Текст книги "Сделано в Швеции"

23

Джон Бронкс стоял на последней доске мостков – еще шаг, и угодишь в озеро. Он думал о других мостках в далекие лета на островке озера Меларен – он почти слышал топот ног по доскам и голос матери, зовущей его обратно. Сэм на полшага впереди, под проливным дождем мчится из летнего домика к берегу, потом лежит на спине в солоноватой воде, глядя, как капли падают на лицо.

Он присел на корточки, ребром ладони разбил темную ноябрьскую гладь озера, куда более холодную, чем ему помнилось, должно быть чуть выше нуля. Через месяц-два здесь будет хрупкий лед.

– Джон? Ты там? – окликнула Санна.

За спиной послышались шаги по мосткам, доски зашатались.

– Да.

– И мы… что именно мы будем делать?

Она кивнула на простенькую алюминиевую лодку с мотором на десять лошадиных сил, зачаленную у мостков.

– Попробуем вычислить, куда они направились. Где высадились. За каким столом сейчас сидят, планируя следующее ограбление. В таком вот духе.

Опять это бесстрастное лицо. И голос по-прежнему механический.

– И чтобы все это вычислить, надо сидеть в утлой лодке под дождем посреди Древвикена? Ты ведь уже несколько раз это проделывал!

– Мне нужна твоя помощь, чтобы понять ход их мыслей.

Одной ногой он стоял на мостках, другой – в лодке, она тоже шагнула в лодку, с двумя непромокаемыми накидками в руках. Подала ему одну:

– Пригодится, ожидается ухудшение погоды.

Бронкс дважды дернул стартер, чтобы запустить винт. Оттолкнулся от мостков, дальше путь лежал через усталые камыши, которые знали, что лето миновало, и безропотно склонялись вперед, к открытой воде.

На коленях у него лежала разложенная пластиковая карта, лодка медленно шла мимо островков под названиями вроде Кроличий и Муравьиный, судя по почти неразборчивым надписям. Бронкс чуть придерживал румпель, держа курс мимо берегов, поросших елями и соснами, иногда над деревьями виднелись верхние этажи серых высоток, а не то черепичная крыша особняка, построенного в прибрежной полосе, когда это еще разрешалось. Потом Древвикен сузился, стал протокой, и по левому борту потянулся буйно заросший дикий берег – нетронутый, где располагался безмятежный природный заказник Флатен, с хвойным лиственным лесом и мелкими коллективными садами, а по правому борту – плотная жилая застройка, беспокойный муравейник дорог, маленьких домишек и бетонных зданий. Для лодки, плывущей в безопасной темноте, протока была достаточно узкой, чтобы причалить к любому берегу, несильно меняя курс.

– Какой берег выбрала бы ты?

Санна сначала посмотрела на карту, потом кивнула на берег с домами.

– Вот этот.

– Я тоже.

Джон направил суденышко ближе к берегу – убегающий преступник стал бы менять курс как можно чаще и где-то здесь выбрал бы место, чтобы исчезнуть.

– Я проверил, заявлений о краже лодок из этого района не поступало.

– А если лодка была их собственная? – Санна глянула на карту. – Тут… пять, восемь, одиннадцать… пятнадцать лодочных пристаней. Если у них есть своя лодка, они могли уплыть куда угодно.

– Эти парни не оставили бы лодку у причала… не такие они люди, они все за собой подчищают.

Подлетают любопытные чайки, на миг нарушают тишину истошными криками.

– Такие грабители всегда избавляются от транспорта, на котором бежали. И если это лодка, ее топят. Бухточки, заливы, мостки, купальни: каждый метр побережья – место высадки. Кто-то их ждал, с другой машиной.

– А может, и нет.

Джон улыбнулся. Они по-прежнему думали одинаково. По крайней мере, как полицейские.

– А может, и нет. Если не было нужды бежать дальше. Если это была последняя остановка. Если они живут где-то неподалеку.

Он кивнул на узкую полоску берега за раскидистым деревом, чьи ветви свисали в воду.

– Было часов семь-полвосьмого. Берег уже скрылся в темноте, и где бы они ни причалили, кто-то наверняка направлял их световым сигналом.

Два зайца метнулись по скалам, до смерти перепуганные приближающейся лодкой.

– Та-ак… и что же произошло, как ты думаешь? – спросил Бронкс.

– Как думаю?

– Нуда.

– Ты знаешь, Джон, я никогда домыслов не строю… я зануда, фиксирую только то, что могу твердо подкрепить данными криминологического исследования.

– Но что ты видишь? Что думаешь? Если б тебе пришлось… предположить?

– Это ты можешь предполагать. И даже должен, такая у тебя работа. А я не предполагаю. Я выявляю улики и факты, такая у меня работа.

– А если я хочу знать, что думает Санна, а не что выявил криминалист?

– Не люблю спекуляций, – сказала она, помолчав и тряхнув головой.

– Мы посреди озера, кроме меня, никто не услышит.

– Санна думает, что двое мужчин – поскольку нам известно лишь о двух преступниках, – совершившие нападение и ограбившие инкассаторский автомобиль, уже делали что-то подобное раньше и понесли наказание. Абсолютно все их действия говорят об этом: стрельба, жестокость, целеустремленность, готовность идти на риск.

Они дрейфовали к берегу, вокруг торчали камни, и Бронкс снова вывел лодку на открытую воду.

– И… Санна знает, о таких вещах всегда идут разговоры. За стенами. – Впервые она по-настоящему смотрела на него. Знала, что он знает, о чем она говорит. – Людям, сидящим под замком, делать в общем-то нечего. Верно, Джон?

Она принадлежала к числу тех немногих, с кем он был достаточно близок, чтобы рассказать.

– Тебе надо поговорить не со мной. И ты это знаешь. Тебе надо съездить туда, поговорить с ним.

– Нет.

– Почему нет?

– Это ничего не даст.

– И все-таки надо…

– Нет.

Они как раз миновали лесную тропинку, что вела вдоль берега Скугоса с его высотками, и контраст проступил со всей очевидностью – тишина, красота, хрупкость рядом с чем-то тревожным, уродливым, жестоким.

– Ты не изменился, Джон.

– Ты тоже.

Каждый день. Она жила в его голове, в груди, упорно жила там, как он ни старался от нее избавиться. Не мог он выбросить ее из мыслей. Десять лет. Встречались они лишь два года, прожили вместе год, но оба в ту пору были молоды, и год длился дольше.

– Я обрадовался. Когда оставил потрясенного инкассатора, прошел к мосткам и увидел тебя.

Он пытался завести новые отношения, особенно в первые годы после расставания, но она все время становилась преградой, и женщины, с которыми он встречался, замечали, что соперничают с кем-то, кого уже нет, но его тень упрямо не желает уйти.

– Ты правда не изменился, Джон. Черт побери… ты поэтому потащил меня под дождь, в эту паршивую лодку?

– Я думаю о тебе… каждый день.

– Я о тебе не думаю никогда.

Тогда ушел он. А она горевала. Но когда отгоревала – выбросила его из своей жизни.

– Это все, Джон?

Он молчал, снова мальчонка, понятия не имеющий, как люди разговаривают друг с другом, – куда делся детектив, понаторевший в общении и аналитических приемах.

– Может, станем опять полицейскими? Даже сделаем вид, что эту поездку на лодке ты предложил, чтобы продвинуться с расследованием?

Он вяло кивнул.

– В таком случае… – Она опять взяла в руки карту. – …мы знаем, что нет ни одного свидетеля, видевшего, как они отплыли. Кроме того, мы знаем, что, хотя были задействованы криминалисты, собаки, вертолеты и перекрыты дороги, ни малейших следов не найдено. Это место наверняка хорошо им знакомо – вот единственное преимущество, каким они точно располагали.

Протока расширилась, они вернулись на открытую воду. А через сорок пять минут снова причалили к мосткам. Бронкс смотрел мимо нее, впервые за всю поездку.

– Тебе надо вернуться туда, Джон, и продолжить поиски.

24

Аннели припарковала прокатную машину прямо у шлагбаума с большим висячим замком, неподалеку от шоссе. Прокатный “вольво 240”. Красный. Самый обычный в Швеции автомобиль.

Она упаковала все содержимое кухонных шкафов и прошлась по комнатам, между штабелями картонных коробок. Они переезжают, но не так, как она надеялась. Правда, он обещал. Один только год. И тайком от него она несколько раз съездила в престижный район Сальтшёбаден, прогулялась в одиночестве среди огромных домов с огромными садами, там столько же комнат, сколько у них картонных коробок, и она не сомневалась, что, как только они заживут вот так же, Себастиан предпочтет жить с нею. Аннели достала мобильник, набрала номер.

– Здравствуй, дорогой, что ты сегодня делал?

– Катался на велике.

– Под дождем?

– Дождь был несильный. Здесь, у нас.

Порой, когда нервничала, она звонила Себастиану, и это всегда ее успокаивало.

– А здесь поливает.

– Угу.

– Я в лесу… грибы собираю. И думаю о тебе, мой дорогой. Знаешь, в следующий раз, когда приедешь к нам, у тебя будет собственная комната.

– О’кей.

– И Лео повесит для тебя во дворе баскетбольную корзину.

– О’кей. Ну, мне пора идти.

– Но…

– Папа уже надел ботинки. Пока-пока.

– Обнимаю и целую, скоро… – Он уже отключился. Электронная тишина. Вот это хуже всего. – … увидимся.

Она была все так же одинока, а лес все так же мрачен, бесконечный деревянный гроб, пахнущий гнилыми плодами и землей.

Аннели застегнула плащ, заправила брюки в резиновые сапоги и зашагала по мху и мокрым листьям, с корзинкой для грибов в правой руке. Раньше она никогда не собирала грибы. Вон один, коричневый; наверно, боровик, подумала она, срывая его. А вот еще один, желтый, лисичка – этот она узнала.

Внезапно послышался лай.

Собака. А может, и две или три. Причем рядом. Она не одна.

Аннели сорвала еще несколько грибов, белых и почти черных, – дно корзинки надо покрыть, если она хочет выглядеть грибником, так не раз повторил Лео. Он инструктировал ее точно так же, как обычно инструктировал братьев, и ей очень нравилось внимательно слушать и делать, как он хотел.

Снова лай. На сей раз еще ближе. Большая собака, вероятно немецкая овчарка, причем не одна. Лаем предупреждают кого-то.

Сама того не заметив, она вышла к большой открытой площадке, посыпанной гравием. Лес поредел, воздуха и света прибавилось. Оружейный склад. Но там что-то двигалось. Среди деревьев и высоких кустов она заметила людей в зеленом, ветер донес голоса.

Значит, обнаружили.

Страх, который по ночам не давал Лео уснуть, вгонял в пот и в бессонницу, когда он думал, что она спит. Вот оно и случилось.

Аннели поспешила отойти подальше в ту сторону, откуда только что пришла, надо сообщить ему, он должен знать. Тут она остановилась, так же внезапно, – ведь ей ничего не известно. Она знала, там кто-то есть, несколько человек с собаками, и все. Задание пока не выполнено.

Она повернулась и снова медленно пошла к складу.

Собаки скалили острые зубы, лаяли, пускали слюни. Ей вспомнилось, как на нее, пятилетнюю, прыгнул боксер и укусил в левую щеку, а хозяин заявил, что собака просто играла. С тех пор, завидев большую собаку, она переходила на другую сторону улицы. Ведь собаки сразу чуяли, как она их боится.

И вот сейчас она их увидит.

Деревья с каждым шагом редеют… две собаки, а может, три. И пять… шесть… семь человек в зеленом. Если она пойдет дальше, ступит на гравий, собаки почуют ее страх. Но выбора нет. Если они обнаружили дыру, подкоп, пустой арсенал, Лео должен узнать.

Укрывшись за пушистой елью на краю гравийной площадки, она отчетливо видела бетонную постройку.

Дверь-то закрыта.

По-прежнему закрыта!

Она уже хотела уйти, осторожно, как и пришла, но тут ноги заскользили. Медленно. По грязной кромке в канаву, отделявшую мох от гравия, лес от военного объекта. Пронзительный визгливый звук – резиновые подошвы проехали по камешкам.

Собаки рвались с поводков.

Услыхали ее.

Аннели выбралась из канавы, почти выбралась, но опять поскользнулась.

– Вам помочь?

Их было не семеро, а восьмеро, все в зеленой форме. Собаки – немецкие овчарки, она правильно догадалась, и все глаз с нее не спускают.

– Вы… держите их на коротком поводке?

– Здесь военная территория.

– Я немного боюсь собак, я…

Высокий военный с закрученными седыми усами, по-видимому главный, повернулся к передней собаке, которая сверлила ее маленькими колючими глазками.

– Ко мне, Калибр. Сидеть. – На коричневом кожаном ремне, переброшенном через плечо, у него был автомат, но выглядел этот человек вполне дружелюбно. – Думаю, вы можете… с ним поздороваться.

Аннели, ты должна подойти к арсеналу.

– Поднесите руку к его носу. Дайте ему понюхать.

Я должна знать, не просела ли яма.

– Вот видите, вы спокойны, и он тоже спокоен.

Военный улыбнулся, впервые. Аннели взглянула на его каску. “ВП”. Военная полиция. Потом на собаку рядом с его черными ботинками. И подумала, различает ли овчарка разные виды страха – бессознательный инстинктивный страх и ее теперешний страх, вполне осознанный.

– Я… ничего, если я срежу угол? Пройду через площадку?

– Вообще-то не положено. Это ведь военная территория.

– A-а. Ну да, конечно.

– Мы – военная полиция. Проводим здесь учения. Поэтому прошу вас уйти.

– Я не знала…

– Там есть табличка “Вход воспрещен”.

– Я… я не заметила. Шла через лес, припарковала машину…

– А что вы здесь делаете?

– Я…

Он заметил. Все восьмеро заметили, что она растерялась.

Корзинка стояла на земле, она подняла ее, показала ему.

– Грибы.

– Не много набрали.

– Ну, я…

– А вот этот… вороночник. Редкий гриб. Где вы его нашли?

Она рассмеялась, нервно, неестественно, но надеялась, что смех звучит хотя бы чуточку облегченно.

– Говорят, нельзя рассказывать про грибные места. Верно? А сейчас грибов мало, из-за дождей.

– Здесь вам задерживаться нельзя.

Она улыбнулась, легонько склонила голову набок.

– Можно я пройду через площадку? А? Тогда я быстрее уберусь отсюда.

Он взглянул на нее. Она по-прежнему улыбалась, именно такой улыбкой, которая, как ей казалось, должна подействовать.

– Ладно. Идите.

Они наблюдали за ней, когда она обернулась, приостановившись возле бетонной постройки.

– А что это? Что за домик? Для собак?

Она шагнула ближе, словно хотела рассмотреть.

– Нет.

– Нет? Тогда, наверно…

– Военный склад.

До двери несколько метров. Здесь. Во всяком случае, Аннели так думала. Она стояла на том месте, где не так давно была дыра. Могла почти дотронуться до серых стен, за которыми теперь пустота; “скорлупа”, так сказал Лео, пустая бетонная скорлупа.

– Военный склад?

Правой ногой она посильнее нажала на гравий.

– На случай войны. Если понадобится оснастить подразделение.

Грунт не рыхлый, не мягкий. Подкоп, который они прорыли и снова засыпали, не виден и не чувствуется.

Аннели пошла дальше. Они наблюдали за ней. Колючие, острые глаза за спиной.

Задание выполнено. Несмотря на слюнявые собачьи пасти, несмотря на боль в груди и пот, градом текущий по спине под плащом.

– Постойте!

Она была так близко. И теперь этот голос догнал ее, громче прежнего.

– Постойте!

Она помедлила. Остановилась. Закрыла глаза.

Да?

– Вы сказали, что собираете грибы, да?

– Да. Вернее, ищу.

Повернуть голову. Взглянуть в его серьезное лицо.

Он знает.

– Вы… вы уверены, что они не ядовитые?

Они знают.

– Ядовитые?

Они все время знали.

– Тот, желто-коричневый, кожистый, посередине. Может, лучше его выбросить?

– Э-э… вы имеете в виду…

– С желтой ножкой. Вдруг это поганка. Многие путают их с лисичками. – Он улыбнулся. – Будьте осторожны.

Он улыбнулся, по-настоящему. Не приказал ей вернуться. Не спросил ни о дыре, ни об ограбленном складе.

Чуть помедлив, она кивнула, помахала рукой и все время, пока шла через площадку, хотела обернуться и увидеть, как они отдаляются, но не обернулась.

По лесу она бежала со всех ног, перепрыгивая через корни и камни, села в машину и помчалась в сторону Тумбы куда быстрее, чем от себя ожидала.

25

Аннели громко рассмеялась. Как здорово! Ее так долго мучил страх неизвестности, ведь она не знала, что будет с любимым мужчиной, а унять такой страх можно, только непосредственно участвуя во всем. И она теперь участвовала. Ей было дано поручение, которое никто другой выполнить не мог, и она справилась как нельзя лучше.

У входа в их новое жилище стоял фургон, задняя дверь открыта, внутри пусто. Все коробки уже занесли в дом. Она надеялась, что Феликс, Винсент и Яспер, как всегда, еще здесь и услышат все, что она расскажет Лео.

Нажимая ручку незапертой входной двери, она увидела, как он выходит из огромного гаража, и чуть не бегом устремилась навстречу.

– Лео, я вернулась!

Хорошо бы, они услышали. Феликс, Винсент, Яспер. Услышали ее.

– Отныне я ваша королева-разбойница! – Она обняла его, поцеловала в щеку и в губы. И шепотом добавила: – Там были люди.

– Люди?

– Военная полиция. Восемь человек. С собаками. Учения проводили. А я действовала в точности, как ты велел.

Он изменился в лице.

– Что ты… сделала?

– Подошла и проверила гравий у двери. Попробовала ногой. Они ничего не заподозрили!

Лео не просто изменился в лице, с ним произошла внутренняя перемена, так бывало, когда он уходил в себя, погружался в размышления, к которым она доступа не имела.

– Ты что же, стояла в метре от арсенала и топала ногой, прямо на глазах у восьмерых военных полицейских с дрессированными собаками?

– Да, и они…

Лео посмотрел на соседний дом, на шоссе, где на одной из полос застрял автомобиль и за ним уже скопилась пробка.

– Идем в дом.

Он ухватил ее за локоть, не грубо, но крепче обычного, достаточно крепко, чтобы она пошла с ним, и закрыл дверь. В коридоре было темновато. С потолка свисала на проводе единственная голая лампочка, раскачивалась из стороны в сторону, потому что Лео задел ее.

– Военная полиция. Обученная замечать то, чего другие не замечают. А ты стоишь перед ними и… скребешь ногой, как кошка, закапывающая дерьмо!

Неприятный, яркий свет.

– Лео, я же только…

– Они знают твое имя? Ты назвала им свое имя?

– Нет, я…

– Они видели машину?

– Я…

– Если видели, то сумеют отыскать!

Обыкновенно он старался обуздывать злость,

не терять самообладания, держать себя под контролем. Таким она видела его только в столкновении с другими мужчинами, когда ему бросали вызов. Ей даже нравилось, она чувствовала себя защищенной. Но до сих пор его злость никогда не оборачивалась ни против нее, ни против братьев, ни вообще против близких.

– Говорю же, они ничего не заподозрили.

– Ничего?

– Клянусь, Лео.

– Если они обнаружат, что арсенал совершенно пуст, и выследят тебя, то будут допрашивать. Это ты понимаешь, а? Какая-нибудь жирная полицейская сволочь, сидя перед тобой, будет поворачивать каждое твое слово против тебя же, будет сыпать вопросами, пока не вытянет то, что ему нужно. С этим ты справишься? Справишься… моя королева-разбойница?

– Какая муха тебя укусила? Прекрати!

– Если сейчас не справишься со мной, то с допросом и подавно.

– Я никогда тебя не выдам, – сказала она, взяв его за руку. – Лео, посмотри на меня… ты же знаешь, верно? Я никогда тебя не предам.

– Ты вообще не попадешь на допрос, если правильно будешь себя вести.

Лео передвинул два ящика и кофеварку, освободил узкий проход на кухню, к морозилке. Открыл верхний ящик, достал контейнер со льдом.

– Теперь у тебя двойная жизнь, Аннели. Внешняя и внутренняя. Полтора месяца назад я владел строительной фирмой. Феликс, Винсент и Яспер работали на меня. А ты, женщина, которую я люблю, была моей невестой, подругой.

Из одной коробки на плите он достал ведерко для льда, а из соседней – полотенце.

– Потом мы украли оружие.

Он стукнул по контейнеру, высыпал ледяные кубики в ведерко.

– Потом ограбили инкассаторский автомобиль.

Он открыл холодильник, вытащил с верхней полки единственное, что там было, – бутылку.

– Мы в розыске, Аннели. Все изменилось, понимаешь? Полиция ищет нас.

Он обернул красивую бутылку белым махровым полотенцем, опустил в ведерко.

– Никогда не оставляй следов. Исключи всякий риск быть замеченной. Они ничего не знают, и ничего на нас у них нет. Я сам выбираю и буду выбирать, какие именно следы нужно оставить. Нас пятеро преступников, не имеющих судимостей и работающих сообща, – такого они еще не встречали. Закоренелые преступники, совершающие серьезные преступления, но отсутствующие в полицейских базах данных. Мы для них самый страшный кошмар – нас не существует!

Он опять схватил ее за локоть, но куда мягче, привлек к себе.

– Две жизни, Аннели. Одна напоказ, для наших соседей, и вторая, настоящая, – грабители банков, о которых будут писать газеты.

В одном из пустых кухонных шкафов стояли два бокала для шампанского, совершенно новые. Лео поставил их рядом на мойку, откупорил бутылку. Хлопок, как в кино, и пена через край, когда он наполнил хрупкие бокалы.

– За наш новый дом, Аннели.

Он отослал братьев домой, потому что знает, я не хочу, чтобы они были здесь.

И припас в морозилке дорогущую бутылку “Дом Периньон“ потому что думает, я нахожу это романтичным.

– Твое здоровье! – сказал Лео.

Аннели подняла бокал, посмотрела на него, отпила. Теперь она понимала, что ее мучило все время, – страх быть в стороне. Участие – вот что она вынесла из леса, а он только что у нее отобрал. И оно не вернется, сколько бы она ни улыбалась.