Текст книги "Разговор с Каллиопой и Клио. История в избранных стихах и сценах"

Анатолий Вершинский
Разговор с Каллиопой и Клио. История в избранных стихах и сценах

В Карелии, у водопада Кивач.

Фото Ксении Вершинской

На лицевой стороне обложки —

коллаж: Каллиопа (слева) и Клио, мраморные статуи (копии с греческих бронзовых оригиналов, III в. до н. э.), найденные в 1775 г. при раскопках римской виллы близ города Тиволи

@biblioclub: Издание зарегистрировано ИД «Директ-Медиа» в российских и международных сервисах книгоиздательской продукции: РИНЦ, DataCite (DOI), Книжной палате РФ

© А. Н. Вершинский, 2022

© Издательство «Алетейя» (СПб.), 2022

Вместо предисловия

 
Две сестры – Каллиопа и Клио.
И старательный их ученик.
Вот такое немодное трио
поджидает любителей книг.
 
 
Не ищите ни жареных фактов,
ни заумных конструкций и схем,
ни крутых описаний терактов,
ни срамных измышлений, «кто с кем».
 
 
Обстоятельно и не крикливо
сёстры-музы беседу ведут.
Разговор с Каллиопой и Клио
выношу на читательский суд.
 
 
Посудачим, надеясь на милость
тех, кто истине предан по гроб,
лишь о том, что взаправду случилось
иль, по крайности, статься могло б…
 

20–22 апреля 2020

В Херсонесе Таврическом. Фото автора

Раздел I
Стихотворения

Священный холм единения России близ Изборска.

Фото автора

Изборский холм

 
Где ледник проутюжил покровы Печорской земли,
из камней допотопных под выклики «с Богом!» и «любо!»
над безвестной могилой соборно курган возвели
православные люди – предтечи Изборского клуба.
 
 
Посредине кургана поклонный поставили крест
из листвяжного бруса, вовек неподвластного гнили,
и живою землёй, принесённой из памятных мест,
валуны ледниковые кровно связали – сроднили.
 
 
От полярного дна до безводного моря Луны
и от Гроба Господня до братских могил под Смоленском
нет числа приношеньям с путей-перепутий страны,
будь то звёздный большак иль тропа на лугу деревенском.
 
 
Каждой ноши, согретой у сердца, хватило на пядь
этой каменной кладки – воистину малая горстка.
Но Курилы и Крым у России уже не отнять:
их частицы лежат на Священном холме у Изборска!
 
 
…У подножья кургана сегодня со мною друзья,
хоть не всех узнаю, ну а многим и сам я неведом,
но дорога сюда – это общая наша стезя,
где оставленный след помогает идущему следом.
 
 
Вот на холм поднялся богатырского склада поэт,
на Словенское поле[1]1
  Словенское поле – обширный луг близ Изборска, исторически значимое место.


[Закрыть] он прибыл с предгорий Урала.
Как библейский пророк, пышногрив, бородат он и сед:
самолично судьба для него серебро собирала.
 
 
Головой в небеса, он стоит у незримых ворот
и беззвучно поёт, созывая нетленные тени.
Он ссыпает с ладони крупицы уральских пород,
и ответно пустеют раскрытые длани видений.
 
 
И всё выше курган, и слышней седовласый рапсод.
Он уже стоязык и прославлен под ста именами…
Нам отмерен предел для вещественных нужд и высот.
Для духовных – пределом лишь горнее Царство над нами.
 

1–10 августа 2018

«Схизматики»

 
Мы не живём текущим днём —
мы прошло-будущим живём,
послушны зову
нравоучений старины,
предначертаний новизны —
короче, слову.
 
 
Мы ценим западную прыть
и с Европейцем рады жить
как побратимы.
Но поклонение мощам
и поклонение вещам
несовместимы.
 
 
И не уплыть отселе нам
к чужим кисельным берегам
по млечным рекам.
Полжизни свеиваем снег.
Полжизни склеиваем век
с грядущим веком.
 

1993, 2020

Вкус

 
Не доблестями князя-самовластца,
но храмами на Клязьме и Нерли
прославлен и забвенью не предастся
Андрей, держатель Суздальской земли.
 
 
И царь Иван, переписавший дерзко
ордынское наследство на Москву,
отмечен в ней не бронзою имперской —
цветным собором Покрова на рву.
 
 
Архитектура – зеркало эпохи,
а зеркала шлифуют мастера.
Петровские реформы были плохи,
но чуден величавый град Петра.
 
 
Мы в отчимы зачли «отца народов»,
но в сталинских высотках – дух страны,
которую с лоскутных огородов
в открытый космос вывели сыны.
 
 
У тех, кто строил Русскую державу,
Российскую империю, Союз,
в придачу к необузданному нраву
был недурной художественный вкус.
 

2006, 2010

Держава

 
Открытости сильных учусь на земле
от Мсты до Эвксинского Понта —
той самой земле, где на псковском столе
я вижу литовца Довмонта;
 
 
где стольный Владимир по праву родства
с князьями аланской землицы
их барса на щит помещает сперва,
потом – заменяет фигурою льва,
а барса во Псков отряжает Москва
по долгу верховной столицы;
 
 
где зоркая птица о двух головах,
наследье царевны ромейской,
гнездится на невских сырых островах,
грозя акватории свейской;
 
 
где чуть обрусевшая немка – одна
стоит у штурвала державы,
чей киль никогда не касается дна,
а скрытые скрепы не ржавы;
 
 
где в нежных объятьях лесных волостей
под благовест каменных звонниц
становится русским до мозга костей
и швед, и француз, и чухонец.
 

8–15 апреля 2017

Наследие державы островной

Меж трёх морей возвысившийся остров,

ты чем привлёк меня издалека?

Не тем же, что пополнил свору монстров

гибридом человека и быка.

Не пляжами, где даже и без кремов

сентябрьский ветер обгореть не даст.

Не тем, что чтил тебя Иван Ефремов,

любимый в пору юности фантаст.

Но тем, что люди, вечно занятые,

взрастили здесь плоды (им нет числа),

которые Эллада – Византии,

а та уже – Руси передала.

Но, через третьи руки принимая

наследие державы островной,

я чувствую, что есть и связь прямая

меж древностью чужою и родной.

Сличите артефакты на досуге:

от Кносса[2]2
  Кносс – древний город на севере острова Крит, один из центров Минойской державы.


[Закрыть] до Тобольского кремля

одно лицо – богиня-Мать на Юге

и северная Мать Сыра Земля.

 
Тысяча снимков из краткой поездки.
Лишь на одном – драгоценный кулон.
Вынесло золото древней подвески
то, что не выдержал камень колонн…
 
 
Мастер из Малии[3]3
  Мáлия – городок на севере Крита. Близ Малии находятся руины минойского города, с дворцом, сравнимым с Кносским.


[Закрыть] сканью и зернью
выложил пчёл над цветком луговым,
чтобы гордилась пред знатью и чернью
царская дочь амулетом своим.
 
 
Символ слиянья природного дара
с бережным знанием тайн ремесла:
пчёлке-приёмщице каплю нектара
передаёт полевая пчела…
 
 
Боги явили последнюю милость:
память о царстве Минойском жива.
Сто пятьдесят поколений сменилось,
лишь неизменна цена мастерства.
 
 
Вижу в музее земли закордонной,
залы которого редко пусты:
мастер из Малии ждёт за колонной.
– Брат, передай мне секрет красоты!
 

 
Развалины древней постройки
вросли в островной краснозём…
Лишь оттиски времени стойки
на камне, на глине, на всём.
 
 
Руины у кромки лощины
сливаются с рыхлой скалой.
Скалу испещрили морщины,
как патина красочный слой.
 
 
А сверху на что же похожи
долины, предгорья, хребты?
На складки стареющей кожи
походят они с высоты.
 
 
Но, с юности помня о чуде
и в небо взлетая за ним,
любуются зоркие люди
морщинистым ликом земным.
 

 
Замощённая камнем просека.
Крут подъём и не скоро кончится.
Кто ослаб, нанимает ослика:
стар ишак, но юна погонщица.
 
 
Только способ не слишком благостный:
на осляти – в капище Диево[4]4
  Дий – одно из имён Зевса.


[Закрыть].
Да и путь не такой уж тягостный,
чтоб проехать, а не пройти его.
 
 
Ну а что касается ослика,
в сувенирной лавчонке – эврика! —
я купил себе малорослика
за четыре наличных еврика.
 
 
И дорога под ноги стелется,
будто лестница поднебесная,
с талисманом, что рукодельница
не заморская сшила – местная.
 

 
Держава пала, по свету рассеяв
сокровища свои… Гостей музеев
чаруют фрески Кносского дворца
и росписи покоев Санторини,
где их под слоем пепла сохранили
останки стен из кирпича-сырца.
 
 
Истлели рекордсмены долгожитья —
дубовые столбы и перекрытья,
бетонные взамен обрёл фасад.
Фальшивы новодельные колонны,
но краски фресок подлинны, исконны,
свежи, как тридцать пять веков назад.
 
 
И, глядя на безоблачные лица
красавиц, чьё уменье веселиться
угодно их земному божеству,
на дружескую схватку двух мальчишек,
на рыболова, чувствую излишек
довольства жизнью… жёсткой наяву.
 
 
Как будто то, что есть на свете войны
и рабский, человека не достойный,
удел, счастливцам этим невдомёк;
как будто униремы[5]5
  Унирема – боевой гребной беспалубный корабль с одним рядом вёсел.


[Закрыть], что готовы
на пристани родной отдать швартовы,
домой вернулись без потерь и в срок;
 
 
а склонные играть с быком гимнасты,
которые по-птичьи голенасты,
ему не попадались на рога;
и миф о Минотавре-людоеде
придумали заморские соседи,
дабы демонизировать врага…
 
 
В отравленной чернухою державе
за это «приукрашиванье» яви
художникам бы дали окорот,
но, мысленно сведя в одну картину
творения минойцев, я не кину
свой камешек в их чудный огород.
 
 
И разве я о древности толкую?
О вас, потомки, думаю: какую
мы память о себе оставим вам?
Наследие духовного банкротства? —
с полотнами, плодящими уродства,
и книгами, смакующими срам?
 

 
Ценители минойского искусства
уверены, что образам его,
будь это человек иль божество,
предписано смягчать людские чувства.
 
 
От ужаса, от низменных страстей
избавлен созерцатель артефакта,
в котором откровенность чувством такта
уравновесил мастер-чудодей.
 
 
На фреске, на керамике, на глипте[6]6
  Глипт – камень с резным художественным изображением на нём; камея, гемма.


[Закрыть] —
в любом творенье критском не найти
брутальных сцен, которые в чести
и в Междуречье были, и в Египте.
 
 
Сюжеты «настоящих мужиков»,
ценимые в художническом цехе:
война, охота, плотские утехи —
не трогали минойских мастаков.
 
 
Иль был на то запрет? И я представил
уклад, где волей Матери-Земли
закон и нравы женщины блюли,
мужчины лишь придерживались правил.
 
 
Ослушник оставался не у дел…
Не думал, что секрет критян раскрою,
пока в Афинах, рядом с Агорóю[7]7
  Афинская Агорá – городская площадь Афин, в древности являвшаяся местом общегражданских собраний.


[Закрыть],
художниц молодых не углядел.
 
 
Они вдвоём расписывали стену.
Ещё вчера стена была сера…
Когда со сцены сходят мастера,
приходят мастерицы им на смену.
 

Крит – Афины – Москва

Сентябрь – декабрь 2019

Фанагóрия. Стела Дария Первого

 
В Милете, одержав победу над восстаньем,
успех отметил царь плитою с назиданьем,
но стелу город снёс, когда вернул свободу,
а камни уступил торговцу-мореходу.
 
 
И знак триумфа стал, как то бывает часто,
востребованным вновь лишь в качестве балласта.
Купеческий корабль исчез в морском тумане —
и вёсла осушил у берега Тамани…
 
 
За двадцать пять веков от многих государей
остался только прах. А что оставил Дарий?
На мраморной плите, раскопанной недавно, —
хвала царю царей, ушедшему бесславно.
 

20–21 марта 2018

Излука

…и нарекошася полочане, рѣчькы ради, яже втечеть въ

Двину, именемъ Полота… <…>

…разболѣлся Володимиръ очима и не видяше ничтоже…

И епископъ же корсуньскый… крести Володимѣра. И яко

возложи руку на нь, и абье прозрѣ… <…>

И нача ставити по градомъ церкви…

«Повесть временных лет»

I

 
Лесным туманом повита,
снизав озёра и болотца,
Двине их дарит Полота;
подарок морю достаётся.
 
 
Двиною встречь Днепру – туда,
где волок связывает реки,
плывут из Балтики суда:
днепровский путь – дорога «в греки».
 
 
И весел вёсел переплеск,
и люб Смоленску и Плескову!
Над Полотою – Полотескъ,
излукой выгнутый в подкову.
 
 
Сюда и двинулся, стремясь
найти друзей в борьбе за Киев,
мятежный новгородский князь
на лодьях с головами змиев.
 
 
Посватав здешнюю княжну,
он получил отказ, и с бою
взял Полоцк, и поял жену…
И был наказан – слепотою.
 
 
Слепца крестил епископ-грек,
и дал обет прозревший мститель:
над Полотой, на стрелке рек,
построить церковь и обитель.
 

II

 
Субботним Полоцком иду,
на свадьбы встречные глазею.
Воркуют парочки в саду,
туристы тянутся к музею.
 
 
Гощу в уездном городке,
чью древность обновленья скрыли.
Ищу, петляя в лад реке,
ещё языческие были.
 
 
Тысячелетние следы
ведут на дно речной долины.
Багровы отблески воды,
но это цвет не крови – глины.
 
 
Из плинфы, сиречь кирпича,
сложил умелец византийский
взамен сгоревшей как свеча
обетной церкви – храм Софийский.
 
 
А кровь – от Красного моста[8]8
  Мост через реку Полоту назван Красным в память о к ровопролитном сражении русских и французов в ходе Отечественной войны 1812 г. На месте прежнего деревянного моста в 1975 г. был возведён железобетонный.


[Закрыть]
до взлобка, где стоял детинец, —
замыла речка Полота.
В версте от клубов и гостиниц…
 
 
Не раз поверженный во прах,
но вросший в яр, как древо корнем,
стоит собор – на всех ветрах,
во всех мирах: земном и горнем.
 

23 июня – 21 июля 2017

Альтернативная история
(По списку летописи из параллельной вселенной)

Мудрый не покоряется безрассудной воле толпы,

а сам даёт ей направление.

И. И. Лажечников

 
Лета шесть тысяч какого-то (стёрто, какого)
князь (не читается имя за ветхостью списка)
люд податной и дружину созвал, чтобы слово
мудрое молвить о том, что спасение близко.
Надо лишь новую веру принять, а сначала
смыть благодатной водою грехи многобожья.
«Мыслите, мы собрались у речного причала?
Нет, перед горним престолом стоим – у подножья.
Новая вера, единая с Южной страною,
наше княжение с нею подружит навеки.
В духе сливаясь, как в море сливаются реки,
вместе управиться сможем с ордою степною.
Вот омовения место!» – и, вытянув руку,
подданным князь указал на речную излуку.
«Нет, – возмутился вожак промысловой ватаги, —
этак без рыбы останемся, босы и наги.
Именно там её ловим, и – чуете запах? —
вялим, и шлём с караваном гурманам на Запад».
«Любо», – одобрил правитель, и княжья десница
вновь поднялась, выбирая для таинства место.
Лихо теперь корабелам от этого жеста:
«Рядом с военною верфью негоже тесниться».
Внял возражениям князь и сказал несогласным:
«Выбор, народ, за тобой!» – и движением властным
руки простёр над людьми, чьи несходственны цели…
Спорили долго. Согласья достичь не сумели.
Ждать утомились посланники Южной державы
и удалились, ругая дикарские нравы…
Лета шесть тысяч пятьсот… (неразборчиво дале)
Южное царство кочевникам жители сдали.
Княжество славное вслед за державой соседней
пало, по устным преданиям, в год Крокодила…
Так самовластие воля толпы победила
в первый, наверное, раз и уж точно в последний.
 

22–23 мая 2019

Каменный чертёж

 
Былое уничтожить без следа
не в силах ни пожары, ни подрывы.
Лежащие в руинах города
фундаментами каменными живы.
 
 
Любые стены можно разломать,
сравнять с землёй и крепости, и зданья,
но бережно хранит природа-мать
их вросшие в планету основанья.
 
 
Раскопками раскроется чертёж,
где чётко прорисован мир вчерашний.
На карте циклопической прочтёшь:
тут были храмы, там стояли башни.
 
 
Вверху – амфитеатр на сотни мест,
у моря – склад, общественные бани.
Часами изучать не надоест
историю на самом крупном плане…
 
 
Над бухтой чайки вьются и кричат.
Залётный люд на древности дивится.
Блаженны те, кто зорок и крылат,
кто смотрит в мир глазами очевидца!
 
 
Что смог увидеть, то в душе сберёг.
Ведь я не только ради интереса
излазил за день вдоль и поперёк
ожившие кварталы Херсонеса.
 

21–23 сентября 2021

Легенда об Искандере, князе урусов

1

 
От засек Залесья до застав Сарая
добрых две недели конного пути.
Это если ехать, устали не зная,
и коней подменных в поводу вести.
 
 
Устали не знает старший Ярославич;
в думах князя – участь русских городов:
сборщиков налогов выдворили давечь
Суздаль и Владимир, Углич и Ростов.
 
 
Бесермен побитых жалко Берке-хану:
«Искандер, теперь ты у меня в долгу,
но в Орду урусов угонять не стану,
 
 
коль отбить поможешь натиск Хулагу».
На холмах персидских новую державу
создали от сопок отчих вдалеке
внуки Чингисхана. По какому праву
Хулагу добычу отнял у Берке?
 

2

 
Зимняя дорога – шёлковая лента.
Над протокой – мостик, над болотом – гать.
От застав Сарая до ворот Дербента
добрую неделю коннице скакать.
 
 
С малою дружиной, да велик отвагой,
взять ордынцу крепость пособил урус;
и с остатком войска, точно тать с ватагой,
Хулагу вернулся в родовой улус.
 
 
Нет, не завершилась миром эта ссора,
но полки в Залесье не верстал Сарай.
От сиротской доли, страха и разора
старший Ярославич спас отцовский край.
 
 
По дороге к дому слёг от ратных тягот
и скончался, приняв схиму, в Городце.
…Русские и после за Дербент полягут —
драгоценный камень в царственном венце!
 

Февраль – март 2016

Сказание о сарьмятах, известных нам как чалдоны

«…А всядемъ, братие, на свои бръзыя

комони, да позримъ синего Дону!»

«Слово о полку Игореве»

 
Окрестили «сарьмятами» их – за соседство
с племенами сарматов, освоивших Дон
и ушедших на запад, оставя в наследство
всё Подонье славянам до края времён.
 
 
Но теснила их Степь. На Оку. И за Камень.
Этим именем русичи звали Урал.
А в поход снарядясь, восклицали: «На комонь!»
И лошажьими гривами ветер играл!
 
 
Подзабытое Русью в тринадцатом веке,
слово «комонь» ещё в обиходе пока
у чалдонов, обживших сибирские реки, —
угадайте-ка сами, в какие века!
 

26–27 января 2018

Князь и писарь
(По мотивам старинной хроники)

 
«…Сего же лета бысть пожар».
Сгорело сорок сёл.
Но дал Господь просимый дар:
стеною дождь прошёл.
 
 
Из мест, нетронутых огнём,
в столицу ехал князь.
Придворный писарь был при нём
в возке, месившем грязь.
 
 
И оба слушали гонца:
– Народ посадский лют.
Без дозволения Дворца
на площадь вышел люд.
 
 
Кричали: «С нами князь расторг
отцовский договор —
и правый суд, и вольный торг
у нас украл, как вор!»
 
 
С трудом оружные мужи
скрутили крикунов,
предупреждая мятежи
с крушением основ…
 
 
– Cмутьяны! – вздрагивает князь. —
Набатов мало вам?
На площадь вышли не спросясь?
Дубьём по головам!
 
 
А княжий писарь (чином дьяк,
но званием холоп)
запоминает, что да как,
и морщит битый лоб.
 
 
«Прямые, свойские слова
близки простым сердцам.
Умён хозяин, голова…»
И вздрагивает сам.
 

2–9 сентября 2010

Родовая память

 
Если странник из края, что холодом скован,
направляется в край раскалённых песков,
по пути непременно заедет во Псков он.
Впрочем, имя покамест у града – Плесковъ.
 
 
И покамест починкой – отнюдь не ремонтом
называет народ поновление стен,
у которых завещано князем Довмонтом
не склонять ни пред кем, кроме Бога, колен.
 
 
Но крепчает Москва: среднерусские земли
под орлиные крылья уже собрала
и на Северо-Запад косится: приемли,
господарство Псковскóе, защиту орла!
 
 
Князь великий Василий, преемник Ивана,
на последнее вече призвал псковичей,
и, в посулах его не почуяв обмана,
те склонились пред ним – под угрозой мечей.
 
 
Ну а князь не сдержал уговора, ударив
по живому людей, не чинивших злодейств:
увезли на Москву, под пригляд государев,
триста самых влиятельных здешних семейств.
 
 
И отметил хронист: «Разлучения ради
бысть во Пскове и плач, и великая скорбь».
А взамен выселенцев осели во граде
княжьи слуги – надменные, с ними не спорь!
 
 
Нрав истории крут, и не надо истерик.
С толкованьями прошлого как ни чудесь,
над рекою Великою вписано в берег,
что Россия – читай! – начинается здесь.
 
 
Протираю очки полинялой бархоткой.
Различаю обозы в январской ночи…
Пять столетий прошло, но поныне с охоткой,
как на родину, едут во Псков москвичи.
 

29 августа 2018

Друкарь

 
Как несколько земель, чья слава – не химера,
оспаривали честь быть родиной Гомера,
так несколько Церквей, чьи прения старинны,
не сходятся насчёт конфессии Скорины.
 
 
Франциску Лукичу покоя нет в могиле:
католики его папистом объявили,
а волей лютеран философ именитый
в предшественники их зачислился – в гуситы.
 
 
Свои резоны есть у братьи православной:
сплочение славян сочтя заботой главной,
Писание друкарь издал не на латыни —
на языке Руси, что Белой звать поныне.
 

26 июня 2018

Послание

 
«О людях по богатству
судить вы не должны.
Какому быть тут братству,
где люди не равны,
где знатному пороки
прощают наперёд?»
 
 
Кто пишет эти строки?
Куда посланье шлёт?
 
 
Бумага и пергамент
правдивее легенд…
Не Томас Мор – в парламент,
не Робеспьер – в Конвент,
не Пушкин – в рудоносный
острожный край Сибирь.
 
 
Иван IV Грозный —
в Кириллов монастырь.
 

12–31 декабря 2008

Топонимика

 
В допетровской Руси города называли обычно по рекам,
на которых и ставили их как надёжный оплот от врагов.
Реформатор в народе не зря нечестивым прослыл человеком:
хоть шутейно, да славил чужих, греко-римских, античных, богов.
 
 
Но для стольного города Пётр покровителем выбрал святого,
в честь которого был окрещён и которого чтил он всегда.
С императора взяли пример продолжатели дела петрова —
в честь небесных патронов своих стали новые звать города.
 
 
Ну а если бы раньше на век расцвести топонимике царской —
при царе Михаиле, кого после Смуты призвали на трон,
как бы стал называться острог, что возник на земле красноярской?
Да и сам удивительный край – чьим бы именем был наречён?
 

20 октября 2018

О вреде канцеляризмов

 
До Петра и остзейской атаки
на устои соборной Руси
утвердили бояре и дьяки
всенародное право: «Проси!»
 
 
Коль придётся особенно тяжко
и невмочь помирать ни за грош,
бей челом, низкородный Ивашка,
в лучшем случае шишку набьёшь!
 
 
И досель за свою же работу,
где и рубль уподоблен грошу,
я пишу в заявленьях без счёту
заповедное слово «прошу».
 
 
И доселе казённые зданья,
чьи насельники в «слугах» у нас,
именуют свои предписанья
по-военному грозно: «Приказ».
 
 
Пострашнее стенного похабства,
что всего лишь изнанка реклам,
канцелярские формулы рабства,
с малолетства вестимые нам.
 
 
Я не знаю надёжного средства,
чтоб очистить родимый язык
от шаблонов поры военпредства,
от клише дооктябрьских владык.
 
 
Но живу я мечтой неизбывной:
всё, что вам излагаю сейчас,
не покажется блажью наивной
и заставит задуматься вас…
 

1992

Мемориал Крымской войны в Лондоне

 
На площади Ватерлоо, в квартале от Пикадилли,
девчушка из Подмосковья, заядлая англоманка,
спросила себя – на русском, естественно, языке:
«Погибшие англичане – зачем они приходили
с оружием в Крым российский? Какая же лихоманка
подвигла их биться насмерть от родины вдалеке?»
 
 
А в паре кварталов к югу от статуй «героев» Крыма
(«герои» пишу в кавычках, имея на то резоны),
в Вестминстере, близ Биг-Бена, стоит монумент иной.
Там кельтская королева на бой с легионом Рима
зовёт племена британцев – не ради своей короны,
но чтобы смести пришельцев с ладоней земли родной.
 
 
Святыни свои – у разных народов, держав, конфессий;
кто их осквернит, заслужит прозвание святотатца;
кто памятники оспорит, доспорится до войны.
Но трудно понять девчушкам из русских градов и весей,
как может мирская слава с бесславием сочетаться
в пределах одной и той же довольной собой страны.
 

13 апреля 2019