Текст книги "Сделано в Швеции"

Он представлял себе это каждый день в течение семи лет, всякий раз, когда сверлил взглядом толпу, но происходило все совершенно не так, как он воображал. Началось в груди, в самой середине, а затем захватило горло. И он не мог от этого избавиться, хотя и закричал.

– You open fucking door![5]5
  Открывай эту хренову дверь! (лом. англ.)


[Закрыть]

Тут он понял. Он не мог от этого избавиться, потому что кричал не он. Кричал другой. Рядом с ним. За окном. Еще одно лицо в маске, черная ткань закрывала подбородок, нос, щеки – до самых глаз. Но голос другой. Отчаянный. Не злее, не громче, но отчаяннее.

Кто-то умрет. Вот что он чувствовал в груди. Смерть.

Окно разлетелось вдребезги, а у него в голове билась одна-единственная мысль: до чего же резкий звук, когда в тебя стреляют почти в упор. Он получил две пули и, отброшенный назад, прижался спиной и затылком к креслу. Третья пуля ударила в подбородок и в гортань, четвертая угодила в приборную доску, а пятая – в пассажирскую дверь, меж тем как он инстинктивно передал на центральный пульт сигнал тревоги.

* * *

– You open door!

Всего трех секунд достаточно, чтобы отстрелять автоматный магазин на тридцать патронов. Пять выстрелов в окно бронированной машины заняли полсекунды, хотя Ясперу казалось, что гораздо больше.

– You open or you die![6]6
  Открывай или умрешь! (англ.)


[Закрыть]

Лео стоял на крыше автомобиля, целясь в инкассатора на водительском сиденье, а Яспер бил стволом автомата по частично разбитому бронестеклу. Пока второй инкассатор, лежавший на полу, не поднял руки над головой.

* * *

Самуэльсон смотрел на Линдена, на его затылок, на кровь – он никогда не задумывался, какой яркий красный цвет у свежей крови. Встал, держа руки над головой, открыл пассажирскую дверцу, впустил человека в маске, который был на крыше, а теперь стоял в машине, целясь ему в висок и на ломаном английском приказывая отпереть сейф. Он попытался объяснить. Но не мог подобрать слова. По-английски. Хотел объяснить, что дверь сейфа заперта и теперь открыть ее можно только кодом, переданным с центрального пульта. Искал слова, но не находил, а человек в маске слушал и ждал, спокойный, сдержанный, не то что второй с отчаянным голосом, стрелявший в окно. Решения принимал сдержанный, без сомнения, хотя дуло чуть сильнее прижалось к его виску.

* * *

Линден обмяк на водительском сиденье, кровь стекала по его шее.

Рука сдержанного обшаривала карманы брюк Самуэльсона, куртки, рубашки, искала и наконец нашла его ключи.

А отчаянный, приставив автомат к его груди, завопил:

– Start engine![7]7
  Заводи мотор! (англ.)


[Закрыть]

Дуло передвинулось ко рту. В рот.

– You start/ Or I shoot![8]8
  Заводи! Или я стреляю! (англ.)


[Закрыть]

Ствол между губами уперся в язык, когда он наклонился к кодовой панели, четыре знака, необходимые, чтобы включить зажигание.

– I kill! I kill I kill![9]9
  Убью! Убью убью! (англ.)


[Закрыть]

Рука Самуэльсона совершенно потеряла чувствительность, пальцы не слушались, когда он вводил код, поворачивал ключ и вновь включал зажигание.

* * *

Яспер медленно проехал вверх по крутой рампе, через тротуар к развороту и выезду с парковки. Никто не слышал пяти выстрелов, стены, окружающие рампу, погасили звук, а его отголоски смешались с шумом большого города.

В нескольких метрах от рампы жизнь шла своим чередом, будто ничего не случилось.

* * *

Если ехать с нормальной скоростью, если не привлекать к себе внимания, у них будет достаточно времени, чтобы обчистить сейф и скрыться.

– Open inner door[10]10
  Открой внутреннюю дверь (англ.).


[Закрыть], – сказал Лео, подняв цепочку с ключами и протягивая их инкассатору. Где-то здесь ключ от сейфового отсека, а там еще семь ключей от семи контейнеров с семью сумками наличных, в каждой по миллиону с лишним.

– Please, the door is locked. With code. Special code! Can only be opened from headquarter… please, please… [11]11
  Послушайте, дверь заперта. Кодом. Специальным кодом! Открыть можно только с центрального пульта… пожалуйста, пожалуйста… (англ.)


[Закрыть]

– You open. Or I shoot.

Он быстро глянул в окно. Снаружи суета стокгольмского предместья. Внутри один инкассатор лежал, погружаясь в собственный мир, а второй, окровавленный, еще говорил:

– Understand? Please! Only… only open at headquarter[12]12
  Понимаете? Ну пожалуйста! Открыть только с центрального пульта (англ^.


[Закрыть].

Осталось несколько минут, не больше.

Нюнесвеген, Эрбюледен, Шёндальсвеген. Жилые дома, футбольное поле, школа. И вершина крутого холма – если их преследуют, то лишь до этого места, не дальше.

* * *

Феликс медленно дышал.

Вдох. Выдох.

Последние двадцать четыре минуты он лежал в высокой мокрой траве на вершине холма, куда они в детстве взбирались и кубарем скатывались вниз, прямо у въезда в Шёндаль, неподалеку от того места, где когда-то стоял белый домик деда и бабушки.

Автомат подрагивал, вдох, выдох, с каждым вздохом он терял ритм и поневоле начинал сначала, вдох, выдох, одна рука на прикладе, указательный палец на спуске, другая – посередине ствола, один глаз устремлен в визир.

Внизу – шоссе Нюнесвеген. Кажется, совсем рядом, впору дотронуться, хотя на самом деле оно далеко, расплывчатая полоска слившегося воедино света фар, машины на одной из самых загруженных магистралей Стокгольма, спешат домой. Позади – Фарста, здания, сияющие неоном; именно в этом направлении он и целился, оттуда поедет Лео.

Вот он. Белый фургон.

Нет.

Это не он. Белый, конечно, большой, но не инкассаторский.

18:06. Две минуты опоздания. Две с половиной.

Автомат скользит в руках, вибрирует.

Три минуты. Три с половиной.

Вот. Вот!

Феликс углядел белую крышу – фургон уже на мосту, миновал крутой левый поворот, – в оптический прицел увидел на водительском сиденье лицо в черной маске, точно такой, как и у него, затем пространство за двумя сиденьями, Лео на корточках возле двух лежащих на полу людей, один из которых держит руки над головой.

Потом он увидел их. За инкассаторским автомобилем. Легковушка, на переднем сиденье двое.

Они будут преследовать нас либо на патрульной машине, либо на обычной легковушке, но непременно черной, “сааб 9–5” или “вольво V70”. Эта была черная. Он разглядел, подвинув ствол автомата. Но не мог различить, какой она марки. Смотри на правую сторону, там должно быть добавочное боковое зеркало, так ты узнаешь полицейских в штатском, и не жми слишком резко на спуск, полегче.

Он снова всмотрелся через прицел.

Феликс, слушай меня, я сам пристрелял это оружие, промазать ты не можешь, и никто не пострадает, по крайней мере, не должен пострадать. Пальнешь и остановишь их машину

Он не был уверен насчет добавочного зеркала заднего вида, не мог быть уверен.

И крепче стиснул ствол, дуло метило в капот черного автомобиля.

* * *

Лео посмотрел на инкассаторов, на Яспера за рулем, потом в окно, когда они миновали холм. С вершины до моста – свободный сектор обстрела. Особенно для АК-4 с оптическим прицелом, который он заказал специально, поскольку, используя такой прицел, любой попадет в цель с трехсот метров.

Если их преследуют, одного выстрела будет достаточно.

* * *

Феликс дрожал. Черная машина по-прежнему близко. Слишком близко.

Потом жди, не уходи и не опускай оружие, пока мы не проедем мимо и ты не удостоверишься, что погони нет.

На перекрестке белый инкассаторский фургон миновал путепровод и свернул влево. Легковушка по-прежнему следовала за ним, в тридцати метрах.

Вдох, выдох.

Он направил прицел на капот, поверх костяшек пальцев, палец на спуске…

Внезапно черная машина свернула направо, в противоположную сторону. Прибавила скорость и исчезла из виду.

Феликс уже не просто дрожал, его бил озноб, дыхание участилось.

Двое людей на переднем сиденье ехали домой и были на волосок от смерти, потому что очутились не на той дороге и не в то время.

Он встал из мокрой травы, спрятал оружие в сумку, сдвинул маску с лица, превратил в воротник. И побежал. Вниз по холму, через лес и коллективные сады. Упал, налетев в потемках на низкий заборчик, уронил сумку, вскочил и побежал дальше, к машине, запаркованной у подножия холма.

* * *

Они миновали холм. Феликс не выстрелил.

Погони нет.

Лео взглянул на запертую дверь. В сейфе было еще семь сумок с наличными – восемь, девять, а то и десять миллионов крон.

У них было всего несколько секунд. И не помешала бы еще одна.

Инкассатор успел ввести код, и стальная стена скользнула вниз, защищая сейф. Они рассчитывали открыть и обчистить сумки до прибытия к месту встречи. Теперь это невозможно. Но пока что есть немного времени отклониться от плана.

– Where… please, please… do you take us?[13]13
  Куда… прошу вас, прошу… куда вы нас везете? (англ.)


[Закрыть]

Можно расстрелять замок на месте встречи и открыть сейф, но тогда будет слишком много шума.

– What… please, I beg you… will you do with us?[14]14
  Что… пожалуйста, прошу вас… что вы с нами сделаете? (англ.)


[Закрыть]

Возможно, им удастся заставить кого-нибудь на

центральном пульте открыть сейф дистанционно, хотя это займет чересчур много времени.

– I have… please please please please… I have children[15]15
  У меня… пожалуйста, пожалуйста… у меня дети! (англ.)


[Закрыть].

Лежащий на полу раненый инкассатор потянулся рукой к внутреннему карману форменной куртки, и Лео резко ударил его прикладом по плечу.

– You stay put![16]16
  Не двигайся! (лом. англ.)


[Закрыть]

Рука замерла, но ненадолго, инкассатор все-таки сунул ее в карман, что-то вытащил.

– My children! Look! Pictures. Please. Please![17]17
  Мои дети! Смотри! Фотографии. Пожалуйста. Пожалуйста! (англ.)


[Закрыть]

Два фото в бумажнике.

– My oldest. Не is eleven. Look![18]18
  Мой старший. Ему одиннадцать. Посмотри! (англ.)


[Закрыть]

Мальчик на гравийной футбольной площадке. Худенький, бледный. Под мышкой мяч. Волосы потные, застенчиво улыбается, бело-голубые футбольные гетры сползли.

– And this… please please look… this is… he is seven. Seven![19]19
  А это… пожалуйста, пожалуйста, посмотрите… это… ему семь. Семь! (англ.)


[Закрыть]

Столовая или гостиная, видимо, праздник дня рождения; масса детей, все нарядные, сидят за столом, на белой скатерти – большой торт. Мальчик наклоняется задуть свечи, два передних зуба у него отсутствуют.

– My hoys, please, two sons, look, look, brothers… [20]20
  Мои мальчики, пожалуйста, два сына, посмотри, посмотри, братья… (англ.)


[Закрыть]

– Turn around[21]21
  Повернись (англ.).


[Закрыть].

Лео выхватил поблекшие фотографии, бросил на пол.

– Two boys, my boys… please!

– Turn around! On stomach! And stay![22]22
  Повернись! На живот! И лежи так! (англ.)


[Закрыть]

* * *

Винсент вел резиновую лодку по спокойной глади озера Древвикен. Еще один широкий разворот, рука на руле двухтактного мотора, слева он видел свет за опушкой леса – это Фарста, а темнота впереди – Шёндальский пляж. Он заглушил мотор, лодка по инерции скользила к мосткам. Выпрыгнув на сушу, он толкнул лодку в камыши. На последних километрах ему казалось, он опаздывает.

Только сейчас он понял, почему Лео выбрал это место. Бухточка защищенная, с купальней, давно закрытой на зиму, когда-то их мать работала там с детьми-инвалидами его возраста, одни передвигались в креслах на колесах, другие без.

Медленно покачиваясь, он стоял на длинных дощатых мостках. Поблизости были вторые мостки, короче и куда старше, и ему вспомнилось лето, когда Лео учил его плавать. Здесь, у Пристани, как они говорили. Лео обещал братишке особый значок (существовавший в единственном экземпляре), если он сумеет проплыть десять метров, разделяющие старые и новые мостки. Винсент колотил по воде руками и ногами и однажды вечером, когда остальные разошлись по домам, сумел одолеть всю дистанцию, ни разу не коснувшись ногой дна. Лео наградил его аплодисментами и вручил значок – большой, деревянный, с резной надписью.

Его покачивало вверх-вниз, одна доска прогибалась чуть слишком, новые мостки тоже старели. В эту самую доску он вцепился после самого последнего гребка, точно так же, как раньше хватался за руку Лео, чтобы не погрузиться в холод. Голос Лео все время был рядом, велел ему сосредоточиться на очередном гребке, не на том, что он видел и чувствовал, только на очередном гребке.

Им пора уже быть здесь. Жаль, что он не с ними. Неизвестность – вот что хуже всего.

Как плохо от него пахнет. Винсент чувствовал, как изо всех пор сочится запах, какого он никогда прежде не чуял, сильный, едкий, удушливый, – запах страха, не умещающегося внутри.

Он стал на коленки, наклонился к стеклянной глади ледяной воды, ополоснул лицо.

Автомат давил на спину, он поправил его. Лео дал ему оружие в коридоре, перед уходом, и, показывая, как снять с предохранителя и поставить на предохранитель, несколько раз повторил: если нет необходимости применить оружие, всегда держи его дулом вниз, – а потом крепко взял его за плечи: помни, Винсент, решаешь ты, а не оружие.

18:11.

Им пора быть на месте.

* * *

Феликс мчался вниз по холму, через лес и коллективные сады, к машине. По узкой гравийной дорожке, затем по асфальтовой, немного пошире, пока не очутился у путепровода. Сердце у него только-только успокоилось, дыхание выравнивалось – и тут он услышал сирены.

Увидел синий огонь проблескового маячка.

– Винсент, ты где?

– Тут, у мостков. Жду.

Сотовый, который предполагалось задействовать лишь в чрезвычайных обстоятельствах.

– Их еще нет, – тихо сказал Винсент.

Вот они, чрезвычайные обстоятельства.

– Черт… Черт!

– Феликс?

– Черт!

– Феликс, в чем…

– Только что мимо меня проехала гребаная полиция! Через несколько минут они будут там, где ты!

* * *

Винсент держал в руке сотовый с голосом Феликса. Страх нахлынул с еще большей силой, и запах тоже.

В этот миг он увидел и услышал.

Машина остановилась, лучи фар залили окна пляжных раздевалок.

И голоса. Громкие. Крикливые.

* * *

Лео посмотрел на часы.

18:12.

У контрольной точки погони не было. Все еще оставалось время, чтобы вскрыть запертую дверь, отделявшую их от еще девяти миллионов крон. Он собирался выйти из машины, когда Яспер выволок инкассатора. Оба на пределе.

– Open! Or I shoot!

– I… can’t. I can’t![23]23
  Я… не могу. Не могу! (англ.)


[Закрыть]

Яспер впихнул дуло автомата инкассатору в рот.

– I shoot!

Инкассатор рухнул на колени, из глаз у него катились слезы.

– Please! Please please please please!

Яспер выдернул дуло у него изо рта, снял оружие с предохранителя, прицелился. Черный ботинок утонул в траве, когда он наклонился и крепко прижал приклад к плечу. Палец на спуске, глаза недостижимы.

* * *

Винсент услышал выстрелы.

Не один. Не пять. Двадцать, а то и тридцать.

Он знал, что ему появляться нельзя. Грабителей должно быть только двое. Те, кого инкассаторы видели и о ком позднее сообщат.

Но Феликс позвонил. Полиция совсем близко. Выбора нет.

* * *

Правое плечо отозвалось приятной болью. Дыхание вырывалось из груди судорожными толчками. Яспер выпустил в запертую дверь весь магазин, а на ней ни царапины. Он достал из жилета новый.

Потом услыхал во мраке шаги, все ближе.

Обернулся в ту сторону, автомат на изготовку, готовый пальнуть.

* * *

Выхода нет – надо их предупредить. Винсент во весь дух мчался по мелкому песку, по траве, где они, бывало, стелили полотенца, мчался, пока не увидел очертания фургона, а рядом – Лео и Яспера.

* * *

Яспер направил оружие в сторону приближающихся шагов.

Там лицо. Он уверен. Проступает из темноты. Он выстрелил.

* * *

Лео тоже услышал шаги. Увидел, как Яспер целится в ту сторону, как жмет на спуск, и тут распознал что-то знакомое – манеру ставить ноги, движения торса. И просто понял.

Бросился вперед, обхватил рукой ствол Ясперова автомата, с силой рванул вверх.

* * *

– Феликс позвонил, сказал… – шептал тот, кого Лео узнал, кто сейчас не должен быть здесь, кто мог сию минуту умереть, шептал, прижимаясь губами к уху Лео: —…полиция уже едет – они миновали контрольную точку!

Лео крепче обнял младшего брата.

Ты должен был остаться у мостков.

– Уходи.

Я мог тебя потерять.

– И готовь лодку.

Лео взглянул на Яспера и на по-прежнему запертую стальную дверь. Винсент никогда бы не нарушил приказ, если б не чрезвычайные обстоятельства.

– Leave, now[24]24
  Уходим (англ.).


[Закрыть], – приказал Лео.

Они израсходовали свои девять минут от Фарсты до Древвикена. Он позволил еще четыре. Больше времени не осталось.

– Now[25]25
  Сейчас же (англ.).


[Закрыть].

Сквозь ветви деревьев Яспер увидел голубоватый свет, все ближе. Магазин почти полон, тридцать пять патронов. Лео придется подождать. Он не уйдет, встретится с этими гадами лицом к лицу.

– Now! – крикнул Лео.

Яспер побежал, но не к лодке, сначала к инкассаторам, по очереди.

– We know your names, sharmuta <sup>[26]26
  Мы знаем ваши имена, шармута (англ.).


[Закрыть]</sup>.

Он сорвал бейджики с их курток. Имена, служебные номера.

– If you ever talk…[27]27
  Если заговорите… (англ.)


[Закрыть]

* * *

Трехметровая резиновая лодка скользила сквозь камыши. Лео на носу, Яспер в середине, Винсент на корме, держа в одной руке стартер мотора.

Дернул стартер. Ничего. Дернул второй раз. Опять безрезультатно.

– Ну давай, черт побери!

Скользкие пальцы никак не могли как следует ухватить шнур, а когда все же ухватили, он дернул шнур еще несколько раз – и опять безрезультатно.

– Блин, Винсент, дроссель! – рявкнул Лео.

Винсент до отказа вытащил квадратную кнопку, затем резко дернул стартер.

И мотор заработал.

Лео взглянул на младшего брата. Он всегда был такой маленький, но только что сам принял решение, не подчинился приказу, оставил свой пост, чтобы предупредить их. На скалистом берегу за спиной виднелись голубые проблески света, прямо-таки красивые на фоне темноты, скоро они отступят вдаль, лодка выйдет на открытую воду и исчезнет во мраке.

5

Джон Бронкс прислонился головой к большому окну. Стекло приятно холодило лоб. Листва тощих, недавно высаженных в ряд деревьев во внутреннем дворе Полицейского управления успела из желтой стать красной, а теперь и вовсе побурела и сыпалась наземь.

Без десяти семь, вечер пятницы.

За окном не очень-то оживленно, да и здесь тоже.

Надо бы пойти домой.

Может, он и пойдет, попозже.

Джон прошел на кухоньку, расположенную посредине коридора, поставил на конфорку кастрюльку, а затем вылил кипяток в одну из больших фарфоровых кружек, купленных кем-то и оставленных здесь, приготовил “серебряный чаек”. Он всегда так делал. Лишь в нескольких офисах еще горел свет: у Карлстрёма, через четыре двери отсюда, и в конце коридора, у комиссара уголовной полиции, который собирался вскоре уйти на пенсию, слушал музыку шестидесятых и спал на коричневом вельветовом диване. Бронкс вовсе не хотел кончить таким манером, ночевать на работе, избегая черной дыры одиночества, которая неудержимо тебя затягивала; он находился здесь по совершенно другой причине. Ему прятаться незачем. Просто он любил уходить домой, когда чувствовал, что заслужил, когда давал себе увольнительную.

Горячая кружка в руке, вода не больно-то вкусная, но в горло льется мягко. Стол у Бронкса выглядел как у всех. Стопки дел, параллельные дознания. Иные коллеги тонули в них, а его охватывало как бы ощущение осени, когда дышится легче.

ДОЗНАВАТЕЛЬ ДЖОН БРОНКС (Д.Б.). Она лежала?

УЛА ЭРИКСОН (У. Э.). Да.

Д. Б. И тогда… вы ее ударили?

У. Э. Да.

Д. Б. Как?

У. Э. Я сидел на ней, на ее груди, верхом сидел. Ударил правой рукой. Снова.

Д. Б. Опять? Не первый раз?

У. Э. Она вечно прикидывается.

Д. Б. Прикидывается?

У. Э. Ну да, иной раз… вечно притворяется, будто потеряла сознание.

Каждый вечер, примерно в то время, когда полагалось бы ехать домой, они наседали упорнее – дознания, не позволявшие уйти, влиться в жизнь за окном.

ТУМАС СЁРЕНСЕН (Т. С.). Я отвел его к нему в комнату и спросил, все ли там как полагается.

ДОЗНАВАТЕЛЬ ДЖОН БРОНКС (Д. Б.). Как полагается?

Т. С. Лампа эта, черт ее дери, была включена. Целый день горела. Вот и пришлось поучить его.

Д. Б. Что вы имеете в виду?

Т. С. Книгу. Треснул его книгой по затылку. Должен же понимать, что это стоит денег! Ведь не первый раз уже.

Д. Б. В смысле вы не первый раз его ударили?

Т. С. Лампу он не выключал не первый раз.

Д. Б. Вашему сыну всего восемь лет.

(Молчание.)

Д. Б. Восемь.

(Молчание.)

Д. Б. Вы продолжали? Бить мальчика? Книгой… толстой книгой в твердом переплете?

Т. С. М-м-м…

Д. Б. А дальше?.. Взгляните на эти фото – по спине, по телу, по шее?

Т. С. Неужто непонятно, что он заслужил?

Вечер за вечером он просматривал протоколы, в большинстве вот такие. Но не из-за тех, кто наносил побои. И не из-за тех, кто их получал. Не ради них. Он никогда раньше не встречал и не знал этих людей. И не поэтому подолгу сидел в пустом управлении. Дело в самих побоях. Папка за папкой, документ за документом.

ЭРИК ЛИНДЕР (Э. Л.). Она не сделала того, что я ей велел.

ДОЗНАВАТЕЛЬ ДЖОН БРОНКС (Д. Б.). Уточните, что вы имеете в виду.

Э. Л. То и имею, что сказал.

Д. Б. И тогда… что вы сделали?

(Молчание.)

Д. Б. Посмотрите на снимок – по словам доктора, вы, во-первых, сломали продавщице челюсть.

(Молчание.)

Д. Б. А вот здесь – вы сломали ей скулу.

(Молчание.)

Д. Б. Это снимок ее грудной клетки, по которой вы нанесли несколько ударов.

(Молчание.)

Д. Б. Вам нечего сказать?

Э. Л. Послушайте…

Д. Б. Да?

Э. Л. Если б я хотел убить ее… то убил бы.

И все же. Хотя эти чужие люди и были ему безразличны. Всякий раз, когда он вел дознание по поводу насилия, его чутье и заинтересованность как бы обострялись – какая-то сила захватывала его и не отпускала. Пока преступник не оказывался в тюремной камере четырьмя этажами выше.

– Джон?

В дверь постучали. Кто-то стоял на пороге. Вошел.

– Ты еще здесь, Джон.

Карлстрём. Его начальник. Босс. В зимнем пальто, с несколькими битком набитыми бумажными сумками в руках.

– Ты знал, что в среднем за год только через меня одного проходит пять десятков дел о серьезном насилии, Карлстрём?

– Ты по-прежнему здесь, как всегда, каждый вечер.

Две страницы с фотографиями женского тела, Бронкс поднял их вверх.

– Вот, послушай: “Если б я хотел убить ее, то убил бы”.

– А в этот уик-энд, Джон? Тоже будешь торчать здесь?

Еще фотографии, из другой папки. Он и их поднял повыше.

– Или вот, Карлстрём: “Неужто непонятно, что он заслужил?”

– Если да, будь добр, отложи все это.

Новые фотографии, не особенно четкие, вероятно сделанные тем же криминалистом при том же больничном освещении.

– Погоди, это вот лучше всего: “Она вечно притворяется, будто потеряла сознание”.

Карлстрём взял документы и не глядя сложил стопкой на краю стола.

– Джон, ты слышал, что я сказал? – Он кивнул на стенные часы за спиной Джона Бронкса. – Час и семь минут назад в Фарсте напали на инкассаторский автомобиль. Похищено более миллиона крон. Грабители вооружены автоматами, стреляли. Автомобиль умыкнули на пляж в Шёндале, там тоже стреляли, когда двое грабителей в масках пытались вскрыть сейф. – Карлстрём взял пачку снимков, помахал ими. – Забудь об этом. Дела закрыты. Поезжай туда и займись ограблением. Прямо сейчас. – Он улыбнулся. – Вечер пятницы, Джон. И вся суббота. А может, и воскресенье тоже – если тебе повезет.

Карлстрём хотел было подхватить свои сумки и уйти, но передумал, достал живого, испещренного черными пятнышками омара с клешнями, перехваченными резинкой.

– Мой вечер, Джон. Домашние равиоли. Листик базилика на каждый кружок пасты. Поверх кладешь свежего омара, тертые трюфели, солишь, сбрызгиваешь оливковым маслом. Сворачиваешь каждый кружок полумесяцем, крепко сдавливаешь края, запечатываешь. Дети в восторге.

Джон улыбнулся боссу, который каждую пятницу под вечер ходил на эстермальмский рынок попробовать кусочек сырого антрекота, а после сидел в кафе, сокрушаясь, что цыплята на свободном выгуле, откормленные кукурузным зерном, попали под запрет ЕС.

Один человек с омарами, клешни у которых стянуты резинкой. И второй, которому предстоит разбираться с вооруженным нападением на инкассаторскую машину.

У тебя выходные, каких ты хотел. А у меня – каких хотел я.

* * *

Феликс не мерз, хоть и был голышом. По той же причине, по какой не выстрелил в черный автомобиль, прежде чем тот развернулся.

Все дело в спокойствии, его спокойствии.

Если бы Лео, на три года старше его, принявший главный удар на себя, – если бы Лео лежал вместо него на холме, он бы наверняка выстрелил, просто на всякий случай. А будь здесь Винсент, четырьмя годами моложе его, Винсент, которого все оберегали, которому позволяли быть ребенком, он пальнул бы из-за паники. А Яспер, которому ужасно хотелось быть четвертым братом, пальнул бы оттуда просто потому, что имел возможность.

Феликс обвел взглядом темный лес и темную воду.

Стоя босыми ногами на влажной скале, надел облегающий гидрокостюм, тонкий, с короткими рукавами и штанинами, чтобы уменьшить плавучесть, – скоро придется нырнуть.

С незажженным фонариком в руке он всматривался в поверхность озера, но видел лишь длинные волны с пенными барашками, плещущие на ветру.

Тихо. Даже чересчур тихо.

Может, ветер гасит шум резиновой лодки с мотором?

Он послал фонариком три зеленые вспышки.

Сигнал.

* * *

Сначала возникла плавная дуга бухты, затем выступ мыса и линии электропередачи, соединяющие берега, точно бельевые веревки над головой, затем отвесные скалы – и вон там, впереди.

Там.

Все еще далеко, за прибрежными деревьями, но Лео сумел разглядеть, зеленый свет, три вспышки.

– Винсент?

– А?

– Меняемся местами.

Лео заранее тренировался в навигации среди такой темноты. Напоследок они будут идти близко к берегу, маневрируя между невидимыми во мраке острыми камнями. Он сбросил скорость, повернул раз и другой.

– Черт, дело сделано! – воскликнул Яспер, обняв Винсента за плечи. – Никто еще так ловко не угонял инкассаторский броневик! Ты чего, Винсент? Плохо себя чувствуешь?

– Я? Ты же чуть меня не пристрелил.

– Тебе было велено остаться при лодке. Почем я знал, что ты прибежишь?

– Если б я вас не предупредил, если б я…

– Уймитесь. Оба, – сказал Лео. – А ты, Яспер, сними парик, спрячь его в сумку и умойся.

Лео еще немного замедлил ход. Винт медленно вращался в черной воде, когда он заложил широкий вираж вокруг скалы, а затем обогнул небольшой взгорок. Три вспышки. Зеленый сигнал стал ярче. Лео направил лодку прямо на него. Цель – скала с двумя тощими соснами. Там стоял Феликс, босой, в гидрокостюме.

Они на месте.

Все выпрыгнули на берег, с тремя автоматами и инкассаторским мешком, а Феликс извлек из высокой травы четыре одинаковые адидасовские сумки, где лежали джинсы, рубашки, куртки и хоккейные клюшки. Он надел ласты и маску, и все принялись заполнять резиновую лодку большими камнями, которые он подкатил к берегу, а затем обвязал каждый длинной веревкой и присоединил к мотору.

Лео, Винсент и Яспер вытолкнули лодку в холодную воду навстречу Феликсу, который поплыл рядом. На середине бухты он подтянулся на борт и большим ножом стал кромсать резину. Воздух с шипением рвался наружу, лодка начала тонуть.

Медленно уходила под воду.

Обзор у Феликса был невелик, ограничен расстоянием вытянутой руки, но он знал, что, согласно карте, глубина озера здесь десять метров, и проводил лодку на глубину трех-четырех метров, после чего поднялся на поверхность. Они столько раз плавали здесь в детстве, плавали, ныряли, высматривали несуществующие клады, даже не приближаясь к озерному дну из голубой глины – как по заказу, чтобы лодка увязла.

* * *

Прихватив рапорт об ограблении инкассаторской машины, Джон Бронкс поспешил в гараж полицейского управления, к своему автомобилю, затем проехал через мост Вестербру, остановился и съел сосиску в “Севен-илевен” – четыре сотни калорий, на поглощение которых ушло ровно столько же времени, как на зачитывание рецепта равиоли с омаром. Когда он миновал Сканстулль, народ направлялся навстречу пятничному вечеру – переход из одной жизни в другую, система коллективного вознаграждения.

Час семь минут назад он получил рапорт. Двадцать две минуты в машине. Конечно, двое грабителей в масках, угнавшие автомобиль с инкассаторами, уже далеко.

Бронкс прибавил скорость, но мысли по-прежнему были заняты делами на столе. Муж до смерти забил жену, а потом сидел, дожидаясь полиции, он не мог совладать с ужасом одиночества, и когда бил ее, одиночество только росло. Отец привел сына к врачу и заставил ребенка врать, что травмы, нанесенные книгой в твердом переплете, якобы получены из-за того, что скейтборд не захотел скатиться по перилам, как он надеялся. А третий молчал при виде фотографий избитой им продавщицы, ведь он свято верил, что держал себя под контролем и при желании мог остановиться в любую минуту. Бронкс допрашивал их всех на этой неделе. И все они признались.

Со скоростной автострады, где пятничный ажиотаж мало-помалу стихал, он свернул на шоссе поуже, ведущее в стокгольмское предместье Шёндаль, миновал многоэтажные жилые постройки, потом небольшие дома и выехал на безлюдный берег бухты. Вернее, на обычно безлюдный берег. Сейчас там стояли три полицейские машины, скорая и открытый инкассаторский автомобиль.

У тебя выходные, каких ты хотел. А у меня – каких хотел я.

Над головой урчал вертолет, поодаль лаяли собаки. С ними он встретится позже. Сперва белый бронированный автомобиль. Он прошел туда, увидел пять пулевых отверстий в боковом стекле и запекшуюся кровь на подбородке и на шее лежащего инкассатора, врачи скорой стояли рядом – телесные повреждения невелики, но психические раны не залечить никогда.

– Пока нельзя.

Молодая женщина в зеленой форме с красным именным бейджиком на груди сперва кивнула Бронксу, потом кивком показала на лежащего инкассатора, который невидящим взглядом смотрел по сторонам, его мозг отключился, чтобы не отказать совсем.

– Ладно. А когда?

– У него шок.

– Когда?

– Пока с ним говорить нельзя. Ясно?

Бронкс направился к второму инкассатору, который широкими кругами ходил вокруг бронированного автомобиля.

– Здравствуйте. Я Джон Бронкс, мне хотелось бы…

– Это все я. Я их впустил. – Шаги чуть быстрее, круг чуть шире. – Иначе они бы нас убили. Понимаете? Уже ведь стреляли в окно. И потом, стальная дверь, Линден успел ее запереть, а они, они требовали открыть… и снова стреляли…

– Стальная дверь?

– От сейфа. Где остальные деньги.

Бронкс заглянул в машину. На сиденьях и на полу кровь и стреляные гильзы. На приборной доске под тонким слоем стеклянных осколков – квитанция с надписью “Центральный пункт обмена валюты – 3001”.

– Они знали, что денег больше. И он начал стрелять. Отчаянный, он кричал на нас… хотел внутрь.

Инкассатор стоял у Бронкса за спиной, собирался продолжить свое хождение по кругу.

– Один из арабов.

– Арабов?

– Да. Ялла ялла. Шармута. Вроде того. Остальное по-английски. С акцентом.

Между водительским и пассажирским сиденьями лежал пластиковый мешок. Джон видел такие раньше, при других ограблениях.

– Сколько?

Инкассатор уже шагал прочь.

– Простите… сколько там осталось?

Голос тусклый, но отчетливый, спиной к Бронксу:

– Восемь мешков из восьми обменников. Около миллиона в каждом. Им достался один.

Инкассатор по фамилии Самуэльсон так и ходил вокруг машины. Бронкс проводил взглядом этого человека, который не знает, куда идет. И тут его окликнули медики из скорой:

– Все в порядке. Пять минут.

Бронкс вернулся к второму инкассатору, лежавшему на носилках, поздоровался с ним за руку. Рука у инкассатора была влажная, холодная, безвольная.

– Джон Бронкс. Стокгольмская полиция.

– Ян Линдён.

Линден попытался встать, но не устоял на ногах и потерял равновесие, Бронкс подхватил его, помог снова лечь.

– Как вы? Может, я…

– Грабитель… он… наклонился вперед.

– Вперед?

– Ну тот, который сунул эту хрень… мне в рот.

– Наклонился вперед – как?

– Он… перенес центр тяжести вниз, понимаете? Когда целился. В меня. – Инкассатор вытянул ноги, согнул в коленях, показал. – Вот так… он как бы держал оружие над собой. Согнув ноги. Солдатский ботинок прямо утонул в траве.

– Солдатский?