Текст книги "Синий эскадрон. Рассказы"

Синий эскадрон
Рассказы
Анатолий Николаевич Самоваров

© Анатолий Николаевич Самоваров, 2023

ISBN 978-5-0059-5154-0

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Попов овраг

До Октябрьской революции 1917 года эти земли принадлежали местному церковному приходу. Отсюда и название-Попов овраг.

Правда, от этого оврага, плавно переходя-

щего в широкую пойму небольшой речушки, расползлись в разные стороны десятки других оврагов. Глубокие и не очень, заросшие лесом, овраги и овражки, образуя своего рода запутанный лабиринт, то резко поворачивают в сторону, соединяясь с другими оврагами, то переходят в балку. Бывает, что один берег оврага крутой, почти отвесный, зато противоположный настолько пологий, что по нему можно проехать на автомобиле.

То в одном, то в другом месте между оврагами вклинились поля и поляны, чем-то напоминающие раскрытую книгу, мол, читай и всё поймёшь.

Зимой эти места, засыпанные снегом, трудно-

доступны. Лишь охотники иногда решаются нарушить здесь тишину.

Но придёт весна, и зашумят по оврагам и овражкам талые воды, устремляясь вниз, выворачивая на своём пути деревья и камни. Потом все эти мутные потоки сольются в одну бурлящую реку, которая неудержимо мчится вперёд, размывая берега. Потому маленькую, бесшумную летом, едва видимую в зарослях камышей и кустарников, речушку эту назвали Размойкой.

Вообще-то, Размойка когда-то была намного полноводнее, ведь питали её многочисленные родники, за которыми ухаживали сельчане. Те-

перь многие родники заилились. Даже тот родник, с которого берёт своё начало Размойка, едва подаёт признаки жизни. Лишь остатки высохшей, могучей некогда ветлы, ко-

торая возвышалась не один десяток лет над широкой, покрытой сочной травой поймой, напоминает о былом.

Летом места эти, изрезанные оврагами, за-

росшие деревьями и кустарником, похожи на непролазные джунгли, хотя и выглядят приветливо, даже заманчиво. И хотя давно уже на полянах не заготавливают сено, не пасётся скот, а поля заросли сосняком, бе-

рёзками, всё равно места эти оживают. По грибы, по ягоды наведываются сюда не столь-

ко сельчане, сколько горожане.

И только с наступлением осени овраги погружаются в недоступную разуму человека задумчивость. И тогда хочется сказать: что значит моё слово перед молчанием твоим! Да,

Попов овраг в это время молчалив и задумчив и притягивает к себе какой-то таинственностью и загадочностью. Пробуждая воображение, доставая до глубины души, его крутые берега, на краю которых, словно подавая пример любви к жизни, темнеют кроны сосен, берёз, цепляясь обнажёнными корнями за каменистую почву. Солнце едва, словно сквозь банку с молоком, просвечивает через густые облака, и вся окрестность погружена в тоскливую неуютность.

Вот в такой день довелось мне побродить по знакомым с детства местам Попова оврага, изрезавшего, словно огромным плугом, сотни гектаров местности. Не слышно было голосов птиц. Лишь моросящий дождик что-то нашёптывал, убаюкивая окрестность.

Желая сократить путь, с трудом перебрался я через глубокий, с выглядывавшими из глинисто-песочных склонов булыжниками, ов-

раг и оказался на небольшом островке, где тесно прижавшись друг к другу, застыли в величественной позе сосны, а рядом несколько берёз развесили свои золотые косы.

В глаза бросилась неглубокая, заросшая бурьяном яма, которая своими очертаниями напоминала, что здесь когда-то было земля-

ное строение. Память обожгла сердце.

Не обращая внимание на тяжёлую наволочь небес, опустившуюся на кроны деревьев, набрал я сосновых сучьев и попытался развести костёр. Волглая древесина не поддавалась огню, обдавая меня горьковатым дымом. Наконец язычки пламени взметнулись, заплясали, и костёр, будто сама святость, погрузил меня в воспоминания…

…Казалось, что с минуты на минуту соберутся возле костра друзья моего детства. И мы с замиранием сердца будем слушать захватывающий рассказ Сашки Миланова про Синий эскадрон, который спешит на помощь ко всем обиженным и попавшим в беду. Лишь иногда мы робко спрашивали:

– А почему он синий, эскадрон этот?

Миланов, напуская на себя важность, со значением отвечал:

– Форма у них синяя. Когда эскадрон мчится,

он похож на синее облако.

– Он и к нам может примчаться? -не унимались мы.

– Обязательно, -со значением вздыхая, отвечал

Миланов.-Только пока нет такой надобности.

А по пустякам беспокоить серьёзных людей не стоит. Может быть, в это самое время у них есть дела поважнее.

На все наши вопросы Сашка отвечал нето-

ропливо, обдумывая каждое слово, хотя и знал наизусть придуманную им легенду о Синем эскадроне. Наверное, он тогда боялся, что мы ему не поверим. Но мы верили и в грёзах своих видели себя на мчащихся конях, осле-

пляя мнимого врага блеском сабель. А чтобы ещё сильнее зажечь наши сердца, Миланов мечтательно говорил:

– Вот подрастёте, обязательно создадим свой Синий эскадрон и будем помогать всем слабым и обиженным.

Вдохновлённые Сашкиным обещанием, мы рвались в бой. В нашем детском воображении Попов овраг и прилегающие к нему территории кишьмя кишели хищными зверями, разбойниками и всякой нечистью вплоть до упырей и Змей-Горынычей. Счастливым был для нас день, когда родители отпускали нас в Попов овраг с ночевой, наставляя при этом,

чтобы мы осторожно обращались с огнём. Как только окрестности Попова оврага покрывались ночным мраком, для нас наступало время испытаний.

Ещё засветло, подальше от нашей землянки,

которую мы соорудили сами, в укромном месте прятали всевозможные вещицы, чтобы потом поочерёдно ходить за ними. Страшно было. Каждый шорох, звук в темноте заставлял замирать сердце. А уж если захохочет филин или зашумит крыльями вспугнутый тетерев, то и вовсе хотелось бежать обратно туда, где в тёплой землянке, обогреваемой печкой-буржуйкой, на нарах, застланных овчиным шубняком, рассуждали о

жизни друзья. Но в страхе своём никто не хотел признаваться даже самому себе. Ведь каждый из нас мечтал служить в Синем эскадроне, командиром которого будет Сашка Миланов.

Сашка

Сашка Миланов был старше нас. Рослый, светловолосый и не по годам серьёзный. Жили они вдвоём с матерью на краю улицы в маленькой избёнке. Отец Миланова умер от военных ран, когда Сашка был ещё маленький. Мать его в последнее время часто болела, так что все заботы и хлопоты были на плечах паренька. На пенсию матери по инвалид-

ности не пошикуешь. Даже велосипед Сашка собирал своими руками из всякого старья. А когда у него заклинило переднее колесо, и Миланов упал, разбив лицо в кровь, даже не застонал. Кривя от боли окровавленные губы, только и вымолвил:

– Ничего, до свадьбы заживёт.

Решив ещё подложить сучьев в костёр, я обратил внимание на кряжистую, с густой кроной сосну, которая цеплялась корнями за обрывистый берег оврага. Нижние ветви почти касались земли, а само дерево было похоже на

эдакую хозяйку-руки в бок. Из ствола дерева выглядывал кусок ржавой проволоки.

Разве можно забыть, как мы натягивали стальную проволоку с одного берега оврага на другой, закрепляя концы за стволы деревьев и с помощью скобы сьезжали по импровизированному канату над каменистым дном.

И вот однажды Колян, худенький, щупленький, слабо оттолкнувшись, застрял на середине каната. Болтает ногами в воздухе, а руки уже ослабли, вот-вот разожмутся ладони и упадёт Колян на торчащие внизу острые булыжники. Мы застыли в растерянности. В голове уже вырисовывалась жуткая картина, как упадёт Колян и хрустнут его кости, и брызнет кровь. А тем временем Миланов принёс из землянки верёвку с привязанным к ней крюком и забросил его на канат.

– Хватайся за верёвку и осторожно, без паники спускайся, -иструктировал Миланов.

Голос Сашки дрожал, выдавая его волнение. Пока он наставлял Коляна, мы мигом принесли из землянки шубняк в надежде, что он смягчит падение, если парень всё же упадёт. Наступила напряжённая тишина. Долговязый Виталик что-то нашёптывал, шевеля губами. Потом он признался, что бабушка научила его творить молитву в критической ситуации. Круглолицый Женька переминался с ноги на ногу, словно боясь потерять равновесие.

Но тулуп не понадобился. Колян сумел вцепиться в верёвку и спуститься вниз. Мы облегчённо вздохнули и под впечатлением от произошедшего побрели к землянке. Услышали за спиной резкий удар по металлу и свист обрубленной проволоки.

– Всё, ребята, накатались, -догнав нас с топором в руке, выдохнул Миланов.-Не хватало нам ещё трагедий.

А потом мы сидели у костра, пели «Взвейтесь кострами синие ночи…», ели печёную картошку.

– Игорёк, -обратился вдруг Миланов к наголо постриженному пареньку, -ты когда по физике подтянешься, для начала хотя бы на четвёрку?

– Подтянусь, -вымолвил парнишка.-Вот папаню из больницы выпишут, у меня времени поболь-

ше будет. То в конюшне надо почистить, то за водой сходить.

Миланов тяжело вздохнул. Он знал, что в семье Занозиных, кроме Игоря, есть ещё две малолетние сестрёнки. Отец работал механи-

затором в совхозе, а мать сторожем. Так что Игорю частенько приходилось хозяйничать дома одному.

– Игорёк, -снова подал голос Миланов, -а чего ты ближе к зиме наголо-то постригся?

Парнишка вжал голову в плечи, уставя взгляд на пламя костра.

– Да тут такое дело, -вмешался Женька.-У Игоря вшей нашли, вот и постригли.

– Понятно, -добродушно вздохнул Миланов.

…С охапкой сучьев в руках я направился к ослабевшему костру. Обо что-то споткнув-

шись, разглядел в пожухлой траве ржавое ведро с характерными для картечи отверстиями…

Однажды осенью Миланов принёс охотничье ружьё, оставшееся после отца. Мы сидели у костра и с завистью смотрели на воронёный металл, грозно поблёскивающий в Сашкиных руках.

– Ну, во что стрелять будем? -окинув нас вопросительным взглядом, произнёс Миланов. Не дожидаясь ответа, поставил прохудившееся и валявшееся без надобности ведро на нижнюю ветку сосны. Выстрел грохнул прежде, чем мы успели к нему приготовится.

– Навылет, -заключил Сашка, показывая продырявленное картечью ведро. С минуту помедлив, поднял с пожухлой травы кроличью шапку и осторожно спросил:

– Чья?

Мы молча переглянулись, пожав плечами, словно мысленно задавая друг другу только что прозвучавший вопрос.

– Моя, -чуть слышно промолвил Виталик, воб-

рав голову в плечи.-Жарко было, вот я и бросил её возле дерева на куст. Теперь дома ругать будут.

Мы снова переглянулись, боясь посмотреть на Виталика, который притих, когда Сашка, надев на его голову свою шапку, тихо сказал:

– У меня другая есть. Моя вина. Надо было сектор обстрела осмотреть.

…Утекло время, как вешняя вода по этим оврагам. Но снова будет зима, а весной талая вода опять побежит, пробивая себе путь. Вот только прошлое уже не вернётся. Никогда уже не соберутся на этом месте друзья детства у костра. Почти никого уже не осталоь. Так чего же я ищу в этих оврагах?

Потерявшуюся, заблудившуюся мысль о том, для чего живу? Или заветное слово, которое произнёс здесь давно, не придав ему значения, и которое затерялось здесь, в этих оврагах? Слово, с помощью которого откротся дверь в удивительный мир детства.

А вокруг тишина и безгрешность. Но так ли всё безгрешно и невинно перед человеком,

обречённым на то, чтобы собою пробивать сквозь время дорогу всему сущему и бессмертному к какому-то там совершенству, которое ему самому заказано вовек? И всё же безгрешны перед человеком эти деревья, трава, земля. Безгрешна память.

Обрыв

Было тихо. Лишь прокаркала одинокая ворона, пролетев над кронами деревьев. Наполненный воспоминаниями, за-

шагал я в сторону села. То на одной, то на другой поляне в глаза бросались кучи всевозможного хлама-сплошь и рядом свалки. Сегодня здесь играют в другие игры.

Сосны, берёзы, которые в пору нашего детства едва достигали роста человека, теперь взметнули свои кроны высоко в небо. Внизу, петляя змейкой, блестела вода Размойки. На одном из родников когда-то находилась часовня, куда в засушливое лето приходили сельчане вымаливать у Всевышнего дождя. Давно уже от той часовни не осталось и следа. Уже начинало смеркаться,

когда едва приметная тропа вывела меня к крутому обрыву над речкой.

Зимой этот обрыв, припорошённый снегом, выглядит сурово и похож на тёмную стену неприступной крепости высотой метров двадцать. Весной и летом, освещённый лучами солнца, он более приветлив. С высоты обрыва открываются живописные пейзажи. Внизу блестит чешуйчатой рябью Размойка, охраняемая могучими вётлами, ольхой, берёзками. Весной пойма речки утопает в цвету черёмухи, сирени и яблонь. Тогда в воздухе витает пьянящий аромат. Виднеются полусгнившие изгороди заброшенных, заросших бурьяном огородов. И ни одной бани на берегах речки. А сколько их было раньше! И снова память унесла в прошлое.

Едва зашумят вешние воды и на пригорках появятся проталины, собиралась вся наша честна компания на пятачке возле этого обрыва. В костре пеклась картошка, а мы, устав от всевозможных игр, подходили к краю обрыва и с восторгом смотрели вниз, где в разгар половодья, пенясь и шипя, бурлила мутная вода, качая обломки деревьев и льдин. И однажды Миланов загорелся желанием покорить этот обрыв: спуститься по почти отвесной стене до самой воды, а потом подняться, причём без страховки. Непонятно, что тогда подействовало на Миланова: то ли знаменитый фильм «Вертикаль» и звучавшие с экрана песни Высоцкого, то ли девушка Нина с соседней улицы, которая частенько дополняла нашу компанию. И как мы не отговаривали Миланова от такой рискованной затеи, Сашка был непреклонен.

Подобные трюки мы проделывали летом. Карабкаешься по глиняной стене обрыва и вдруг сорвёшься и покатишься прямо в речку. Но тогда было даже приятно искупаться в прохладной воде. Другое дело-в половодье. Одно неловкое движение, и поглотит человека бурлящий поток.

Мы замерли, когда Миланов с небольшим ножём в руке, с помощью которого собирался делать углубления в засох-

шей на солнце глине, чтобы можно было поставить ступню ноги, начал спуск. Потянулись страшные минуты напряжения. С замиранием сердца мы наблюдали, как из-под Сашкиных ног вырывались комки глины и стремительно катились вниз. Плюхнется кочка-ни плеска, ни звука, всё смешивалось в бурлящем потоке мутной воды. С каждой минутой расстояние между Милановым и бушующей речкой сокращалось. Наверное, в те минуты мы в полной мере осознали, что переживать за товарища тяжелее, чем за себя. Когда до кипящей и шипящей лавины осталось совсем немного, Сашка вдруг застыл, уткнувшись лицом в глину. Сердца наши бешено колотились, рождая мучитель-

ный вопрос: почему Миланов не поднимается? Может быть, понял, что наверх ему уже не подняться? Мы стара-

лись не смотреть на Нину, которая стояла в сторонке, не решаясь вымолвить ни слова. Но вот Сашка медленно начал карабкаться наверх. И когда над краем обрыва показалась его светловолосая голова, радости нашей не было предела. Перепачканный глиной, но улыбающийся, Миланов присел у костра и произнёс:

– Не вздумайте последовать моему примеру. Не искушайте судьбу и не совершайте ради удовлетворения собственного тщеславия никому не нужных подвигов.

Сашка посмотрел на Нину, лицо которой зарделось.

– Всё нормально, -произнёс он.

Вспоминая те дни, невольно задаёшься вопросом: когда оно кончилось, наше детство? Может быть, в тот роковой декабрьский день, когда на этом пятачке у обрыва произошла трагедия?

Да, это случилось в начале декабря. Земля ещё не покрылась белым саваном и морозы не спешили проявлять себя. В тот день Миланов пообещал провести испытание маленького самолёта-беспилотника, который сам сконструировал, а мы помогали в строительстве этого летательного аппарата. В ожидании Сашки мы развели костёр, даже не подозревая, что произойдёт что-то страшное. В ту минуту, когда Вадим наклонился над пламенем, чтобы подложить сучьев в костёр, прогремел взрыв. Мы ошалело отпрянули от костра и увидели, как Вадим опрокинулся на спину. Он попытался встать, а земля будто бы закачалась под ногами. Шум в голове напоминал пение церковного хора, а всё вокруг тонуло в коричневой пелене. Парнишка понял, что он уже на том свете и, обхватив окровавленную голову руками, закричал:

– Ма-а-ма-а!

Мы в ужасе рвали на себе рубашки, чтобы перевязать рану. Появившийся Миланов, с истекающим кровью Вадимом на руках, поспешил в участковую больницу, а мы следом.

– Не умирай, держись! Мы ещё проскачем на взмыленных конях! -всхлипывая, повторял Миланов.

Врач, пожилой мужчина, срочно перевязав раненого, который начал уже бредить, повторяя одно лишь слово-мама, покачав головой, в сердцах проворчал:

– Довоевались, гусары. Надежды почти никакой.

– Да как же так, ребята?! -взвыл Миланов.

Вадима увезли в райцентр на операцию, а за Сашкой приезжала милиция. Правда, через двое суток его отпустили. Но беда не приходит одна. Пропал Виталик. Только на третьи сутки его нашли, висящим на суку сосны на краю леса. Из предсмертной записки, найденной в кармане пальтишки, выяснилось, что это Виталик где-то раздобыл охотничий патрон, который выпал из дырявого кармана прямо в костёр, но никто не заметил. В гибели Вадима Виталик обвинил себя. Он не знал, что Вадима врачи буквально отняли у смерти.

Может быть, детство кончилось в день похорон Сашкиной матери, когда он стоял над её могилой, едва сдерживая рыдания, а слёзы катились по его щекам. Его покинул последний и самый родной человек. И только спустя годы, я осознал, что неспроста Сашка Миланов придумал легенду о Синем эскадроне, который помогал ему в трудные минуты. Детство ушло от нас? Нет, оно с нами, оно в нас.

прощенье

За ужином мать как бы между прочим сказала:

– Вить, отец твой болен.

С минуту в комнате царила насторожённая тишина. Мать ожидала реакции сына на сказанное. Виктор замер с ложкой в руке, так и не донеся её до рта.

– Он безнадёжен, Витя, -прервала тишину мать, глядя куда-то в сторону. Добавила ещё что-то про печень, про сердце и замолчала. В её взгляде Виктор не уловил призыва к сочувствию, лишь какая-то непонятная тоска, словно тень от высохшего дерева, застыла на лице.

Продолжать ужин Виктору уже не хотелось. Так и не проронив ни слова, он вышел на крыльцо и почувствовал, как руки его слегка дрожат. Это было вызвано не столько сообщением матери, сколько неотвратимостю ещё раз вспомнить то, что вспоминать не хотелось…

После развода с Витькиной матерью отец перебрался в город. Первые два года вообще не давал о себе знать, потом через знакомых прислал сыну велосипед. Но у Витьки велосипед тогда уже был, мать купила. Подросток даже не взглянул на отцовский подарок, который обжёг его сердце старой обидой.

Перед самым уходом из семьи отец клятвенно обещал, что бросит пить, выпросил у сына деньги, которые тот копил на велосипед, помогая матери собирать в лесу и продавать грибы и ягоды. Деньги отец выпросил якобы для того, чтобы вылечиться от алкоголизма. И Витька, и мать не столько поверили обещаниям отца, сколько хотели в них поверить.

Отец и вправду уехал в город, но больше не появился. Он прислал письмо, в котором своим корявым почерком сообщал, что сошёлся с другой женщиной, и что будет высылать семье деньги. Мать хотела собрать вещи мужа, чтобы через знакомых передать ему, показав тем самым, что с ним все связи прерваны. Но оказалось, что из всего имущества благоверного только и осталась старенькая шубёнка на искусственном меху. Всё остальное он давно уже пропил. Даже телевизор отец несколько раз менял на водку, но мать всегда возвращала его, пока супруг в пьяной злобе не разбил его на глазах у Витьки.

Витька многое тогда не понимал, и первое время ему было жаль не отца, который от них ушёл, а деньги, скоплен-

ные на велосипед. А потом Витька и вовсе свыкся с тем, что у него нет отца. Все эти годы он старался не думать о нём вообще. И вот сообщение матери взбудоражило его сознание.

Всю ночь Виктор проворочался в постели, так и не сомкнув глаз, а утром попросил у матери денег. Мать, всё поняв, молча вынула из кошелька несколько хрустящих бумажек. Уже у порога с какой-то жалостью посмотрела на сына, словно желая что-то сказать. Но промолчала, видимо,

побоялась своим голосом выказать чувства.

В автобусе Виктором овладели сомнения и он хотел уже вернуться, но что-то всё-таки остановило его. В конце концов, рассуждал Виктор, отец не жировал все эти годы. Через знакомых он приглашал Витьку в гости, но подросток в ответ лишь отмахивался и больше недели ходил потом притихшим и угрюмым. И вот теперь он без приглашения ехал к отцу, без которого прожил столько лет, без которого он вырос и возмужал.

Подходя к подьезду дома на городской улице, Виктор мучился вопросом, что он скажет отцу. Этот вопрос не покидал его, когда он поднимался по ступенькам лестнич-

ного пролёта и оказался перед дверью, за которой все эти годы жил и живёт его отец. Высказать отцу всё, что накопилось за эти годы? Или просто поздороваться, посмо-

треть и уйти?

Дверь открыла немолодая женщина с обилием косметики на лице. Окинув парня взглядом, уверенно сказала:

– Проходи, Витя, проходи.

Виктор понял, что отец рассказывал о сыне, поэтому женщина так безошибочно и узнала его.

– Кто там, Нина? -донёсся из комнаты приглушённый голос, и у Виктора дрогнуло сердце.

– Сейчас увидишь, -ответила Нина и повела Виктора мимо кухни по узкому коридору.

Отец сидел в обшарпанном старом кресле и держал в руках мятый толстый журнал. Его бледное лицо вдруг посветлело, когда, подавая парню худую, с костлявыми пальцами ладонь, он заговорил:

– А я тебя сегодня во сне видел, Витя. Стало быть, вещий сон.

Пожимая отцу руку, Виктор почувствовал не только физическую слабость его, но и гнетущее состояние души. И этот жалкий вид разбитого болезнью человека, и запах лекарств в комнате невольно заставили парня забыть все старые обиды. За столом со скромным угощением они долго не могли начать разговор, пряча друг от друга глаза. Отец что-то лепетал о погоде, потом вдруг спросил о матери и о том, что собирается делать Виктор после Армии.

– Корову придётся, наверное, продать, -со вздохом произнёс Виктор.-Разве мамка одна справится с ней.

Отец глубоко вздохнул, покачал головой и вымолвил:

– Плохо в деревне без своего хозяйства.

– А вчера вон молоко опять подорожало, -подала голос Нина.-Дорожает всё и дорожает.

Слова женщины не произвели никакого впечатления.

Отец старался выглядеть весёлым и здоровым, хотя это у него плохо получалось. А Виктор так и не решился спросить про его болезнь. Виктору не хотелось ни пить, ни есть. Чтобы не обидеть ни отца, ни Нину, он подержал в руках чашку с чаем, сделал несколько глотков, закусив ломтиком ветчины.

Провожать сына отец вышел на лестничную площадку сам.

– В деревне провожают до ворот и за ворота, до околицы, а тут… -промолвил отец.-Извини, сынок, дальше провожать не буду, а то обратно подняться сил не хватит.

Виктору захотелось сказать, что, мол, зачем ты, отец, и себя погубил, и нам с матерью жизнь испортил. Но слова так и застряли комом в горле.

– Ладно, увидимся ещё, -произнёс Виктор, понимая, что это была их последняя встреча. Вряд ли отец протянет долго. Но Виктора успокаивала мысль, что он не держит на отца зла и ни в чём его не винит. И только сейчас парень вспомнил, что за всё время встречи отец ни разу не напомнил о своей болезни. Может быть, чувствуя себя виноватым, не искал и не просил жалости и сострадания к себе?

Выйдя из подьезда, Виктор оглянулся и увидел в окне на третьем этаже лицо родного и в то же время чужого человека. Захотелось вернуться, сказать много добрых слов, вспомнить что-то хорошее. Но Виктор не вернулся, а лишь помахал рукой и поспешил к трамвайной остановке.