Текст книги "Опасный спутник"

Глава 5

Сколько времени ослеплял меня этот блеск – не могу сказать, ибо воистину это было ослепление. Когда зрение ко мне вернулось, дети были уже далеко, не у противоположной стороны долины, к которой они ранее направлялись, а слева от меня.

Мигая, чтобы избавиться от остатков тумана в глазах, я увидела, что они все еще колотят булыжниками по каменным шарам. Я попыталась идти за ними, но мои ноги словно попали в какую-то предательскую ловушку. Я раскачивалась, но не могла оторвать их от земли.

Я боялась. И все-таки изо всех сил рвалась за теми двумя, уходящими все дальше и дальше. Скалы там были выше и скрывали перемещения детей; вскоре я и вовсе потеряла их из виду.

Как только они исчезли, мои оковы будто сразу спали. Я пошла, пошатываясь, хотя двигалась с таким трудом, что не осмеливалась спешить. Мелкие камешки почти дьявольски скользили и свободно перекатывались у меня под ногами. Мне приходилось ползти там, где хотелось бежать, цепляться за камни, чтобы протащиться вперед.

Кое-как я дотащилась до того места, где скалы были выше, и начала пробираться между ними, пока, наконец, не вовремя покатившийся камень заставил меня потерять равновесие, и я упала, больно подвернув лодыжку. Я осторожно потерла ее, опасаясь, как бы это не оказалось растяжение связок. Но, встав, обнаружила, что еще могу кое-как ковылять.

На этом камешки и гравий словно успокоились и стали попадаться все реже и реже; дорога тоже становилась ровнее. И вот, наконец, я стояла меж двух скал, каждая выше человеческого роста, опираясь рукой на одну из них, и вглядывалась в лежащую передо мной открытую местность, усыпанную красными камнями, намного больше, чем те, что были в первой долине. А вот и дети.

Оомарк тащился, будто бы из последних сил. Я слышала отдаленное бормотание, которое приняла за голос Бартаре, побуждавший или заклинавший его идти дальше. Как-то он отшвырнул камень, который нес, и развернулся, будто собираясь уйти. Но Бартаре метнулась очень быстро – исчезнув с одного места, почти моментально появилась в другом, преградив ему путь. Я видела лицо Оомарка. Щеки его были красными, со следами размазанных слез. Ясно было, что он слушался сестру против воли.

Она указала на другой камень, который он поднял. Его плечи так поникли, что мне захотелось подбежать к нему и стать на его защиту. Он медленно развернулся и побрел к ближайшей из красных сфер так, будто и не видел самого камня, но чувствовал, что он именно там.

Бартаре снова понеслась со скоростью молнии, и мне подумалось: она настолько погружена в то, что делает, что ничего более не замечает.

От камня, который ударила Бартаре, прозвучала низкая нота, и я услышала, что она издала крик торжества. Она не двинулась с места, но махнула Оомарку рукой, чтобы он постучал по другому камню.

Он ударил по нему, а она снова стукнула по своему камню. Ноты были очень близки, но не совпадали. Только когда ее брат подошел к третьему камню, она получила, что хотела. Оба звука слились в одну ноту.

Бартаре слушала, немного склонив голову на бок, не отводя глаз смотря вперед, будто ожидая там что-то увидеть. И когда после долгой паузы ничего не произошло, она сигналом приказала брату ударить еще раз.

И еще раз этот долгий пульсирующий звук сотряс и воздух, и мое тело. Я слышала, что звук может восприниматься вибрацией, но ощущение, что тебя пронизывает певческая нота, устрашало – настолько, что я знала: необходимо остановить то, что делают дети. Осознанно или нет, но Бартаре будила силы, которыми наш мир управлять не способен.

Я сделала шаг вперед; лодыжка болела. Оомарк снова отшвырнул камень, которым стучал, и стоял, подняв правую руку, закрывая ею лицо, словно от удара. И хотя я слышала, как Бартаре ругалась, он больше не шелохнулся, чтобы выполнить ее приказания.

– Стучи! – донеслись до меня крики Бартаре. – Стучи, Оомарк! Хочешь, чтобы я наслала на тебя силы? Стучи же!

На какое-то мгновение мне подумалось, что он настоит на своем. Но то ли ее угрозы, то ли то, что она так долго над ним доминировала, взяли свое. Не глядя, он наклонился за камнем. Изо всех сил зажмурил глаза, будто меньше всего на свете хотел видеть сестру.

– Бей, – пронзительно крикнула она.

И снова вибрацией прозвучала эта двойная нота, что для меня была сродни физическому нападению. И снова ответа – какого бы она ни ожидала – не последовало. Но она так была поглощена всем этим, что я не сомневалась, что смогу подобраться поближе и схватить ее. Нападать нужно было сзади, а то она смогла бы применить тот очень эффективный удар на расстоянии, который уже пробовала.

Но Оомарк выдал меня. Он взглянул в ту сторону, откуда я кралась, и, должно быть, какая-то перемена на его лице насторожила Бартаре. Она слегка развернула голову, так, чтобы видеть меня краем глаза, и снова крикнула.

– Бей!

Этот приказ будто привел в движение и меня: я упала, ударившись об один из красных булыжников. Сумка с припасами, которую я несла, стукнулась об него, и прозвучало три, а не две ноты.

Вибрация, которую я физически ощущала раньше, не шла ни в какое сравнение с силой, поглотившей меня в этот раз. У меня не хватает слов описать, что я чувствовала. Все, что могу сказать, это что я перестала ощущать землю, будто меня на веревке крутили над неизмеримой пропастью, и вот так я висела в пространстве над временем, и все это было окутано кромешной тьмой и небытием.

Но вот я начала приходить в себя, открыла глаза и сразу же закрыла их из-за накатившего ужасного приступа тошноты. То, что я увидела, не походило ни на что известное мне, было настолько чуждо всему, что я знаю, что во мне появились сомнения, в здравом ли я уме.

И хотя я лежала на какой-то гладкой твердой поверхности, но знала и то, что не могу оставаться в этом состоянии навсегда. Необходимо приложить усилие, хотя бы самое слабое. Стараясь не терять контроль и обуздать душивший меня страх, я снова открыла глаза.

Сначала я уставилась прямо перед собой, опасаясь увидеть, что находится справа или слева. Не было солнца, не было луны – только серость, как в ранних летних сумерках. Только она не успокаивала, как успокаивает этот час в нормальном для меня мире.

Медленно, очень медленно я повернула голову вправо. Я не увидела скалы, окружавшие меня раньше. Вокруг были скорее геометрические фигуры, одни неподвижные, другие двигающиеся. Из тех, что двигались, некоторые плавно плыли без видимой цели, другие дергались зигзагами. Их причудливый маршрут и неземные формы привели к возвращению приступа тошноты, так что мне снова пришлось закрыть глаза и изо всех сил попытаться контролировать себя.

Воздух вокруг был серым, но эти формы казались резких цветов, а некоторые и вовсе жгли взгляд, если смотреть на них слишком долго или пытаться рассмотреть их поближе. Потом я повернула голову влево и не открывала глаза, пока не почувствовала, что смогу смотреть на то, что там будет. Только тогда я взглянула.

Много неподвижных треугольников, прямоугольников, немного кругов; плавающих фигур было все одна-две; все они двигались медленно. Я оперлась руками о поверхность, на которой лежала и немного приподнялась.

Хотя от этого перед глазами у меня все закружилось, я упорствовала, пока головокружение не прошло, и рискнула сделать еще одно движение. Казалось, я лежала на поверхности скалы, смягченной, как подушечками, редко разбросанными кучками сияющих пылинок, на ощупь напоминающих очень мелкий песок. Несколько блесток пристало к моей коже, очертив контур ладони и пальцев, когда я подняла руку.

В целом я стала понимать, что вижу. Затем я насторожилась от того, что услышала. Где-то плакал ребенок, не навзрыд, как от гнева или разочарования, а жалостливо хныча, будто потеряв последнюю надежду. И находясь посреди этого странного мира, я не могла определить направление, откуда исходит плач. Но догадывалась, кто из моих подопечных его издавал.

– Оомарк, – позвала я, осознавая, что, возможно, в этом мире и звуки могут таить опасность. Но я должна была ответить на это рыдание.

Когда я произнесла его имя во второй раз, стенания ненадолго прекратились, и он спросил в ответ, будто не мог поверить, что здесь кто-то еще есть:

– Килда? Ведь, правда, ты Килда?

– Да. Где ты? – Мне показалось, он слева. И я надеялась, что мне не придется смотреть на мельтешащие предметы, чтобы найти его.

Кое-как я встала на ноги, и после секунды-другой головокружения обнаружила, что могу волочить ноги, хотя лодыжка болела сильнее, чем раньше.

– Ты где? – повторила я, не получив ответа.

Снова раздался его голос, низкий и напуганный:

– Я… я не знаю.

– А Бартаре с тобой? – В тот момент я надеялась, что нет. Я была не в том состоянии, чтобы меряться с ней силой воли. Мне нужно было время, чтобы взять себя в руки.

– Нет.

– Можешь сказать мне, где ты? Что вокруг тебя? – Я пыталась сориентироваться по фигурам, очевидно, достаточно неподвижным, чтобы служить ориентиром. Один темно-малиновый конус не двигался с того момента, как я впервые посмотрела на него, а немного выше – ярко-зеленый треугольник, а слева от них буро-оранжевый цилиндр. Мне показалось, что голос Оомарка исходит с той стороны, и если он видит те же фигуры, у меня будет ориентир.

– Тут большое дерево… и куст с желтыми ягодами… и какие-то камни… – Он говорил и хныкал в перерыве между словами.

То, о чем он говорил, было невозможно.

– Ты… ты уверен, Оомарк?

– Да! Да! Килда, пожалуйста, забери меня отсюда! Мне тут не нравится! Я хочу домой! Пожалуйста, Килда, ну приди же!

Его голос доносился точно прямо из-за малинового конуса. Но я замерла от страха, когда голубой стержень с двумя шестиугольными ребрами неожиданно пролетел вниз прямо за моей головой и оцарапал поверхность оранжевого цилиндра. Когда он исчез, я упрямо направилась тем же курсом.

– Я тебя вижу, Килда, теперь вижу! – позвал Оомарк. Маленькая фигурка устремилась ко мне. К моему облегчению это был сам Оомарк, в своем собственном человеческом теле, и он схватил и крепко меня обнял. У меня было смутное подозрение, что, наверное, мы оба изменились, как и ландшафт вокруг нас. Но очевидно, и он видел меня в обычном обличье.

Он так прижался ко мне, что я не могла шелохнуться. И должна признаться, что и я вцепилась в него мертвой хваткой. Наконец его рыдания стихли и хватка ослабла. И тогда я осмелилась сказать больше, чем просто слова утешения.

– Оомарк!

Он посмотрел на меня. Его лицо было запачкано грязью и слезами, но он слушал, что я говорила.

– Скажи мне, что это? – я показала на оранжевый цилиндр.

– Куст, с ягодами – их так много, что ветки прогибаются, – сразу ответил он.

– А это? – следующим я выбрала зеленый треугольник.

– Дерево.

– А это? – Теперь настала очередь темно-красного конуса.

– Большая неровная скала. Но, Килда, зачем ты хочешь все это знать? Ты же сама видишь…

Падая на колени, я обняла его и притянула к себе. Следовало осторожно подбирать слова, но придется сказать ему правду.

– Оомарк, послушай внимательно. Я всего этого не вижу…

Я остановилась, не зная, что сказать дальше. Уже одного это признания достаточно, чтобы его страх вырос. Я знала, что он потянулся ко мне как к якорю безопасности, и если окажется, что на меня нельзя опереться, то, возможно, для него все будет потеряно.

– Семена папоротника… – его комментарий меня просто изумил.

Это было так не к месту, что мне подумалось, он не понимает, что говорит. Но он с важным видом кивнул, будто мои слова доказывали что-то.

– Что за семена папоротника? – спросила я с осторожной нежностью.

– Она когда-то дала Бартаре. Если они попадут в глаза или ты их съешь, будешь видеть вещи по-другому. Должно быть, Бартаре дала их мне. А что ты видишь, Килда? – спросил он с искренним интересом.

Семена папоротника… Она… – еще больше частичек загадки. Казалось, я никогда ее не разгадаю.

– Твой куст кажется мне оранжевым цилиндром. Дерево – зеленый треугольник, а скала – темно-красный конус.

Его глаза следовали за указаниями моего пальца.

– Тогда ты не видишь что прямо здесь, да, Килда?

– Не так как ты, Оомарк. А теперь послушай – ты говоришь, что Бартаре ушла, или, по крайней мере, ее здесь нет. Где она? Ты видел, что она уходила?

– Я не видел ее, после того как попал сюда, – сказал он. – Но я чувствую ее – здесь! – Он ослабил объятия и поднял правую руку постучать по центру лба.

– Как ты думаешь, найдешь ее?

Он вздрогнул.

– Не хочу, Килда. Она… она с Ней… с Леди.

– А кто она, эта Леди, Оомарк?

Он отшатнулся от меня, отвернувшись, будто не хотел смотреть мне в глаза.

– Она… Она друг Бартаре. Она мне не нравится.

– А где Бартаре с ней познакомилась?

– Сначала во сне, я думаю. Однажды Бартаре сказала, что мы должны кое-что сделать – спеть странные слова. Она налила лаирового сока на землю, раскрошила сладкое печенье и разорвала красивые мамины перья, и смешала все это вместе. Потом села в траву и велела мне закрыть глаза и считать до девяти, потом открыть их, и я увижу что-то чудесное. Бартаре увидела – а я нет. Леди… она сказала Бартаре, что у меня какие-то неправильные глаза. Но потом Она часто приходила и всему учила Бартаре. После этого я больше не нравился Бартаре, но она заставляла меня помогать ей. Но она не хотела играть с Майрой или Джантой или с кем-то из девочек. Она притворялась, что ходит к ним, а вместо этого пряталась и разговаривала с Леди. И она сказала, что Леди обещала ей, что если она будет делать все правильно, и очень стараться, то сможет когда-нибудь попасть в мир Леди. И… – Он оглянулся, его губы задрожали, а глаза снова начали наполняться слезами. – И я думаю, это и случилось. Только нам тоже пришлось попасть туда. А я не хочу здесь оставаться – Килда, пожалуйста, пойдем домой!

Я и сама ничего другого не хотела, но как этого достичь – не имела ни малейшего представления. Я как раз обдумывала ответ, когда, с искоркой проницательности, Оомарк догадался о том, что я не хотела говорить.

– Думаю, мы не можем вернуться, если только Бартаре и Леди нас не отпустят. Но, Килда, они… они могут оставить нас здесь навсегда?

– Нет. – Может, я была слишком уверена, но, видя, как он трясется, не посмела ответить иначе. – Но если мы сейчас найдем Бартаре и Леди, может быть, попросим их отпустить нас…

– Не хочу – мне не нравится Леди. Мне и Бартаре не нравится, больше не нравится. Но я пойду искать их, если ты думаешь, они отправят нас домой.

Был и еще один вопрос, который следовало задать.

– Оомарк, ты сказал, Бартаре давно знает Леди. Они познакомились на Чалоксе?

– Да.

– Но теперь мы на другой планете, очень далеко от Чалокса. – Был ли этот лабиринт частью Дилана… Я не была в этом уверена. – Леди – она что, прилетела с вами на корабле? И все это время ее дом был здесь? – Я осторожно продвигалась вперед. Конечно же, если только это не была галлюцинация такой силы, какую мог вызвать только очень тренированный специалист, это ни в коем случае не могла быть работа эспера. Но если отбросить это объяснение, то что оставалось, кроме кошмара, не основанного ни на чем, что я знала в своем времени и пространстве?

– Она… – Он нахмурился, будто я указала на проблему, над которой он раньше не задумывался. – Она была там, и была здесь. А это ее мир. Ей наш мир не нравится. Она очень долго убеждала Бартаре прийти к ней, потому что самой так трудно навещать Бартаре. Но я не знаю, где этот мир! – И снова полились слезы.

– Ну ничего. Может, это и неважно, Оомарк, – я быстро обняла его. – Важно найти Бартаре и Леди и сказать им, что мы должны отправиться домой.

– Да, да! – Когда я поднялась на ноги, он схватил меня за руку и потащил.

Для меня в чуждом пейзаже не было дороги. Но казалось, что Оомарк уверен: он знал, куда нам идти. То и дело он указывал на блестящие формы и говорил, что это дерево, куст, или еще какая-то вполне естественная деталь ландшафта. Но для меня в чужой стране ничего не изменилось. Боль в лодыжке все росла, пока, наконец, я могла передвигаться только слегка прихрамывая. Еще я хотела есть и пить, и, в конце концов, уселась под расплывчатым голубым восьмиугольником, который, по словам Оомарка, был кустом; Оомарк сказал, еле сдерживаясь:

– Я страшно хочу есть, Килда. Эти ягоды были вкусными, но я много не съел…

– Ягоды? – я потянула к себе через колено сумку с припасами, чтобы открыть ее. – Какие?

– Те желтые, с большого куста. Я ведь упал в куст, и они размазались у меня по рукам. Я слизал сок, и он оказался вкусным, так что я поел их. Вот, смотри. – Он вскарабкался на ноги, прежде чем я успела сделать предупредительный жест, и устремился к голубому конусу с тремя верхушками неподалеку. Обе его руки до запястья погрузились в него, и он вытащил красный круг, в который впился зубами. Я услышала хрустящий скрип и предостерегла его слишком поздно.

– Нет, Оомарк! Нельзя есть неизвестные фрукты…

Но он проглотил последний кусочек и снова потянулся к конусу, сорвав еще один плод. Этот он предложил мне.

– Ешь, Килда. Вкусно!

– Нет! Оомарк, выброси, пожалуйста. Ты же знаешь космические правила безопасности. То, что растет в других мирах, может быть смертельно опасным. Выброси, пожалуйста! Смотри – у меня есть шоколадные кубики. – Я судорожно копалась в сумке и выбрала то, что, как мне казалось, привлечет его больше всего – сладости.

Он поставил свой круг на землю и направился к кубику, но с видимой неохотой. Оомарк любил сладкое. Не в его духе было так медлить.

Он развернул кубик и поднес его ко рту; при этом его лицо выражало странное отвращение. Он вел себя так, будто сам запах конфеты, которая ему всегда так нравилась, сейчас был отталкивающим. Затем медленно завернул ее и протянул мне.

– Как-то странно пахнет. Может, испортилась или еще что. Я правда не хочу, Килда.

Я взяла, открыла и понюхала ее сама. Никакого запаха, кроме знакомого запаха шоколада, не было, так что я заподозрила, что на него повлияла еда этой планеты. Я решила, что лучше не заставлять его сейчас есть конфету. Когда он действительно проголодается, то захочет съесть припасы, которые у меня с собой. Только вот их было так мало… Я вполне допускала, что мы действительно оказались на другой планете, хотя способ и причины транспортировки объяснить не могла. А первое правило исследователя в такой ситуации – это использовать только нормальные припасы и не жить за счет этой планеты. Однако я не спорила сейчас с Оомарком, утоляя свой голод вафлей-концентратом. И, перед тем как мы собрались в путь, перевязала лодыжку – как могла туго.

Течение времени не замечалось. Сумерки не смеркались в ночь и не рассветали в день. Только моя усталость свидетельствовала, что прошло много минут, а может, и часов, с тех пор как мы с Бартаре приземлились на флиттере там, в Луграанской долине.

– А далеко… далеко до того места, где Бартаре и Леди? – спросила я, когда мы снова остановились отдохнуть, и все вокруг было очень похоже на то место, где мы ели.

– Я не знаю. Это… это забавно, – Оомарк всеми силами старался объяснить. – Вещи иногда словно бы близко. А потом… потом они как бы вытягиваются, и снова далеко. Если… если я думаю о каком-то месте, то, кажется, оно далеко. А если я просто иду и думаю о Бартаре – ну, оно снова ближе. Правда, Килда, – я не знаю, почему это так, – правда не знаю.

Он явно был выбит из равновесия, и я не давила на него, хотя его ответы казались бессмысленными. А все мое тело болело от усилий, которые надо было предпринимать, чтобы двигаться дальше. С другой стороны, то ли из-за нашей остановки, то ли из-за съеденных фруктов – если это были фрукты. – Оомарк был полон сил, будто вышел утром после хорошего ночного отдыха. Когда я остановилась в третий раз, он вернулся ко мне:

– Килда, нога сильно болит?

– Есть немного, – пришлось признать.

– Давай здесь немного побудем. – Он оглянулся вокруг. – Я знаю, ты не можешь видеть, как я, но это милое местечко. Вон там… – Он осторожно повернул меня налево, – там высокая трава, и она выглядит мягкой, на ней хорошо сидеть. Пожалуйста, Килда! Я смогу найти Бартаре в любое время. Она не спрячется от меня. Но если мы доберемся до нее и Леди, когда ты так устала, Килда… Бартаре и Леди вместе – я боюсь их! И тебе тоже следует бояться, правда!

Мое исстрадавшееся тело поддержало этот аргумент. Моя воля изо всех сил боролась с огромным облаком усталости, и она проиграла. Я споткнулась и упала на колени на том самом месте, куда он меня привел. Обнаружив, что подо мной мягкая земля, я уже не могла заставить себя подняться. Вздохнув, я сдалась.