Текст книги "Мадонна и свиньи"

Как всегда

Тощий и остроносый Бекетов сел в трамвай. Сыростью и нечистыми людьми пахло. Стёкла слегка запотели. Листья красиво лежали в грязи. Осень.

Реклама, изображающая высокогорье, призывала закурить американских сигарет. Но Минздрав предостерегал. В небе сновала сырость. Дорога долго шла вдоль забора. За ним простирался завод-гигант.

У Гостиного двора, приветствуя проезжающий мимо транспорт, кивал головой и плавно махал руками ряженный леопардом. Открытая в улыбке пасть. Мёртвым придатком висящий хвост. Материя, означающая шкуру, не прикрывала ступней: из-под неё торчали дешёвые поношенные кроссовки – ахиллесова пята актёра. «Вот актёр одной роли, – подумал Бекетов, – роли немой и скудной жестами. Потому он так беден. Однако скоро зима. Сможет ли он пошить себе шкуру медведя?»

Бекетов вошёл в бывшую гостиницу «Центральная». Приватизация превратила номера гостиницы в офисы. Вспомнился любовный вопль Кисы Воробьянинова: «Поедемте в нумера!». Ехать было некуда. Двое юношей курили на лестничной площадке. Казалось, они курят не сигареты, а фимиам своему компьютерному богу: вместе с дымом из их ртов вылетали термины «оперативка», «мегабайты», «модем».

Сев за рабочий стол, первым делом радио включил Бекетов. Театр военных действий в Чечне продолжал давать спектакли. Новости сменились рекламой жвачки. Затем —

 
Отпустите меня в Гималаи,
а не то я напьюсь и залаю, —
 

прозвучала песня.

Директор Сидорчук, как всегда, переживал: цены растут, плата за аренду офиса поднимается, заказов нет. С крепкого чая и сигареты, как всегда, начал он день. Но это не успокоило.

– Мы идём ко дну! – мрачно сказал он Бекетову. И добавил: – Как подводная лодка «Курск».

– Ничего, – отшутился Бекетов, – нас поднимут и похоронят с почестями.

В щель между шторами просочилось солнце. Пыль в его полосе заплясала. Захотелось посидеть с красивой женщиной, выпить вина. Бекетов сказал директору: «Боря, бабье лето пришло. Съездил бы ты на дачу развеяться».

Слабое место шефа знал он. На лице Сидорчука появилось выражение блаженства. Воспоминания о стройных грядках с капустой, баклажанами, редиской и прочим, о потрескивании полена в печи-буржуйке вечерами, о початой бутылке пива – эти милые воспоминания оттеснили в его сердце горькое насущное. «Счастлив человек! – подумал Бекетов. – Он нашёл смысл жизни». Самому же Бекетову смысл жизни пока не давался, хотя ему исполнилось уже сорок. Но не отчаивался он. Он знал, что и процесс, поиск стоит многого. Да и наблюдать бессмыслицу бывает порой забавно.

Охранник занёс свежую газету. В рубрике «Светская хроника» говорилось: Вчера в ресторане «Баттерфляй» отметил день рождения горячо любимой мамы спортивный и уголовный авторитет Х. Играли специально приглашённые столичные музыканты. Присутствовало более трёхсот гостей. Бекетов удивился: оказывается, и у бандитов есть мамы.

К телефону пригласили Оксану Чиж. Судя по тому, что она стала хихикать и пританцовывать, на другом конце провода был мужчина.

Перед выборами мэра, губернатора и депутатов городской думы открылось, что все баллотирующиеся господа – жулики. Так они сами называли друг друга. Это ставило обывателя в тупик: хочется проголосовать, а не за кого. Бекетов улыбнулся. Он вспомнил, с какой замечательной интонацией Карлсон открыл Малышу глаза на двух типов, ворующих сохнувшее на чердаке бельё: «О, брат, это жулики!»

* * *

Возле оперного театра каменной рукой показывал, каким курсом следует идти, Ленин. Пользуясь тем, что он стоит к театру задом, там шли спектакли сомнительного содержания: «Пиковая дама», «Риголетто», «Каменный гость».

Бекетов сел на скамейку. Прогуливались барышни с бутылками пива и дамы с собаками. Над кустами возвышался чёрный гранитный столб, увенчанный головой матроса. Яблочко солнца закатывалось.

«Осторожно: двери закрываются», – сказала водитель трамвая. Бекетов выискивал в толпе симпатичные женские лица. У муниципального Дворца культуры хор омоновцев репетировал приветствие обещавшему быть столичному начальнику: «Здрав…жела…» Двери снова закрылись. Трамвай обгоняли иномарки. В мусорном баке рылся бомж. Всё было как всегда, и это внушало надежду.

2000 г.

Новогодний подарок

1

30 декабря в 11 часов вечера следователю Путину пришлось оторваться взглядом от телеэкрана, покинуть удобное кресло и свою уютную квартиру, украшенную ёлкой, и выехать на место происшествия. Он остановил машину на окраине города, возле 9-этажного жилого дома, и поднялся на лестничную площадку 2-го этажа. Там находились: вызвавший его участковый инспектор Кузнецов, медики, кое-кто из жильцов дома и главные действующие лица трагедии – два молодых трупа, крепкие парни лет 25–30. Документов у них при себе не было, и пока удалось только выяснить, что они не из этого дома. Телесные повреждения, на первый взгляд, также отсутствовали.

– Похоже на отравление, – сказал врач, – впрочем, вскрытие покажет.

– Наркоманы, наверное, – вступила в разговор пожилая женщина, уборщица подъезда, – их тут много шастает. Сядут вечером на ступеньки – не пройти. Все стены исписали. Накурятся и рисуют. Давно говорю начальству, чтобы поставили железную дверь.

– Меня другое смущает, – продолжил свою мысль врач, – почему трупы такие холодные? – Он присел и взял одного из них за руку. – Сейчас заметно теплее… Согреваются… А минут 20 назад, когда я их осматривал, казалось, что они прямо из морозильника, где никак не меньше минус сорока.

Парни, в самом деле, как будто оттаивали, и под ними на полу образовались лужи.

– Да, странно, – сказал Путин, – если учесть, что в подъезде примерно плюс 15, а на улице минус 9.

– Выходит, их убили не в подъезде и не на улице и, возможно, не сегодня. Их прятали в холодном месте, а недавно бросили здесь.

Это сказал участковый Кузнецов. Путин серьёзно посмотрел на него и подхватил без оттенка иронии в голосе:

– Да. Людоед припас молодое мясо для праздничного стола, но, сильно напившись, потерял его по дороге.

Забрав трупы, медики уехали. На следующий день им нужно было представить результаты экспертизы. Путин приступил к опросу свидетелей. Собственно, свидетель был один – некий Любшин, чья квартира находилась на этой площадке. Приблизительно в 22 часа 30 минут его пёс Ветер породы кавказская овчарка стал нервничать и лаять. Надев ботинки и накинув куртку, Любшин с собакой на поводке вышел за дверь. Он сразу увидел их – этих несчастных (или счастливых, кто их знает) парней, лежащих на бетонном полу, – и услышал шум сбегающего по ступеням вниз человека. Недолго думая, он отцепил поводок и, задержавшись на секунду, бросился вслед за Ветром. Зачем он задержался? Он хотел узнать, что с парнями. Нехорошие предчувствия оправдались: как будто к ледяным глыбам притронулся он. Когда Любшин выскочил из подъезда, его пёс рычал и терзал на снегу красную тряпку, а от дома прочь отъезжала иномарка с затемнёнными стёклами. Номер автомобиля он не рассмотрел – «задники» были потушены. Тряпка же оказалась довольно большим халатом из атласной материи.

– Халат у меня, – сказал участковый и, достав его из сумки, подал следователю.

– Ничего не понимаю! – пробормотал тот, оглядев и понюхав вещицу. – А больше ничего не заметили?

– Был ещё мешок, – сказал Любшин.

– Какой мешок?

– Синий. Он возле мёртвых стоял. Но когда я возвращался, его уже не было.

Путин вырвал из блокнота листок и написал объявление следующего содержания:

Тех, кто 30-го декабря в районе 22-х часов 30-ти минут что-либо видел или слышал на лестничной площадке 2-го этажа этого подъезда, просим явиться после праздника в районное отделение милиции, в кабинет № 9.

– А теперь спать, – сказал он, прикрепив объявление к двери подъезда. – Завтра трудный праздничный день.

2

Утренняя чашка кофе настроила мысли на рабочий лад. В окно кабинета Путина проникло солнце, а в дверь вошёл участковый инспектор Кузнецов. Поздоровались. От кофе инспектор отказался. Присев на край стула и разгладив кончики чапаевских усов, спросил он осторожно:

– Глеб Семёнович, что вы думаете по делу ледяных парней?

Путин улыбнулся и сказал:

– Спасибо, Василий Иванович, за подсказку. Я как раз подбирал этому делу название. И теперь с вашей лёгкой руки надписываю… – И он вывел на лежащей перед ним папке: «ДЕЛО ХОЛОДНЫХ».

– Это название тем более справедливо, – продолжал он, – что парни, как показала экспертиза, погибли от переохлаждения. Но ваша версия, будто их где-то хранили, не верна. Они умерли за считаные секунды до того, как были обнаружены.

– Как же они могли замёрзнуть в подъезде, да ещё моментально? – воскликнул Кузнецов.

– В этом-то вся загадка! – Путин закурил сигарету «Русский стиль». – Получается, их сковал холод не внешний, а внутренний, введённый в них с помощью иглы. Следы последней нашли на их телах. Признаться, меня сейчас больше интересует, не кто убил, а чем убил. Представить себе адский мороз, сконцентрированный в баллончике, я ещё могу. Но где это видано, чтобы он через укол мгновенно распространялся по организму, как некое вещество? Экспертиза тоже в недоумении. Ни ядов, ни других посторонних веществ они не обнаружили.

– Неужели он был настоящий?! – пробормотал инспектор. Глаза его слегка округлились.

– Кто? – не понял следователь.

Вместо ответа участковый попросил на минуту «вещественное доказательство», которое пока ничего не доказывало. Надев красный халат, явно ему великоватый, он воззвал к воображению собеседника. Если дополнить наряд белым воротником, приклеить того же цвета парик и бороду, что получится? Правильно, Дед Мороз. Вспомните, там был ещё мешок – наверняка с подарками. И сначала он думал, что убежавший и уехавший на иномарке человек – обыкновенный ряженый. Но теперь, в свете заключения экспертизы, выходит, что Дед Мороз был настоящий!.. Только почему он их укокошил?

Путин усмехнулся:

– Вам бы не участковым работать, а страшные сказки сочинять в духе Честертона! Если Дед Мороз окажется настоящим, я тут же подам в отставку. В мире волшебства нужны не следователи, а психиатры. Но скажите, почему ваш чудесный персонаж воспользовался обыкновенной иглой? И с каких это пор он разъезжает в автомобиле, да ещё иностранном?

В словах следователя чувствовалось раздражение. Кузнецов был немного смущён. Он вяло попытался оправдаться, что, мол, не говорил, что парни пали от уколов. Конечно, они не похожи на наркоманов, скорее уж на спортсменов, но игла могла оставить след и в случае простой прививки.

– Я сожалею, что не существует прививок от романтизма! – жёстко сказал следователь. – Уж лучше я поверю в новый, неслыханный вид оружия, чем в вашего Деда Мороза! И потом, с чего вы взяли, что убил он?

Кузнецов хотел воскликнуть, что и он не верит (по крайней мере, не верил), но в дверь постучали, и вошла женщина, которой было явно за сорок. Однако увядающее лицо её выражало любопытство школьницы. И это несоответствие формы и содержания внушало лёгкий ужас, как будто имеешь дело с сумасшедшей. Она пришла по объявлению. Она живёт в доме, где нашли этих парней. Она не видела их мёртвыми, но, кажется, видела живыми. Её зовут Вера Петровна Ухова. Как раз где-то в половине 11-го вечера того дня она ждала лифт на первом этаже. Вера Петровна вернулась от подруги, слегка отметив Новый год. И тут в подъезд вошёл Дед Мороз. Было очень весело. Он поздравил её с праздником и угостил конфетой, очень вкусной, тем более что это конфета её молодости, «Мишка на Севере» называется. Голос у Деда Мороза был совсем не старый. Весьма милый и обходительный человек. Тем временем в подъезд вошли ещё двое. Путин показал Вере Петровне фотографию трупов. «Да, это они» (так, по крайней мере, они были одеты, лица их она плохо запомнила). Они стали подниматься по лестнице вслед за Дедом Морозом, и она слышала, как один из них сказал: «Дедушка, мешок тяжёлый. Дай, мы тебе поможем». Тут подошёл лифт – и вот, кажется, она пропустила самое интересное.

Когда Вера Петровна закрыла за собой дверь, Кузнецов развёл руками, как бы извиняясь и говоря: «Я не виноват, что моя версия подтверждается».

– Вот видите, – сказал он с плохо скрываемым торжеством в голосе, – они напали на него, и он вынужден был защищаться!

Путин побледнел. Зачем же они напали на него? Великовозрастные лбы захотели конфеток?! Так, судя по одёжке, денежки у них водятся. И почему он бежал с места преступления, если убил непреднамеренно?

– Он явится, – уверенно сказал участковый, – ему нечего бояться. Да и не боится Дед Мороз людского суда, даже если его сошлют на юг, в горячие точки. А бежал он потому, что был в полном смятении. Вы же знаете его. Дед Мороз – добрейший человек, а эти подонки довели его до убийства. Каково ему теперь!

Путин довольно резко встал, давая понять, что разговор окончен.

3

Прошло несколько дней. Участковый и следователь встретились в коридоре учреждения. Лукаво улыбаясь, Путин поздоровался и пригласил Кузнецова на пару минут к себе в кабинет.

– Есть хорошие новости! – интригующе сказал он. И когда они вошли и сели, добавил: – Дело холодных близится к завершению.

Кузнецов заёрзал на стуле:

– Он явился? Где он? Я хочу его видеть!

– Ваш Дед Мороз не пришёл и не придёт. – Тон Путина был насмешлив, – но будьте покойны, мы его поймаем. Однако по порядку.

И следователь рассказал, как сюда, в кабинет, позавчера принесли мешок с подарками. Да-да, тот самый. Принёс солидный мужчина по фамилии Купец, живущий на 3-м этаже известного дома. Его сынишка выносил в тот вечер мусор и, увидев мешок, не удержался, прихватил с собой. Парней он принял за пьяных. («Предприимчивый сынишка!» – заметил Кузнецов.) Да, если учесть, что ему 12 лет, а вес мешка 30 килограммов… Так вот, на вопрос отца, ЧТО там, он ответил, что не знает, только что нашёл. Мешок развязали. В нём оказалась «какая-то соль». И тут сынок признался, что рядом с мешком ещё валялись «дяди». Поняв на следующий день по слухам и по объявлению, ЧТО это за дяди, отец сначала хотел мешок выбросить, но, поразмыслив, принёс его нам.

– Соль? – спросил Кузнецов.

– Вот мы и подошли к главному, – торжественно сказал Путин. – В мешке находилась взрывчатка, а ваш Дед Мороз – обыкновенный террорист! Ребята из ФСБ (царство им небесное!) выследили его и, видимо, решили взять с поличным, но этот гад оказался хорошо вооружён. Так что, милый Василий Иваныч, как видите, чудес не бывает!

* * *

Вышедший из кабинета следователя Кузнецов напоминал Чапаева, кое-как переплывшего роковую реку (не помню, как она называется: то ли Урал, то ли Ахерон). Кончики усов его обвисли. Казалось, вода смыла с него всю революционную романтику. «Да, он прав, – думал Кузнецов, – чудес не бывает! В мире волшебства нужны психиатры, и меня следует сдать в дурдом. И детей сдать, и всех, кто верит в сказки. Что же останется? Останутся убийцы, ряженные Дедами Морозами, и следователи, верящие в силу оружия».

Дек. 1999 – янв. 2000

Ангел

Глубокая, старая, поросшая травой колея. Что за автомобиль тут проехал? Не иначе трёхосный «Урал» – ведь мы живём на Урале. Мы сидим, опираясь о дно колеи ступнями. Вокруг нас старое заброшенное кладбище. Трава, кусты, деревья. Привела нас сюда Ангел.

Накануне вечером мы «зарулили» к ней с полными «баками» – я и мой друг Музыкант. У Ангела однокомнатная квартира и одна кровать. Мы проснулись трое в одной кровати. А что было делать? Ангел никого не хотела класть на грязный пол и вообще, никого не хотела класть отдельно. Она любит всех. Однако не спешите окрестить её шлюхой. Грязь не прилипает к ней. Иные шлюхи умудряются брать, отдавая. Ангелу же нравится именно давать. В ней нет ничего вульгарного. Одним словом, ангел. Не от мира сего. Кстати, этим объясняется её совершенная непрактичность: неумение готовить, прибирать в комнате, жить.

Накануне вечером мы улеглись в следующем порядке. Сначала легла хозяйка. Я и Музыкант, сидя за столом и стараясь не глядеть в сторону кровати, оживлённо заговорили на отвлечённую тему – то ли о погоде, то ли о космогонии Плотина, не помню. Мы старались отвлечься, а нам предлагали развлечься: антенны наших тел помимо нашей воли принимали позывные любви. На краю взгляда маячила призы́вная поза Ангела. Шёл мощный весенний призыв сперматозоидов. В армию. Я очутился рядом с Ангелом, если не сказать больше. Музыкант тактично удалился на кухню и, скрипя половицами, заходил там, забродил. Ангел посмотрела на меня умоляюще.

– А Музыкант? – спросила она.

Мне и самому было неловко перед другом. Но тут всё решала хозяйка, так сказать, положения. Видя, что она не против, я радостно закричал: «Музыкант, иди к нам! Ангелу не хватает твоей свирели».

Наш концерт длился полночи. Хозяйка играла и пела. Причём пела с таким чувством, что соседи постучали в стену. Когда мы проснулись, она сказала: «Надо же! И до групповухи дожила. Со мной такое впервые». – «И с нами тоже», – скромно заметили мы с Музыкантом. «Ребята, а ведь сегодня праздник! – опохмелившись, умилилась Ангел. – День Ивана Купалы». – «Да, – сказал я, – славянский праздник летнего солнцестояния, день любви, ночь свального греха, оргия плоти. Считай, что мы его отпраздновали, вот только в реке не выкупались». – «Сейчас реки не те, – философски заметил Музыкант, – после купания в них солнце стоять не будет. Да и далеко тут до реки, а на природу хочется. В городе каменно и душно». – «Чего проще! – воскликнула Ангел. – Рядом кладбище. Пойдёмте на кладбище». – «Пойдём, – согласился я, – тем более что земля очищает лучше воды. Она очищает до костей».

Мы вышли из подъезда. Во дворе играли дети. Но, видимо, их время кончилось, потому что тётя кричала им: «Встали парами! Встали парами!» Эта сцена показалась мне символичной. Не так ли и жизнь строит нас парами? Не так ли и у неё случаются сбои? Кому-то пары не достаётся. Кто-то выбирает одиночество сам. А иные весёлые ребята, вроде нас, не прочь станцевать танго втроём. И мы трое взялись за руки и пошли в конце детской колонны, как наглядный пример того, что страна у нас свободная и «тройки» тоже имеют право на существование. Но некоторым прохожим, видимо, было невдомёк, в какой прекрасной стране они живут: оглядываясь на нас, они плевались или крутили у виска пальцем.

У Ангела нет ни мужа, ни детей, поскольку её мучит видение. Перед её глазами лежит разрушенная троя, то есть семья, состоящая из трёх человек. Жили-были папа, мама и их трёхлетний сын. Но однажды к ним пришли люди в форме (или в гражданском, это ничего не меняет) и увели папу и маму. Ребёнок остался в квартире один. Он долго плакал, пока не устал и не проголодался. Поев, он снова плакал, потом уснул. Так продолжалось несколько дней. Еда кончилась. Мальчик лёг и уже не вставал. И не плакал больше. Тут к нему пришла крыса. Обнюхав его, она убежала и вскоре вернулась с кусочком сыра. Но он к сыру не притронулся. Тогда крыса стала носить ему разную другую снедь. Она воровала для него, рискуя жизнью. Она предлагала ему всевозможные лакомства. Но он только погладил её слабой маленькой ладошкой, благодаря за человечность, и умер.

Ангел думает, что этот сон – в руку, и не заводит семью, боясь за будущих детей и мужа. Представляя свою судьбу трагичной, она боится распространения трагедии и хочет замкнуть беду на себя.

В центре города – овраг. Одна сторона его крутая, другая пологая. На пологой стороне – заброшенное кладбище. ТИХИЙ центр. Городской шум здесь почти не слышен. Птички поют, кузнечики стрекочут, скелеты прогуливаются. Они вылезли из могил, чтобы погреть на солнце свои старые кости. У нас с ними взаимопонимание: мы не обращаем внимания друг на друга. Они прогуливаются, мы – трое – попиваем водочку, сидя на краю колеи. Парк культуры и отдыха!

Вдруг в эту тихую симфонию врывается диссонанс – грубый солдатский окрик: «На место!». Мы видим между деревьями три движущиеся фигуры в милицейской форме. Патруль! Что он здесь делает? Как что? Наводит порядок: загоняет скелетов обратно в могилы. Вот один из скелетов подворачивается под руку и, получив удар дубинкой, рассыпается. Похоже на игру в городки. Только игра здесь ведётся в упор.

Музыкант вскакивает.

– Пошли отсюда! – говорит он. – Мне не нравятся эти слишком живые и энергичные.

– Поздно, – говорю я, – они нас заметили.

Они подошли к нам и хором крикнули: «На место!»

– Вы что, заработались?! – возмутился Музыкант. – Не видите, что мы живые?

– Да и с мёртвыми вы бы полегче, – поддержал я. – Чем вам не угодили эти безобидные мощи? В конце концов, они гуляют на СВОЕЙ территории.

Я начал вставать, но, оглушённый ударом в голову, упал и потерял сознание. Очнулся – лежу ничком в колее. Приподнявшись на локтях, вижу перед своим носом ботинки Музыканта. Тяну его за ногу. Он стонет. С трудом мы садимся. Наши головы разбиты. Где Ангел? Тут же. Блюстители порядка сложили нас вдоль колеи, как в длинной братской могиле. Хорошо, хоть землёй не засыпали. «Ангел, как ты? Очнись!» Мы вытаскиваем её из ямы, трясём, осматриваем. Голова цела, тело вроде тоже. Ни переломов, ни крови. Но она не дышит. Я ищу её пульс и не нахожу. Вдруг кто-то трогает меня за плечо. Оглядываюсь: скелет! Два скелета. Они оттесняют меня и Музыканта от Ангела и закрывают ей глаза. Занавес!

– Она умерла и теперь принадлежит им, – говорю я другу.

– Но отчего она умерла? – спрашиваю я скелетов.

Один из них показывает на её левую грудь. Сердце. Конечно, сердце! Ангел не выносила грубости. А тут такая сцена! Видя, как упали мы, упала и она. Били нас, а убили её. Как бы рикошетом.

Скелеты берут её под руки, поднимают и уводят прочь. Ангел шагает, но это уже не её походка. Это медленная, подчинённая неведомому космическому ритму походка скелетов. Странная тройка долго виднеется между редкими деревьями. За деревьями – краснота заката. А выше – тёмно-синее бездонное небо.

1999 г.