Текст книги "Смерш и судьба"

А я продолжил доклад. Помнится, говорил, что если не остановить эти варварские оргмероприятия, не принять неотложные меры к скорейшей модернизации флота, к оснащению его новейшими классами надводных и подводных кораблей, к укреплению, а не уничтожению береговой обороны, то флот как могучий и надежный страж наших западных морских границ погибнет!..

Слушая Мозгова, мне подумалось, какие же пророческие слова говорил контрразведчик на том далеком заседании Политбюро и к чему головотяпы 90-х пришли сегодня, практически развалив все и вся на Балтийском флоте, лишив его основных мест базирования и заколотив «петровское окно» в Европу.

Ельцинские амбиции обернулись катастрофой для флота с большей масштабностью, чем хрущевский волюнтаризм. Не нашлось, к сожалению, ни в КГБ, ни в армии, ни в среде кремлевских функционеров таких, как Мозгов…

– Я закончил свое выступление ровно через десять минут, – продолжал Николай Кириллович. – На некоторое время в кабинете повисла предгрозовая тишина. Первым нарушил ее Горшков. Он заявил, что я якобы в рядовой бумаге раскрыл секретнейшие сведения о флоте, что является уже даже не военной тайной, а государственной.

Тогда я ему ответил, что записку писал я лично. Ее печатала машинистка отдела в моем присутствии, член партии с 1920 года. Конвертировал документ тоже я. А что касается адресата, то согласитесь, что председатель КГБ имеет право на знание секретов, которые охраняют его подчиненные.

Горшков побледнел от услышанного, скривился в недовольной усмешке, засуетился и стал нервно перелистывать копию докладной записки.

Затем член Политбюро Ф.Р. Козлов дал слово командующему Балтфлота адмиралу Орлу. Флотоводец начал говорить о сложном положении на вверенном ему флоте, о тревоге за его безопасность, о бытовой неустроенности моряков в некоторых гарнизонах, о необходимости большего внимания к учениям и т. п.

Фрол Романович прервал его словами:

– Александр Евстафьевич, об этих проблемах я впервые слышу от вас. Почему вы прятались за спину контрразведчика? Почему заняли позицию стороннего наблюдателя? Почему вовремя не поставили меня в известность и не приехали ко мне? Даже звонка от вас я не слышал!

Командующий молчал, понурив голову. Затем Козлов недовольно буркнул Орлу – продолжайте. Выступление его было бледным.

После командующего флотом слово взял министр обороны СССР Малиновский. Начал он примерно такими словами:

– Я считаю, что приведенные Мозговым факты надуманы. Он, видите ли, печется о боеготовности флота. А по существу, его требования тормозят дело, а порой и прямо направлены на срыв планового выполнения указаний Никиты Сергеевича Хрущева о сокращении частей, существенно не влияющих на боеготовность флота.

Говорил он в нервно-лающей манере, отчего его предложения сбивались в хаотичный шум и слушающим трудно было уловить даже контуры контраргументации. Он терял реноме маршала-фронтовика.

После Малиновского выступил председатель КГБ А.Н. Шелепин. Говорил он спокойно, уверенно, аргументированно доказывая несостоятельность принятых руководителями Министерства обороны решений. В конце своей ремарки он резко прошелся по замечаниям Малиновского и Горшкова и отдельным моментам их неглубоких выступлений.

Начавшуюся сразу же полемику между Шелепиным и Малиновским с трудом погасил Козлов.

Когда закончилось заседание Политбюро и я, уставший от стресса, отправился в гостиницу, в мой номер позвонил первый заместитель председателя КГБ СССР генерал-лейтенант Петр Иванович Ивашутин. Он сообщил, что Фрол Романович высоко оценил мое выступление.

– А военные пусть покрутятся, – заявил он, – если мужества не хватило доложить, как есть. Правда – точно горькое питье, неприятное на вкус, но зато восстанавливает здоровье. Козлов от имени Политбюро сделал внушение Малиновскому и Горшкову и потребовал немедленно приостановить расформирование важных частей и соединений флота и в недельный срок дать подробные письменные объяснения по целому ряду позиций моего доклада.

В тот же день я вернулся в Калининград и приступил к своим служебным обязанностям. Как же легко работалось после этого военным контрразведчикам флота!.. Что касается проблемы, то, согласно постановлению ЦК КПСС, Балтийский флот в короткие сроки стал наращивать свою мощь: началась модернизация, появилась новейшая техника, современные классы надводных и подводных кораблей.

– А дальше как и где служилось? – поинтересовался автор.

– Потом… потом пришлось послужить на Тихоокеанском флоте, в Каспийской флотилии и Прикарпатском военном округе, где меня сделали «сухопутчиком». Там мы с вами и познакомились, чтобы, как видите, через двадцать с лишним лет встретиться здесь, на Лубянке.

Последняя встреча с Николаем Кирилловичем состоялась 17 декабря 1998 года в Центральном клубе им. Ф.Э. Дзержинского, теперь это Культурный центр ФСБ. В этот день проходил торжественный вечер, посвященный 80-летию со дня образования органов военной контрразведки. В холле было много ветеранов. Среди них я увидел бледноватого и несколько осунувшегося генерала Мозгова, почему-то одиноко стоявшего, прислонившись к первой правой от входа в клуб колонне. Я подошел к нему.

– Здравствуйте! С праздником вас, Николай Кириллович!

– Здравствуй, здравствуй, дорогой… тебя тоже с праздником, – быстро заговорил он, улыбаясь, но с явным усилием. – Дожили до 80-летия. Как много прошло времени. Какими мы стали старыми.

– Теперь надо взять еще один рубеж – девяносто, – искренне пожелал я ему.

– Э, брат, нет, мне этот рубеж уже не вытянуть. Годочки промелькнули, как деревья мимо летящих вагонов.

Разве думал тогда автор этих строк, что видит его в последний раз?!

В глазах генерала читалась плохо спрятанная жизненная усталость, хотя он и пытался ее не выказывать. Однако болезнь явно показывала свое обличье, никого не стесняясь и не пугаясь. Он бросал взгляды из стороны в сторону, словно кого-то искал и не находил. Мне показалось, что Мозгов был чем-то встревожен, и эта волнительная озабоченность передавалась и мне.

Уже потом, вспоминая эту встречу, я пришел к выводу: генерал прощался с обстановкой родного клуба и сослуживцами. А в тот вечер к нему подходили и подходили ветераны. Он их обнимал и скупо по-мужски целовал. Генерал тут же выходил из окружения одной компании и шел к другой группке седовласых коллег по чекистскому ремеслу.

Говорил и слушал, слушал и говорил…

Вообще, он был скуп на слова, не любил разглагольствований, но хорошо умел слушать и слышать собеседника, проявляя исключительное внимание к человеку, с которым разговаривал. Он это делал естественно, правдиво, без фальши. Ветеран обладал божественной способностью излучать теплоту, живущую в его открытой душе.

Мозгов не давил своим авторитетом, не перебивал, давая собеседнику возможность свободно и спокойно высказать свою точку зрения на тот или иной вопрос. Он никогда не мямлил – говорил четко и ясно, хотя и быстро.

А еще я вспомнил его последние слова, произнесенные с такой душевной болью за разваленное Отечество, за его повальную общественную деморализацию и поруганную армию, в защитниках которой он находился не один десяток лет.

Мозгов возмущался разрушенным образом жизни граждан разломанной страны, еще недавно заслуженно имевшей славу сверхдержавы. Негодовал из-за появления «бациллы морального разложения» людей в погонах, расцвета военной мафии, строящей себе не дачи, а царские хоромы на фоне хижин большинства честных офицеров и генералов. Он глубоко переживал за разлом цельной системы органов госбезопасности и его головного штаба – Комитета государственной безопасности.

И тогда мне в который раз подумалось: ах, если бы такие, как Мозгов, были у руководства органами госбезопасности или военной контрразведки в тот трагический для страны август 1991 года… Он бы не струсил, как это сделали его отдельные высокопоставленные коллеги, смотрящие в рот болезненно амбициозным политиканам. Они держали нос по ветру, а потому и росли, росли, росли. Но, увы, прошедшие события не терпят сослагательного наклонения.

Честные и чистые граждане не в почете, когда бандитски захватывается власть, как не в почете был и Мозгов после того заседания Политбюро, на котором он спас флот, но ущемил себя.

Адмирала, а потом генерала казнили, таская по перифериям, и долго не замечали, а если правильней – не хотели замечать этого сильного и умного, смелого и честного человека те, кто шел на руководящие посты не из профессионалов снизу, а прыгал с партийно-политических трамплинов Старой площади на должностные пьедесталы Лубянки.

И все же он никогда не бросал, как он говорил, «дрожжей в помойку» прошлой вакханалии. А еще он умел в службе требовать, но не унижать, и тем более не устраивал разносов и казней на эшафотах служебных гильотин.

Он был великодушен, как всякий сильный человек в своем деле. 31 декабря 1998 года Николая Кирилловича Мозгова не стало. Он отошел в Вечность, которая нетленна! Отошел как герой нашего времени! Такие люди – штучное ваянье природы.

Южная группа войск

Большие батальоны всегда правы.

Наполеон

В конце 1969 года мне предложили новое место службы – за границей, в Южной группе войск. Перед отправкой в закордонную командировку начальник Особого отдела КГБ при СМ СССР по ПрикВО генерал-майор Н.К. Мозгов пригласил меня в кабинет и кратко дал оценку работы оперативника. По памяти, уже прилично затертой временем, он выразился примерно так. Поблагодарив за службу, генерал с улыбкой заметил, что, оказывается, и поэты умеют не распыляться и отдаваться нашей службе. А я вот не смог вас обеспечить квартирой. Вы молоды – все еще впереди. Я вас посылаю на передовую Варшавского договора. Ваша группа войск по важности соревнуется с ГСВГ. Там, надеюсь, вы наберете еще больший опыт, что станет стартовой площадкой для профессионального роста. Я думаю, вы не уроните достоинства и чести оперативника-прикарпатца. Закончите там службу, мы с удовольствием возьмем вас обратно…

Мне было приятно, что генерал уделил так много своего рабочего времени лейтенантской персоне.

Сборы были недолгими. Особого имущества за два лейтенантских года не появилось. Весь семейный скарб уместился в чемодане и сумке. 30 декабря 1969 года поездом «Москва – Будапешт» я с семьей – женой Людмилой и малолетней дочерью Наташей – выехали в Венгрию. Сидя в купе, супруга спросила:

– Ты уж прости меня за глупый вопрос… Тебя оставят в Будапеште или направят на периферию?

– Какой Будапешт? Далеко не все лейтенанты начинают службу с европейских столиц. Таких, как я, «без роду и племени», посылают в глухие гарнизоны. Оно и правильно – опыта еще маловато. Он набирается в глухих частях – за колючей проволокой или бетонным забором…

Поезд остановился на станции Чоп. Тут меняли вагонные тележки, переводя их на узкую западную колею. В Чопе, последнем крупном населенном пункте и железнодорожном узле СССР на этой стороне границы, можно было потратить оставшиеся рубли на продукты…

Свисток – и поезд тронулся, медленно приближаясь к мосту через реку Тисса. В коридоре стали скапливаться пассажиры.

– Что случилось? Почему люди покинули купе? – испуганно спросила Людмила.

– Сейчас поймешь. Возьми мелочь – бросим на счастье в реку.

И вот три монетки на счастье, на удачу полетели в реку…

А поезд, покинув мост, увеличил скорость, продолжая лететь навстречу ветру, поднимая за собой пелену сухого снежного свея, нередко горлопаня пронзительными свистками перед станциями, полустанками и переездами.

Проезжая крупные железнодорожные узлы, бросилось в глаза обилие паровозов, в отличие от советских пассажирских зеленых и синих здесь все были черные. Узнавались знакомые марки – узкие «германки» и широкие «венгерки», проходившие на наших дорогах в послевоенное время соответственно сериями ТЭ и ТМ. На первых отец бил рекорды по вождению тяжеловесных товарных составов, на вторых – водил пассажирские поезда…

Через некоторое время вечером наш поезд медленно подплывал к восточному вокзалу венгерской столицы Келети. На перроне, к огромному ликованию жены, семью встретил с автобусом знакомый по львовскому периоду службы комендант отдела майор Усанов.

Гордостью занималось сознание молодого оперативника от слов, сказанных кадровиком полковником Михаилом Забродиным перед поездкой в Южную группу войск:

– Вы едете на защиту наших рубежей – в передовой эшелон обороны стран Варшавского договора. Большие батальоны всегда правы, как говаривал Наполеон. Ваша часть, в случае чего, первая примет на себя возможный удар противника и будет сковывать его до подхода основных сил. Вы получили во Львове небольшой опыт – используйте и развивайте его за границей. Верю, что удача и успех подружатся с вами. Пусть чекистское счастье повернется к вам лицом. Это тоже важно в нашем деле! Судьба – это конкретный результат…

* * *

Лейтенант получил предписание в Особом отделе КГБ Южной группы войск принять в оперативное обслуживание гарнизон с артиллерийским полком и отдельной ротой ПВО Сухопутных войск Советской армии, расположенный в поселке Фертед области Дьер-Шопрон недалеко от австрийской границы. Полк был укомплектован буксируемыми гаубицами 122 миллиметра Д-30 и 152 миллиметра, поэтому пришлось осваивать новую материальную часть.

Есть смысл рассказать о некоторых буднях в новом гарнизоне.

Командир полка полковник Николай Соленый принял нового особиста несколько настороженно. От предшественника стало известно, что командир любит чарку, поэтому комполка посчитал, что вслед за «комиссарским» глазом прибыл дополнительный контроль в лице молодого лейтенанта-чекиста.

Время показало, что командир порядочный человек, профессионал высокого класса. Офицеры говорили, что он снарядами может рисовать картины. Цель накрывал с первого выстрела безо всяких «вилок». Прошел всю войну в расчете знаменитых «сорокопяток», а закончил военное лихолетье командиром отдельного дивизиона 152-милли-метровых гаубиц. Победу встретил в майорских погонах с пятью орденами и десятью медалями на груди. Имел несколько ранений. Служба в дальнейшем его помотала по Союзу.

– Что я вам скажу, лейтенант, – как-то в одной из первых бесед заметил командир, – занимайтесь своим, я считаю, очень важным делом. Вашего старшего брата из Смерша я перевидал за войну – смелые и думающие ребята. Иностранцев, желающих знать, что делается у нас за забором, полно. На трассе Дьер – Капувар – Шопрон только за день их пролетает сотни. Среди них есть и те, кто вашу службу могут заинтересовать. Из достопримечательностей – музей графа Эстерхази, у которого служил когда-то композитор Гайдн. Есть в селе две корчмы, которые посещают в выходные офицеры гарнизона с семьями. Я иногда, когда на душе тяжело, тоже захожу. Сразу вам признаюсь – жена у меня тяжело больна…

«Зачем откровенничает командир? Не собирается ли в чем-то упредить меня? – подумалось мне. В другой беседе он уже перешел на приятное «ты», ведь для него я годился в сыновья.

– Ты у замполита был? – спросил он неожиданно.

– Нет, он в отпуске.

– Я думал он уже вернулся. Ну, ты зайди, зайди к нему…

После возвращения из отпуска замполита подполковника Гусева оперативник представился и ему.

– Товарищ лейтенант, вы солдат партии, боец ее вооруженного отряда, это обязывает нас работать в связке. Прошу меня первого информировать обо все интересных событиях в гарнизоне.

– Товарищ подполковник, – прикинулся не понимающим и не принимающим этого предложения лейтенант, – когда я ехал сюда, меня инструктировали, что все важные оперативные материалы и информацию я должен докладывать непосредственно своему начальнику.

– Не горячитесь… К словам замполита и начальника политотдела прислушиваются все офицеры, в том числе и ваш начальник, входящий в состав парткомиссии. Я вижу, вы не понимаете роль политработников в армии. Не забывайте, что Леонид Ильич Брежнев – выходец из когорты партийных борцов. Комиссаров он поддерживает.

– Такого правового института в Советской армии уже давно нет.

– Замполиты – это их последователи!

– Комиссары приставлялись к спецам-командирам, офицерам царской армии. Сейчас же командный состав – все коммунисты, – усердствовал в отстаивании свой точки зрения оперативник.

– У вас замашки энкаведиста… Вы полагаете, что чекисты вновь станут над партией Ленина?

– Они никогда не стояли… Много сотрудников госбезопасности тоже заплатили жизнями за доверчивость или неприятие «законов джунглей», которые навязывались сверху. Партийные органы руководили ЧК…

Говорили и о делах в полку. И все же неприятный осадок оставила эта встреча с замполитом, пытавшимся, по всей видимости, расправится руками военного контрразведчика с командиром полка. Это он понял при дальнейшей работе в гарнизоне и встречах с ним. На предложение заниматься бытовой мелочевкой и практически ковырянием в «грязном белье» офицеров, оперативник не выдержал:

– То, что вы предлагаете мне делать, выходит за рамки моей компетенции, сейчас другие люди в органах, иные задачи нам нарезаны руководством. Условия заграницы требуют от нашей службы заниматься контрразведкой. Не ждите, что я буду собирать для вас информацию о том, кто, где, когда и с кем ночевал, посетил корчму и прочее. У меня не будет на это времени, а с другой стороны, есть много других вопросов – обеспечение боеготовности полка и сохранения режима секретности, не говоря уже о борьбе с агентурой противника.

– Поймите же вы, мы с вами бойцы партии, роль которой изо дня в день повышается, – продолжал настаивать говорливый подполковник. Он готов был говорить еще, но оперативник уважительно остановил его, сославшись на срочную работу.

Действительно, он назначил встречу на 18:30 с начальником штаба 3-го дивизиона, который в районе полигона несколько раз фиксировал автомашину с западногермансними номерами. Водитель производил фотографирование. Майор Сидоров передал контрразведчику номер автомобиля и описал внешность иностранца, когда он покидал салон машины. Эти материалы были срочно переданы венгерским сотрудникам государственной безопасности. Через неделю коллега советского контрразведчика майор Иштван Ковач сообщил, что установленный по номеру машины немецкий турист Густав Шрам задержан в районе одного из режимных объектов Венгерской народной армии под Будапештом при попытке скрытого фотографирования боевой техники.

Это был первый успех молодого контрразведчика. Помогли друзья – так тогда без кавычек мы называли венгерских коллег. Взаимодействие по линии ГБ помогало лучше понимать друг друга и решать общие задачи.

Тем временем события в полку разворачивались стремительно. Нарастал удар по единоначалию через «кризис власти». Не без помощи замполита полковнику Соленому предложили уволиться. Дела он сдал молодому, энергичному подполковнику Василию Викторовичу Ванюшкину, выпускнику академии им. М.В. Фрунзе, быстро сколотившему вокруг себя здоровый коллектив единомышленников. Он был одинаково требователен к себе и подчиненным. Большим подспорьем новому командиру в деле приведения гарнизона в божеский вид стал приезд назначенного в полк начальником тыла выпускника Академии тыла и транспорта майора Владислава Ивановича Литвинова, трудолюбивого офицера. Впоследствии он дорос до генерал-полковника, первого заместителя начальника тыла Советской армии Маршала Советского Союза Семена Константиновича Куркоткина. До сих пор с Литвиновыми мы дружим семьями.

* * *

Командир полка стоял возле курилки, окруженный офицерами штаба части. Начальник тыла оживленно размахивал руками. Как показалось оперативнику, подходившему к собравшимся, речь могла идти о каком-то ЧП.

– Надежда вот на кого, – вдруг кивнул головой Ванюшкин в мою сторону.

– Здравия желаю, доброе утро, – взяв под козырек, поприветствовал старший лейтенант, приколовший накануне к лейтенантским погонам еще по звездочке.

– Утро светлое, а на душе оно хмурое, – обронил комполка.

Выяснилось, что ночью ограблен гарнизонный магазин.

– Я проинформировал комдива и военного прокурора, – сообщил Ванюшкин, но ты знаешь, что силенок у следователей маловато. Когда «пинкертоны» приедут – неизвестно. Надо действовать по горячим следам. Да, чуть не забыл, попроси помощи у своих коллег. Заведующий магазином и продавщица мадьяры.

Вечером оперативник встретился с двумя своими помощниками и получил первичную информацию. А через два часа он уже беседовал с рядовым Николаенко, у которого обнаружились некоторые предметы из военторговской пропажи. Солдат признался, что ему их подарил рядовой Куциев. Дальше уже никаких версий выдвигать не надо было…

Зимой 1970 года старший лейтенант находился в своем кабинете, когда ему позвонил венгерский коллега, начальник контрразведки Шопронского погранотряда майор Пайош Хегедюш, и сообщил, что из-за снежных заносов три заставы остались без хлеба, а на станции Петехаза вторые сутки стоит занесенный снегом поезд с пассажирами. Пограничники пытались пробиться к составу на своем грузовике – безуспешно.

Зайдя в кабинет к командиру полка, оперативник коротко изложил суть проблемы.

– Надо направить гусеничную технику. Как не помочь друзьям в беде?! Евгений Петрович, – обратился он к начальнику штаба, – дайте команду зампотеху и начальнику автослужбы…

Советский гарнизон поделился запасами хлеба и сухарей с терпящими бедствие местными пограничниками, а в сторону застрявшего поезда дополнительно направилось несколько гусеничных тягачей и мощных «Уралов» с солдатами. Кроме лопат бойцы прихватили с собой армейские термосы с горячим чаем….

По возвращении раскрасневшиеся армейцы оживленно делились впечатлениями с товарищами. Оказалось, в поезде, кроме венгров, в двух вагонах ехали австрийские и немецкие туристы. Командир дивизиона доложил командиру полка о выполненном приказе, и тот, расчувствовавшись, патетически произнес:

– Люди живут поступками, а не идеями. Ваши действия лучше всяких слов спецпропаганды. Спасибо за службу.

– Служу Советскому Союзу! – отчеканил подчиненный.

Прошел месяц с того события, и на стол оперативнику легла информация о недостаче нескольких секретных документов в штабе полка. Заместитель начштаба полка майор Петренко в течение недели молча искал шесть документов. Версий было много. Дивизионное начальство требовало от контрразведчика чуть ли не ежечасно докладывать о ходе и результатах поиска.

– Задействуйте все силы и средства. Очертите круг лиц, соприкасающихся с документами. Я должен получить ответы на вопросы: когда это произошло, кто и как их мог похитить или утерять… Вы поняли меня, товарищ старший лейтенант? – раздраженно требовал всегда спокойный начальник Особого отдела дивизии.

К поисковым мероприятиям были подключены почти все негласные источники, сосредоточенные в штабе полка. На очередной встрече агент «Овод» сообщил, что один из ящиков «секретки» из-за ветхости Петренко распорядился оставить в штабной машине, находившейся в автомастерской для покраски.

Петренко еще раз заверил начштаба полка, что тщательно проверил второй раз все ящики. Документов нигде не было. Как же был удивлен офицер-штабист, когда документы все же были обнаружены в этом «проверенном» ящике под кипой старых газет…

Дислокация гарнизона в нескольких километрах от австрийской границы требовала дополнительных усилий от оперативника. Самовольщики, дезертиры, особенно беглецы с оружием, доставляли немало хлопот контрразведчикам объектов, стоящих на границе с Австрией, Югославией и Румынией, в любое время суток. Граница с Советской Россией была на замке для таких «туристов». Главное, нельзя было допустить прорыва участка венгеро-австрийской пограничной полосы.

В одной из операций по задержанию беглеца с оружием приходилось участвовать и контрразведчику Фертедского гарнизона…

Не прошло и года с назначения командиром полка Ванюшкина, как в гарнизоне вспыхнула очередная свара. Замполит стал собирать «компру» на нового командира. Пришлось вмешаться командующему войсками Южной группы войск генерал-полковнику Борису Петровичу Иванову, прилетевшему на вертолете. Прибыв в гарнизон, он выслушал сначала одну сторону, а затем другую. Переговорив с офицерами штаба, после обеда пригласил к себе оперативника. Войдя в кабинет и представившись, контрразведчик не мог оторвать взгляда от орденских планок. На груди генерала, в прошлом танкиста, горела Золотая Звезда Героя Советского Союза…

– Наверное, уже обо всем знаете. От вашей службы разве что скроешь, – заулыбался командующий. – Хочу выяснить природу конфликта между замполитом и новым командиром полка…

Оперативник был объективен. Через неделю зарвавшегося «комиссара» перевели в гарнизон, с меньшим объемом служебных обязанностей…

В этот же период в поле зрения военного контрразведчика попал военнослужащий полка, который по данным венгерских пограничников, приезжая в карьер за песком, каждый раз интересовался участком границы, проходящим вдоль озера Ферте. Солдата интересовало, судя по сигналу, инженерное оборудование КСП в районе заставы Мексикопусто. Он якобы даже рисовал схему подходов к вероятному месту готовящего прорыва через границу в Австрию. Исполнял это он на отдельном листе, который спрятал в записную книжку. Приметы объекта давались размытые…

День за днем собирались данные на подозреваемого в измене Родине. Дело в том, что в связи со строительством жилого дома машины часто ходили за песком. Многих солдат отправляли туда на хозяйственные работы. Не исключалось, что неизвестный боец, возможно, хочет прорваться с оружием в руках через КСП, что могло привести к тяжелым последствиям и человеческим жертвам. Оперативные мероприятия шли активно, но результатов, к сожалению, не давали. Начальник контрразведки дивизии взял под личный контроль работу по этому сигналу. Приезжал неоднократно, помогая словом и делом.

Успех пришел в День Победы – 9 мая. В одной из бесед с агентом «Громом» оперработник получил данные на неприметного солдата – гарнизонного фотографа Ш. Раскрыть его планы уже не представляло больших сложностей. Обнаружился и листок со схемой вероятного перехода границы. Однако планам потенциального беглеца не суждено было сбыться. Его задержали и отправили в Будапешт для дальнейшего разбирательства…

Надо отметить, что новый замполит подполковник Мурзин тоже помог оперативнику в вычислении возможного преступника. Об этом офицере-политработнике у чекиста остались самые добрые воспоминания.

Накануне очередных учений с выездом части на полигон в районе поселка Хаймашкер оперативник по рекомендации командира полка решил провести операцию по дезинформации в надежде выйти на «любопытных» иностранцев. В ствол 152-миллиметровой гаубицы умельцы вложили бревно, сварили каркас, сшили брезентовый чехол – получилось орудие непонятного калибра. Цель – приманка охочих до секретов. Протянули эту «каракатицу» до полигона и обратно. Ориентировали венгерских коллег. По данным друзей, они получили неплохой результат. На приманку попалось несколько иностранных туристов, которых мадьяры серьезно подозревали в причастности к агентуре противника…

Этот период службы запомнился одним важным событием в жизни молодого офицера военной контрразведки. За успехи в оперативной деятельности он был награжден медалью «За боевые заслуги», которую вручил перед строем полка заместитель начальника Особого отдел КГБ при СМ СССР по ЮГВ полковник Кузнечиков.

Как же легко работалось после этого в гарнизоне…

Через год оперуполномоченного перевели на повышение в ранг старшего оперуполномоченного в мотострелковый полк (МСП) в город Сомбатхей, медье (область) Ваш на западе Венгрии. Это была капитанская должность. При назначении начальник так и сказал:

– Ты у меня специалист по пограничью. Сам Бог велел тебе принять такое хозяйство.

В новой части у него теперь был помощник – оперуполномоченный старший лейтенант Танцура. Вдвоем работать было легче. Здесь тоже установились теплые рабочие отношения с местными пограничниками и командованием полка.

Во время изучения оперативной обстановки внимание контрразведчиков привлекали бывшие советские гражданки, вышедшие замуж за иностранцев. Одни из них были разведены, другие зарегистрировали новые браки и мотались по заморским городам и весям. Естественно, ими не могли не заинтересоваться западные спецслужбы.

Одна особа привлекла капитана Б., который познакомился с нею случайно. Стали встречаться, дело дошло до постели. Она жила в роскошном особняке, купленном новым то ли мужем, то ли любовником американцем. Зная, что Б. москвич и может уехать в столицу, дама, по всей видимости не без подсказа янки, крепко «ухватилась» за советского офицера. Приезд американца, неожиданная встреча и беседа с ним так напугала донжуана, что тот прибежал к контрразведчику. Он долго умолял оперативника не докладывать о своих амурных похождениях командованию.

Решили поиграть с американцами. Для этого подключились специалисты из Будапешта и Москвы…

В Сомбатхее оперативник получил самое звездное звание капитана – восемь звезд на погонах, которое обмыли с друзьями-коллегами россиянами и венграми. Работалось легко, наверное, потому, что существовало в душе самозабвение – первая ступень всякого творчества, как говаривал когда-то мудрый Михаил Пришвин…