Текст книги "Русские во Второй мировой войне"

Но главное, что беспокоило немецких генералов, – это вопрос о том, можно ли начинать войну на Востоке, не решив английской задачи. Мы видим подобного рода сомнения в правильности стратегии Гитлера прежде всего у Браухича. На важной встрече генералитета с фюрером 5 декабря 1940 года он указал на недостачу прежде всего самолетов, если часть из них будет занята в небе Англии. Гитлер прервал командующего сухопутными, войсками и произнес фразу, запомнившуюся всем присутствующим: Германия может вести войну сразу против двух противников, если восточная кампания не затянется.

Накануне этой встречи Гитлер долго беседовал с Герингом и Йодлем, которые отметили очевидное желание фюрера держаться жестко с представителями старой прусской школы. Он, в частности, весьма критически отнесся к предложению Гальдера. Начальник штаба сухопутных войск считал, что основным принципом восточной кампании должно быть безусловное концентрирование сил для удара в одном направлении – по Москве. Гальдер полагал, что укрепленные фланги этой мощной группировки не позволят советским войскам нанести боковые удары с юга и севера, со стороны Прибалтики и Украины. Гитлер резко возразил Гальдеру. Не следует терять из виду экономические цели войны, они так же важны, как и прочие. Советское руководство будет всеми силами стремиться оградить свои индустриальные центры на Украине и в Прибалтике, оно нуждается в балтийских портах и в украинской промышленности. Более того: «захват Москвы не так уж важен». У группы армий «Центр» должна сохраняться возможность поворота на север и на юг.

Браухич, взяв на себя инициативу, солидаризировался с Гальдером, указывая на важность линии Смоленск – Москва. В конце концов, в сознании русских это главнейшая жизненно значимая дорога. В ответ Гитлер сказал, что только окостеневшее сознание способно держаться за столь старые идеи. В результате совещания было решено иметь в виду Смоленск и Оршу в качестве потенциального плацдарма в Центральной России и не фантазировать об операциях далее этой черты. Роковое решение… Немецкая армия дорого поплатится за него.

В конечном счете верховное командование сухопутных сил проявило слабость духа (итог нацистского наступления на психологию профессионалов) и отказалось от «опасных» попыток твердо определить главную цель предстоящих военных действий. Профессионалы подчинились Гитлеру. Возможно, лучшая в мире команда военных теоретиков теперь сознательно делала «конечную цель ничем», полагаясь на то, что в ходе развернувшихся военных действий она сможет найти оптимальный выбор между временем и пространством, между задачей поражения войск противника и погоней за его территорией. Стратеги в офицерских мундирах теперь возложили свои надежды на то, что требования военного времени заставят Гитлера спуститься на землю и реально оценить ситуацию.

Девятого августа 1940 года генерал Варлимонт отдал первые распоряжения по размещению войск на подступах к СССР. Согласно корректируемому на ходу плану «Ауфбау Ост», 26 августа две моторизованные дивизии были перемещены в Польшу. За ними последовали десять пехотных дивизий. По замыслу Гитлера, танковые дивизии следовало сосредоточить на юге Польши с целью быстрого выхода на румынские нефтяные месторождения.

Перемещение крупных масс войск не могло пройти незамеченным. Поэтому германский военный атташе в Москве Э. Кестринг был уполномочен уведомить советский генеральный штаб, что речь идет о массовой замене квалифицированных рабочих более молодыми солдатами. Все основные методы камуфляжа и дезинформации содержались в инструкции, данной 6 сентября Йодлю: «Эти перегруппирования не должны создать в России впечатления, что мы готовимся к наступлению на Востоке».

Дипломатические приготовления

Гитлер проявлял к Балканам самый пристальный интерес – после второго Венского арбитража значительно уменьшившаяся в территории Румыния запросила у Берлина гарантии оставшейся части. Германия (а за нею и Италия) дали гарантии новой Румынии, вошедшей в зону влияния стран «оси». Согласно секретной директиве от 20 сентября 1940 года, Гитлер приказал отправить в Румынию военные миссии. В ней говорилось: «Для внешнего мира их задачей будет помощь дружественной Румынии в организации и управлении ее вооруженными силами. Действительной же задачей, которая не должна быть известна ни румынам, ни нашим собственным войскам, будет защита районов нефтяных месторождений… приготовление развертывания с румынских баз германских и румынских войск в случае войны с Советской Россией».

Гарантии Германии Румынии вызвали серьезные опасения в Кремле. Министр иностранных дел Риббентроп пытался в пространных депешах объяснить смысл и итоги Венского арбитража, посол Шуленбург вел успокоительные беседы с Молотовым, но напрасно. Шуленбург докладывал в Берлин, что Молотов «в отличие от прежних контактов был замкнутым». Более того: с советской стороны последовал устный протест, в котором германское правительство обвинялось в нарушении статьи третьей советско-германского договора, предусматривавшей в подобных случаях двусторонние советско-германские консультации. В инциденте с Румынией Советский Союз был поставлен перед свершившимся фактом.

Риббентроп отказывался признать нарушение Германией августовского договора. Он «перешел в контрнаступление» 3 сентября 1940 года, обвиняя СССР в самоуправных действиях против балтийских государств и румынских провинций. Это тоже являлось нарушением статьи третьей пакта. Ответ советского руководства 21 сентября был написан жестким языком. В нем указывалось, что Германия нарушила договор и что Советский Союз по многим причинам заинтересован в Румынии. Абсолютно новой нотой было не лишенное сарказма предложение отменить или изменить пункт о взаимных консультациях, «если он содержит определенные неудобства» для германской стороны.

Вторая область несовпадения интересов обнаружилась довольно неожиданно на Севере. Советскому руководству было сообщено о появлении германских войск в Финляндии. Как объяснялось, они направлялись в Норвегию, но факт остается фактом: германские части появились на территории страны, имевшей с СССР огромную общую границу (которая совсем недавно была линией фронта). Германское посольство сообщало в Берлин: «Советское посольство желает получить текст соглашения о проходе войск через Финляндию, включающий его секретные параграфы… получить информацию о цели соглашения, против кого оно направлено, каким целям служит».

Третья причина разногласий возникла в конце сентября. Риббентроп прислал 25 сентября в германское посольство телеграмму, помеченную высшим грифом секретности. Советское правительство необходимо было уведомить о том, что Германия, Япония и Италия намерены подписать в Берлине соглашение о военном союзе. Следовало сообщить Кремлю, что эта акция не будет иметь неприятных последствий для СССР: «Этот союз направлен исключительно против американских поджигателей войны. Разумеется, об этом, как и обычно, не сказано прямо в договоре, но такой вывод безошибочно вытекает из его условий… Его единственной целью является приведение в чувство тех элементов, которые борются за вступление Америки в войну посредством демонстрации того, что в случае их вмешательства в нынешний конфликт они автоматически будут иметь дело с тремя великими державами как противниками».

На волне побед на Западе Гитлер решил укрепить связи с двумя другими противниками международного статус кво – Италией и Японией. Риббентроп выдвигал идею заключения между ними пакта еще в октябре 1938 года, но только в сентябре 1940 года Гитлер пришел к заключению, что такой союз упрочит германские позиции и на Востоке, и на Западе. Риббентроп указывал, что пакт усилит изоляцию Америки на Западе и окажет воздействие на Россию – политика дружбы с ней должна иметь четко очерченные границы. Решение Гитлера привело к приглашению Муссолини. Встреча произошла на Бреннерском перевале в начале октября 1940 года. Очевидец – итальянский министр иностранных дел Чиано записал в дневнике: «Редко я видел дуче в таком хорошем настроении, как у Бреннера сегодня. Беседа была сердечной и определенно самой интересной из всех, которые я слышал. Гитлер выложил на стол, по меньшей мере, несколько своих карт и поделился с нами своими планами на будущее… Гитлер был энергичным и снова занял крайне антибольшевистскую позицию. «Большевизм, – сказал он, – является доктриной людей, которые стоят на низшей ступени цивилизации».

Союз Германии с Италией и Японией создавал блок, который противостоял Британской империи. Вставал существенный вопрос: каково положение СССР при новом раскладе сил? С одной стороны, Германия уже планировала нападение на Советский Союз; с другой, она пыталась отыскать возможности мирного включения его в германскую орбиту. Временем определения приоритета той или другой тенденции был ноябрь 1940 года.

Появление германских войск в Финляндии чрезвычайно обеспокоило Сталина. Чтобы успокоить его, Гитлер продиктовал Риббентропу письмо в Москву: это англичане пытаются столкнуть Москву и Берлин. Подписанный 27 сентября трехсторонний пакт Германии, Италии и Японии направлен сугубо против Британии и США. Сталину предлагалось присоединиться к нему.

Сталин ответил Риббентропу сдержанно. «Я получил ваше письмо. Искренне благодарен за доверие, а также за поучительный анализ последних событий… В. М. Молотов считает себя обязанным совершить ответный визит в Берлин… Что касается обсуждения некоторых проблем с участием японцев и итальянцев, я придерживаюсь мнения (не отвергая этой идеи в принципе), что этот вопрос следовало бы представить на предварительное рассмотрение». Гитлер пригласил Молотова. Он хотел узнать позицию Москвы. В день приезда Молотова была издана сверхсекретная директива Гитлера с целью «прояснить позицию России на ближайший период». О восточной политике там говорилось следующее: «Начаты политические дискуссии с целью выяснения позиции России. Безотносительно к результатам этих дискуссий все приготовления, связанные с Востоком, о которых уже были сделаны устные распоряжения, должны продолжаться. Инструкции по этому вопросу последуют, как только мне будет представлен общий обзор армейских операционных планов и они получат мое одобрение».

Визит Молотова

Между двумя странами накопилось с сентября (со времени визита Риббентропа в Москву) немало потенциально спорных вопросов. Гитлер без всякого одобрения следил за тем, как СССР восстанавливает «доверсальское» положение в Восточной Европе, в то время как Германия перечеркивает результаты Версаля на Западе. СССР и Германия теперь просто обязаны были провести линию разграничения своих действий на Балканах.

Американский журналист У. Ширер записал в своем дневнике 12 ноября 1940 года: «Темный дождливый день, прибыл Молотов, его принимают крайне сухо и формально. Проезжая по Унтер-ден-Линден к советскому посольству, он казался мне скованным провинциальным школьным учителем… Немцы развязно говорят о том, что можно позволить Москве осуществить старую русскую мечту завладеть Босфором и Дарданеллами, в то время как они завладеют остальными Балканами: Румынией, Югославией и Болгарией». На всем расстоянии от границы с СССР до Берлина вдоль полотна стоял почетный караул.

Германские записи, отразившие каждую минуту этого важного визита, дают нам довольно полную картину того, как вершилась история. В них содержится даже описание одежды присутствующих. На Молотове был ничем не примечательный цивильный костюм, а на Риббентропе униформа сине-зеленого цвета, высокие сапоги и фуражка с высокой тульей (которую он сам скроил). Первое заседание проходило за круглым столом в прежнем президентском дворце, недавно полученном рейхсминистром. Сам Молотов вспоминает громадный, высокий кабинет Гитлера, где все, кроме хозяина, позволяли лишь реплики. Кабинет Геринга, увешанный картинами и гобеленами, тоже произвел впечатление. В Центральном комитете НСДАП помещения были значительно проще. Хозяйничавший там Гесс сидел, по воспоминаниям Молотова, и вовсе в скромном кабинете. На Молотова произвел впечатление переводчик Гитлера Хильгер, родившийся в Одессе и чисто говоривший по-русски. Присутствовавший на переговорах посол Шуленбург лишь немного говорил по-русски. Выезжая из Москвы вместе с Молотовым, он забыл у себя в посольстве своей посольский мундир – был вынужден возвратиться на поезде и нагонять состав на автомобиле. После бесед с Гитлером и Риббентропом Молотов каждый вечер посылал Сталину длинные телеграммы.

Риббентроп также начал с того, что провозгласил конец Британской империи. Англичане надеются лишь на помощь со стороны Америки, но «вступление Соединенных Штатов в войну не будет иметь последствий для Германии. Германия и Италия никогда не позволят англосаксам высадиться на европейском континенте… Страны «оси» размышляют сейчас не над тем, как выиграть войну, а над тем, как завершить уже выигранную войну». Пришло время, когда Россия, Германия, Италия и Япония должны определить свои сферы влияния. Фюрер полагает, что все четыре державы должны обратить свои взоры на юг. Япония на Южную Азию, Италия на Африку. Германия, установив в Западной Европе «новый порядок», займется Центральной Африкой. Риббентропу было интересно узнать, не повернет ли и Россия в направлении южных морей, «не обратится ли на юг для получения выхода к открытому морю, который так важен для нее».

Картина, нарисованная Риббентропом, вопреки ожиданию, не вызвала энтузиазма. Молотов холодно перебил рейхсминистра: «К какому морю?» Неудержимый, казалось, поток красноречия Риббентропа внезапно иссяк. Он не смог прямо ответить на поставленный вопрос. Ходя вокруг да около, рейхсминистр все толковал об огромных переменах в мире. Лишь когда Молотов повторил свой вопрос, Риббентроп позволил себе большую ясность: «В конечном итоге наиболее выгодный выход к морю для России мог бы быть найден в направлении Персидского залива и Арабского моря». Согласно записям переводчика Шмидта, Молотов с непроницаемым лицом прокомментировал эти слова Риббентропа таким образом: «В определении сфер интересов необходимы ясность и осторожность».

После обеда попытку вскружить голову предельно заземленному Молотову предпринял Гитлер. Послеполуденная встреча состоялась в рейхсканцелярии Гитлера. Фюрер приветствовал Молотова нацистским приветствием. Затем Гитлер пожал руку всем членам советской делегации. Представители обеих сторон разместились в помпезной приемной за низким столом. Гитлер начал беседу с Молотовым в самом высокопарном тоне: «В жизни народов, действительно, трудно проложить курс для развития на протяжении долгого периода в будущем, а начало конфликтов часто происходит под влиянием личных факторов… тем не менее следует сделать попытку определить ход развития наций на продолжительный период времени в будущем, и, если это окажется возможным, нужно сделать так, чтобы избежать трений и элементов конфликта, насколько это в человеческих силах. Это особенно важно иметь в виду, когда две нации, Германия и Россия, находятся под руководством людей, которые обладают достаточной властью, чтобы определить направление развития своих стран».

Гитлер постарался максимально отвести внимание от Балкан и Финляндии. Он в самом начале переговоров с Молотовым предложил вывести обсуждение германо-советских отношений на самый высокий – глобальный уровень, «выше всяких мелочных соображений» и на большой временной период. Следует заранее предвосхитить наращивание американской мощи, у которой более прочные основания могущества, чем у Британии. Европейские державы должны координировать свою политику, чтобы не пускать англосаксов в Европу.

Гитлер буквально упивался грандиозными схемами. Он обещал, что по мере улучшения погоды с помощью авиации «Англии будет нанесен финальный удар». Америка представит собой определенную проблему, но Соединенные Штаты «не смогут угрожать свободе других наций до 1970 или 1980 года… Им нет дела ни до Европы, ни до Африки, ни до Азии».

Молотов сумел занизить пафос и этого геополитика: «Высказывания фюрера носят общий характер. Он (Молотов) со своей стороны готов изложить соображения Сталина, который дал ему четкие инструкции». Переводчик Шмидт вспоминал: «Ни один иностранный посетитель не разговаривал с фюрером таким образом». Вопросы Молотова рассеивали ауру Гитлера как творца нового европейского порядка. Молотова интересовало, в чем смысл трехстороннего пакта, что делают немцы в Финляндии, какой видится Гитлеру будущая ситуация в Азии. Беседа быстро подошла к главной теме: Балканы. Нарком иностранных дел прямо заявил, что его интересует «выяснение вопросов, касающихся балканских и черноморских интересов России в отношении Болгарии, Румынии и Турции». Гитлер предлагал делить британское наследство, он толкал Россию в Азию. Сталина интересовало укрупнение Советского Союза в Европе, прежде всего на Балканах.

Возможно, впервые Гитлер воспринял сигнал прозвучавшей над Берлином воздушной тревоги с облегчением. Он предложил отложить обсуждение до следующего дня.

Утром Молотов повторил Гитлеру свои вопросы. Именно Европа, а не Азия, стала предметом детальных обсуждений. Спор сосредоточился вокруг Финляндии. Гитлер оспаривал утверждение Молотова, что Финляндия оккупирована германскими войсками. Они находятся там транзитом на пути в Норвегию. Со своей стороны, фюрер настойчиво утверждал, что СССР готовится к войне с Финляндией, и спрашивал, когда эта война начнется. Гитлер заявил, что новый советско-финский конфликт может привести к далеко идущим последствиям. Молотов немедленно встрепенулся: что фюрер имеет в виду? Затем он отметил: «В дискуссию этим заявлением введен новый фактор». Гнетущую тишину прервал устрашенный ходом беседы Риббентроп: не следует драматизировать финский вопрос, возникшее напряжение вызвано недоразумением. Это вмешательство позволило Гитлеру собраться с мыслями и резко сменить тему разговора: «Давайте обратимся к более важным проблемам. После завоевания Англии Британская империя будет представлять собой гигантское, мировых масштабов, обанкротившееся поместье величиной в сорок миллионов квадратных километров. Банкротство этого поместья позволит России получить доступ к незамерзающему и действительно открытому океану. До сих пор меньшинство в сорок пять миллионов англичан правило шестьюстами миллионами жителей Британской империи. Недалек день, когда он (Гитлер) сокрушит это меньшинство… Возникают перспективы глобального масштаба… Всем странам, которые заинтересованы в обанкротившемся владении, следует прекратить пререкания между собой и сосредоточиться исключительно на разделе Британской империи. Это касается Германии, Франции, Италии, России и Японии».

Как и в первый день, Молотов ответил, что аргументы Гитлера несомненно представляют интерес, но прежде всего следует внести ясность в германо-советские отношения. Он обнаружил отсутствие энтузиазма у германской стороны, когда попросил направить дискуссию поближе к проблемам Европы. Он больше заинтересован в Турции, Болгарии, Румынии. «Советское правительство придерживается той точки зрения, что германские гарантии Румынии направлены против интересов Советского Союза». Германия должна отменить свои гарантии. Какой была бы реакция Германии, если бы СССР предоставил гарантии Болгарии на тех же самых условиях, что и Германия с Италией Румынии?

Присутствующие отметили, что Гитлер потемнел, услышав этот вопрос. Просила ли Болгария о подобных гарантиях? Он не слышал о такой просьбе. В любом случае он должен посоветоваться предварительно с Муссолини. После этого знаменитый своим безудержным словоизвержением Гитлер надолго замолчал, затем обратил внимание гостя на поздний час: не исключен британский воздушный налет, к тому же основные вопросы уже обсуждены достаточно основательно.

На банкет в советское посольство Гитлер не пошел. В момент, когда Риббентроп встал для произнесения ответного тоста, была объявлена воздушная тревога. В бомбоубежище известный своей бестактностью Риббентроп вынул из кармана проект соглашения, которое превращало трехсторонний пакт в четырехсторонний. Согласно статье второй, Германия, Италия, Япония и Советский Союз обязывались «уважать естественно сложившиеся сферы влияния друг друга», разрешая конфликты между собой «дружественным образом». Риббентроп предполагал огласить факт заключения договора с СССР, но оставить в тайне секретный протокол, согласно которому Советскому Союзу предлагалось сосредоточить свои войска на южном направлении в районе Индийского океана. Нельзя отказать дипломатии нацистов в авантюрной смелости. Но прозрачно видно и желание перенаправить СССР на южное направление. Ради этого Риббентроп обещал обеспечить Москве подписание договора о ненападении с Японией, добиться признания Японией Внешней Монголии и Синьцзяна находящимися в сфере советских интересов.

И в этом случае – в третий раз – Молотов отказался обсуждать азиатское направление. Балтика, Балканы и черноморские проливы – вот что заботило его в первую очередь. «Вопросы, интересующие Советский Союз, касаются не только Турции, но и Болгарии… Судьба Румынии и Венгрии также представляет интерес для СССР, и ни при каких обстоятельствах их участь не будет ему безразлична. Советское правительство желало бы также знать, каковы планы стран «оси» в отношении Югославии и Греции, а также что намеревается делать Германия с Польшей… Советское правительство заинтересовано в шведском нейтралитете… Кроме этого, существует вопрос выхода из Балтийского моря». Заметавшийся Риббентроп попросил не задавать ему вопросов в упор. Он повторял снова и снова, что «главным вопросом является готовность Советского Союза принимать участие в предстоящем разделе Британской империи». В ответ Молотов позволил себе жесткую шутку: «Если с Британией покончено, то почему мы в этом бомбоубежище и чьи бомбы падают на город?». Он сказал, что ему предлагают обсудить «великие проблемы завтрашнего дня», а он более всего заинтересован текущими проблемами.

Никто не может с полной уверенностью сказать, как повлияло бы подключение СССР к трехстороннему пакту (и согласие на «индийское направление») на планы Гитлера начать войну. Его абсолютная решимость видна из документов, из уже отданных приказов по развертыванию германской военной машины на Восток. Возможно, лишь сервильность СССР могла подтолкнуть Гитлера «решить британский вопрос» вначале. Но и у этой гипотезы нет солидных оснований. Приходится признать, что жесткость Молотова не замедлила (а возможно, и ускорила) приготовления Гитлера к восточной кампании. Очевидно, были отброшены последние сомнения. Сталин из Берлина виделся готовым к оборонительным мерам, заинтересованным в судьбе Финляндии, Швеции, Польши, Венгрии, Румынии, Югославии, Турции – всего пояса стран между СССР и Германией. Сделать Россию сателлитом за счет обещаний допуска к разделу Британской империи не удалось. Подозрительность обеих сторон проявилась определенно.

Теперь мы знаем то, чего не знала тогда советская делегация. Сразу же после беседы с Молотовым Гитлер вызвал Геринга и сообщил ему о своем намерении выступить против России весной. Геринг (авиация), как и Редер (военно-морской флот), склонялся к перенесению центра событий в Средиземноморье и попытался соответственно перенаправить Гитлера, но не достиг никакого успеха. Теперь Гитлер говорил, что обеспокоенность России процессами в Финляндии и Румынии свидетельствует о ее намерении отрезать Германию от шведской железной руды и румынской нефти, у него возникало даже подозрение относительно существования советско-британского соглашения. Гитлер демонстративно заявил, что не допустит нового окружения Германии. Именно в этом духе защищали себя нацистские военные преступники в Нюрнберге, но горы документальных материалов говорят о противоположном – о планомерном осуществлении плана вторжения в СССР вне зависимости от жесткой или примирительной (как это было с марта по июнь 1941 г.) позиции Кремля.

Менее чем через две недели после отъезда Молотова из Берлина Сталин сделал последнюю прямую попытку договориться с германским руководством. Молотов уведомил германского посла в Москве, что СССР готов присоединиться к трехстороннему пакту, но выдвигает предварительные условия:

1. Германские войска выводятся из Финляндии.

2. В течение ближайших нескольких месяцев безопасность Советского Союза в черноморских проливах закрепляется заключением пакта о взаимной помощи между СССР и Болгарией и созданием базы для наземных и военно-морских сил Советского Союза в районе Босфора и Дарданелл на основе долгосрочной аренды.

3. Территория к югу от Батуми в направлении Персидского залива признается центром интересов Советского Союза. Япония отказывается от своих прав на угольные и нефтяные концессии на Северном Сахалине.

Мы еще раз видим, как Сталин стремится укрепиться в Европе, а Гитлер старается увести его оттуда. Фюрер хотел бы видеть СССР ориентированным на Индостан, а не на Аравийский полуостров. Но во многом Сталин соглашается с Гитлером, с предложениями Риббентропа – при условии, что немцы выведут войска из Финляндии, между СССР и Болгарией будет подписан договор, а Турция согласится предоставить Советскому Союзу базу на Босфоре. Несмотря на последовавшие в дальнейшем многочисленные напоминания Москвы, Гитлер так никогда и не дал ответа на эти условия Сталина от 25 ноября 1940 г. Фюрер утратил интерес к сближению с Советской Россией.

В ближайшем кругу Гитлер рассуждает: «Сталин умен и хитер. Он требует все больше. Он хладнокровный шантажист. Германская победа становится для русских невыносимой. Поэтому они должны быть поставлены на колени как можно скорее». 5 декабря Гитлер потребовал ускорения подготовки к нападению весной. «Решение о гегемонии в Европе будет принято в борьбе против России».

Гитлер в начале декабря затребовал от ОКХ план нападения на Советский Союз. Этот план был ему представлен. После многочасовой беседы с Браухичем и Гальдером он был фюрером одобрен. Запись этой беседы сохранилась и в военном журнале ОКВ, и в дневнике Гальдера. Гитлер в ходе беседы указал, что Красная Армия должна быть окружена к северу и к югу от Припятьских болот, как в Польше. «Не следует обращать внимания на Москву, главное – уничтожить «живую силу» России. Союзниками будут Финляндия и Румыния, Венгрию трогать не стоит». Общее число подготавливаемых войск было увеличено до 130 дивизий вместо 120.

На этом этапе план войны против СССР получил название «Отто». Но и в отношении названия через две недели произошла окончательная перемена. В середине декабря 1940 года верховное командование сухопутных сил признало рациональным укрепить северную группировку. Мотивация была такова: надежность быстрого продвижения через прибалтийские республики наилучшим образом укрепит атакующий порыв группы армий «Центр», что позволит последней не задерживаться слишком долго на смоленском плацдарме перед прыжком на Москву. Директива № 21, содержавшая эти идеи, 17 декабря была представлена Гитлеру. Тот словно забыл победы вермахта летом, был критичен и выразил недовольство недостаточным профессионализмом ОКХ. Гитлер полагал, что перенос акцента на север осуществлен недостаточно. В его стратегическом видении решающим обстоятельством являлось теперь быстрое прохождение войск через Прибалтику с целью захвата Кронштадта и Ленинграда. Для этого следовало передислоцировать войска из центральной группировки войск и передать северной группировке важные мобильные элементы.

Гитлер испытывал явное удовлетворение от покорности армейских профессионалов, в мгновение ока менявших свои стратегические концепции. Для большего самоутверждения Гитлер настоял на переименовании самого плана. Он был назван «Барбаросса» в честь одного из императоров первого рейха. Гитлера теперь вдохновлял Фридрих Гогенштауфен, германский император Великой Римской империи германского народа, погибший в двенадцатом веке на Востоке. Фюрер желал видеть в своих подчиненных рвение крестоносцев, ведущих священную войну. На следующий день, 18 декабря, пересмотренный план «Барбаросса» был подписан Гитлером.

«Штаб-квартира фюрера 18 декабря 1940

Германские вооруженные силы должны быть готовы сокрушить Советскую Россию в ходе скоротечной кампании до окончания войны против Англии. С этой целью армия должна использовать все доступные воинские части, за исключением тех, которые остаются на оккупированной территории…

Приготовления должны быть завершены к 15 мая 1941 года. Величайшие усилия должны быть предприняты с целью маскировки намерения начать нападение.

Масса русских войск в Западной России должна быть уничтожена в ходе смелых операций посредством глубокого проникновения бронетанковых войск с целью предотвращения отступления нетронутых боеспособных войск в широкие пространства России. Конечной целью операции является создание оборонительной линии против азиатской России по реке Волге до Архангельска. Затем последний оставшийся у России промышленный район на Урале может быть уничтожен силами люфтваффе».

Когда смотришь на этот план, испытываешь удивление перед легкостью суждений признанных теоретиков. План несет на себе неистребимую печать авантюры. Даже его язык лишен привычной немецкой штабной методической сухости. Наиболее важной особенностью этого плана является отсутствие в нем четкой цели. Вряд ли таковой можно считать общую фразу (которой начинается текст) о сокрушении Советской России в краткосрочной кампании. Это указание едва ли можно считать штабным предписанием. Строкой из политического трактата звучит выставляемая в качестве главной военной цели фраза о необходимости создать барьер против «азиатской России» по линии Архангельск – Волга. «Колосс на Востоке созрел и вот-вот упадет. А конец господства евреев в России будет означать конец России как государства». Здесь видна рука идеолога, рука Гитлера, словно специально ставящего своими геополитическими установками в тупик образованную элиту вермахта.

Гитлер пишет Муссолини: «Впервые с тех пор, как передо мной встала необходимость принять это трудное решение, я чувствую себя внутренне свободным. Сотрудничество с Советским Союзом… я рассматривал как измену самому себе, своим идеям, своим прежним обязательствам. Теперь я счастлив, что свободен от этих внутренних терзаний».

Временами фюрер «опускается» до обсуждения сравнительно мелких тактических задач (использование двух-трех дивизий в районе Рованиеми). Этот штабной документ насквозь эклектичен: в нем беспорядочно перемешаны политические, военные и экономические задачи. Накануне решения, рокового для Германии, ее вождь принял, утвердил боевой план, лишенный цельного и логического замысла, объединяющей концепции. Гитлер объяснял в нем летчикам, как они должны обеспечивать безопасность переправ, но не сообщил своему генералитету основную задачу плана «Барбаросса», общую концепцию войны на Востоке, какие цели первостепенны, на каком этапе он видит мощь СССР сокрушенной, на каком участке необходимо приложить наибольшие усилия. Беспечность в данном вопросе дорого стоила немцам.