случае, Ермаш не знал. Действуя опрометчиво, можно было наломать дров. Медлительность не исключала, что болезнь загоняется внутрь и последствия просто непредсказуемы.

Ничего не решив, генерал нахлобучил на лоб фуражку и сказав врачу: «Мы уходим, а вы занимайтесь своим делом», – быстро вышел из палатки. Агейченков и Даймагулов последовал за ним.

В небе ярко сияло солнце, обливая склоны гор янтарным светом, отчего они желтели, словно покрытые позолотой. Однако со стороны Главного Кавказского хребта кучерявились, сгущались облака. Из голубовато-белых они постепенно превращались в серовато-синие, что было недобрым признаком. Погода явно менялась не в лучшую сторону.

– Пора, наверно, мне лететь, – сказал Ермаш, поглядывая на вершины скал, вокруг которых небо все больше темнело. – А то как застрянешь у вас… Помню, весной мой кадровик неделю от вас вырваться не мог.

– Так мы гостям рады, – хитровато усмехнулся Даймагулов. – Познакомитесь основательно с комендатурами, товарищ генерал-лейтенант, на заставах побываете. Жизнь надо изучать.

– Благодарю, – иронически отозвался Ермаш. – Уже доводилось. Мне однажды в Афгане почти месяц из-за непогоды пришлось куковать в одном горном месте под Джелалабадом.

– Наверное, хорошо отдохнули, – не унимался инженер.

– Вот именно, – хмыкнул генерал. – Когда температура за сорок пять зашкаливает, а по ночам то и дело обстреливают – самая подходящая обстановка для отдыха. К тому же и воды было кот наплакал. О том, чтобы умыться, даже речь не шла. Ввели самый строгий питьевой режим…

Подошли подъехавшие на машине Ерков, Рундуков и Метельский. Ермаш с каждым поздоровался за руку и, окинув поочередно строгим взглядом, сказал:

– Вот что, дорогие товарищи, на вашем участке границы есть дыра. И по-видимому, большая. Не знаю уж где и как она проходит, но по ней непрерывно, как мне докладывают контрразведчики и спецназовцы МВД, поступает контрабанда. Ищите этот канал! Найти его надо во что бы то ни стало. Вот вам мой самый строгий наказ. Пока не выполните его, не будет покоя ни вам, ни нам. Не провожайте меня. До свиданья!

Круто повернувшись, он размашисто зашагал к стоящему чуть поодаль вертолету (винты его уже начали раскручиваться). За генералом последовал, как это и было ему положено, только один Агейченков. У трапа они распрощались. И не успела захлопнуться дверца, как винтокрылая птица взвилась в воздух и быстро пошла между гор Аргунского ущелья. Еще несколько минут стоял в воздухе шум двигателя быстро удалявшейся вертушки. Но скоро и он смолк. Над горами повисла настороженная тишина.