Текст книги "Осколок"

Осколок
Анатолий Сахоненко

© Анатолий Сахоненко, 2024

ISBN 978-5-0064-2169-1

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Осколок

Ночь, тяжёлым густым мазком художника, ложилась на полотно города – всего несколько минут, и серые вечерние тени растворились в этой всепоглощающей темноте, только на нескольких главных улицах и площадях неоновые вывески и ослепительная декабрьская иллюминация бросали вызов неизбежному её приходу. Там бурлила и била ключом предновогодняя кипучая деятельность – сияли витрины работающих допоздна магазинов, зазывалы, вырядившиеся в причудливые одеяния, так и норовили, невзирая на статус и возраст прогуливающихся, завлечь их в свои увеселительные заведения, у бесконечных баров и рестораций, эпатирующих своими названиями, толклись вышедшие на перекур. Вдоль проспекта беспрерывно неслась человеческая толпа, разделённая на две части направлением своего движения. Люди иногда не могли разминуться, врезались друг в друга – чаще это заканчивалось грубоватыми, но всё же, взаимными извинениями. Но стоило отойти, от этого сосредоточия веселья и самообмана, в сторону буквально сто метров, как ты оказывался в другом мире. Здесь реклама светилась не так ярко, заманчивых мест было совсем немного и веяло непривычной умиротворённостью, а совсем редкие прохожие, словно недоумевая, как они здесь оказались, старались быстрее проскочить туда, куда их так влекло праздничное настроение. Здесь ночь вступала в свои права гораздо раньше…

По заснеженной улице большого северного города, с трудом переставляя ноги, медленно брёл старик. Со стороны казалось, что идёт вовсе не человек, а переваливается непонятный чёрно-серый шар, так много всего на нём было надето. Каким-то странным наростом смотрелся рюкзачок, горбом прицепившийся к спине. Для сохранения тепла, старику приходилось жертвовать скоростью движения, и укутываться во всё, что удалось раздобыть к началу холодов. Количество и своеобразие вещей могло поразить неискушённого наблюдателя. Зима выдалась с обильными снегопадами, снег был везде – падал на его старую, кроличью шапку, отчего она разбухала от влаги и совсем не грела, на рукава куртки – их приходилось постоянно отряхивать, а тяжёлая, от налипшего снега, обувь превращала каждый шаг в маленький подвиг. Улицы, по которым он передвигался, были плохо почищены, – на тротуарах зачастую оставалась только узенькая тропинка для пешеходов, он же старался идти с краю, чтобы случайно им не помешать. От этого, ноги его были постоянно в снегу и всегда промокшие. Но старик знал – это меньшее из того зла, что могло с ним случиться. Идя посередине, можно было легко нарваться на неприятности – обычный прохожий спокойно мог отпихнуть его в сторону со своего пути, а он вряд ли бы удержался на ногах и тогда бы искупался в снегу целиком. Для своих маршрутов, он выбирал улицы подальше от центральных. Там тротуары были убраны от снега, но и свидание с полицией было гарантировано. Почему он так боялся полиции, старик и сам точно не знал. Где-то, когда-то, от своих товарищей по уличной жизни он слышал рассказы про то, как их брату, если кто попадал в отделение, запросто могли пришить какое-нибудь нераскрытое дело. В его голове смутно всплывали полузабытые слова, такие как висяк, глухарь, жмур – термины, которыми рассказчики щедро украшали свои истории, для придания им пущей значимости. За всё время, проведённое на улицах, он в полицию не попадал ни разу, но одна из встреч с ними закончилась для него знакомством с их дубинками и ногами, обутыми в грубые армейские ботинки. Он тогда легкомысленно, сам не помня как, оказался на одной из ярко освещённых парадных улиц, и тычками дубинок был выдворен в ближайший переулок, где ему и добавили уму-разуму, чтоб неповадно было лезть, куда не следует. Целую неделю он провалялся в лёжку – больно было даже пошевелиться, не то, что идти на промысел. Благо случилось это летом, месяц, два позже – он бы не выкарабкался, скорее всего, замёрз бы. И понял он, впервые так отчётливо, как мало ему нужно, чтобы потерять свою жизнь. Как она хрупка и невесома. Что всего пары уверенных ударов полицейской дубинкой, от довольного собой и своей властью молодчика, ему хватит за глаза. После этого урока он зарёкся – гулять только по незначительным улицам. А гулять, если так можно назвать его скитания, с наступлением осени было сродни жизни. Не двигаешься – не живёшь. К сожалению, это простое правило, дававшее шанс выжить, переставало работать с наступлением морозов. Тут уже одного движения становилось мало, – нужно было найти место, где можно их переждать, выбираясь только на поиски еды. Приходилось искать открытые подвалы, но чтобы туда проникнуть, нужно было подловить момент, когда кто-то входил или выходил из подъезда, да не нарваться при этом на агрессию со стороны жильцов. По счастью, те брезговали прикасаться к бездомным, поэтому, как правило, ограничиваясь своим социальным превосходством, использовали ненормативную лексику и оскорбления, чтобы выгнать их обратно, на улицу. Ну и угрозы полицией, само собой. Зимой, самой большой удачей было найти ремонтирующуюся или открытую по каким-то иным причинам теплотрассу, – тогда они, дождавшись ухода рабочих, забирались туда, переночевать и согреться. Но так везло крайне редко. Некоторые из них, доведённые холодом до крайнего отчаянья, когда уже всё равно, когда из-за обмороженных конечностей не думаешь ни о чём, кроме как найти тепло, – мало, что соображая, абсолютно на автомате заходили в магазины, в торговые центры, или даже садились в общественный транспорт. Никакой существенной выгоды такой отважный поступок не приносил – даже при наличии денег, на покупку какой-то мелочи или билета на проезд, их всё равно заставляли выходить. Если продержишься в таком месте пять минут, то уже счастье. Хоть тёплым воздухом подышишь. Он вспоминал, как первый раз оказавшись в подобной ситуации и услышав в свой адрес – «Куда ты завалился, бомжара вшивый? От тебя всё сейчас провоняет, выметайся, а то охрану вызову!» – выйдя из магазина, не смог сдержаться и расплакался прямо на ступеньках. Резануло тогда – «выметайся» – так выметают мусор, и получается, мусором для них был он. Потом он, правда, привык – привык, что у людей вызывает только чувство гадливости и отвращения. Свыкся с тем, что им удобней жалеть кошек и собак, к таким же как он, ни жалости, ни сочувствия нет. Не ударят, не сдадут в отделение – и то хорошо!

Те же случаи, когда он всё-таки сталкивался с человеческим участием, остались в его памяти навсегда – он помнил всех, кто когда-то и чем-то ему помог. Пусть самой малостью, пусть чем-то для них несущественным, но для него это была настоящая помощь, пришедшаяся очень кстати. Девушка в зелёном плаще, с большой сумкой, перекинутой через плечо, по всему виду типичная студентка. Он надолго запомнил её худенькие руки, хрупкие плечи и непропорциональную им огромную сумку. Она покупала в ларьке на колёсах хот-дог, и заметив его жадный взгляд, которым он сопровождал процесс приготовления – как продавец укладывает сосиску на гриль, наливает соус, посыпает всё это дело жареным луком, – не задумываясь протянула ему и сам волшебно пахнущий, горячий свёрток, и сдачу, полученную в ларьке. Он, стоявший с полным ртом слюны, промычал что-то несуразное в благодарность, она же, грустно улыбнувшись, убежала в сторону подъехавшего к остановке трамвая.

Как-то вечером, набродившись по городу до того, что уже не чувствовал своих ног, но толком так и не согревшись из-за сырой, промозглой погоды, он, увидев подъезжающий автобус, набрался смелости, и вдохнув поглубже, словно ухнул с разбега в реку – быстро зашёл в заднюю дверь. Час пик уже миновал, в автобусе ехало всего несколько человек, и все находились в передней части салона. Он видел, что кондуктор направился в его сторону, и единственная мысль, крутившаяся в тот момент у него в голове, была о том, чтобы расстояние до следующей остановки оказалось как можно больше.

То, что его высадят, он не сомневался. Но случилось чудо, он иначе тогда это и не воспринял, – кондуктор, подойдя, молча, на него посмотрел – было видно, что он хочет что-то сказать, а потом, даже не спрашивая за проезд, ушёл к себе, на своё место у водительской кабины. Он проехал в тот раз до самой конечной, люди больше не заходили, и в конце маршрута они ехали уже вдвоём – он в конце автобуса, а кондуктор в начале. За полчаса он согрелся больше, чем за целый день хождения по городу. Ему очень хотелось сказать спасибо – для этого нужно было идти на выход через переднюю дверь, но он так и не отважился на это. Проанализировав всю ситуацию, он даже воспрянул духом, ему показалось, что он нашёл способ – можно поздно вечером выбирать пустой транспорт и в нём согреваться. Однако первая же попытка повторить это, закончилась полным провалом – кондуктор, точнее кондукторша, толстая, двигающаяся по салону, словно танк, дама, едва заметив, как он подсаживается в автобус, развопилась так, что он кубарем выкатился назад на остановку. И как обычно здесь присутствовали все их любимые выражения – и про то, что – «ты воняешь, невозможно дышать», и «куда лезешь, рвань подзаборная», и всегда обязательное – «я тебя в полицию сдам».

Но больше полиции он боялся молодых, уверенных в своей безнаказанности и силе, не знакомых с милосердием подростков. В среде бездомных это было самым страшным испытанием – если кому-то из них случалось вдруг встретиться с такой стайкой, лишённых моральных ограничений, переполненных, не знающей на кого выплеснуться агрессией, волчат. Ходили слухи, что они специально выходят на охоту – выискивают бомжей, и забавы ради, для звериного куража, до смерти их избивают. Полицейские же относились к бездомным по большей части равнодушно, и если тех не заносило в центр города, то просто не обращали на них внимания. На то, что на окраинах периодически находили трупы, полиция и вовсе закрывала глаза. А так, – не лезешь туристам и уважаемым гражданам под ноги, не занимаешься попрошайничеством – бродяжничай, сколько хочешь, пока сам не подохнешь. Ещё одним страхом, сопровождавшим их жизнь, были дикие собаки, в последнее время заполонившие пригороды и промышленные районы. Встречи эти, чаще всего, происходили около мусорных контейнеров, куда бродяги собирались в надежде чем-нибудь поживиться, но и собаки крутились тут, – с той же целью. Бывало, приходилось буквально прыгать в бак с отходами, укрывшись там с головой – только так можно было спастись от набежавшей своры. Обывательские разговоры о том, что – «бомжи поели всех кошек и собак», конечно, не являлись правдой – кошку пойди ещё поймай, а от собаки и самому как бы ноги унести. В общем, встречи эти не сулили ничего хорошего – по слухам, одного их товарища, молодого ещё паренька по имени Яша, пропавшего пару лет назад, заела дикая стая. Если же кто-то из них отправлялся в промзону, к продуктовым складам, то такая встреча становилась неизбежной. И «хлебное» место могло легко стать смертельным. В тех краях дикие собаки бродили стаями по 10—15 особей и чувствовали себя по-хозяйски. Но контейнеры, куда выбрасывалась просроченная еда, были такой желанной целью, что иногда бездомные собирались в группу, вооружались «кто, чем мог» – палками, камнями, ржавыми железками, и всё же устраивали набег за добычей. Вот так, – под угрозой быть загрызенным насмерть, обуреваем диким страхом, с гноящейся и не заживающей, в отсутствии лекарств, раной от укуса, но зато с пакетом еды в руках. И пусть еда эта далеко не свежая, уже с запашком, но это даёт тебе возможность не помереть от голода несколько дней, продержаться ещё какое-то время в этом мире. Таскаешься везде с этим пакетом, достаёшь из него понемногу, а припрятать где-либо боишься – слишком дорогой ценой он тебе достался.

Только для него, походы в промзону остались теперь в прошлом, здоровье и физическое состояние уже не позволяли идти на такой риск. Годы, проведённые на улице, давали о себе знать – он и на ногах то не всегда твёрдо стоял, от постоянного холода и сырости суставы ныли, пальцы, скрюченные артритом, слушались плохо, а глаза слезились и часто не видели дальше вытянутой руки. Летом, самочувствие было «куда ещё ни шло», а вот с приходом осени его начинал мучить сухой, непрекращающийся по нескольку часов кашель. Он выворачивал лёгкие наизнанку, – в попытке откашляться надрывался до ломоты в теле, до резкой боли в груди. Кашлял так, что темнело в глазах, колотила дрожь, а сердце готово было выскочить наружу. Ему не хватало воздуха, руки и ноги покрывались испариной, и подступала такая слабость, что казалось – «вот и всё». Внутренне он уже смирился с тем, что когда-нибудь, в один из таких приступов, у него или не выдержит сердце, или он задохнётся. И такой исход представлялся ему даже подходящим – по крайней мере, без лишних мучений и страданий.

Город продолжал шуметь и развлекаться – все куда-то торопились и все никуда не успевали. В торговые центры – за подарками и продуктами к праздничному столу, в рестораны и бары – сбросить наконец-то напряжение, накопленное в течение всего года, в кинотеатры – отвлечься от серой действительности, погрузившись в иллюзорный мир, произведённый киноиндустрией, в заведения совсем сомнительного характера – разбавить свою опостылевшую, изрядно уже надоевшую, домашнюю жизнь. Людей подгонял страх – страх не успеть, не получить от жизни сполна, страх, что ты проведёшь праздники не как все, страх ударить лицом в грязь перед знакомыми и родственниками. Ведь ничто так не двигает торговлю, как зависть и желание быть «не хуже других».

Старик, усердно обходя весь этот шум и гам, вышел на тихий, засыпанный снегом бульвар, расположенный в отдалении от центра. Здесь, по всему променаду, были расположены уютные скамеечки с высокими спинками и глубокими сиденьями. Многочисленные деревья с густой листвой, летом дававшей отличную тень, сейчас стояли полностью обнажёнными. В сезон, бульвар этот был переполнен – люди неспешно прохаживались, сидя на скамейках, пили кофе, мамаши выгуливали своих чад, а собачники четвероногих друзей, служащие окрестных учреждений выходили в обеденный перерыв перекусить на свежем воздухе. Но зимой, особенно по вечерам, здесь было безлюдно и как-то таинственно – свет фонарей освещал лишь небольшие участки, создавая, то тут, то там, укромные уголки, окружающие предметы приобретали самые причудливые формы, а голые деревья выглядели неживыми и пугали своей чернотой. Вообще создавалось впечатление некой потусторонности. Изредка, абсолютную тишину нарушали еле слышные, проезжающие где-то совсем далеко, машины.

Сегодня у его похода была конкретная точка назначения – на Майской улице недавно был открыт пункт ночлега, для всех, кому негде было переночевать в такое холодное время. Там можно было получить скромный ужин и остаться до утра, потом он закрывался до следующего вечера. Такие центры появлялись в городе каждую зиму, но почти всегда в новых местах. Как он слышал от волонтёров, работающих здесь, не хватало финансирования, аренда помещения стоила недёшево, да и горожане не особо хотели, чтобы в их доме или рядом находился приют для бездомных. Немало времени уходило на поиск места и согласование, поэтому и открывались они, когда зима уже была в самом разгаре. Вот туда он сегодня и направлялся, предвкушая еду и тепло, а может быть и встречу с кем-то из старых знакомых, не только из соратников по бродяжничеству, но, и это было особенно приятно, из числа волонтёров. Волонтёры менялись редко – людей, желающих тратить своё время на помощь бездомным, зачастую больным и увечным, дышать их запахами, убирать за ними, и не получать за это ни копейки, было немного. Большинство из них он помнил не только по именам, но и по чертам характера – одни из них были не общительны, молча выполняли свои обязанности и также молча уходили, другие наоборот, охотно разговаривали с приходящими, интересовались их здоровьем, проблемами, иногда делились и своими новостями. Одни, занимаясь волонтёрством, считали, что выполняют некую миссию, помогая нуждающимся, другие заполняли, таким образом, пустоту, образовавшуюся в их жизни, а кто-то и вовсе, пытался искупить перед самим собой вину, за плохие дела, когда-то им совершённые. Был среди волонтёров мужчина лет сорока – у него в аварии погибла вся семья, жена и двое детей, он же, находясь за рулём, каким-то чудом остался жив, отделавшись лишь царапинами. Он приходил каждый день, как часовой был всегда на посту, брался за самую грязную работу, никому ни в чём не отказывая. Но трудно от него было услышать хотя бы пару слов, если это не касалось его обязанностей. Подавляющее же большинство волонтёров были студенты, которым подобная работа засчитывалась в разные программы, связанные с общественной деятельностью. Старик особенно любил, когда на дежурстве была молодёжь, он подсознательно тянулся к ним, ему нравилась их непосредственность и оптимистичный настрой, их неуёмное желание привнести в мир что-то хорошее. Глядя на них, он снова видел себя молодым, как когда-то много лет назад. Когда он был сильным и здоровым, верил в добро и справедливость. Когда жизнь, открывающаяся впереди, казалась светлой, и не расставила ещё свои капканы и ловушки.

Оказавшись на бульваре, через который проходила его дорога, он прикинул оставшееся расстояние и решил передохнуть. Быстрым шагом до его цели оставалось минут двадцать ходу, но ноги начали заплетаться, не слушались и уже не могли поддерживать такой темп. Он окинул взглядом скамейки – ни одна не была занята, доковылял до ближайшей, куда не падал свет фонаря, и смахнув с неё снег, постарался устроиться с наибольшим удобством. Усевшись на скамейку, и подложив под спину свой рюкзачок, он сразу почувствовал, что неимоверно устал, руки и ноги словно онемели, как будто по ним проехал каток. Всё его тело налилось свинцовой тяжестью, а в голове расползался противный, склизкий морок. Ему вдруг так сильно захотелось прилечь, расслабить уставшее тело – он понял, что сидя, отдохнуть не удастся, а вот вытянуться в полный рост будет самое то. «Десять минуток полежу, отдохну, а там отправлюсь дальше» – опасаться, что кто-то его прогонит, не было причин, бульвар по-прежнему был пуст. Скамейка идеально подходила для принятия горизонтального положения – достаточно длинная, чтобы не торчали ноги и с просторным углублением между сиденьем и спинкой, куда он с удовольствием и поместился. Лёжа на спине с открытыми глазами, он наблюдал, как огромные пушистые снежинки летят из зияющей пустоты тёмного, зимнего неба. Периодически они приземлялись ему прямо на нос, щёки или лоб, и тогда он, ленясь пошевелить рукой, дул на своё лицо. Так прошло какое-то время, часов у него не было, но он понимал, что те десять минут, выделенные им самому себе на «полежать», истекли, и нужно собираться. Не хотелось опаздывать – был расчёт занять кровать поближе к батареям отопления, и несмотря на то, что он не чувствовал себя ни капельки отдохнувшим, он решил уже вставать, как вдруг услышал поскрипывание снега. Кто-то шёл по пустынному бульвару, и через мгновение шаги затихли у соседней, парной, той на которой он лежал, скамейке, обращённой в противоположную сторону. Он хотел подняться, дать понять подошедшему, что тот здесь не один, но что-то его удержало, сковало все его члены так, что он даже не дёрнулся. «Может кто-то из собачников вывел своего… дела сделать» – мелькнула мысль, но собаку то, слышно не было.

– Давай, вот здесь присядем, тут вроде потемнее, никто не увидит, да и само место зимой глухое! – он понял, что гостей было двое, и почему-то ещё сильнее сжался, словно стараясь слиться со скамейкой.

– Да, место ты выбрал самое, что ни на есть конспиративное, захочешь – никого не встретишь, при всём желании – второй, как будто усмехнулся.

– Ничего, вернее будет, дополнительная осторожность не повредит – первый явно не был настроен на легкомысленный тон. Потом послышался звук сметаемого снега, и они сели, но не так, как сел бы отдыхающий, вольготно откинувшись назад, а аккуратно пристроившись на краешке скамейки.

– Смотри, это его фотография, снимок сделан вчера. Узнаешь его сразу. Он мужик представительный, да и одевается всегда как английский лорд – трость, пальто, не удивлюсь, если под пальто смокинг. В общем, не перепутаешь. Вот он выходит из офиса и садится в машину. Охранники всегда идут – один спереди, другой сзади, «шкафы» ещё те, закрывают его полностью, но когда охранник открывает дверь, то на несколько секунд появляется обзор. Это тот момент, который ты не должен упустить.

– Ясно, не учи учёного. Не первый и не последний, надеюсь! – принимавший заказ, вероятно, был человек с юмором. Юмор у него, правда, был мрачноватый. – Я так понял, что времени на выполнение в обрез?

– В этот раз, да. Срок поджимает, через три дня он вылетает заграницу, нужно успеть. Поэтому информацию первичную уже собрали. Полететь он не должен! – заказчик был по-деловому сух.

– Ок, завтра осмотрюсь, но расположение для выстрела лучше чердака или крыши напротив, всё равно не придумать. Во сколько он выходит и откуда, что за место? – старик, понимая, что стал невольным свидетелем разговора наёмника с заказчиком, лежал мертвее мёртвого, покрываясь холодным потом и почти совсем перестав дышать – «только бы не закашляться, ведь убьют и не поморщатся даже…»

– Офис на Лодейном 49, это самый центр, бывший особняк Щербаковой. В шесть он всегда выходит – как по расписанию, с парадного входа. Машину подают минут за пять, не раньше. Утром он там с восьми часов, редко, когда опаздывает, но целиться сложно – один охранник уже стоит у входа, а второй вылезает из машины сразу вслед за ним и прикрывает сзади. Если будешь работать с дома напротив, то утром времени на выстрел почти нет, поэтому шансы предпочтительней вечером. Кстати, там во дворе какой-то сад или парк небольшой, а дальше проходные дворы. Можно легко уйти. Есть, конечно, ещё загородный дом, но там и сигнализация, и весь периметр под контролем, вариант у офиса явно привлекательней.

– Хорошо, я разберусь! Аванс? – теперь уже и голос исполнителя, подытоживающего разговор, стал серьёзным.

– Вот, здесь и за срочность, как договаривались! – на мгновение повисла пауза, затем разговаривающие встали, старик услышал, как один из них сказал – «расходимся в разные стороны» – опять заскрипел снег, прошло несколько минут, и на бульваре снова воцарилась звенящая тишина.

К страху, бросающему его в холодный липкий пот, добавился теперь ещё и сильный озноб, пробиравший с ног до головы: зуб не попадал на зуб, а сердце бухало так, что наверно слышно было на всём бульваре. Но он всё лежал, боясь даже привстать – вдруг они ушли не слишком далеко, вдруг кто-то из них обернётся, мало ли причин, чтобы обернуться, да увидит, что их подслушивали. Поэтому он решил, чтобы уж совсем наверняка, переждать ещё какое-то время. Недолго, минут пять, ну десять от силы.

***

Позже, отогревшись в приюте, попросив на добавку вторую тарелку супа и даже приняв аспирин, который ему предложили, смерив его температуру, отдав одежду в сушилку и уютно расположившись на мягкой, чистой постели, он предался размышлениям. Понятно, что он стал свидетелем передачи заказа киллеру. Приятно было осознать, что удача в этот раз была на его стороне, что только благодаря ей, он не расстался сегодня с жизнью. Но сейчас, в полной безопасности, его мысли устремились дальше. Он стал соображать, что можно сделать с информацией, так неожиданно им полученной. Знание того, что вот послезавтра, возможно, убьют человека, а он никак не попробует это предотвратить, сверлила ему мозг. Угрызения совести, такие немодные в его кругу, где каждый день стояла только одна задача – задача выживания, вдруг стали явственно его терзать. Поначалу, он подумал посоветоваться с кем-то из волонтёров, тем более он уже встретил старых знакомых, и даже успел перекинуться с ними словами приветствия. Но потом отклонил этот вариант, здраво рассудив, что кроме как обратиться в полицию, они ничего предложить не смогут. А идти туда ему не хотелось ни при каких условиях – «проблем сам себе наживу». Он ворочался с боку на бок, перекладывая в голове разные решения с одной полки на другую, сначала загораясь идеей, а через минуту уже остывая к ней. И вот где-то в глубинах его сознания родилась мысль, показавшаяся ему поначалу чересчур смелой, даже дерзкой для человека в его положении. Но чем дольше он её прогонял через многочисленные «за» и «против», тем больше она ему нравилась. Нужно только собраться с духом, пересилить себя и отмести все сомнения. Основное, что ему не нравилось в этой задумке, – то, что решившись на неё, он полностью отдавался в руки других людей, людей из незнакомого и даже враждебного ему мира, от которого он всегда старался держаться в стороне и в силу своего социального статуса не ждал от него ничего хорошего. Да и главное правило в жизни – во всём полагаться исключительно на свои силы – в этом случае было бы тоже нарушено. Но совесть, вставшая заслоном от всех малодушных колебаний, и робкая надежда на благополучный исход дела, может быть даже перспектива на что-то хорошее, хоть и туманное, привели его к выводу, что этот вариант единственно правильный.

Утром, проснувшись раньше всех, наскоро выпив чаю с бутербродом – небольшой завтрак предлагался всем переночевавшим, и лишив себя удовольствия ещё чуточку понежиться в кровати, он отправился в сторону центра. Путь он держал по адресу Лодейный, 49. План его действий был максимально прост – спозаранку, пока ещё улицы относительно свободны от прохожих, добраться до места и, укрывшись в том самом садике, расположенном в соседнем дворе, дождаться часа, когда будущая жертва покушения прибудет в свой офис. Дальше, он был в этом уверен, ключевым было подойти на расстояние достаточное для того, чтобы быть услышанным. Чтобы охранники, те самые «шкафы», дали ему возможность сказать слова, что он приготовил. Фраза, им придуманная, должна была сразу обратить на него внимание и дать время для подробного рассказа. Всю дорогу к месту встречи, он твердил её про себя, переставлял в ней местами слова, желая придать ей большей убедительности, и пытался спрогнозировать её эффект. Он надеялся, что она получилась хлёсткой, способной возбудить интерес, но и подать её нужно было чётко и без запинки. Прокручивал он в голове и описание человека, на чьё спасение отправлялся, – сложно было представить, что можно обознаться в такой ситуации, но чем чёрт не шутит – перестраховаться не помешает. Посмотрев на часы на Думской башне, ему пришлось поторопиться – лучше прийти раньше и обождать, чем вообще не успеть. Думать о том, что делать, если никто сегодня не приедет, не хотелось вовсе.

Сергей Аркадьевич Авросимов, крупный и успешный предприниматель, владеющий производственными цехами и торговой сетью, где реализовывалась продукция этих цехов, был, по мнению людей его знавших, человеком слова. Никогда не сворачивающий с намеченного им пути, он всегда упорно двигался к поставленной цели. Не однажды случалось ему переступать через досадные препятствия в своих делах, нисколько не смущаясь тех последствий, которые настигали людей, создавших ему эти препятствия. Он всегда тонко чувствовал, где его ждёт успех, за какое дело можно браться, а где отойти в сторону, уступив конкуренту. Говоря по-простому, он был человеком с деловой хваткой. Знавшим – «где, что и почём». На кого можно надавить, не стесняя себя в средствах, а кому и предложить кусок пирога, если не получается проглотить его целиком. Досадливо морщившийся, когда при нём звучало сакральное – «цель оправдывает средства», сам он предпочитал именно такой способ ведения дел. Но старался это не афишировать, оборачивая сомнительные с точки зрения нравственности и закона дела в красивую обёртку социальной ответственности и заботы о городских нуждах. Через всё он мог переступить, на всё закрыть глаза, если это приводило к увеличению прибыли или поднятию рейтинга. Одно лишь было у него слабое место – он был человеком слова, и в жизни своей несколько раз сильно обжёгся, когда давши его, – не мог, не умел от него отказаться, что влекло за собой немалые издержки, моральные или финансовые. И последствием этого стало то, что слово своё он держал теперь при себе, доставая его на свет только в крайних случаях. Насытившись коммерческими успехами, не видя для себя ничего иного, кроме как преумножать свой капитал, – что уже не могло его удовлетворить, он два года назад принял решение начать политическую карьеру. В числе первых шагов этой новой для него концепции, стало открытие в городе приютов, для бездомных и лишённых минимальных бытовых условий людей, где они могли бы не только переночевать, но и получить сносное питание. Решение человека, никогда ранее не интересовавшегося политикой, всегда показательно от неё отстранявшегося, произвело в сферах, приближённых к городской власти, лёгкий переполох.

Сегодня он как обычно, как во все будние дни, подъехал к своему офису ровно в восемь часов – этому графику он изменял только во время командировок или выездов за границу. Очередная такая поездка была намечена на эту неделю, и он планировал провести необходимые совещания, призванные, по его твёрдому убеждению, простимулировать работников на время его отсутствия. Подчеркнуть всю ответственность, на них возложенную. Он вообще, если не проводил деловых встреч на стороне, предпочитал, в течение рабочего дня, находиться в офисе, чувствуя себя капитаном на мостике корабля.

Машина плавно затормозила на своём привычном, законном месте, охранник, дежуривший возле дверей, сделал ровно три шага вперёд и открыл дверь. Вся процедура перехода из машины в парадное была отработана до мелочей и занимала не больше минуты. Он вышел на мостовую и сделал первый шаг по направлению к дверям, сзади шумно вывалился, постоянно находившийся рядом, личный телохранитель. В этот момент и прозвучали слова, нарушившие его обыденный, никогда не меняющийся утренний распорядок:

«Завтра в вас будут стрелять, вас заказали, и вы не должны никуда улететь».

Он удивлённо обернулся в сторону откуда прозвучала эта странная фраза, и увидел до смешного жалкое, не заслуживающее никакого мало-мальского внимания, человеческое существо. Это был явно бродяжничающего вида старик, одетый, если не в лохмотья, то во что-то очень к ним близкое – в задрипанную, местами рваную куртку, у которой кое-где уже вылезал синтепон, а рукава растрепались до ниток и соревновались между собой в степени загрязнения. На голове его обосновалась старая шапка-ушанка, вытертая настолько, что непонятно из какого меха она была когда-то изготовлена. В дополнение ко всему, шея старика была в несколько слоёв замотана в совсем нечто невообразимое, – шарф ни шарф, или может раньше это называлось кашне, теперь же стало засаленной тряпкой. Ботинки на ногах были такого вида, что уже не просили «каши», а просто искали встречи с мусорным баком – изъеденные дорожными реагентами, они всего-навсего создавали видимость обуви и едва ли могли защитить в холодную или сырую погоду. Перед ним был типичный опустившийся бомж, из тех, что редко забредают в эту часть города. На секунду его охватило раздражение – так бывает, когда чувствуешь укус комара уже пьющего твою кровь, но моментально взяв себя в руки, он продолжил движение. И вот тут, подходя к двери, заблаговременно открытой охранником, он встал как вкопанный, потеряв связь с реальностью, как будто его оглоушили – этот ничтожный, грязный бродяжка знал, что он должен куда-то лететь. Этого не могло быть, но это было так. В голове закрутились всевозможные объяснения этому невероятному факту, попытки найти ему логическое обоснование сменялись с калейдоскопической скоростью. Он повернулся назад и, сделав шаг навстречу говорившему, спросил: