Текст книги "Уже пропели петухи"

Мольке подошел к столу, наполнил рюмки коньяком.

– А не рискованно это? И не рано ли? – Показав на одну из рюмок, он добавил: – Приглашаю вас, Таубе, выпейте со мной.

– Ультиматум господина полковника истекает завтра в полночь. Теперь нам с вами уже приходится рисковать, господин майор. – Он поднял свою рюмку. – Конечно, эту операцию с паролем надо хорошо подготовить. Обеспечить на всякий случай путь к отступлению.

Их разговор прервал вошедший в этот момент в комнату дежурный из дешифровочной. Таубе, как и полагается денщику, взял со стола пустые рюмки и бутылку и, вытянувшись перед Мольке по струнке, сделал вид, что ждет распоряжений.

– Господин майор! Радиограмма из Москвы, – доложил дежурный, протянув майору запечатанный конверт, затем дал ему расписаться в журнале и безмолвно удалился.

Мольке, нервничая, разорвал конверт. Таубе с каменно-недвижным лицом наблюдал.

– Мы выиграли, Таубе, – весело сказал майор и показал ему радиограмму. – 4/5 установил имя напарника Ференца Дербиро. И не посчитайте меня хвастуном, но в связи с этим у меня уже родилась гениальнейшая идея. Вызовите ко мне капитана Шимонфи.

2

Габор Деак сладко зевнул и нежно дотронулся до плеча Аниты.

– Барышня, подъем!

Он спрыгнул с кровати, поднял гардину. В комнату заструился матовый туманный свет.

Деак был высок, мускулист, худощав. Поправив ладонью коротко подстриженные темно-русые волосы и достав из кармана брюк сигарету, он закурил, сел на край кровати и принялся надевать ботинки. Чуть приподняв угол одеяла, поцеловал Аниту в шею.

– Пора вставать, барышня.

Деак пошел в ванную. Беззаботно насвистывая какую-то мелодию, умылся, подумал о том, что надо бы и побриться, а то после не останется времени: ведь ему еще нужно успеть переговорить с Анитой. Нет, Анита не случайное, мимолетное знакомство. Наверное, она и есть та единственная, которую он мог представить себе спутницей на всю жизнь. Женой.

Габор Деак вернулся на родину из Женевы в марте 1944-го нелегально, со шведским паспортом в кармане. Вскоре же после своего возвращения он познакомился с Анитой – студенткой четвертого курса медицинского факультета. Она знала о нем только то, что он историк, много лет трудившийся в Швейцарии. До сих пор он воздерживался открыть ей, что находился в нейтральной Швейцарии как разведчик, на службе венгерской королевской армии, точнее, во втором главном управлении генерального штаба. Это, пожалуй, отпугнуло бы девушку, настроенную слишком антигермански, кроме того, Габор Деак нюхом чуял, что отец Аниты, инженер Варкуш, в какой-то форме помогает движению Сопротивления, однако разговора об этом не затевал ни с ним, ни с Анитой. И вдруг несколько дней назад тот исчез. Анита, правда, сказала, что отец, работавший в текстильной промышленности, по делам уехал в Трансильванию.

Поначалу из Коложвара от отца пришло несколько писем. Анита забеспокоилась, да это было и понятно: 11 октября Коложвар заняли русские, и по всему выходило, что инженер остался по ту сторону линии…

Деак услышал, как Анита встала, и прокричал ей из ванны:

– Дашь мне чего-нибудь поесть?

– Имеется хлеб, масло, чай.

– Подходит, – откликнулся Габор и вошел в комнату.

– Тебе, правда, обязательно нужно на службу?

– Не хочу, чтобы во мне обманулись, – ответил Деак, – как сам не люблю обманываться в людях. Если в ком-то ошибаюсь, потом очень жалею самого себя. – Он поцеловал ее волосы. – В тебе я не обманусь, не правда ли?

– Не хочешь, чтобы тебе было жалко самого себя? – задиристо ответила она, заглядывая ему в глаза. На губах ее мелькнула улыбка, но взгляд был грустный.

Уверенность вдруг покинула его. Он в упор посмотрел на Аниту.

– Ты думаешь, я обманусь в тебе?

Анита как-то странно улыбнулась.

– Отвечай. – Он приблизился к ней вплотную, приподнял округлый подбородок девушки.

Анита потупилась, черные ресницы ее дрогнули:

– Знай, что я и тогда все равно буду очень тебя любить.

Деак заметил в ее взгляде неожиданно мелькнувший страх.

– Не понимаю. – Он действительно не понял ее весьма странного ответа.

Анита тоже поняла, что должна объяснить свой загадочный ответ, и сбивчиво добавила:

– Война, Табор. Постоянные бомбежки. Исчезают люди. Кругом насилие и страх. А я ведь тоже человек. И у меня не только сила воли, но и инстинкты. Я не знаю и не могу знать, совладаю ли я в какой-то момент со своими инстинктами. Разве ты всегда уверен, что сможешь?

– Не всегда.

– Тогда почему ты ждешь от меня каких-то громких слов. Я люблю тебя, принадлежу тебе. Разве этого мало? – Она поцеловала его в щеку и как-то странно улыбнулась, а потом добавила: – Я пойду все же приготовлю завтрак.

Деак остался один. Ему пришла в голову встреча с Орехом.

Орех – невысокого роста мужчина с седеющими висками. Он, как подметил с самого начала Габор, был чем-то явно обеспокоен. Встретились они на набережной Уйпеште. Орех перешел прямо к делу.

– У меня два вопроса, в связи с которыми мы сегодня и встретились. Во-первых – о твоей невесте.

– Об Аните?

– Что-то неладное с ней происходит, – чуточку резко сказал Орех. – Есть один сигнал.

– Хотелось бы знать, кто сигнализирует.

– Это неважно, да и не твоя компетенция. – Орех на мгновение остановился, поправил на шее потертый шерстяной шарф, пристально посмотрел на Деака и зашагал дальше. – Я дал Тарноки одно задание в связи с этим сигналом. О результатах он тебе расскажет. А ты с Анитой подожди его прихода.

– Но что с Анитой? – Деак схватил Ореха за рукав. – Как-никак она моя невеста.

Орех не отвел руку. Он сделал несколько глубоких затяжек, глядя куда-то вдаль.

– Мой связник сверху сказал, что твоей невесте пришло письмо. От ее отца…

– Ну и что ж тут такого? Кстати, я читал это письмо. Ничего подозрительного в нем не нашел.

– Прочитай еще раз. Повнимательнее.

Дождь посыпал гуще, усилился ветер, он принес отдаленный гром артиллерийской канонады. Некоторое время они шли молча. Уже миновали дома, стоявшие на краю парка, и только тут Орех снова заговорил:

– Нам надо выручать Ференца Дербиро. Спасти его можно только с твоей помощью, так что ты должен быть идеально «чистым». Будь внимателен.

– Вы уже знаете, кто провалил Дербиро? – спросил он негромко.

– Агент по кличке Лоза. Говорят, член партии. Надо бы выяснить, кто таков, и покарать.

«Покарать! – подумал Деак. – Как все просто звучит. А где найдешь ты эту самую Лозу?»

…Габор усилием воли прогнал от себя мысли о встрече, снял со стены гитару и заиграл мелодию старинного трансильванского псалма. Он негромко пел эту мелодию, грустную и все же дарующую надежду. Вернулась Анита. Она принесла на тарелке бутерброды и чашку чаю.

– А теперь ты о чем задумался?

– Кто те двое евреев, которым ты хотела достать фальшивые документы? – спросил он и отложил в сторону гитару.

– Профессор Шааш с женой. Знаю только, что это какие-то важные люди.

– Ты встречалась с ними?

– Да. В кафе «Бельвероши».

– Кто тебя с ними познакомил?

– Я же рассказывала тебе. Ты что, не веришь мне?

– У меня одна жизнь. А свинец нынче сильно подешевел. Ну так кто же все-таки этот профессор? Что ты о нем знаешь? Где он живет?

– Габор, не знаю я о нем ничего. Все произошло, как мне наказал отец. Человек пришел, назвал пароль. Милый, может, ты не хочешь им помочь?

«Шел бы, что ли, уж поскорее этот Тарноки», – думал Деак. Его сжигало нетерпение узнать, что они такого знают о ней, в чем подозревают?

– Почему же не хочу? Помогу, – сказал он вслух. – Но, честно говоря, боюсь. Только ради тебя и иду на этот риск.

Анита успокоилась, по лицу ее пробежала нежная улыбка.

В дверь позвонили. Анита вздрогнула, вопросительно посмотрела на Деака.

– Я сам, – сказал Габор, подошел к двери и распахнул ее.

На пороге стоял человек среднего роста, седоусый, лет пятидесяти, в серой «иденке». У него был уверенный взгляд, полное лицо, излучавшее спокойствие и доброту.

– Господин Тарноки, – представил его Габор и добавил: – Мой приятель. Можешь говорить при нем обо всем спокойно и откровенно.

Девушка с некоторым замешательством смотрела на пришельца. Ей показалось, что они уже где-то встречались раньше, может, даже разговаривали. У гостя был тихий приятный голос. Он вежливо поблагодарил за приглашение сесть, но не принял его, а посмотрел на часы, словно давая понять Деаку, что у них слишком мало времени и нужно сразу переходить к делу.

– Я знаю вас, Анита, по рассказам Габора, – сказал он. – Я имею в виду: знаю о вас самое существенное.

– Ну ты все же присаживайся, дядюшка Дюри. Выпей хотя бы чашку чаю, – перебил его Деак. – И пальто ты, наверное, тоже мог бы снять.

Тарноки покачал головой и, значительно посмотрев на Деака, сказал:

– Ты позволишь мне спросить кое о чем Аниту?

Девушка удивленно взглянула на него.

– Меня?

Тарноки кивнул. Теперь Анита перевела взгляд на жениха, смущенно улыбнувшись.

– Ты что-нибудь понимаешь?

– Нет еще, – отвечал Деак. – Но прошу тебя, отвечай на его вопросы, Анита, откровенно. – Он улыбнулся, чтобы придать ей смелости.

– Прошу, что вас интересует?

– Извините, когда вы получили письмо от вашего отца?

– В субботу, четырнадцатого, – сказала девушка.

– Из Коложвара?

– Да.

– Можно мне взглянуть на письмо?

Анита недовольно посмотрела на Габора, сказала, что ей непонятно, зачем все это, но направилась за письмом к книжному шкафу. Достав из книги сложенное вдвое письмо, она подала его гостю.

– Вот, пожалуйста.

Тарноки взял письмо, развернул и внимательно прочел. Тем временем Деак подошел поближе, Анита же села на край кушетки.

– Все правильно, – сказал Тарноки, протягивая письмо Габору. – Вот смотри сам.

– И что я должен увидеть? – спросил Деак, думая над словами Тарноки: «все правильно».

– Согласно дате на письме инженер Маркуш написал его 14 октября. Так?

Деак взглянул на письмо.

– Ну и что? 14 октября, в субботу.

– Мадемуазель Анита получила это письмо в субботу? – спросил Тарноки и взглянул на девушку.

– Да, в субботу, – сказала Анита. – Что же в этом удивительного?

– Удивительно то, что Коложвар далеко отсюда, Анита, – заметил Тарноки. – Если ваш папа в субботу отправил письмо, как вы могли получить его в тот же день?

Они пристально посмотрели друг на друга. Наступившая пауза становилась томительной.

– Не знаю, что ответить, – призналась Анита.

– Ты уверена, что получила письмо в субботу? – поспешил Деак на помощь девушке. Анита утвердительно кивнула. – Конечно, в субботу, – вспомнил и сам Деак. – Ведь на другой день салашисты захватили власть в стране… В самом деле странно! – проговорил он.

В уголках рта у Тарноки заиграла улыбка. Но нет, это не было желанием иронизировать, это было плохо скрытое огорчение и разочарование.

– Но еще более странно, – сказал он, – что четырнадцатого октября Коложвар освободили советские войска. Значит, для того чтобы письмо попало к вам, кто-то должен был переправить его через линию фронта. А это за один день едва ли сделаешь.

Деак некоторое время с удивлением смотрел на письмо, затем перевел взгляд на девушку. Теперь-то ему было ясно, почему Орех вел себя так странно на встрече. Выходит, отец Аниты находится совсем не в Коложваре?

– Тогда где твой отец?

Анита молчала, потупив голову. Деак повторил вопрос более настойчиво.

– Габор, – сказала она и подняла взгляд на него. В глазах ее стояли слезы. – Может быть, он совсем не в Коложваре. Может быть… Ты знаешь, он ведь был участником Сопротивления. А ты следователь по политическим делам. Может быть, он боится тебя и потому что-то скрывает…

– Это понятно. Но почему ты-то «темнишь»? Где твой отец?

– Господи, ну почему ты не веришь мне?

– О чем вы говорили прошлой ночью с Мольке? – тихо проговорил Тарноки. – Чего он от вас хотел?

– Мольке? – спросила девушка, побледнев.

– Да, майор Мольке.

– Чего он хотел? В каком смысле? И откуда вы взяли, что какой-то майор Мольке был у меня?

– Я наблюдал за вашим парадным. Он пришел к вам в десять минут двенадцатого. В двадцать минут первого уехал.

Деак уронил письмо на стол. Боль обиды пронизала его насквозь и лишила сил. Он не хотел верить своим ушам. Но нужно верить: что это правда, он прочел на лице Аниты.

– Тебе еще нужно учиться, Анита, – сказал он с горечью, – учиться лгать. Нет навыка. Спрашивать надо было так: Мольке? Какой еще Мольке?

Им овладел накатившийся гнев. Он готов был схватить девушку за плечи и тряхнуть ее как следует. Он едва сдерживался.

– Когда арестовали твоего отца? – твердо спросил Деак. Теперь он догадывался, что дело обстоит именно так.

– В тот самый день, который я назвала, сказав тебе, что он уехал в Трансильванию.

– А когда завербовали тебя?

– На следующий день.

Деак отвернулся. Засунув руки в карманы, отошел к окну. Вот так история! Его невеста – агент гестапо! Что же теперь ему остается делать? Сейчас только не потерять голову. Речь идет о гораздо большем – об их боевой группе. И о Дербиро. Он снова повернулся к Аните.

– Шимонфи знает о том, что тебя завербовали?

– Он сам возил меня к Мольке.

– Что их интересует?

Лицо Аниты передернула болезненная гримаса.

– Все-все, – прошептала она. – В особенности ты. Они сказали, что ты русский агент. И я должна это у тебя вызнать…

– О чем вы уже проговорились Мольке? – спросил теперь уже Тарноки.

– Если бы я проговорилась, или просто рассказала ему все, что мне известно, отца давно бы уже выпустили на свободу. Да, меня заставили стать их агентом. Но и по сей день я не рассказала им ничего.

– Но почему ты не рассказала ни о чем Габору? Сразу же!

– Почему? Боже мой, почему?! – Анита разрыдалась. – Если бы вы видели, как они пытали отца. Если бы вы посидели и посмотрели в глаза этому Мольке! Почему не сообщила? Да потому, что я люблю своего отца. И люблю Габора тоже и не хочу потерять ни того, ни другого. Теперь вы все знаете…

Деаку стало жалко Аниту. Она права: расскажи она и десятую долю того, что ей известно о Габоре, он уже давно не жил бы. Все ясно, немцы заподозрили его. Он подошел к Аните и примирительно сказал:

– Анита, а этих твоих Шаашей тоже придумал Мольке?

– Нет, о Шаашах Мольке ничего не знает. Это поручение моего отца. – Она встала и шагнула навстречу Габору. – Габор, наверное, ты презираешь меня, и я вполне заслужила это. Но я очень прошу тебя: помоги Шаашам. Я ведь обещала отцу…

Деак взял девушку за руку, ободряюще пожал ее, а затем перевел взгляд на Тарноки. Тот покачал головой. Однако Деак сделал вид, что не заметил его знака.

– Когда и где ты встречаешься с Шаашами?

– Вечером в шесть, в ресторане «Семь князей».

– Хорошо. Я приду туда. Но если ты меня обманешь, значит, я того заслуживаю.

– А Мольке? Что сказать ему? – спросила она немного погодя.

– Теперь тебе придется разыгрывать роль гитлеровского шпика до конца, – сказал Деак. – Мы потом договоримся, что ты должна делать.

Когда Тарноки и Деак вышли на улицу, Тарноки принялся его журить.

– Ну что ж, собираешься помогать этим Шаашам?

– Конечно.

– Я запрещаю тебе это.

Деак остановился.

– Как это ты мне «запрещаешь»?

Они стояли на углу улицы Старой почты. Еще только вечерело. На улице было довольно оживленно. По узким тротуарам спешили, толкая друг друга, пешеходы. Тут спокойно не поговоришь.

– Иди вперед и не устраивай сцен.

Деак поднял воротник плаща: по спине у него вдруг пробежал холодок. Они направились в сторону набережной Дуная. Нет, Тарноки не верит Аните. А ведь это означает, что его обяжут порвать с ней…

Они остановились у чугунных перил набережной. Деак закурил, предложил сигарету и Тарноки, но тот отказался.

– Ореха убили сегодня ночью, – сказал он. – Группу поручили возглавить мне.

У Деака словно онемели руки. Ему вдруг стало трудно даже поднести сигарету ко рту.

– Не может быть!

– На рассвете! Нилашистский патруль. Открыли огонь – и все. Но наше задание остается: нужно выручать из тюрьмы Дербиро.

Такая рань, нет еще десяти, думал Деак, а уже сколько всего случилось. Он сам под подозрением. Мольке и его команда затягивают петлю все туже. Аниту поставили перед неразрешимой дилеммой. Ореха убили… Что же дальше?

Дербиро пытают в подвале виллы, и задача Деака теперь поскорее освободить советского разведчика… Но как? Сейчас, когда он сам в смертельной опасности и страх ходит за ним по пятам! Вот и Шимонфи предал его. Даже не предупредил, что Мольке ведет за ним слежку. А знал ведь!

– Вам известно, кто предал Дербиро?

– Агент гестапо по кличке Лоза. Говорят, коммунист, член партии. Надо бы его разыскать и заставить навек замолчать.

– А какие-нибудь сведения о нем, кроме клички, вам известны?

– Знаем, что немецкий агент с сорок второго года.

Деаку хотелось спать. Бил озноб. Сколько уж лет подряд ему не приходится спать спокойно. А как хотелось бы хоть однажды выспаться как следует. Мирно, не ведая страха.

Тарноки тронул его за рукав.

– Габор…

Деак раздавил сапогом сигарету.

– Знаю, как я должен поступить, – сказал он тихо.

– С девушкой тебе придется порвать немедленно.

– Нет, – перебил тот. – Этого я не сделаю.

– Ты порвешь с ней и еще – донесешь на нее Мольке.

– На Аниту? Донести? Да ты с ума сошел!

Тарноки спокойно продолжал:

– Скажешь ему, что девица призналась тебе, что ее завербовали. Только так ты можешь вернуть его доверие. А ты должен добиться этого, чтобы освободить Дербиро.

– И ради этого я должен убить свою невесту? Ты понимаешь, что ты говоришь?

– Девица – изменница. Убежден, что она уже успела выболтать Мольке о тебе все.

– Если бы это было так, меня давно бы уже арестовали.

– Я понимаю, ты влюблен в нее. Но сейчас это уже дело десятое. Связь здесь совершенно ясна. Они завербовали Аниту, она выдала тебя, и с тех пор ты взят под подозрение…

– Но почему же они до сих пор меня не взяли?

– Потому что один ты им не нужен. Им нужна вся линия связи! Через тебя они надеются замести нас всех в один совок. Как мусор с пола – веничком. Словом, на девчонку ты доносишь. Конечно, это выглядит беспощадно, но что делать? Мы вынуждены обороняться.

– Нет, такие приказы ты не имеешь права мне давать. И не требуй от меня такого, дядя Дюри. Убийцей я не стану. Я люблю Аниту, верю ей и в беде не брошу. Уж лучше я перейду на нелегальное положение…

– Ты анархист, Габор.

– Какая мне разница, кто я и что я. Нет, на Аниту доносить не пойду… Сделаю все, что прикажешь, только не это…

3

За свою жизнь Габор Деак бывал во всевозможных переплетах, но сейчас он понял, что угодил в ловушку, из которой не выбраться. Тому, что его до сих пор не арестовали, он больше не удивлялся: ясно, что Мольке хочет прежде всего выявить его связи.

Габор Деак прошелся по комнате – вдоль полок с книгами, мимо кресла, обитого темно-зеленым бархатом, и кушетки. Несколько дней назад, когда ему, прапорщику, определили тихий, богато обставленный кабинет, он удивился. Но сейчас, после разговора с Анитой, не казалось странным распоряжение Шимонфи и было совершенно ясно, что и эта комната играет какую-то роль в его предстоящем разоблачении.

Вошел Таубе. Почтительно, как положено, отрапортовал, после чего спросил, не закрыть ли окно.

– Оставьте, – сказал Деак и, усевшись на поручень кресла, принялся разглядывать неподвижное лицо своего ординарца.

– Ну, что говорят на базаре? – спросил он, закуривая и стараясь сохранять невозмутимое спокойствие. По обыкновению он маскировал свою нервозность и напряжение чуть развязным юмором.

– Докладываю, господин учитель: полковник Герман в присутствии подполковника Мадяри устроил смотр личному составу части.

– Здесь они тоже были?

– Только заглянули. – Он подошел поближе и, приглушив голос, добавил: – Я слышал, будто всю нашу группу передали под команду немца.

– Вовремя сделали. И кто же теперь будет командиром?

– Господин майор Мольке.

– Так это же великолепно! Мольке – гений. Вы знаете, что такое «гений»?

– Талант? Правильно я ответил, господин учитель?

Деак встал, улыбнулся.

– Очень даже, Таубе. Между прочим, вы мне все больше нравитесь.

Таубе подошел еще ближе, поставил на место кресло.

– Господин учитель, правда, что нас отводят на новые позиции?

– Панические слухи, Таубе! Очередная «утка». Утренней оперативной сводки с фронта не видели? Обстановка решительно переменилась. Конец нашему «отходу на заранее заготовленные позиции». Кстати, откуда этот чертов туман? Что вы об этом думаете, Таубе?

– Думаю, что сегодня не будет воздушного налета. Можно спокойно работать.

Деак уселся на подоконник. Лицо его неожиданно повеселело.

– А ну принеси мою гитару. – Таубе побежал исполнить приказание, и вот уже Деак взял гитару в руки, тронул струны. – Вы ведь из Трансильвании, Таубе? Из Брашова?

– Так точно, господин учитель.

– Тогда слушайте:

 
Уже пропели петухи. На небе светлей.
Скоро, скоро, лапушка, станешь ты моей… —
 

пропел под аккомпанемент гитары Деак.

– Точно. Наша песня, трансильванская, – обрадовался Таубе. – Только лучше, если вы не будете петь, господин прапорщик, – тут же спохватился он. – Майор Мольке, они того, так сказать… не уважают музыку.

Деак опустил гитару, отошел к камину и прислонился спиной к теплым кирпичам.

– Закрывайте окно и идите сюда, – сказал он и, прищурив глаза, пригляделся к молодому солдату. Здоров, бугай. С таким где-нибудь в темном месте лучше не встречаться. Таубе… Немецкая фамилия. Ну, конечно! В Брашове во все времена жило много саксонцев. Удивительно другое, что Шимонфи приставил его ко мне денщиком.

– Слушаюсь, господин учитель.

– Это вы приводили в порядок книги на полке? – негромко, почти шепотом спросил Деак.

– Никак нет, господин прапорщик. – Таубе посмотрел прямо в глаза Деаку. – Вчера господин капитан Шимонфи заперли комнату на ключ и ключ унесли с собой. А я, господин учитель, с вашего позволения взял только «Звезды Эгера». Всю ночь читал. Сейчас принесу обратно.

– Любите читать?

– Очень, господин учитель. «Звезды Эгера» уже по третьему разу, так сказать…

Деак швырнул гитару на кушетку. Закинув руки за голову, он по-прежнему не спускал пристального взгляда с Таубе.

– «Звезды Эгера», – повторил он. – Припоминаю в связи с этим одну смешную историю. Был у меня гайдук, когда я ездил учиться в Стамбул. Так вот он, бывало, ночи напролет все читал. А на следующий день ходит сонный, как муха. И вот как-то раз мыл окно да и заснул. И свалился вниз с шестого этажа. А жаль, хороший был парнишка.

Судя по всему, Таубе понял намек. Ответил неторопливо, взвешивая каждое слово.

– Со второго этажа упаду – не разобьюсь. Но учту.

– Ну вот и отлично. Выходит, мы поняли друг друга.

Деак подошел к письменному столу, сел и пододвинул к себе документы арестованного Ференца Дербиро. Таубе неподвижно стоял у камина. Да, думал он, господину Мольке нелегко будет справиться с прапорщиком.

– Таубе, нужно бы достать муки «нулевки», – перебил его мысли Деак. Голос его был снова прежний, веселый. – И несколько больших бидонов топленого свиного сала.

– Когда?

– Срочно. У матери кончились все запасы.

– Завтра все достану, господин прапорщик.

– Спасибо.

Вошел капитан Шимонфи, он был в спортивном костюме. Деак встал, хотел отрапортовать по всей форме, но капитан махнул рукой: не нужно. Смерив взглядом Таубе, дал тому знак удалиться и только в дверях вдруг остановил его:

– Достали мыло?

Таубе с готовностью служаки щелкнул каблуками.

– Обещали завтра привезти. Вам какого: «Элиду» или «Синее-красное»?

– «Синее-красное», – уточнил Шимонфи и, повернувшись к Деаку, спросил его: – А ты себе ничего не заказывал?

– Мать ничего не говорила, значит, у нее еще есть запасы.

Шимонфи оперся рукой о край стола.

– Можете идти, Таубе.

Дождавшись, пока денщик удалится, он окинул взглядом комнату.

– Ну как тебе здесь нравится?

Деак следил за взглядом капитана.

– У меня еще не бывало таких княжеских апартаментов. Не пойму только, чем заслужил? Разреши доложить о результатах?

– Давай. А впрочем, лучше, если напишешь. Сигареты есть?

Деак обошел вокруг стола, достал из кармана портсигар и протянул его Шимонфи.

– Прошу, господин капитан.

Шимонфи закурил. Затем уселся по обыкновению на спинку кресла.

– Скажи, пожалуйста, как ты считаешь, возможно такое, чтобы русские смогли агентурно внедриться в нашу организацию?

– Не только возможно, а наверняка так оно и есть, – спокойно отвечал Деак. – Мы же внедряемся к противнику. Почему же они не могут делать то же самое? Русская разведка еще в царские времена стяжала себе мировую славу. – Он взял в руки папку с делами Ференца Дербиро. – Я изучил материалы. Никаких следов, но предположить можно, что этого Дербиро провалил какой-то агент немцев, работающий в Москве.

– Возможно, – уклончиво ответил Шимонфи. – У немцев тоже великолепная агентурная сеть.

Деак усмехнулся.

– Да, где им дают работать, там им легко. Венгерский отдел контрразведки, например, вообще не работал против немцев. Но, возвращаясь к нашим баранам, должен сказать, что многое в этом деле мне непонятно.

– Что именно? – спросил Шимонфи.

– Из Москвы прибыли двое. В Будапеште они должны встретиться. Почему московский агент не может установить, кто же второй?

– На это может быть тысяча причин, – возразил капитан. – Но в данный момент это и неважно. Дербиро сам скажет, кто его напарник. Я решил, что допрашивать его будешь ты.

– Я? – Деак удивился. – Я же не следователь. Да и не умею я этого делать.

– Научишься. Свое решение я согласовал с Мольке.

– С Мольке?

– Сегодня утром тут произошли кое-какие перемены. Руководителем группы теперь назначен майор Мольке.

Деак встал. Прикинувшись, что он ничего не знает и не понимает, подошел к Шимонфи.

– А тебя, что же, сместили?

– Еще нет, – сказал он. – Номинально руководителем оставили меня. Теперь я подставное лицо. «Тихий компаньон».

Деак решил сыграть на личной гордости капитана Шимонфи, на его тщеславии и потому небрежно бросил:

– Мольке гениальный контрразведчик. Быть его «тихим компаньоном» – уже славное дело. Внимательно все слушай, записывай и вот увидишь: у него многому можно поучиться. – Приняв затем задумчивый вид, он продолжал: – А потом, если хорошенько порыться в истории, вся она дело рук больших и маленьких подставных лиц. Так что почему и тебе не быть последовательным в соблюдении традиций нашей истории?

Шимонфи нетерпеливо поднялся.

– Тебе все шуточки, Габор.

– Я не шучу, я вполне серьезно, Золтан. На это не надо обижаться. Ты же действительно всем сердцем ненавидишь красных. И Мольке тоже. Выходит, вы оба желаете одного. Победить. Это главное. Или нет? Есть какие-то новости?

Шимонфи швырнул сигарету в пепельницу.

– Паулу обобрали до нитки.

– В Австрии?

– Сразу же на границе. Но я этого так не оставлю.

«Этого ты точно не оставишь, – подумал Деак. – А на все остальное тебе наплевать».

– Я распоряжусь привести Дербиро, – услышал он голос капитана.

– Не стоит трудов, – остановил его Деак и протянул руку к трубке полевого телефона.

Шимонфи опередил его.

– Не надо. С сегодняшнего дня арестованных доставляют к следователям только по личному распоряжению Мольке. В тюрьму тоже, кроме него, не имеет права входить никто.

Деак удивился. Эта новость была для него неожиданной и неприятной одновременно.

– Даже ты?

– Даже я. Мне тоже не доверяют. Пойду доложу Мольке, что ты вернулся. Этому Дербиро ты развяжешь язык. Его признание завтра в полночь должно уже лежать на столе полковника Германа. Чтобы заставить преступника заговорить, разрешается применять любые меры.

– А что, если он не заговорит?

Шимонфи уже у двери остановился.

– Лупи сам. Или прикажи кому-нибудь. Лупи до тех пор, пока не даст показания. После этого его сразу же расстреляют.

Деак подошел к капитану.

– Ты хочешь, чтобы я его бил?

– Пожалуйста, не бей, если сумеешь уговорить и получить показания без применения силы.

– Золтан, когда меня перевели сюда, мы о чем с тобой условились?

– Не знаю, что ты имеешь в виду. – Шимонфи положил руку на дверную скобку. Взгляд его был устремлен куда-то в пространство, мимо Деака.

– Наверное, ты просто не желаешь вспоминать, – твердо возразил Деак. – Заплечных дел мастером я не буду. И ты не заставишь меня им быть.

Шимонфи снял руку с дверной ручки и ухватил Деака за лацкан пиджака.

– Ты солдат, – негромко, но твердо сказал он. – И ты должен выполнить приказ. Это в твоих интересах, – добавил он почти шепотом. Деак пристально посмотрел на него: – Недавно один человек в генштабе при мне сказал: «Бьюсь об заклад, что этот Габор Деак никогда не ударит ни одного коммуниста», – продолжал Шимонфи.

– И что ты на это ответил?

– Ответил: «Заблуждаетесь, господа. Габор Деак убежденный антикоммунист. Если бы жив был его брат и попал к нему в руки, Деак убил бы его своею собственной рукой». Словом, поручился за тебя. Так что иди и приготовься к допросу.

Деак остался один. Значит, Анита сказала правду, капитан знает обо всем, только не смеет говорить откровенно. Шимонфи ненавидит немцев, но это еще ничего не значит, когда речь идет о ненависти к коммунистам.

Конечно, в том, что капитан Шимонфи возненавидел немцев, есть и его, Деака, доля, и если бы события последнего месяца не развивались с такой быстротой и Деак успел бы побольше заняться капитаном Шимонфи, он сумел бы убедить своего друга, что его представление о коммунистах неправильно. Но на это уже не осталось времени, и о Ференце Дербиро он должен теперь позаботиться сам.

Его терзали сомнения. Ему казалось, что и допрос Дербиро и меры, предпринятые против него Мольке, – все это для того, чтобы узнать, как и о чем будут они говорить с Дербиро во время допроса. Деак мысленно поставил себя на место Мольке и попробовал порассуждать за него. А рассуждать Мольке мог только так: прапорщик Деак – русский агент, коммунист. Ясно, что человек, прибывший из Москвы, теперь попытается каким-то образом установить связь с Дербиро. Вероятнее всего, они даже знают друг друга. Но Мольке заблуждается. Человек из Москвы знает, кто такой Дербиро, но лично они никогда не встречались. Он еще и еще перелистал следственное дело, и ему становилось все больше не по себе. Что будет, если помимо его, Деака, в допросе Дербиро примет участие кто-то из людей Мольке. Одно их присутствие заставит его применять самые жестокие меры. А он, если не хочет разоблачить себя, должен выполнить приказ. Поймет ли Дербиро, в чем дело? И знает ли вообще, что в свое время Габор пошел служить в венгерскую разведку по приказу Лаци? Обстановка дьявольская, и только теперь он почувствовал по-настоящему, какой хитрый и неумолимый враг этот майор Мольке. «Ну что ж, у меня в „вальтере“ шесть патронов: пять – для фашистов, шестой – мой. Дешево я свою жизнь не продам».

Вошел Таубе с двумя книгами в руке. Он вопреки обыкновению приветливо улыбался.

– Возвращаю вам книги, – сказал он, кладя книги на стол. Поколебавшись мгновение и поправив воротник пуловера, спросил: – Господин учитель, можно задать вопрос?