Текст книги "Оренбургский платок"

7

Глубину воды познаешь, а душу женщины нет.

Побыл Михаил до конца посиделок.

Молчаком идём к нам – какой гостильщик ни пустой, в ночь в дорогу не погонишь, – а моя Лушенька напрямуху и кольни:

– Жених, а жених! Жениться приехал. А шелестелок много? Невеста у нас не голёнка[45]45
  Голёнка – невеста без приданого.


[Закрыть]. Вечёрку ладить будешь?

– Хватит и на вечеруху. Закатим такой разгуляй-люляй!.. Все листики на деревьях будут пьяные в пополам!.. Хватит и на свадьбу. Пятьдесят два рубляша! Золотой сезон!

Денежки эти и в сам деле королевские. Две самолучшие купишь коровы и на магарыч ещё с лихвой достанется.

Вот и наш курень.

Открыла дверь мама.

Завидела незнакомца, с испугу вальнулась к стенке.

– Кто это? – шепнула.

Я пожала плечами. Прыснула в кулак Луша.

– Ма, – успокаиваю я, – да не пугайтесь Вы так гостя! Не довеку… Пускай до утреннего побудет поезда… А я пойду к Лушке.

– Об чём речи…

Мама накинула свету лампе, мерцала у неё в руке. До крайности размахнула дверь в боковушку и подняла на Михаила приветливые глаза:

– Проходьте, проходьте, гостюшка…

Поставила на стол лампу рядом с будильником, лежал вниз лицом.

– Оно, конешно… – Мама взяла весело цокавший будильник, близоруко глянула на стрелки. – В три ночи горячими пельменями не попотчую гостюшку. Но кружка молока сыщется.

Михаил конфузливо попросил:

– Не надо… На сверхосытку ж… Я даве ел…

В ласке возразила мама:

– Я не видала, гостюшка, как Вы ели… Покажете…

Опустила будильник на ножки. Вышла.

Пала тишина.

Слышно было, как удары будильника с каждым разом всё слабели. Будто удалялись.

– Сейчас станет, – в удивленье обронил Михаил.

– Всебеспременно! Далёкого дорогого гостеньку, – сыплю с холостой подколкой, без яда, – застеснялся. Гмм… Навовсе, блажной, заснул. Только что не храпит. Разбужу…

Я пошлёпала будильник по толстым щекам.

Молчит.

Не всегда просыпается от шлепков. Одно наверно даёт ему помощь – положить вниз лицом.

Будилка у нас с припёком. Настукивает только лёжа. Вот взял моду. Всех побудит, а сам всё лежит лежнем!

Перекувыркнула – зацокал!

В близких минутах вшатнулась мама с полной крынкой вечорошней нянюки[46]46
  Нянюка – кипячёное молоко.


[Закрыть]. Налила доверху в кружку. Потом внесла на рушнике пышную, подъёмистую кокурку[47]47
  Кокурка – белый хлеб, испечённый на постном масле.


[Закрыть].

– Прошу, гостюшка, к нашему к хлебу. Всё свежьё… – Высокую уёмистую кружку с молоком мама прикрыла хорошей краюхой кокурки. – Присаживайтеся к столу… Стесняться будете опосля.

Михаил вроде как против хотения – в гостях, что в неволе, – подсел к еде.

Мама заходилась стелить ему на сундуке.

– Покойной ночи, Михал Ваныч! – рдея, пропела Луша.

– Заименно, девушки, – на вздохе откликнулся Михаил и заботливо засобирал мякушкой со стола крошки. Нападали, когда мама резала кокурку.

Мы с Лушей выходим.

На улице пусто, тихостно, темно. Нигде ни огонёшка. Только у нас смутно желтело одно окно.

Луша посмотрела на то чахоточное окошко долгим печальным взглядом. Усмехнулась.

– Луш! Ты чего?

– Чудн… Жениху стелют в доме невесты. А невеста в глухую ночь – из дому!

– Не вяжи что попыдя. Какая я невеста?

– Нюр! А не от судьбы ль от своей отступаешься? Парняга-то какой!

– Ну, какой?

– Скажешь, тупицею вытесан?

– Вот ещё…

– То-то! Чеснотный… Не гульной… Любочтительный… С лица красовитый?.. Красовитый. Есть на что глянуть. Умный?.. Умный. Не подергýлистой[48]48
  Подергýлистой – непостоянный, легкомысленный.


[Закрыть] какой… Работящой?.. Работящой. Не вавула…[49]49
  Вавула – лентяй.


[Закрыть] Рукомесло при нём в наличности. Не отымешь. Штукатур на отличку! Руки у парня правильно пришиты! Сюда ж клади… Не мотущий[50]50
  Мотущий – расточительный человек.


[Закрыть]. Правда, малешко вспыльчивый, так зато обрывистый[51]51
  Обрывистый – отходчивый.


[Закрыть]. Пыль его быы-ыстро садится… Пыль присела, и он уже не кирпичится… Зла ни на кого не копит… Весёлый. Гармонист. Танцор. Обхождением ласковый… Обаюн[52]52
  Обаюн – человек, умеющий говорить ласково, льстиво.


[Закрыть]…

– Стоп, стоп, стоп! Когда ж ты всё это разглядела?

– А вот разглядела… Хорошенько сто раз подумай, чтоб не вышло как у той… Рада была дура, что ума нема, откинула от себя золотого кадревича. А потом возжалела… Сама кинулась за ним ухлёстывать, только голяшками сучит[53]53
  Голяшками сучить – быстро бегать.


[Закрыть] Да внапрасно… Подумай, ну чем Блинов не взял?

– Я давно-о, Луша, подумала. Есть любодружный Лёня. Большь мне никого не надобе.

– Лёня да Лёня! Что в Лёне-то?

– А то, что в третьем ещё классе сидела с Лёнюшкой за одной партой!

– Хо! Стаж терять жалко?

– Жалко.

– А ты не жалей. В пенсионный срок могут и не зачесть! А что касаемо меня… Когда я в первый раз увидала его, сердечко у меня ахнуло… Вот выбирай я… Чёрные глаза – моя беда. Я б потянула руку за Михал Ваныча. У Михал у Ваныча глазочек – цветик чернобровенькой…

– Э-э, мурочка любезная! Суду кое-что ясно… Суду кое-что ясно… Повело кобылку на щавель… Похоже, потаёница, скоропалительно врезалась? Во-он чего ты светишься вся, как завидишь его! Во-он чего дерёшь на него гляделки! Стал быть, иль нравится?

– Наравится не наравится… Ох-охонюшки… Высокуще висит красно яблочко… Не дотянуться… Тут, Нюр, ни с какого боку паровой невесте[54]54
  Паровая невеста – девушка, которую долго никто не сватает.


[Закрыть] не пришпилиться. Да только увидь он мои кособланки…[55]55
  Кособланки – кривые ноги.


[Закрыть]

– Кончай этот придурёж! Не жужжи наговор на свои царские стройняшечки!

– И всё равно… Не приаукать мне Михал Ваныча. За тобой, за горой, никого не видит… Белонега…[56]56
  Белонега – красивая, нежная девушка.


[Закрыть] Везучая… До тебя Боженька пальцем дотронулся… Красёнушка писаная совсемуще омутила печалика…

Где-то на дальнем порядке кипел лужок[57]57
  Лужок – молодёжное гулянье на улице.


[Закрыть]. Несмело ударила гармошка, и парень запел вполсилы. Трудно, будто на вожжах, удерживал свой счастливый бас:

 
На паркетном на полу
Мухи танцевали.
Увидали паука –
В обморок упали.
 

Луша было снова поставила тоскливую пластинку про Михаила.

Я оборвала её:

– Да кончай же этот угробный трендёж! Ну, закрой свою говорилку. Не шурши… Ты только послушай, что поют!

Подгорюнисто жаловалась девушка:

 
Тятька с мамкой больно ловки,
Меня держат на верёвке,
На верёвке, на гужу,
Перекушу и убежу.
 

– Счастливица… Есть к кому бежать, – вздохнула Луша.

Парень вольней пустил гармошку.

Взял и сам громче, хвастливей:

 
Запрягу я кошку в дрожки,
А котёнка в тарантас.
Повезу свою Акульку
Всем ребятам напоказ.
 

Девушка запечалилась:

 
Меня маменька ругает,
Тятька больше бережёт.
Постоянно у калиточки
С поленом стережёт.
 

И тут же ласково, требовательно:

 
Барбарисова конфетка,
Что ты ходишь ко мне редко?
Приходи ко мне почаще,
Приноси чего послаще.
 

С весёлым, посмеятельным укором ответ кладёт парень:

 
Ах, девочки, что за нация!
Десять тысяч поцалуев – спекуляция!
 

– Кому десять тысяч… А кому ни одного… – противно нудила Лушка. – Справедливка где-тось заблудилась… Ну и блуди… Что мне, совсем край подпал уж замуж невтерпёж? А-а… Где уж нам уж выйтить замуж? Мы уж так уж как-нибудь…

И расстроенно, в печали проронила по слогам:

 
На узенькой на лавочке
Сидят все по парочке.
А я, горька сирота, –
На широкой, да одна…
 

– Это дело исправимо, плакуша. Так, значит, не видит тебя? – подворачиваю к нашему давешнему разговору. – Выше, подруженция, нос! Теперь завидит! Объяснились мы с ним нынче. По-олный дала я ему отвал.

– Не каяться б…

– Ни в жизнь!

Мы вошли в радушинскую калитку.

Из будки выскочил пёс с телка. Потянулся. Лизнул мне руку – поздоровался. Знает своих.

Снова доплескалось ло нас девичье пение. Жалобистый голосок:

 
– Полюбил меня и бросил,
Я теперь плыву без весёл…
 

Уже на порожках остановила я Лушу. Усмехнулась:

– Ну, горюешь по своим вёслам?.. А что… Раз по сердцу, чего, поспелочка, теряться? Ловкий подбежал случай… Не выпуска-а-ай, Жёлтое, такого раздушатушку!

– Ну-у… Ты, посмешница, всё с хохотошками. Всё б тебе подфигуривать[58]58
  Подфигуривать – подсмеиваться.


[Закрыть]. А я, не пришей рукав, что, сама навяливайся? И как?.. Так и фукни в глаза: «Здрасте, Михал Ваныч! Знаете ли вы, что я выхожу за вас замуж?!»

– Чего мелешь? Иль у тебя чердак потёк? Не модничай!

– Всё одно поздно уже. Чё в пустой след лясы строчить? Впозаранок, на краснице[59]59
  Красница – заря.


[Закрыть], встанет, поспасибничает да и кугу-у-ук! Аля-улю на Губерлю!

– Не спорю. Встать-то он встанет. Никуда не денется. Выгостит до утра. А вот по части поезда… Это ещё как мы, подружушка, возрешим.

– Нет уж, Нюр. Ничё не надо решать.

– Понимаю… Ты не айдашка[60]60
  Айдашка – девушка лёгкого поведения.


[Закрыть] какая… Не рука тебе, поскакуха, с ним первой заговаривать. Неловко самой барнаулить…[61]61
  Барнаулить – назойливо приставать.


[Закрыть] Так на что ж тогда я? Кто я тебе? Названая сестра иль пустое место? Шуткой, пробауткой – это уж моя печалька как! – кину про тебя словко. А там как знай…

– Не надо, Нюра. Направде. Навовсе ничего не надо.

– Да иди ты в баню тазики пинать![62]62
  Иди в баню тазики пинать – требование оставить в покое.


[Закрыть] Я ж слышу, односумушка[63]63
  Односумка – подруга.


[Закрыть], не от своего сердца несёшь шелуху[64]64
  Нести шелуху – говорить вздор.


[Закрыть]. Тихо. Котёл свой допрежь времени не вари. Не лезь, чехоня[65]65
  Чехоня – молодица.


[Закрыть], поперёд. Я старшей тебя?

– Ну?

– Не нукай, скорослушница. Отвечай.

– Ну… На месяц.

– Вот именно! Подчиняйся-ка, голуба, старшинству. Айда спатеньки. Утро вечера умнее.

Утром чем свет, наранках, бегу я назад. Сочиняю развесёлые планы, как это свергнутому я раздушатушке своему стану экивоками подпихивать Лушку, ан вижу: мама и Михаил рыщут по двору с лампой.

В серёдке у меня всё так и захолонуло.

– Чего, – насыпаюсь с расспросами, – днём с огнём в две руки ищете?[66]66
  В две руки искать – усиленно искать.


[Закрыть]

– У м-ме-ня, Н-н-ню-ра… к-ко-шель… с день… га… – ми… п-п-п-про… пал… В-в-вот… Л-л-лихота какая…Всёшко о-о-обрыскали… Н-н-ну… В к-к-аких ещё в чертях по-од… з-з-заколодками[67]67
  В чертях под заколодками – неизвестно в каком месте.


[Закрыть] и-и-искать?..

Михаил сильно заикался.

Помалу я стала понимать, что спеклось что-то ужасное.

На нём не было лица… Убитый, оторопелый, белее по– лотна, стоял он на свежем, – ночью, только вот выпал, – первом молодом снегу и совсем не чувствовал холода, совсем не видал себя, совсем не видал того, что одна нога была в лаковом сапоге, а другая лишь в бумажном носке.

Где-то далече, за горой, глухо, будто со дна земли, за– слышался протягливый паровозный гудок. (Мы жили тогда от путей метрах так в полусотне. Никак не дальше.)

На ту минуту вернулась наша хозяйка.

По нашей по нужде квартирничали мы у одних моло– дых. Как-то так сложилось… Держались впрохолодь, не всхожи были с ними…[68]68
  Не всхожи с ними – не знались, не ходили к ним.


[Закрыть] Никогда молодайка с лубочными глазками[69]69
  Лубочные глаза – глупые глаза.


[Закрыть] – за кроткий нрав и смазливую внешность её звали куклёнком – никуда не носила своего кричливого мальца (детей у них больше не было). А тут притемно ушуршала с ним вроде как к своей к свекрухе и вот выщелкнулась.

Гадать нечего.

Подозрение легло на эту большеухую лису.

– Пеняй на свою на доблестну невестушку! – окусилась смиренная кукла. А самой злой румянец в лицо плесканул. – Эт она, твоя сродная любимушка, твой жа капиталец по – родственному подгýндорила[70]70
  Подгýндорить – взять потихоньку.


[Закрыть] с большого доброчестия. Тепере и не жалае за тебя. Приспосо – о – обчивая курёнка!

– Мерзавица! – открикнул Михаил. – Нечеуху[71]71
  Нечеуха – вздор, чепуха.


[Закрыть] горо дишь, кощуница! Иль ты пердунца[72]72
  Пердунец – самая любимая трава для скота. Когда наедятся её коровы, то пучит им животы.


[Закрыть] хватила? Мор бы тебя взял, кружная овца![73]73
  Кружная овца – овца, заболевшая вертячкой (воспаление мозгов, которое бывает обычно от жары). Такая овца кружится и погибает.


[Закрыть] Не верю твоим клеветным словам, дрянца ты с пыльцой! Бреховня! Я пихнусь в сельсовет! На тебя заявлю, блудячая ты вяжихвостка! И тебя враз упакуют![74]74
  Упаковать – арестовать.


[Закрыть]

Обточила баширница[75]75
  Баширница – любительница устраивать шумные скандалы.


[Закрыть] Михаила незнамо каким этажом и даль орёт:

– Оя! Кляп тебе в дыхало! Да греби ты отсюда! Нагнал морозу… Выпужал до смерточки, молневержец… До лампадки мне все твои погрозы! Так я и затарахтела перед тобой своим попенгагеном![76]76
  Тарахтеть попенгагеном – испытывать страх.


[Закрыть] Да заявляй хоша в пять сельсоветов, укоротчик! Греми своей крышкой эсколь угодно, персюковый козёл![77]77
  Персюковая коза, персюковый козёл – порода коз, от которых получают сорт тонкого пуха персюк.


[Закрыть] Мамишну[78]78
  Мамишна (грубое) – мама.


[Закрыть] свою попугай! А я навету не боюсь. Как уметил один умный дядько, «движущееся колесо собаки не обгадят»! Куда хошь и чего хошь лепи. Не дёржим. Только мы упрёмся – она спёрла! – И шатоха лошадино выкорячила зад. – Она! Она-с!

Михаил поднял усталые шальные глаза.

– Раз ты, Н-н-нюра, н-н-не идёшь… Р-р-раз д-д-деньги п-п-пропали… Остался на эфесе ножки свеся…[79]79
  Остался на эфесе ножки свеся – остался ни с чем.


[Закрыть] Что ж мне?.. Ззагнать с себя всё до нитоньки и вертаться б-б-бобылём?.. За такущее тятяка по головушке не погладит… Сезон! Сезон же увесь в поту арабил!.. Как проклятый… И в одну ночь опал достатком! Обтрясли… Нет, нет, нет уж!.. Нет уж!! Пускай лучше мои костыньки в Крюковку свезут, чем так! – дурным голосом рявкнул Михаил. – Ко всем лешим заявления!.. Ко всем лешим деньги!.. Он нас рассудит! – ткнул в огне рукой в сторону поезда.

А поезд уже грохотал навблизях. В упор так летел. Будто сам сатана выкинул его стрелой из лука-поворота.

И наперехватки вихрем пожёг Михаил к рельсам.

Что было во мне мочушки стеганула я следом.

В слезах ору во весь рот:

– Не смей!.. Не с-с-смей!!..

Машинист подал сигнал. Зычный. Тягучий.

Не знаю, что подхватило меня, не знаю, какая сила подтолкнула меня, только в единый миг оказалась я на вытянутую руку от Михаиловой спины, и хотя, падая на него, не словчила схватить за расстёгнутый ворот, за плечи, всё ж таки поймала за ногу. Хрястнулся он наземь, когда мы сравнялись с головой поезда. Я наползла на Михаила в момент, вцепилась в волосы и прижала его лицом к крутой насыпи.

– Что ж ты, паразит?!.. Умирись!.. Не смей!.. Я и безо всяких денег пойду!.. Матерью клянусь! Только не смей!

Я не знаю, слышал ли он мою клятву в белом грохоте колёс, что лились над нами в каком метре, только подмирился он с тем, что дальше нету ему ходу, и долго ещё белее снега недвижно лежал после того, как поезд прожёг уже.

8

И крута гора, да миновать нельзя.

Себе в приданое выработала я и берегла большую хорошую паутиночку.

Думала ли я когда, гадала ли, что мне, самопервой на селе рукодельнице, первой девушке, придётся продавать тот платок, чтобушки сыграть вечёрку не вечёрку, свадьбу не свадьбу, а так – собирались все наши сродники; думала ли, что придётся на ту выручку за свой платок-приданок брать билет себе и наречённому до какой-то там его Крюковки…

А вот так спеклось.

В близких днях собрались все наши за столом.

Как ни худо было, не поломала мама жёлтинский обычай преподносить невесте платок. Подарила.

Тут тебе на порог Лёня с товарищем.

Лёня и шумни Михаилу:

– Не ты жених, а я жених! Она должна быть не твоей, а моей. Тот пускай и будет жених, кто живой останется. Давай на таковских выйдем правилах!

– Давай.

Михаил сжал кулаки. Встал из-за стола.

А был Михаил-отлёт[80]80
  Отлёт – храбрый, удалой казак.


[Закрыть] пониже Лёни. Но шутоломно силён. Богатырей валил снопами! Куда с ним Лёне…

Мама вроде того и прикрикни на Лёню:

– Иля ты рухнул на кактус? Ты што, совсемуща умом повредился?

– Да нет, Евдокея Ильвовна. Покудова я от своего от ума говорю.

– Не затевай, Лёнюшка, чего не след. Ругачкой[81]81
  Ругачка – ссора, брань.


[Закрыть] беду не сломаешь. Даль всё сам узнаешь… И не вини никого… Не от своего сердца Нюра поворотила всё тако… Знаешь же… Бабий ум – куда ветерок, туда и умок…[82]82
  Бабий ум – растение перекати-поле.


[Закрыть]

Заскрипел Лёня зубами. Заплакал, будто ребятёнок.

Изорвал на себе белую рубашку в ленточки.

Кепка его осталась в пыли посередь двора…

Михаил потом накинул её на колышек в плетне. Думали, Лёня придёт возьмёт. Не пришёл…

(Стороной доплескалось до меня после, уехал Лёня куда-то, долго не женился. Под самую вот под войну мальчика ему жена уродила. Только возрастал сыновец сироткой. Сгибнул мой Лёля на фронте.)

9

Своя воля страшней неволи.

Ну а мы, молодёны,[83]83
  Молодёны – молодые муж и жена.


[Закрыть] что?

Села я в слезах на поезд да и покатили.

Едем день. Едем два.

Едем голодом. Он меня не смеет. Я его не смею. Во рту ни маковой росинки. А харчей – полнёхонька сумка!

Да больше того не до еды нам совсем.

Я всё кумекаю, куда ж это тебя, девка, черти прут?

Дотянулись до ихней станции.

На последние наняли на мои подводу до Крюковки. На доранье, чуть свет, – а холод клящой[84]84
  Клящой – сильный.


[Закрыть], зуб с зубом разминается, – стучит Михаил в низ окна.

Сбежалась к одному боку занавеска гармошкой. В окне скользнуло женское лицо, и через мгновение какое растут-нарастают в сенцах звуки тяжёлых, державных шагов.

– Маманя! – шепнул мне Михаил. – Узнаю по маршальской походочке!

Михаил не выпускает мою руку. Боится, вовсе зазябну я. Становится попереди меня.

Мать, свекруха-добруха, откинула засов. До предельности распахнула дверь.

В большой радости шлёт с крыльца допрос внапев:

– Ми-инька!.. А невеста-та-а игде?

– А какая?

– А тятяка сказывал, ты надвезёшь. Я и всполошись-та. А батюшки! А Господи! А какая ж она, привезённая-та? Да какая ж эт у нас невестка будет? Привезёнка! Чудо в перьях!.. Так игде-ка ж твоя чуда?

– Мамань! Ну Вы навовсех в упор не видите!

Голос у Михаила улыбается. Изливает тихую радость.

– Будет над родительницей шутки вертеть. Бросай свои заигры. А потомко… Чего ж студить человека? Ты куда её расподел?

– В карман на согрев посадил.

– Значитко, не привёз… Э-хе-хе-хе-хе… А я что ждала… Тако ждала… Все глазоньки проглядела-та…

– Чище смотрите! – Михаил в гордости сшагнул в сторону. – Вот, мамань, моя Нюронька!

Всхожу я на крыльцо, будто чужеземица. Не смею всего. Глаз не подыму.

Мать:

– А батюшки!.. А миленька!.. А роднýшка!.. А ты ж вся дрожишь… А ты ж, чай, наскрозь вся прозамёрзла?!

Не знаю, что и сказать.

Обнялись, расцеловались… Заплакали…

Ведут в дом.

Куда я ни пошлю глаз – на лавку, на печку, на полати, – отовсюдушки грейко светят солнышками светлые ребячьи рожицы.

– А ты, роднушка, – ведёт на ум свекровь, – не гляди на них. У нас в дому двенадцать носов и всяк чихает.

Да-а… Стало, врал Михаил…

Плёл, один одним у отца-матери. Одиный! Вот, мол, трое нас. А вышло, не хватает до чёртовой дюжины одной дуры несолёной. Так вот же съявилась. Всеполный теперь комплектишко!

Дали мне валенки.

Велели наскорей забираться на лежницу[85]85
  Лежница – лежанка на печи.


[Закрыть].

Обняла я трубу. Реву:

– Оха, мамынька ты моя родная! Оха да жёлтинска! Да куда ж меня завезли-та? Да куда ж да попалась-та я?..

– Нюронька! Ну чего ты, ей-бо, расслезилась? – шепчет в ухо Михаил. – Не надо бы, а?.. Ну чё ж тепере, пра, делать? Не ворочаться же… Всенадобно, Нюронька, со всей дорогой душой к нашему к обчеству приклоняться… Ну… Надь ладниться… Слышь, сродничи, соседи валом валят. Полна коробонька нажалась народушку. Привёз Блинов невесту со стороны! Глаза горят на молоду поглядеть-ка…

10

Сама испекла пирожок, сама и кушай.

Попервости я быковала. Не соглашалась идти под Михаилову фамилию.

Серчал он:

– Тогда и не жона как будешь… Жона должна таскать мужнину фамильность.

Время пообломало мою гордыню.

Навприконец отступила я на попятный дворок.

Пошли мы в загс. Записались.

Выдали нам регистрированную бумажку.

По дороге назад я спросила, когда венчаться пойдём.

А Михаил со смешком и отколи штуку:

– Иди венчайся одиначкой. А я – господин Товарисч Комсомол! Я венчаться не буду.

Прямо оглоушил. Как обухом старой корове меж тупых рогов. Стала я посередь дороги и шагу не могу ни взад, ни вперёд подать. Будто вкопало по колени. Не то что мизинцем пни, дунь – паду.

А он, лихобес, руки за голову и ну бить дробца. И ну этаким чертоплясом вкруг меня кружить с приговорками:

 
Эх, тюх – тюх – тю!
Голова в дяхтю,
Руки – ноги в кисялю –
Свою милку весялю!..
 
 
Эха, яблочко
Сбоку верчено.
С комсомольцем живу
И не венчана!..
 
 
Я плясала, топала,
Искала себе сокола.
Думала, он далеко,
Оказалось – около!
 

Сгрёб с себя кепку, припнул к груди в поклоне – это я, соколок-найдёныш! – и в полной отчайке хлоп кепкой плашмя оземь.

И дале за своё:

 
У милёнка у мово
Поговорочка на о.
Он на о, и я на о,
Ноне стала я ево!
 

– Как толечко… добыл на меня бумажку… – бормочу. – Час… Единый час не сшёл… как накинул в загсе хомуток… А уже натура-дура в открытку из тебя полезла! Такущую вздорицу попёр!.. Это ещё что за машок?[86]86
  Машок – большой прыжок зайца в сторону, чтобы запутать следы.


[Закрыть] Даль-то чего ждать?

Бросил он скакать. Повинно вальнулся передо мной на колени. Обнял меня и не пропел, в донной печальности прошептал тихо приговорку:

 
Ты, колечко моё,
Кольцо золотое!
Ты, сердечко моё,
Кровью залитое!..
 

Помолчал и потом так повёл в покаянье слова:

– Нюронька… Небесна звёздынька… Ты думаешь, я, большой руки дурак из картошки, увесь возмечтал тебе обиду склеить? Не-е-е… И в думке, милавица, не содержал. Жить будем в ладности, моя паниматочка. Вдвох. Безо венца. Третий, знамо, лишний.

– Чем же тебе венец не угодил?

– В том и фасоля, всем угодил! Мне сам Боженька подал тебя как гостинчик в окошенько! И я проть венчаться? Хочу! Да не стану, любиночка ты моя… Да тольке шатнись мы в церкву – до гроба завоспитывает товарищуга комсомолюга! Точнёхонько ведь расшифровывают ВЛКСМ… Возьми Лопату и Копай Себе Могилу. Одним же зубом загрызёт неугомонный товарисч Комсомолок. Это ёбчество ещё то! Задолбют эти господа-вороняки. Никаторого житья не дадут! По знакомцам заключение держу. Опа-а… В комсомолий-крематорий внагляк загребли, как трактором, сразушко всю горьку улицу… Молодняк, знамо… Безо спросу записали. Без согласки. А теперь и крутись-оглядывайся. Без спросу и до ветру не сбегай. Ис-крив-ле-ние политицкой линии! Вота чё выработают из нашего культпохода у церкву. Навалются всей чингисхановской ордищей и в бараний нас рог сомнут. Тебе эть надь? Лично мне не надь. Того я, блиныч, и не хочу ни тебе, ни себе говнивых приключеньев на весь остатний кусок житухи…

Я дала соглас Михаиловым словам.

Вот весь век и живу не венчана.

Через вереницу лет, на исповеди, покаялась про это.

Батюшка и успокой:

– Ничего. Господь простит.

А я и платьишко к венцу нарядное справила.

Так и разу не надела. Ненадёванное лежало.

Дочке потом к свадьбе подарила.

Было оно Верочке впору.

В Крюковке я скоро обвертелась. Освоилась.

Одни по-за глаза выхваляли меня. Минька хорошу жону со стороны отхватил! Кой-кто поперёк тому слову на дыбошки вставал. Мол, а чего больно хорошего-та в ней? Тот же назём издаля привезён!