Текст книги "Давай не прощаться?"

Как чувствует себя всеми брошенный, покинутый человек? Наверное, как я! И дело не в депрессии. Не в дождливой погоде, с огромным серым «пластом» над головой, который изредка, но «разрывается» раскатами грома. А после и яркими бело-желтыми полосами света.

Во-первых, я не в депрессии. А во-вторых, это чушь из тупых и сопливых романов!

Никакого дождя нет, и не было! Да даже, если бы и был. Да какая, вообще, разница? Важно лишь то, что на душе д*рьмово. Вот и все!

Слева от меня проносится красная глянцевая машина. Весело гудя и «разрывая», своей музыкой, мои барабанные перепонки, нещадно давящие на мозг. Следом, еще одна белая глянцевая и еще одна черная матовая машины. Целый цветной караван, из пяти, а то и десяти машин, пролетает мимо меня, с кучей ярких шаров и блестящих атласных лент. С веселыми криками и визгами, из открытых окон, повисших в воздухе, высушенном раскаленным солнцем.

Свадьба!

Счастье, радость и… любовь?

Выпивка, не затыкающиеся дети, смеющиеся до хрипоты и… рождение потаенных мыслей, о само или просто убийстве?

Только я могу рассуждать о таком событии и с такими удручающими мыслями! Да и какая разница?! Никто ведь не услышит. Даже, если я мысленно расчленю кого-нибудь. Меня не привлекут к ответственности. Какой-либо! Не на деле же и теле. В этом, вся прелесть невербального общения. Аудиенция с самим собой! Почему бы и не поговорить с хорошим человеком? Просто, так получилось. Так вышло, что больше и не с кем!

И снова мы упираемся в стену, от которой я и начала танцевать, повествуя о «покинутом и брошенном человеке». Нет, у меня никто не умер и не умирает. И умирать не собирается! Ну, пока, во всяком случае. Хоть и жаль! Глядишь и легче жить бы стало. Не сразу, правда, но впоследствии! «Время лечит» и… В таком духе! Меньше народу, больше кислороду?

По крайней мере, я не вышагивала бы сейчас, под нещадно палящим солнцем, во всем черном. Начиная свободным топом, аля «порезанная и отрезанная, до живота, футболка». Продолжая черными джинсами. И заканчивая черной спортивной кофтой, с капюшоном, прячущим меня от солнечных лучей. Вместе с тем и притягивая их, еще больше, к себе. Но и не «выжигая», до рыжего, мои темно-каштановые короткие волосы, длиной до плеча. И не стаптывала бы, еще больше, порядком уже заношенные, черные кеды. А сидела бы дома и пила какао, «убиваясь» музыкой или фильмами. Сериалом! Мило! До одури, просто…

Подняв темно-карие глаза, на белую кирпичную пятиэтажку, я чуть прищурилась. И свела веки, с черными длинными ресницами, друг к другу. Сдвинув широкие черные брови, на высоком смуглом лбу, к переносице. Небольшой острый нос дернулся, как и уголки светло-бежевых губ, в какой-то своей радостной неприязни. «Дичайший микс» и странное «сочетания несочетаемого», как в «доброй грусти» и «злой радости»! А округлый подбородок подлетел под нижнюю губу, пряча «тупые» скулы под покрасневшими, от жары, щеками.

Грузно вздохнув, я направилась к его подъезду. Благо, черной железной двери, обитой темно-коричневыми досками, уже нет. И проникнуть внутрь не составляет труда. Хоть и странно! Пару дней назад, она была. Теперь же, даже черных металлических петель, нет. Двери, будто выдрали или выбили. Жуть! Все-таки, СМИ врут про застой в науке. Ребята мыслят шире! И вместо того, чтобы изобрести, наконец, лекарство от рака, штампуют «Халков». Иначе, никак нельзя объяснить эту хрень! Просто, трудно представить. Мне, как совершеннолетнему человеку, такого же или чуть старше, человека. Может и не в здравом уме и трезвой памяти. Но человека, который смог бы выбить эти железные створки! Прямо, блокбастер в экранизации: «Основано на реальных событиях! Ищите и смотрите на всех домах вашей страны!».

Преодолев пролеты серых бетонных лестниц бело-серого подъезда, перескакивая через одну, а там и две ступеньки. Я коснулась темно-коричневой железной ручки, черной железной входной двери, обтянутой темно-бордовой тканью.

Глубокий вдох, не менее глубокий выдох… И вот он, долгожданный скрип, а после и мощный порыв ветра. Кто-то здесь мечтает простудиться!

Прошмыгнув внутрь темной квартиры, я тихонько прикрыла дверь и поздоровалась с ее жильцами. Ответом – стала тишина. Что ж, значит я по адресу! Отведенное мне, время одиночества, начало свой отсчет.

Бросив не понадобившуюся связку серых металлических ключей. На таком же сером металлическом кольце. На светло-коричневую деревянную тумбу-обувницу. С кучей непонятных темных предметов. Вроде, горелых черных спичек и черных коробков от них. С сожженными белыми листами бумаги. Я поморщилась.

Добро пожаловать в наркопритон!

Надеюсь, не наткнусь на шприцы с какой-нибудь гадостью. Хотелось бы уйти отсюда чистой, если не во внешнем плане, то хотя бы во внутреннем. Даже, если я не хочу, и не собираюсь, рожать, нужно хотя бы постараться и воплотить свою мечту в жизнь – прожить до сорока лет. Без всякой такой штуки, в виде ВИЧ и СПИД.

Не размениваясь на такую вещь, как снятие верхней одежды и обуви, я сразу же направилась в комнату. Ноги еще помнили путь! По светло-бежевым закоулкам, от самой прихожей, по коричневому линолеуму и под белым плиточным потолком.

Как же давно я здесь не была! Будто, сто лет прошло, а все так же, как я помню. За исключением потрепанной, бежево-коричневой деревянной мебели и содранных обоев. Вместе с белой побелкой и штукатуркой. И разбитых окон, в белых, побитых и раскрошенных, деревянных рамах.

Понятно, почему сквозняк!

Бросая квартиру на попечение риелторам, нужно понимать, что за время отсутствия хозяев, она может превратиться в халупу. Или притон, для каких-нибудь бомжей, алкоголиков и прочей шушеры. Я не против этого! Пусть, живут и «убиваются». Каждый живет и умирает, как хочет и расплачивается за это сам! Мне же, до лампочки. Просто ужасно видеть, хоть и старое и уже отжившее, но родное жилье, в таком виде!

Были б лишние деньги, сделала б музей! «Музей воспоминаний»: звучит красиво.

Девятнадцать лет быть здесь, это вам не просто так. Эти стены видели и слышали столько, что и перечислять замаешься. А если верить рассказам мамы, что они переехали сюда, еще задолго до планов на меня, то и больше! Ну и пусть. Зато, мои пересеченные «совершеннолетние», прошли все здесь и я ни о чем не жалею. Более-менее радостные и счастливые, девятнадцать лет жизни.

Боже! Только в такие моменты понимаешь, насколько быстротечно время. Вроде бы, только вчера сидела в том правом, дальнем светло-зеленом углу. За большим, черным монитором компьютера, с черным металлическим системником, расположенным под светло-коричневым, деревянным столом. Стоящим, в свою очередь, на темно-зеленом ковре, с мелким ворсом. С белой мышкой на нем, белыми колонками и со встроенной полкой, под белую клавиатуру.

«Зарабатывала себе геморрой», как говорила мама и «портила зрение своей ерундой», как вторила ей бабушка. Точнее, «писаниной» и «Филькиной грамотой»!

Чуть правее от них, стоял темно-серый большой телевизор. На светло-коричневой, деревянной тумбе, с зеркальными дверями. А рядом, в ближнем правом углу, стояло мое бежево-коричневое, деревянное раскладное кресло, на котором я сидела за рефератами и курсовыми. Тут же был и чуланчик, прикрытый темно-зеленой шторой.

Любимое место для посиделок в одиночестве!

Напротив, был мамин, бежево-коричневый, деревянный раскладной диван. А слева от него, располагался светло-коричневый, деревянный шкаф-купе, с раздвижными дверями и зеркалом во весь рост.

Теперь, ничего из этого нет. Нет, остались: чулан со шторой и кресло с диваном. Но это уже не то. Не то ощущение наполненности и уюта! Просто, разбросанные предметы интерьера. Не больше! И ветер, что отдается эхом, в пустых и одиноких, молчаливых до ужаса, трех комнатах.

Сморгнув непрошенные, предательские слезы, я прошла внутрь. И не тратясь на поиски коврика или еще чего-нибудь, чтобы можно было бы подстелить и сесть. Я упала на серый бетонный пол и вздохнула. Горячий ветер взлохматил небрежные, высушенные без фена, волны-кудри и полетел в другую комнату. Перед глазами закружились бело-серые пылинки. Оседая на меня и, валявшиеся по всему полу, белые перья из подушек. И куски побелки со штукатуркой, осыпавшиеся с потолка и стен. В смеси, с кусками серых картонных плит утеплителя, поверх белого кирпича стен. И куски его самого! Словно, выковырянные специально.

Облокотившись на серую бетонную стену правой рукой. Я быстрым движением левой, изъяла из переднего левого кармана кофты, белую пачку сигарет и черную зажигалку. С такой жизнью не только закуришь! Три года вне дома, так мало и так много.

И надо было ей настоять на своем и разменять трехкомнатную квартиру на две однушки. Бред! Очередной бабский загон, обернувшийся глубоким рубцом на сердце семьи и нежеланием общаться, в принципе!

Затянувшись белой палочкой, со светло-коричневым наконечником, сжатым меж губ и зубов. Как можно глубже, чтобы яд обдал каждую клеточку легких. Я усмехнулась и выпустила сизый дым колечками, в воздух. Профи, мать вашу! Впервые, это звучит не как титул победителя, а как грязный штамп, на теле и душе. Жизни, в общем!

И что ей так не сиделось здесь? Дождалась бы моего полного созревания, отъезда из матчего дома, и все! Так, нет!

Затягиваюсь снова.

Ей нужно было в эту же секунду, как мысль только посетила ее, не по сорока годам развитый, мозг.

Выпускаю серый дым потоком.

Жаль, «развитый» в другом направлении!

Еще одна затяжка и столп дыма уносится с ветром, в сторону двери.

Принципиальная! Мама всегда билась за свое и не принимала отказа. Решила – сделает! И только встань на ее дороге, проедет катком и не заметит! В этом я так же преуспела.

Затягиваюсь, с хриплым и ироничным смешком.

Больше нет причин, способных адекватно объяснить ситуацию, в которой я оказалась. Можно ли назвать появление меня здесь, раз в неделю, принципом? Возможно! Ностальгия по-хорошему? Как вариант!

Очередная затяжка и светло-коричневый фильтр улетает, в сторону белой деревянной двери.

Проследив его полет, я наткнулась взглядом на носки старых, уже разваливающихся черных тапок, и сипло вскрикнула. Подорвавшись с места, я отряхнулась и откашлялась.

Только я могу курить на сквозняке, а после удивляться недееспособности связок. И их невозможности воспроизвести, хоть один стандартный звук!

Осмотрев молодую, для своих сорока с «хвостиком», девушку, стоящую напротив. В какой-то засаленной и жирной, темно-синей ночной шелковой рубашке, и таком же халате. Я слабо выдохнула и приподняла уголки губ. Скорее, ради приличия и этикета, чем радости от встречи.

Новая семья, в нашей квартире! И откуда у меня привычка все присваивать? Уже, не наша и давно. Но чертов осадок, до сих пор разъедает и отравляет своими мерзкими парами. Хуже сигарет!

– Привет! Эм, прости за беспокойство. Я, наверное, потерялась во времени. Мне уходить?

Да, теперь я вынуждена покупать время в этой квартире! Капец, просто! Доп*зделась!

Главное, чтобы кислород не начали продавать. Рассчитывая объем легких, отдельно на каждого и под каждого! Вот тогда, хохма будет… Не смешная! Улыбаться и махать, не в радости и счастье, а по протоколу, мы уже научились. Осталось немного!

Смерив меня пустым и отчужденным серо-зеленым взглядом, девушка направилась в кухню. Ее грязные светлые волосы, ниже плеча, разметались по ним. И казалось, прилипли! До того это было неопрятно и не уложено. Банально, не причесано! Хотя бы не фыркнула и не скривилась, хмуря светлые узкие брови, на высоком бледном лбу. И поджимая, и без того, узкие губы, вместе с угловатым подбородком. И подергивая кончиком длинного, с горбинкой, носа. А главное, выточенные скулы не «резали» ее и меня, подхватывая, по пути, и вереницу желваков.

Сама неприятная, а столько неприязни! Мр*зота! Мы им квартиру, а она даже привет сказать не в силах! Эгоистка!

Ох, и высказалась бы я! Да она же продуманка и с ребенком шестилетним живет! А в отношении детей, хоть и небольшой, но кодекс чести для меня существует. И как бы там ни было х*ево, я просто не могу материться рядом с ним и при нем.

Д*рьмо! А вот в мыслях, могу!

Живет она, не только с этим мальчиком, Максимом. Но и с мужем, Максимом! Втроем! И нет! Я не повторилась. Максим и Максим Максимович! И эта м… Маргарита! Три «М». Два демонических и одно ангельское. Повезло же мелкому! Да и та мать постаралась на славу, как видно.

Как я это узнала и поняла? Из маминого рассказа, за чашкой кофе.

Ну, как это обычно бывает? Она «вливает» мне в уши кучу всякой ереси. А я либо запоминаю, либо пропускаю мимо. Засорять мозг излишними проблемами, не связанными со мной, с ней или бабушкой с дядей, я не собираюсь! Хоть и получаю частенько за это, как «не желающая совершенствоваться и узнавать новое, не развивающая, от того и деградирующая, неблагодарная дочь». Это стандарт! Хотя, иногда ее фантазия уносит ее в дальние дали, и я узнаю, из ее уст, о себе очень много интересного и нового.

Подумаешь, мать! А что, мать не может др*нью назвать? Или овцой? Может, почему нет? А я не могу! Так и живем. Мы с ней вдвоем, как собака с кошкой. И бабушка с дядей вдвоем, в полной гармонии с миром и в согласии с собой.

Надеюсь, это стало тонким намеком и тонким ответом, на вопрос о том: почему я прихожу в старую квартиру и сижу в ней, в одиночестве. Порой, я, правда, хожу в «божью благость и обитель» из «адской преисподней Сатаны». Но порой, так хочется побыть с самой собой и наедине, что просто мочи нет! Именно поэтому, я досаждаю этой семье и прихожу сюда раз в неделю, на пару часов.

Зато, я узнала много нового о них! Например, что эта «культурная и приветливая барышня». Что, разве только, не плюнула мне в лицо, минутой ранее. Приходится мачехой тому мальчику, Максиму. Сыну мужчины Максима, что является ее мужем. Но его я, к сожалению, не застала ни разу. Потому, что прихожу, когда он работает.

А узнала я это, со слов того же «мальчика Максима». Парню удалось отпроситься пообщаться со мной, у своей «прелестнейшей маман», раз или два. А все, по той же причине! Просто, она очень «добрая и приветливая». И пинками выгоняла мальчишку на улицу. Для нее, я плохая, во всех смыслах, и не имею права портить ребенка.

Ну, да, я-то порчу! А она бьет его и выгоняет из дома, по «доброте душевной» и «тихой грусти». Скорее, «злости телесной» и «громкой радости»!

Ну, что вы?! Как же я, «курильщица, алкоголичка, наркоманка и подзаборная шл*ха», могу тягаться в остроумии, с «подвыпившей, находящейся в наркотическом и алкогольном опьянении, всегда, мадмуазелью»? Моветон!

С кухни послышались шебуршание и отборный мат.

Казалось бы, да? Она ругаться может! Да собственно, как и «убиваться».

После, треск какой-то стеклянной колбы и снова шебуршание. Затем, скрип со вздохом и тихий стон. Прямо, секунда в секунду. По ней часы сверять можно, когда «смертельный час пик»!

Да мне, даже рот в ее сторону открыть – грех на душу взять!

И как только ее муж не замечает, что она в нирване? А может и замечает, но не придает значения? Как «заботливый м*дак и убл*док»! А еще «внимательный долбо*… муж и отец»! В одном флаконе!

Как же я люблю людей! А они – меня, взаимно!

Но это, ведь так! Он оставляет своего ребенка на поруки наркоше, которая, в любой момент, может спутать свою руку с его. Или «засадить», «ширануть» его умышленно, чтобы не вредничал!

Боже! Если не нормальной жизни, то дай им хоть мозгов! Или покажи, как ими пользоваться, не знаю. Дай «инструкцию по использованию и эксплуатации, по применению инородного предмета, в их головах»!

А вообще, мне грех жаловаться! Она же меня «приютила», за триста пятьдесят рублей в час. Как родную дочь приняла! За такое, вполне, можно и закрыть глаза, на всю эту дребедень. В душе молясь о хорошей жизни для Максимки.

Кстати, о деньгах! Я конспиратор от бога. Илья научил, мой дядя! Мужчина, сорока четырех лет. С проседью темно-каштановых коротких волос, практически по всей их длине. С голубыми глазами и острыми скулами, бледного лица. Широкими светлыми бровями, на узком лбу и короткими, почти незаметными, ресницами. С «клювовидным» носом и большими пухлыми губами, над угловатым подбородком, с ямочкой.

А как идеально сложилось и совпало! По линии матери, вышло так, что женщины – люди. А по линии отца, которого трагически не стало не так давно, в пьяной перестрелке «градусом» и серебром, мужчины – демоны.

Мир, дружба, жвачка! Баланс и равновесие, гармония «вырожденного черного» и «прирожденного серого»!

Так вот, о «конспираторе»! Порой, бегая в магазин за продуктами, да и просто, за вином или пивом. Я экономила! Брала, что подешевле, а розницу – в карман. И так постепенно, понемногу, накапливала нужную сумму. Для спокойного времяпрепровождения вдали от дома, суеты и тупого вопроса: «что случилось?».

Выглянув на бело-оранжевую кухню. С облупленными бежевыми обоями и повсеместно отсутствующей белой плиткой. С прожженным и вытертым коричневым линолеумом. Я мысленно обматерила сие «совершенство», в грязной и порванной ночнушке, валяющееся под кайфом. И под белым деревянным столом. В окружении перевернутых белых, растрескавшихся и расшатанных, деревянных табуреток.

– Не надо, не смотри на нее! – донесся тихий и слегка «скрипучий» голос из-за спины.

Обернувшись, я увидела мальчонку, ростом чуть ниже моей талии. И это при условии, что я – неизменяемый «метр с кепкой» и «полторашка», под самое «горлышко»!

Так быстро взрослеет! Шесть лет практически, а уже смышленый и развитый, не по годам, парень. Дай бог, чтобы все шло так же, своим чередом. И хоть он, вышел бы из этого «ада», нормальным человеком. Нормальным ангелом!

С черными широкими бровками-домиком, небольшими губками-бантиком и полными щеками. С высоким бледным лбом, под коротко-стриженными темно-каштановыми волосами. С большими темно-карими глазами. В «огранке» черных длинных ресниц. И с самым милым, почти «лунным», совершенно круглым подбородком.

Одетый в незатейливую, темно-синюю пижаму. С длинными рукавами и штанами. В каких-то машинках и с роботами, на черных носках. Он выглядел, так по-детски непосредственно и по-взрослому опрятно. Что невольно появлялся вопрос, а сразу за ним и ответ: откуда у такой гадкой «осинки», такие приятные, на запах, «апельсинки».

М*дак-м*даком, а осеменитель, что надо! Если конечно, ребенок в него, а не еще в ту, недалекую мать. Недалеко-близкую, в сравнении с этой же!

– Она не любит, когда на нее так смотрят!

– Как? – усмехнулась я и присела на корточки, позволяя мальчику не запрокидывать голову и не смотреть на меня снизу-вверх.

Может, ему нормально и привычно. А мне – гадко и противно. Уж кто-кто, а я недостойна такой чести и от него. Не важно, ангел он или не ангел! Но сверху-вниз и на меня – не ко мне!

– С осуждением! – опустил голову Максим и сжал маленькие бледные ручки в кулачки.

– Но ведь она нас не видит, – нахмурилась я и обернулась на всякий случай, проверить свою же теорию. И тут же, удостоверилась в правильности ее.

– Нет, но… Ей не нравится это! Она ругается, когда видит, что так на нее смотрит папа или я.

– Только, «ругается»? – на задворках сознания закралась каверзная мысль.

– Не только, лучше не делай так! – проговорил глухо малыш и снова взглянул, своими большими карими глазами, на меня.

Руки непроизвольно сжались в кулаки.

Стоило только подумать, что эта мр*зь делает с ребенком, в состоянии эйфории, как я тут же подорвалась, чтобы хорошенько разукрасить эту барышню. Пусть, лежачих и не бьют. Но она заслужила, как исключение из правила, и сейчас подтвердит его!

Но, в последний момент, за левый рукав кофты, меня остановил Максим, дернув обратно.

– Все хорошо, Катрин! Не нужно.

Катрин! Не Катя и не Катерина. Катрин! Это звучит гордо! Люблю этого парня. Никаких тебе формальностей, официоза и фамильярностей! Просто и со вкусом! Апофеозно! Катрин и Максим, как Бонни и Клайд! Ух, и «забойный коллаб», вышел бы… Будь он постарше или я помладше. Таких бы дел наворотили!

– Если бы ты знал, как я хочу забрать тебя с собой. Забрать у этих… Не людей! – прошипела я, вновь сев перед ним на корточки, испепеляя взглядом тушу на полу, через правое плечо.

– Знаю, но… Ты не можешь! – отрицательно покачал головой мальчонка, растрепав свои короткие каштановые пряди.

– Через пару лет я бы смогла, – сжала я обе руки перед собой, в кулак. Тем самым, найдя устойчивую точку, равновесие и опору. – Когда бы встала на ноги и… Нашла бы себе мужа, а тебе отца. Нормального! Я бы все сделала.

– Это долго! – надул губки ребенок.

– В этом и проблема, – горько усмехнулась я и вытащила, из переднего левого кармана кофты, несколько денежных купюр.

– Держи, на сладости!

– Спасибо! – счастливо улыбнулся Максим и обнял меня, обеими руками за шею. Правым кулачком, сжимая пару прядок моих волос. А левым, деньги и касаясь пальцами моей кожи.

Ощутив резкий контраст температур, его холода и моего тепла, я ойкнула. Резко вздрогнула и немного отстранилась от него.

– Что-то не так? – поджал губы, в непонимании, Максим.

Вот, дура! Еще и ребенка обидела. Почему он такой холодный? Или я слишком горячая? Только заболеть мне и не хватало!

– Ты холодный… – выразила я одну из своих «больных» мыслей.

– Умылся холодной водой, – пожал плечами ребенок и взял меня своей левой рукой, за мою правую руку. – Пойдем, покажу кое-что!

Улыбнувшись, я кивнула ему и направилась следом за его худой, даже худощавой, фигуркой.

Под краткие стоны и хрипы с кухни, мы прикрыли белую деревянную дверь и опустились на пол.

– Закрой глаза и не открывай, пока не скажу!

– Хорошо.

Расслышав легкий топот ног за спиной, я тихонько хихикнула, но глаз не открыла. Он никогда не умел тихо прятаться. Я всегда знала, где его найти, еще до того, как начинала отсчет. Но играла честно! И пока не «перерою» всю квартиру, не шла к шкафу или той шторе с каморкой. Не подходила и к креслу-кровати. Максим всегда радовался, когда я долго не могла его отыскать, и гордился тем, что умеет хорошо прятаться. А я поддакивала!

Как жаль, что виделись мы нечасто, и я не могла полностью «окунуться» в этот мир. Его мир! «Вынырнув» из своей войны…

– Открывай!

Вздрогнув от резкого появления его, слева от себя, я приоткрыла глаза. И ошарашено отодвинулась назад, больно приложившись спиной о стену. Не успев, благо, откинуться к ней головой.

Это ведь, не то…? Не то, что я подумала?!

Просто белая, пластиковая бутылка газировки, с ярко-красной наклейкой. С черным мелким шрифтом на ней, почему-то предупреждающим, вместе с желтыми знаками, о воспламеняемости и горючести. И бело-коричневая, картонная коробка шоколадки. С «наждаком» по краям, с серебряным «напылением». Да, газировка и шоколадка, всего-то! Пожалуйста, боже…

– Что это, Максим? – вышло чересчур строго, но иначе я не могла.

– Тебе не нравится? – погрустнел малыш, опуская руки с… жидкостью для розжига и спичками!

– Не то, чтобы…

Мысли хаотично «мешались» в голове и, «сталкиваясь» между собой, «смешивались» в какой-то ужасный «микс». Похлеще воспламеняемости и горючести, той самой «жижи».

– Максим! Это ведь, не игрушка для… Тебя!

Сказать «ребенка» – язык не поворачивался! Он всегда обижался на это, считая себя взрослее своего возраста.

Какой же ты глупый! Какая я глупая! Нужно было трясти, с твоей мачехи, лишние часы с тобой, а я…? Боже!

– Знаю! – кивнул Максим и его глаза «загорелись» недобрым огненным блеском, стоило ему охватить взглядом всю комнату.

– Ты же не хочешь…?

Я проследила за ним и будто увидела все пространство, в адском ало-рыжем зареве. В языках пламени мелких костров, образующих одно большое пламя, огромное пожарище.

– Боже мой! Только не говори, что…!

Слова просто не хотели соединяться в нормальное и доступное, адекватное предложение. Какой-то бред! Это сон. Сон! Так не может быть. Просто, не может!

– Я хочу быть с тобой! – насупился ребенок. – Не с ними. Только так меня отдадут тебе, по правилам!

– Максим, не нужно. Не говори этого! И даже думать о таком не смей. Это плохая идея! – прокричала я и отобрала рывком, у него бутылку со спичками. – Так вот, на что ты тратил деньги? А я-то думала, на сладости и игрушки! Как тебе это продали, вообще? Что за безалаберность в этой чертовой стране, с одними имбицилами и идиотами?!

– Я друга попросил! Он, как ты. Помладше только, чуть-чуть, – просипел малыш и уткнулся взглядом в свои носки.

– Прости, конечно, но он тебе не друг! – чуть смягчилась я, стараясь не убирать строгости и стали из голоса. – Если покупает такое, мальчику шести лет. И при этом, еще «засоряет» мозг дурацкими затеями!

– Они не «дурацкие»! – прокричал малыш, оглушив меня на считанные секунды. – Ты уже не хочешь меня забирать? Не хочешь быть со мной?!

– Что за глупости? Хочу! Но… Не такими методами, Максим! – попыталась достучаться до мальчика я. Но он продолжал сверлить взглядом свои ноги. – Посмотри на меня, Максим. Посмотри, пожалуйста!

Оторвав, наконец, свой взгляд от ног, он взглянул мне в глаза. И хлюпнул носом, подавляя, как мог, его «течь». И слезинки, что уже готовы были «вырваться», из больших глазок малыша.

– Послушай меня, пожалуйста, сейчас внимательно! Я люблю тебя и искренне переживаю за тебя. Более того, я очень сильно желаю, и хочу не меньше твоего, забрать тебя из этого дурдома. Но законно и только по правилам! А это… – я приподняла предметы для поджога, – ужасная идея! И мы не будем следовать ей! Несмотря на все то, что с тобой происходит, твои родители не настолько плохие, чтобы поступать с ними так.

– Они неплохие… Они ужасные, Катрин! – вновь вскрикнул мальчик и топнул правой ногой, для убедительности.

Боже, дай ему сил не сойти с ума! Остаться адекватным и вменяемым. Такое не каждый перенесет, но… Но он должен справиться. Должен!

– Бывают и хуже, поверь.

– Да мне не нужны другие! Мне нужны свои, родные! Не такие, как… «Эти»! У тебя ведь хорошие!

– Не так, чтобы…

– «Хорошие»! – вновь перебил, и повторил себя же, Максим, уже утвердив.

Тем самым, заставив меня пожалеть о «семени раздора», что я же сама и «посеяла», в их отношениях с мачехой и отцом. Рассказав о «стабильной обстановке» в своей семье.

И кто меня за язык тянул?!

– Они не принимают ничего и не пьют, не курят! Любят своего ребенка так, как его нужно любить. А не… Не как меня!

– Если бы меня любили настолько, насколько ты себе представил, я бы перед тобой не сидела и не приходила сюда, – грустно усмехнулась я. – Послушай, мы родителей не выбираем. Они такие, какие есть. И с этим, просто нужно смириться. Знаю! – повысила я голос, стоило мальчонке открыть рот, чтобы меня перебить. – Знаю, что трудно. И порой, совершенно невыносимо. Но твой отец любит тебя. Он зарабатывает деньги, чтобы обеспечить тебя и твое будущее! Так вышло, что в выборе, между тобой и работой, он выбрал не тебя. Но это не значит, что он тебя не любит. Он просто заработался. У вас все наладится! Со временем, но наладится. У меня так же с мамой, но я ведь держусь! А ты вдвойне должен держаться. Да и втройне! Просто, живи дальше. Рано или поздно, она от вас «отвалится». И все будет по-другому. Все будет иначе и лучше. Как раньше и прежде, где были: ты и папа. Не нужно сгоряча сжигать все мосты. В прямом смысле! Ты ведь хороший мальчик и не должен так поступать, как бы они с тобой не обращались!

Закончив тираду, я взглянула на мальчика и подвинулась ближе к нему. Стирая тыльной стороной левой ладони, слезинки с его пухлых щек.

– Знаешь, что я себе говорю, когда совсем невмоготу что-то делать? Да вообще, жить?!

– Что? – хлюпнул носом Максим.

– «Живи назло и вопреки»! Чтобы они не думали, как тебя легко сломать. Чтобы не думали, что ты слабак и спасуешь, не начав играть. Ты должен доказать, что ты сильный и выдержишь все это. Ты справишься, даже если один. Тем более, если один и рядом никого! Ты один и в поле воин. Но и, опять же, ведь ты не один!

– Да, у меня есть ты! – широкая улыбка озарила его лицо. И на сердце сразу потеплело, отлегло и полегчало в душе.

– Вот, в таком случае, держись! Ради меня, – улыбнулась я и обняла Максима.

– Ты ведь никуда не уйдешь? Будешь рядом? – прошептал мальчик, сильнее сжимая меня в своих маленьких ручках.

Что ж ты согреться никак не можешь? Хотя, о чем это я? Окон-то нет!

– Буду! – кивнула я и отстранилась, протягивая левую ладошку. – Давай не прощаться?

– Давай не прощаться! – улыбнулся Максим.

Стоило мне отпустить его правую ручку и взглянуть на свои черные наручные часы, как я внутренне обматерила всех и вся. На чем только свет стоял и тьма лежала!

Девять часов вечера! А только ж было шесть! Меня мать убьет. Просто, убьет! Проедется катком и подорвет на нем, вместе с ним!

Быстро открыв поясную черную сумку, что была перекинута через левое плечо, под кофтой. Я отставила бутылку и спички, на некоторое время в сторону. И достала свой телефон, чтобы включить его и… Обомлеть. Двенадцать пропущенных! Все! Пишите письма мелким подчерком, со словом «пропало» и туша свет!

– Максим, я побегу. Мне мама никак дозвониться не может! – встала на ноги я и убрала телефон в правый карман джинс, чтоб уж точно услышать. А не услышать, так задергаться от вибрации.

– Ругаться будет? – закусил нижнюю губу мальчик.

– Сильно! – округлила я глаза, будто боясь до чертиков.

Что, собственно, так и было. Ждал меня разбор полетов и капитальный разнос! Но это – не главное. Главное то, что я вызвала улыбку у ребенка и отвлекла его от страшной темы. А остальное, как и правду, ему знать не обязательно.

– До завтра?

Я вновь присела перед ним, чтобы обнять, но он пресек мой порыв.

– Подожди! – встрепенулся мальчишка и убежал за ширму, за моей спиной.

Чтобы вскоре вернуться и окольцевав мою шею обеими руками, застегнуть небольшую, старую и покоцанную, серебряную бижутерию. В виде двух круглых половин, на небольшом и сломанном, серебряном замке. Две половинки были склеены прозрачным скотчем, у серебряной, чуть окислившейся и поржавевшей, тонкой серебряной цепочки.

– Это тебе! – хихикнул смущенно мальчуган и, еще раз обняв меня, убежал из комнаты.

Усмехнувшись, я покрутила в руках кулон, то ли сворованный у своей же матери, то ли сворованная ею, а после и им. Надо же на что-то покупать всю эту дрянь? Круговая порука воровства! А может и найденный на улице. Главное, чтобы не на мусорке! Хотя, куда уж мне, полусидящей на полу, всей в побелке и штукатурке, фыркать и размышлять о высоком и чистоплотном?!

Пообещав себе открыть его дома, я поправила сумку с кофтой и удалилась из квартиры. По пути, еще раз взглянув на тушу под столом. Девушка практически пришла в себя. Судя по неоднозначным и нелицеприятным звукам, вылетевшим мне вслед, когда я закрыла дверь с другой стороны, прихватив свои ключи с тумбы.