Текст книги "Реакция Вассермана и Латыпова на мифы, легенды и другие шутки истории"

Синергетические ступени. Локальная эффективность против глобальной

Несколько слов о ступенях в потоке.

Русский, бельгийский, американский физик Илья Рувимович Пригожин получил в 1977 году Нобелевскую премию по химии за открытие синергетики – учения о самоорганизации неравновесных систем. Он показал: под воздействием материальных и энергетических потоков могут самоорганизовываться сложные структуры, существующие именно благодаря этим потокам. Более того, эти структуры тормозят поток, направленный на выравнивание неравновесия, и тем самым снижают скорость роста энтропии – беспорядка в системе. Если какая-то структура недостаточно тормозит беспорядок, она рано или поздно уступит место более эффективной.

Экономика – достаточно сложная часть природы, чтобы и к ней были приложимы многие положения синергетики. Даже равновесное хозяйство содержит не только объекты – производителей и потребителей. Главное – потоки товаров, услуг и соответствующих им денег между объектами. На этих потоках также спонтанно формируются структуры, приводимые потоками в действие.

В полном соответствии с синергетическими законами эти структуры постепенно размножаются. И в рыночной экономике, и в плановой прямые связи производителя с потребителем постепенно уступают место цепочкам посредников. Они берут на себя складирование товаров, их развозку по бесчисленным торговым точкам. А заодно изучают запросы и пожелания, собирают статистику эксплуатационного износа и случайных поломок, доводят всё это до сведения разработчиков. Развиваются и многие иные направления услуг, оказываемых посредниками. Причём каждое новое звено может совершенствоваться в каких-то узких специальностях, доводя свою эффективность до идеала. Благодаря всему этому растёт общая упорядоченность системы.

Увы, нет достоинств без недостатков. В частности, посредничество чревато появлением разрыва между возможностями и потребностями. Приведу пример из отечественной истории. Ещё в первом тысячелетии нашей эры русские кузнецы производили самозатачивающиеся ножи. К тонкой сердцевине из высокоуглеродистой твёрдой стали прикованы боковые обкладки из низкоуглеродистой мягкой. Обкладки стираются быстрее сердцевины, так что лезвие всегда остаётся заострено под правильным углом. Но по мере развития торговли высокотехнологичная – и потому сравнительно дорогая – конструкция уступила место на прилавках ножам из мягкой стали с прикованной твёрдой кромкой. Непрофессионал не разглядит разницы с прежним вариантом. Но заточку такой нож не держит – его надо то и дело подправлять. А когда узкая полоска высокоуглеродистой стали сотрётся, остаток можно вовсе выбросить. Пока покупатель мог пойти к кузнецу и предъявить явно дефектное изделие – мастера не рисковали своей репутацией. А с посредника что возьмёшь?

Принцип самозаточки забылся, и его переоткрыли заново уже в XX веке.

Впрочем, в рамках синергетики куда важнее другое обстоятельство. Структуры множатся, становятся всё мельче – и каждое дробление замедляет подпитывающий их поток. С точки зрения классической экономики это – несомненное благо: всё больше народу оказывается при деле, всё меньше безработных, всё стабильнее и спокойнее общество в целом. Но с точки зрения конечного результата производственных процессов налицо непроизводительная растрата сил и средств. Возможности общества определяются производством товаров и непосредственных услуг. Чем больше доля этих возможностей, достающаяся посредникам – тем меньше получают конечные потребители, тем меньше оплата труда первичных производителей. Рано или поздно издержки на содержание посредников превышают выигрыш от углубления разделения труда и точного удовлетворения потребностей. Даже рост занятости не помогает стабилизировать общество: ведь на каждого посредника тоже приходится всё меньший доход, да вдобавок многие начинают осознавать бессмысленность своей работы, что также порождает желание что-то изменить.

Избыток посредников особо нагляден на постсоветском пространстве. Едва ли не любой товар проходит через десятки промежуточных ступеней, накручивающих на первоначальную цену собственные издержки, так что конечная цена растёт в разы. Классическая легенда о передаваемом из рук в руки куске масла заканчивается моралью: вроде бы ничего не убыло, а у всех руки жирные. У нас она уже не работает: жирных рук столько, что убыль масла не просто видна невооружённым глазом, а зачастую превосходит то, что дойдёт до бутерброда.

Законы синергетики нужно знать и учитывать – но далеко не всегда надлежит полностью отдаваться на их волю. По этим законам самоорганизация структур, приводимых в действие хозяйственными потоками, зачастую тормозит сами потоки настолько, что угрожает параличом всей экономики. Рыночная автоматика оборачивается вялым течением по заводям, а то и тупикам. Можно пустить реку через тысячи крошечных запруд и мельничных колёс. Но соотношение общей производительности к суммарным затратам общества куда выше, если поток проходит через несколько мощных ГЭС. Да и судоходство по большим шлюзам проще, нежели по волокам через пороги. Когда есть возможность, надо строить большие структуры – и производственные, и посреднические.

Посредник – не всегда паразит. Общественно необходимые функции посредничества

Несколько слов о положительной роли посредников. Я уже касался темы посредников как помехи между производителями и потребителями. Посредники оттягивают на себя преизрядную часть доходов от производителей. Посредники в конечном счёте берут на себя контроль рынка в целом. Посредникам куда легче, чем производителям, обеспечить монополию со всеми её выгодами для них и невыгодами для всех прочих.

Но следует сказать и о другой стороне дела – о том, почему, собственно, посредники добиваются выдающихся результатов по части контроля рынка. Ведь рынок достаточно свободен, чтобы там всё время обнаруживалось место каким-то новым экономическим субъектам любого рода. Естественная конкуренция чаще всего должна мешать чьему бы то ни было полному контролю…

Очевидно, дело в том, что посредники решают какие-то задачи, непосильные другим субъектам рынка.

Я часто пользуюсь специализированными системами поиска товаров в Интернете. То есть для поиска товара конкретного назначения обращаюсь именно к посреднику. И он даёт мне информацию, какой в принципе не может дать ни один из производителей товаров такого рода и даже ни один из торговцев ими. Компьютерный посредник открывает мне обзор практически всего рынка данных товаров. Создаёт удобную систему поиска интересующих меня товаров по важным для меня критериям. Собирает полный список магазинов, торгующих такими товарами, так что я могу подобрать товар не только по цене, но и по условиям доставки, по фирменным гарантиям, от этих магазинов и так далее.

То есть с точки зрения потребителя роль посредника прежде всего в том, чтобы каким-то образом структурировать рынок и дать потребителям удобный доступ ко всему спектру возможностей рынка.

Сходные же услуги посредник оказывает и производителям. Он может дать каждому производителю сведения о реальных потребностях.

Например, в большинстве поисковых систем ведётся разнообразная статистика обращений. Думаю, производителям эта статистика доступна на разумных условиях. Заглянув в неё, производители могут узнать, за товарами какого рода обращались чаще, какие именно характеристики чаще задаются в поисковых системах, а какие не так важны для тех, кто к ним обращается.

То есть потребитель благодаря посреднику узнаёт, что могут ему предложить производители, а производитель благодаря всё тому же посреднику узнаёт, чего в первую очередь хотят потребители. И таким образом можно наилучшим образом удовлетворить реальную потребность.

Заметьте: именно реальную. Сейчас в моде службы маркетинга – то есть работы с рынком. Но они, в сущности, не столько изучают потребности рынка, сколько искусственно создают их – навязывают потребителю представление о том, чего он якобы хочет. На самом деле эти представления исходят из удобства производителя. А вот поисковые посредники дают сведения о реальных потребностях, существующих в данный момент.

Из рассмотрения поисковых систем видно: посредник такого рода действительно выполняет функцию, очень важную для рынка в целом, но заведомо непосильную ни одному производителю и ни одному потребителю – просто потому, что каждый из них сосредоточен на своих желаниях и возможностях.

И эта полезная функция посредника – далеко не единственная.

Например, сейчас всевозможные издательские, звукозаписывающие и киносъёмочные компании стали объектом жестокой критики за попытки бороться с новыми способами распространения информации. Критика во многом справедлива: корпоративные интересы породили столь нелепые законы, что каждый из нас может быть признан преступником за самое естественное поведение – вроде прослушивания на улице законно купленной мелодии.

Но не следует забывать: издатели, продюсеры в значительной мере берут на себя многие виды рисков, связанных с продвижением в аудиторию не только новых авторов и исполнителей, но и новых жанров. Риск тут действительно велик: в лучшем случае одна из сотни новинок находит действительно массовую аудиторию, так что выручка от её распространения должна окупить сотню попыток, неудачных и в коммерческом, и зачастую в творческом отношении. Такая страховка чаще всего не под силу каждому конкретному творцу и требует объединения усилий. А ведь творчество – дело индивидуальное, и для объединения нужны люди, погружённые в рутинную работу.

Сейчас появились новые виды посредничества между творцами и слушателями – например, системы выкладывания материалов в Интернете, их поиска, цифровой оплаты. Они предоставляют и производителям, и потребителям больше удобств. Нынешние большие продюсерские компании скорее всего очень скоро уступят своё место на рынке этим новым системам. Но сама по себе функция согласования творческих порывов и вкусов аудитории никуда не денется. И всегда будут какие-нибудь способы организации их взаимодействия.

Посредник – не паразит. Посредник – это, так сказать, переходник между интерфейсами.

Потребностью в посредниках, как и любой потребностью, можно злоупотреблять. И некоторые посредники – вроде той же группы звукозаписывающих компаний – действительно злоупотребляют ею. Но самой нужды в посредниках это не отменяет. Может быть, и кто-нибудь из вас найдёт для себя какую-то возможность заняться этой необходимой – и поэтому выгодной – работой.

Взрыв по аутсорсингу. Соисполнителей надо контролировать

Несколько слов о необходимости надзора за соисполнителями.

Отдаёшь на сторону уже освоенную технологию – сохраняй за собой авторский надзор. Сторонние работники не могут знать всех нюансов, способных повлиять на процесс и результат. Поэтому могут строго блюсти совершенно несущественные мелочи – и в то же время из лучших побуждений менять что-нибудь принципиально важное.

В 1909 году Фриц Габер разработал метод синтеза аммиака из водорода и азота. В природе азотные соединения образуют только молнии при грозе да клубеньки с бактериями на корнях бобовых растений. До Габера вся остальная природа довольствовалась столь скудным азотным пайком. Теперь весь азот необъятной атмосферы стал доступен для усвоения – лишь бы хватало энергии на работу химзаводов. Первый завод открыла в 1913-м близ Оппау фирма BASF (Badische Anilin und Soda Fabrik).

Габер получил Нобелевскую премию. А ещё раньше его родная страна смогла четыре года воевать в экономической блокаде: и азотные удобрения, и азотная кислота – основа взрывчаток и порохов – ранее изготавливались только из селитры, а основной её источник – залежи птичьего помёта на скальном берегу Чили – был отрезан от Германии могучим британским флотом.

После войны взрывчатки нужно немного. Аммиачные заводы переключились на выпуск аммиачной селитры: в ней содержание азота наивысшее из всех дешёвых солей – лучшего удобрения не найти. Крестьяне изголодавшейся Германии расхватывали всё произведённое.

Сельское хозяйство – сезонное. Удобрения надо внести в почву за считанные осенние дни. Расчётливый крестьянин и закупит их незадолго до внесения: цена в сезон выше – но не омертвлять же капитал на многие месяцы! Заводы год работают на склад – а потом за несколько недель распродают запас.

Селитры хорошо растворимы. Поэтому легко слёживаются. Мелкие кристаллы частично растворяются даже во влаге, впитанной из воздуха. При подсыхании выпадают микрокристаллики, связывая между собой то, что не успело раствориться. Образуется монолит. Селитру лучше сразу после изготовления фасовать в плотные мешки.

В Оппау дешевизны ради склад – выработанный глиняный карьер около завода – заполняли навалом, а на продажу слежавшееся удобрение дробили. Отбойным молотком много не наколешь – надо взрывать. А это рискованно. Аммиачная селитра – в отличие от всех прочих – способна взрываться и в чистом виде: кислород и водород, прикреплённые к разным атомам азота, соединяются напрямую.

Заводские технологи отработали методику. В шпуры – длинные тонкие сверления – закладывали картонные трубки с чёрным порохом – смесью угля, калиевой селитры и серы. Энергия, нужная для активации химических реакций, передаётся в нём горением – в виде тепла, а не детонацией – ударной волной. Поэтому другие взрывчатки от него почти никогда не детонируют. Но давление выделяющихся газов достаточно, чтобы расколоть на куски приемлемого размера довольно обширный кусок селитряного монолита.

Взрывное хозяйство – склады пороха и фитилей, специальная охрана – достаточно громоздкое и накладное. Завод пригласил подрядчика – фирму, специализирующуюся на взрывных работах. Передали подробные – с немецкой скрупулёзностью расписанные – технологические карты. На первых порах контролировали подготовку каждого взрыва. Убедившись в точности соблюдения регламента, оставили подрядчика в покое. Пара десятков тысяч взрывов прошла без осложнений.

Увы, чёрный порох – взрывчатка не из дешёвых. И уж подавно далеко не самая мощная. На бурении шпуров и взрывах приходилось держать изрядный коллектив, и прибыль подрядчика оказалась куда меньше его надежд.

Подрядчик рассудил: отчего бы вместо безнадёжно устаревшего пороха не взять взрывчатку помощнее (да и подешевле)? Выбрал рекарок – смесь бертолетовой соли с бензином. Грозное название (wreck a rock – расколи скалу) она получила в 1885 году, когда 110 тонн бертолетовой соли с нитробензолом и пикриновой кислотой (и более 30 тонн динамита вокруг детонаторов) снесли подводные скалы Флед Рок, изрядно осложнявшие проход в нью-йоркскую гавань.

Пробные взрывы прошли идеально. Расходы меньше, объём дробления больше. Заводских технологов даже не известили об изменении.

Работа по новой методике поначалу шла благополучно. Но 21 сентября 1921 года в очередной взрыв оказалось вовлечено и содержимое склада.

В аммиачной селитре кислорода больше, чем нужно для реакции с её же водородом: в каждой молекуле – лишний атом. Поэтому взрывается она сравнительно слабо. Детонационная волна замедляется на неизбежных неоднородностях частично слежавшегося порошка, так что часть его, вероятно, вылетела из карьера, не успев прореагировать. Взрыв 12 тысяч тонн селитры оказался равен четырём-пяти тысячам тонн тротила.

В Оппау погибло всего полтысячи человек, да и значительную часть городских зданий удалось потом отремонтировать: карьер направил ударную волну в основном вверх. Но от первого в мире аммиачного завода остались в основном горькие воспоминания.

Крупнейший рукотворный неядерный взрыв случился потому, что руководство химзавода пренебрегло одним из ключевых правил аутсорсинга.

Дилемма узников. Взаимное доверие – основа эффективности общества

Это довольно старая проблема из теории игр. Поймали двоих подельников и допрашивают по отдельности. Признаешься – следователь из твоих слов поймёт, как найти вещественные доказательства твоей же вины. Но за сговорчивость ты получишь по минимуму – два года. А твой подельник, не успевший с тобой сговориться, – все десять. Если же оба промолчат – придётся обоих выпустить: ведь у следствия пока ничего, кроме подозрений, нет.

Понятно, в принципе оптимальная для обоих узников стратегия – молчать. Но каждый опасается, что другой не выдержит и заговорит в надежде на минимальный срок. И это опасение рано или поздно заставит одного из узников заговорить. В результате оба сядут на больший срок, чем если бы молчали.

Как видим, оба узника очень много теряют на недоверии друг другу. Если бы каждый был безоговорочно уверен, что второй его не сдаст, – оба вышли бы на волю. Да ещё и чистыми, без судимости.

Преступники зачастую называют себя деловыми людьми. Настоящая же деловая жизнь и подавно невозможна без доверия.

Даже при обычной оплате товара в магазине практически невозможно одновременно передать из рук в руки товар и деньги. Процесс распадается на этапы. Теоретически кассир может, получив Ваши деньги, на голубом глазу отрицать это. Однако на практике такие чудеса не случаются. С другой стороны, и продавец сперва даёт Вам товар для осмотра или примерки, и Вы с ним в принципе могли бы сбежать. В крупных магазинах принимают некоторые защитные меры вроде закладки радиодатчиков в одежду. Но эти датчики тоже уже научились обходить. Тем не менее торговцы во всём мире давно вычислили: убытки от нечестности покупателей куда меньше потерь от бесплодных попыток перекрыть любые мыслимые и немыслимые каналы кражи.

А уж серьёзный и долгосрочный бизнес вовсе немыслим без некоторой доли доверия контрагентов. Ведь надо перестраивать собственные бизнес-процессы в расчёте на взаимодействие с партнёром. Если взаимодействие нарушится, Вы немало потеряете на перестройках.

Чем больше доверие – тем глубже может быть разделение труда, тем разнообразнее и эффективнее может быть бизнес. Как известно, разделение труда неизменно повышает его производительность.

В первые постсоветские годы доверия в бизнесе практически ещё не было. Взаимодействовали только люди, хорошо знающие друг друга по прежним временам, а ещё лучше – связанные каким-то родством. На столь скромной основе сложную промышленную систему не выстроить. В этом – одна из множества причин тогдашнего обвала производства.

Постепенно – по мере накопления личного опыта контактов – стали создаваться цепочки доверия. А уже из них также постепенно прорастали цепочки взаимодействия. В последние предкризисные годы у нас выстраивались уже достаточно многоступенчатые и разветвлённые производственные структуры. Эффективность ещё не доросла до западного уровня, подкреплённого взаимодействием сотен и тысяч контрагентов, но двигалась в правильную сторону.

К сожалению, кризис – всегда утрата немалой доли доверия к партнёрам. Не потому, что Вы начинаете подозревать каждого знакомого в желании бежать с рынка. А потому, что каждый хозяйствующий субъект связан со множеством партнёров. Соответственно Ваш партнёр может что-то потерять от взаимодействия с другими, неведомыми Вам партнёрами. Соответственно Вы просто вынуждены доверять ему меньше, ибо его знаете, а его партнёров – нет.

Таким образом, кризис загоняет всех нас в положение тех самых узников из старой притчи. Мы вынуждены меньше доверять партнёрам. Соответственно перестраховываемся – ограничиваем возможности развития собственного бизнеса. Тем самым многое теряем – заметьте! – прежде всего не на уже реально возникших проблемах, а на их напряжённом ожидании.

Поэтому, в частности, я счёл очень разумными и полезными меры, принятые государством для поддержки реального бизнеса, его страховки от превратностей бизнеса чисто финансового. В самом деле, если Вы знаете, что Вашего партнёра в случае чего поддержат, не дадут ему рухнуть вслед за другими, менее удачливыми его партнёрами, то Вы и сами будете твёрже на него опираться и лучше развивать собственный бизнес в расчёте на эту надёжно подкреплённую опору.

Пока не знаю, сколь эффективны в техническом плане станут эти меры поддержки и подстраховки, ведь немалая их часть ещё вырабатывается. Я только уверен: именно они куда важнее, чем любая поддержка бизнеса чисто финансового. Не зря президент признал поддержку финансового рынка ошибкой.

Надеюсь, наши власти впредь будут больше внимания уделять конкретной экономике, производящей реальные товары и услуги, а не отражению деятельности этой экономики в зеркале бирж.

Наши биржи, по счастью, тоже не успели нарастить финансовые пирамиды производных бумаг, сопоставимые с западными. Естественно, на их поддержку уйдёт меньше сил, чем на западные. Соответственно больше будет доля накопленных государством резервов, доступная для подстраховки реального бизнеса. Значит, сам реальный бизнес сможет в большей мере, чем на западе, доверять партнёрам. И соответственно развиваться будет устойчивее. При грамотной государственной политике мы можем не пасть жертвами дилеммы узника.