Текст книги "Магический камень"

Андрэ Нортон
Магический камень

Глава 1

Мерет из Ферндола – записи в личном дневнике по пути в Эсткарп

(по календарю Долин – Месяц Огненного Шипа, год Рогатого Охотника)

Доблестный мой Неуверен, если бы ты увидел, как я веду дневник, то, наверняка бы, улыбнулся. Нет, не просто улыбнулся; вне всякого сомнения, ты бы рассмеялся при виде старухи из Долин, согнувшейся в три погибели, в трюме корабля посреди бушующего зимнего шторма, пытаясь навести хоть какой-то порядок в бумажном хламе, который жители Сулкара гордо именуют грузовыми документами.

Мне бы ничего не оставалось, кроме как мучиться в темноте со счетными палочками, не вспомни я о придуманном тобой хитроумном держателе, с помощью которого лампа всегда остается в одном и том же положении, как бы сильно не раскачивало корабль. Изучив мои чертежи, капитан Халбек приказал плотнику сделать несколько таких держателей для наших кают.

Предвидя зимние сквозняки, о благоразумно запасся достаточным количеством ламп, защищенных роговыми экранами.

Если со светом я не испытываю никаких затруднений, то мое положение на скамье, на которой я сейчас сижу, весьма неустойчиво. Мне приходится очень осторожно обращаться с пером, чтобы избегать помарок и клякс. Клянусь, это труднее, чем писать, сидя верхом – по крайней мере, в этом случае я всегда могла бы придержать лошадь. Если бы этот отчаянно раскачивающийся корабль подчинялся уздечке! Наставниц, обучавших меня в детстве, наверняка разочаровал бы вид этих страниц. К счастью, торговая тайнопись, что придумали мы с тобой много лет назад, не требует особых росчерков и завитушек. Впрочем, будь качка еще сильнее, даже я не смогла бы впоследствии разобрать собственные записи.

О, Неуверен, мне так тебя недостает! Несчетное множество раз слова эти возникали в моих мыслях, и несчетное число раз я писала их за прошедшие двадцать лет. С каждым новым рассветом я все больше тоскую о звуке твоего голоса, о прикосновении твоего рукава за рабочим столом, об отблеске солнечного света в твоих волосах.

Путь, по которому мы шагали по жизни рука об руку, был безжалостно разрушен. Того, что происходит сейчас, я не могла в ту пору даже вообразить. Столь многое изменилось.., но осталась боль утраты, разлучившей нас навеки. Она гложет меня так, словно прошли лишь часы, а не годы с той минуты, когда ты поцеловал на прощание мою руку. Точно так же, как долг перед моим кланом требовал, насколько это было в моих силах, хранить наше семейное торговое дело, так и твой долг требовал от тебя защищать родной Дол от рыщущих в поисках добычи Псов Ализона. Однако, в отличие от всех наших прошлых расставаний, за этим прощанием к нам не пришла радость встречи.

Тот год обрушился на нас, подобно стихийному бедствию, что вполне соответствовало его имени – год Огненного Тролля. Наши Долины ожесточились и душой, и телом, когда на берег хлынули орды Псов. Я слышала рассказы о повозках в металлической броне, которыми снабжали врагов их союзники-колдеры, о ползучих чудовищах, плевавшихся жидким огнем и проламывавших ворота и стены наших прибрежных городов. Я благодарна Янтарной Богине, что смерть твоя была чистой, от лезвия меча. Даже теперь, когда во сне ко мне приходят картины прошлых сражений, я горько сожалею, что меня не было тогда рядом, чтобы жить или умереть вместе с тобой.

Однако я была далеко в глубине материка, а враги напали на Веннеспорт, разграбив наши склады с товаром. То было время кошмаров наяву. Когда мы уходили, спасаясь, в горы на западе, один из беженцев сообщил мне о твоей гибели. Думаю, будь я одна, я бы вернулась, чтобы найти смерть в бою, – но я не могла отказаться от обязательств перед своим кланом Робнор. Среди погибших во время осады Веннеспорта был и мой дядя Паранд. Все оставшиеся в живых братья моей матери и большинство наших друзей-торговцев с побережья пропали без вести. Уцелевшие обратились ко мне, умоляя встать во главе клана. Вне себя от горя и отчаяния, я понимала, что выбор их безнадежен, но не могла отказать их мольбам.

В течение многих мучительных недель, складывавшихся в месяцы, я почти ничего не ела и не могла спать, не в силах смириться с утратой. Я сверяла каждый свой шаг, представляя себе, как бы поступил ты в очередной критической ситуации. Лишь память о тебе удерживала меня, не давая погрузиться в бездну отчаяния.

Я постоянно напоминала себе, что обстоятельства разлучали нас значительно чаще, чем нам доводилось бывать вместе. Как-то раз ты сказал, что письма, связывавшие нас в дни разлуки, могли бы составить пространную хронику – если бы хоть кто-то мог прочесть нашу тайнопись. Несмотря на войну и долгие странствия после войны, я сохранила несколько твоих писем, а также твое лицо – маленький набросок, который сделал Халбек во время давней торговой экспедиции на его корабле. Эти документы – самое ценное, что у меня есть, твое наследство, постоянно напоминающее о тебе.

Другое, совершенно иного рода, наследство заставило меня предпринять нынешнее путешествие, совершенно неуместное в это время года. Подозреваю, ты бы укоризненно покачал головой, узнав, что я делала последние несколько дней. Ты бы спросил: как, после шестидесяти лет в торговле, я могла бросить все и отважиться на столь безнадежное предприятие? Я почти слышу твои слова: лучше уж гоняться за лунной дорожкой или ловить снежные хлопья – и то больше смысла! Однако если бы только я могла изложить тебе свои доводы… Из всех, кого я когда-либо знала, именно ты скорее всего бы понял, почему я должна была так поступить. Уверена, ты сам бы настоял, чтобы я ухватилась за представившийся шанс, сколь безнадежным или глупым это ни казалось.

Дорогой мой Неуверен.., ты всегда был крайне осторожен и предусмотрителен. Дядя Паранд как-то сказал, что ты самый расчетливый из всех, кого он знает, – ты всегда взвешивал соотношение возможных приобретений и потенциальных потерь, прежде чем идти на риск. И какие бы препятствия ни возникали впоследствии., ты не отступал, пока не доводил дело до конца.

Подобным же упорством отличалась и моя мать.

Именно благодаря ее силе воли, выведенная отцом порода овец стала основой наших успехов в торговле. Мне говорили, что я столь же упряма, как и мать, так что черта эта присуща нам всем троим – помню, мы то и дело обвиняли друг друга в излишнем упорстве.

Профессиональные привычки, особенно когда они должным образом вознаграждаются, часто проникают и в другие сферы жизни. Я вспоминаю часы, которые мы с тобой провели вместе, составляя родословные. Как ты обрадовался, обнаружив, что один из твоих дальних предков претендует на кровные узы с нашим кланом Робнор! Ты проехал десятки, сотни лиг в поисках подтверждающих сей факт документов и привез с собой, наверное, добрую половину пыли, скопившейся в архивах аббатства. Мы досконально изучили родословные множества семей. Никогда не забуду пергаментных свитков, хранившихся в покрытом воском морском сундуке из Варка. Ты сказал тогда, что тот клан, несомненно, был предан делу своей жизни, ибо от каждого свитка с записями многих поколений несло рыбой!

И вот теперь я, много лет спустя, вновь задаюсь вопросами о родстве. Однако эти вопросы не касаются недостающих имен из чужих родословных; они касаются моего собственного рода, и чем больше я о них думаю, тем сильнее мое беспокойство. Я не в силах успокоиться, пока не найду ответа. Много лет я не знала даже, где его искать. В моем распоряжении были лишь догадки, подозрения, фрагменты, сами по себе имевшие не много смысла – словно я планировала торговую экспедицию, не зная, куда ехать и какие товары с собой брать.

Затем, почти два месяца назад, в месяц Ободранного Дерева, в Веннеспорте меня настигло письмо наставницы Гверсы. Уверена, у нее и в мыслях не было ничего подобного, но именно ее слова стали тем фитилем, что запалил костер моих накопившихся сомнений. Со времен своих визитов в аббатство Ришдола ты должен помнить об особой любви наставницы к древним записям. С тех пор как закончилась война, она старалась восстановить архивы аббатства – как и несколько других, серьезно пострадавших из-за боев. Сейчас настоятельница Гверса очень стара, она ослепла, но иногда диктует письма для меня, хотя я была ее ученицей почти семьдесят лет назад.

Человек, побывавший в аббатстве Ришдола прошлым летом, привез мне письмо, в котором Гверса сообщала об удивительной находке за морем, в Эсткарпе. Два года назад, в год Кобольда, Волшебницы Эсткарпа устроили невероятной силы землетрясение, чтобы остановить вторжение через их южную границу, из Карстенз.

В результате стены и башни в Лормте, древней цитадели, знаменитой своими архивами, оказались частично разрушены. Под развалинами обнаружились неизвестные прежде хранилища и подвалы, где таились бесценные документы – настоящее сокровище для ученых.

Едва прочитав письмо наставницы Гверсы, я поняла, что должна отправиться в Лормт. До этого я чувствовала себя, словно ювелир, который пытается составить ожерелье из жемчуга Итдола, но ему недостает жемчужин, чтобы сделать драгоценность совершенной;

Мне не хватало двух жемчужин: фактов о родстве и сведений о еще одном сокровище, совершенно иного свойства. Куда же еще я могла направить свои поиски, кроме как в Лормт?

Два главных вопроса занимали – и продолжают занимать – мои мысли; кто был моим настоящим отцом и откуда взялось главное наследство моей матери, тот странный драгоценный камень, который она называла моим свадебным подарком?

С самого детства я всегда полагала, что знаю, кто я.

В тот день, когда мы впервые встретились, я представилась, написав на своей грифельной доске: «Мерет из Ферндола, немая со дня своего рождения в год Синерогого Барана». Ты сказал, что это подходящий год рождения для того, кто занимается торговлей шерстью, а столь четкий почерк, как у меня, не менее полезен торговцу, чем голос, и притом намного меньше опасений быть не правильно понятым. Мне тогда было семнадцать, и я была благодарна тебе за твою любезность.

Немногие из вечно занятых торговцев остановились бы, чтобы прочитать надпись на моей грифельной доске, или нашли бы время и терпение, чтобы ответить на мои вопросы.

С той первой нашей встречи ты отличался от всех остальных торговцев, и не только своей необычайной учтивостью. Я была несколько смущена, когда ты поведал мне, что у тебя два имени: Луидор, данное тебе родителями, и Неуверен, которым наградила тебя торговая братия. Помню, я подумала – что за странное имя Неуверен? – и написала на своей доске: «Почему Неуверен?»

Ты улыбнулся и ответил, что это из-за твоей прискорбной привычки предвидеть все возможные причины, из-за которых планируемое предприятие может потерпеть неудачу.

В тот вечер я Спросила о тебе мою мать. Она рассмеялась и ответила, что ты перемежаешь свою речь постоянными сомнениями. Сделав строгое выражение лица, она изобразила твой низкий голос: «О, я не уверен, что мы сможем приобрести сколько-нибудь пригодную шерсть в Доле – обильные дожди размыли тамошние пастбища. Кроме того, я не уверен, что они починили единственный мост, по которому могут проехать наши фургоны. Не уверен, что из этого предприятия хоть что-нибудь получится». Несмотря на твой мрачный вид, добавила она, ты очень деловой торговец, и иметь такого на службе – большое счастье для нашего клана.

Когда два года спустя торговый фургон матери рухнул в пропасть из-за оползня в горах, наше с тобой знакомство переросло из случайных встреч в сотрудничество. Узнав, что тебе интересны мои исследования родовых корней, я с удовольствием стала передавать тебе заказы на родословные от купцов и землевладельцев, которых мы встречали во время наших торговых поездок. Вскоре мы уже помогали друг другу проследить историю наших собственных семей. Твой род в течение многих поколений селился в прибрежных Долинах, неподалеку от замка Сикип, в то время как клан моей матери, Робнор, предпочитал города, рынки и ярмарки.

Мать впервые встретила отца в Твифорде, на большой ежегодной шерстяной ярмарке. Судя по некоторым ее словам, я поняла, что на нее сразу же произвело впечатление, как он разбирался в породах овец. Он поведал ей, что хочет найти знаменитых синерогих овец с западных отрогов. Он был убежден, что сможет с их помощью улучшить качество шерсти в Долинах. Зная свою мать, я полагаю, что она хорошо взвесила все его шансы на успех, прежде чем согласилась выйти за него замуж и сопровождать во всех путешествиях, от Аппдола до Палтендола.

Мать как-то раз сказала мне, сокрушенно вздохнув:

– Твой отец был хорошим человеком, но его чересчур занимали мечты вывести самую совершенную породу. Скажу честно – никогда не встречала кого-либо, кто мог бы сравниться с ним в знании овечьих пород и разновидностей. И все же он должен был больше внимания уделять нашему торговому делу. Мой же Дуин при любой возможности сбегал в горы, чтобы поймать очередного дикого барана и пополнить стадо.

Если бы ему передался по наследству торговый талант его далекого предка Родуина из Эккора! Однако – каждому свое, ничего не попишешь…

Мой отец (вернее, тот, кого я тогда считала своим отцом) был третьим сыном в семье и приходился дальним родственником клану Эккора. Я помню его лишь смутно, ибо мне было всего четыре года, когда он отправился во время бури на поиски пропавшего ягненка и больше не вернулся.

После его смерти мать отправила меня к наставницам в аббатство Ришдола, надеясь, что они смогут избавить меня от немоты. Не удалось. Однако наставница Гверса прилежно обучала меня в течение шести лет. Мать приехала за мной, когда мне было двенадцать. Хотя наставницы предложили оставить меня в аббатстве, переписчицей церковных книг, мать сказала, что мое искусство письма принесет больше пользы в торговом деле. Наставницы возразили, что моя немота вне стен монастыря станет для меня серьезной помехой, но мать ответила, что, напротив, это пойдет на пользу, поскольку я не смогу ни выболтать каких-либо секретов, ни оскорбить клиента неумной фразой.

Вскоре я обнаружила, что обладаю несомненным талантом вести счета, определять цены и находить нужные товары. Куда более редким талантом – почти неизвестным среди уроженцев Долин – оказалась моя способность отыскивать пропавшие предметы, особенно если я могла прикоснуться к вещи, принадлежав-. шей их владельцу.

Примерно в то же время я начала видеть необычайно живые сны. Все, что я помнила по пробуждении, – яркие цветные вспышки и обрывки странной музыки. Когда мне было лет пятнадцать, я однажды, оставшись наедине с матерью, нетвердой рукой написала о своих снах. Мать была постоянно чем-то занята; ее руки не находились в бездействии дольше, чем требовалось, чтобы подхватить новый моток шерсти или связку счетных палочек. В тот день, прочитав слова на моей грифельной доске, она уронила вязание на колени и неподвижно застыла. Могу поклясться, что на ее румяном от загара лице проступила смертельная бледность.

Медленно и тихо, что было совершенно на нее не похоже, она произнесла:

– Когда-то и у меня были странные сны.., еще до твоего рождения. Когда ты родилась, они прекратились, и я не вспоминала о них много лет. – Она покачала головой и вернулась к прерванному вязанию. – Все это лишь ночные химеры, и свет дня гонит их прочь.

Постарайся забыть о них.

Вскоре после этого случая мать впервые упомянула о моем свадебном подарке. Я нашла ее пропавший браслет, один из пары, которую она очень ценила. Она всегда любила красивые вещи. Обрадованная находкой, она рассказала мне, что у нее есть нечто особенное – подарок, отложенный к моей помолвке.

Взволнованная, я написала: «Что за подарок? Можно посмотреть?» Но мать лишь задержалась в дверях, выходя из комнаты.

– Нет, – твердо ответила она, – тебе нельзя его видеть, пока ты не станешь невестой. Это очень старый и ценный дар из.., тайного места, которое я не могу назвать.

Разочарованию моему не было предела, но за работой я постепенно забыла о подарке и не вспоминала, пока несчастье в горах не лишило меня матери.

В то время ты помогал дяде Хервику на нашей торговой базе в Ульмспорте, я же была в Веннеспорте, в неделе пути к югу, где мать намеревалась основать нашу вторую торговую базу. Мне было почти двадцать, когда она погибла. Шторм задержал твой с дядей Хервиком приезд, и я пыталась занять себя, разбираясь в вещах матери и откладывая в сторону то, что она наверняка с радостью раздала бы многочисленным родственникам и друзьям.

Случайно мне попался на глаза сверток, плотно упакованный в темно-синюю кожу. Едва коснувшись его, я поняла, что внутри – мой обручальный подарок. Он никогда не включался в число фамильных драгоценностей, и никто другой в семье никогда не упоминал о нем. Видимо, мать приобрела его в какой-то торговой сделке, а не получила по наследству.

Сгорая от любопытства, я развязала шнурок и обнаружила в свертке кулон с драгоценным камнем, оправленным в серебро. Камень был необычного голубовато-серого цвета, размером с небольшое куриное яйцо, искусно отполированный так, что падавший свет заставлял его искриться и сверкать. Когда я протянула руку, чтобы достать его из мягкого кожаного гнезда, мне показалось, что пальцы мои погрузились в расплавленный металл. Обладай я голосом, я наверняка бы вскрикнула. Я отдернула руку и, мгновение спустя, вновь обернула кулон в кожу и завязала шнурок.

Обычно я с радостью пользовалась случаем подержать в руках изящную брошь или пряжку, поскольку каким-то образом видела – иногда позже, во сне – образы, связанные с прежними владельцами вещей.

Однако сейчас я не испытывала никакого желания прикасаться к кулону матери. Помню, я подумала, что если возьму драгоценность в руку, она причинит мне невыносимую боль, напомнив об утрате. Мне не хотелось, чтобы образ матери преследовал меня в ночных видениях, меня и без того после ее смерти мучили кошмары. Я поспешно положила кожаный сверток к другим драгоценностям, предназначавшимся для нашей фамильной сокровищницы, и выбежала за дверь, словно за мной по пятам гнались демоны.

Мне ни разу не представилась возможность показать этот камень тебе. Ты все мотался между Ульмспортом и Веннеспортом, а я часто оказывалась вдалеке от наших веннеспортских владений. Мне ни разу не случалось извлечь на свет эту тщательно спрятанную драгоценность.

Ведь прошло почти двадцать лет, прежде чем ты завел разговор о женитьбе. Ты был столь учтив со мной, столь застенчив, что я удивляюсь, как ты вообще отважился произнести слово «свадьба». Будь все спокойно, я наверняка с радостью бы показала тебе кулон. Любая невеста гордилась бы таким подарком будущему мужу. Однако судьбе было угодно распорядиться так, что те дни трудно было назвать спокойными.

С некоторых пор тебя беспокоили слухи об исходящей из-за моря угрозе, и ты пытался убедить братьев матери, что наши торговые связи могут пострадать. Тебя встревожило появление в некоторых портах Долин чужаков из далекого Ализона. Они приезжали под видом торговцев, всюду совали свой нос и задавали чересчур много вопросов. Я слушала тебя и разделяла твое беспокойство. Несколько раз я писала дяде Паранду, предупреждая его об опасности, но в те дни, похоже, никакие слова не могли бы заставить Долины стряхнуть сонное оцепенение.

Мы очень страдали от отсутствия признанного лидера – главы кланов вообще отказывались верить в наличие какой-либо угрозы и не собирались сотрудничать или строить совместные планы, пока не стало слишком поздно. Когда на нас обрушились вторгшиеся с моря орды Ализона, как ты и предупреждал, все, что мы построили в Веннеспорте, было уничтожено. Я вновь увидела наши бывшие владения годы спустя, и моему взору предстали лишь обгоревшие остовы зданий. Таким образом, Ализон лишил меня и моего нареченного и дара, который должен был украсить мой свадебный наряд. Ты погиб, а что касается драгоценности – никто не в силах был сказать, какая судьба ее постигла.

Чем больше я думала о камне, тем больше убеждалась, что он носит в себе Силу. Как иначе можно объяснить то отвращение, которое вызывало у меня прикосновение к нему? В свое время я думала, что мне причиняет боль его связь с матерью, но даже тогда я спокойно дотрагивалась до вещей, которыми она постоянно пользовалась – ее счетных палочек, щетки для волос, любимых перьев для письма. И никакие болезненные видения, связанные с этими предметами, не вторгались в мои сны.

Тогда я мало что знала о Силе, если не считать того, что жители Долин всегда с большой неохотой говорили о ней и еще с большим отвращением относились к попыткам ее использовать. Наши Мудрые владеют Силой, но пользуются ею, лишь исцеляя больных или предсказывая будущее с помощью рунных досок. Мы ценим знание лекарственных трав, которым обладают наши Мудрые, и их искусство целительниц, но любой уроженец Долин содрогнется при мысли о чистой Силе, которой владеют заморские Волшебницы Эсткарпа или легендарные маги древнего Арвона.

Когда погибла мать, я все еще считала себя чистокровной уроженкой Долин – хотя достаточно было взглянуть на мое отражение в полированном металле или воде, чтобы заметить, как разительно отличаюсь я от соплеменников, включая моих собственных родителей.

Мои волосы не были рыжими, выгоревшими на солнце, как у них, не были зелеными или голубовато-зелеными мои глаза. С самого детства волосы мои были темно-каштановыми, подобно редкостному ламантиновому дереву, как ты любил говорить, а глаза – ярко-голубыми. Кожа моя была бледной, и не желала темнеть в жаркие летние месяцы. Моя внешность, как и моя немота, еще ребенком поставили меня особняком от прочих.

Некоторые наставницы Ришдола подозрительно перешептывались, пока наставница Гверса не дала ясно понять, что я нахожусь под ее особой опекой. Лишь однажды я услышала, как какая-то кухарка прошипела при виде меня: «Отродье Арвона!», но я понятия не имела, что она хотела сказать. Когда я спросила об этом наставницу Гверсу, та поджала губы и ответила, что некоторые предпочитают создавать проблемы на пустом месте, тогда как забот и без того хватает. Впоследствии я проштудировала архивы аббатства в поисках сведений об Арвоне, но нашла крайне мало упоминаний об этой загадочной стране, лежащей за горами вдоль границ самых северных Долин. Наставница Гверса сказала лишь, что ни один из жителей Долин не путешествовал туда, так как народ Арвона живет обособленно и не любит чужих. Она также добавила, что в Арвоне есть Силы, которых благоразумному человеку лучше всего избегать. Много лет спустя я попыталась проанализировать смутные слухи о редких свадьбах между уроженцами Арвона и Долин. Детей, которых подозревали в том, что они родились в подобном браке, сторонились, словно они чем-то отличались от нормальных людей. Похоже, именно тогда я начала интересоваться, не может ли быть причиной моей собственной странности кровная связь с Арвоном. В конце концов, я родилась в отдаленной Долине, граничащей и с Арвоном, и с избегаемой всеми Пустыней.

Я составила перечень своих необычных черт: моя немота с рождения, моя несвойственная уроженке Долин внешность, мои странные сны (возможно, подобные тем, что были у моей матери), моя способность находить потерянные вещи. Мне пришло в голову, что обручальный дар моей матери может происходить из Арвона. Я больше не в силах была игнорировать очевидный вывод, что моим отцом мог и не быть Дуин из клана Эккора.

В перечень фактов следовало включить еще одно свидетельство. Когда мне было шестнадцать, дядя Паранд увез меня от матери и взял с собой в торговую поездку вдоль побережья. Он сказал, что я смогу многому научиться, помогая ему вести бухгалтерию. После первых коротких поездок он объявил, что моя помощь была поистине бесценной и что мне можно доверять (и что, к счастью, я не страдаю морской болезнью от качки), после чего пригласил меня отправиться с ним в значительно более долгое путешествие, через море к восточным землям, о крупных портах которых я до сих пор лишь слышала – Верлейн, Сулкаркип и расположенный в глубине суши речной порт Эсткарпа, Эс.

Прогуливаясь в одиночку возле замка Эс, я встретила одну из Волшебниц Эсткарпа. Мне тогда было восемнадцать; дядя Паранд предупредил меня, чтобы я держалась подальше от любой женщины Древней Расы, одетой в характерные серые одежды Волшебниц. Я отступила на обочину тропы и замерла, чтобы не привлекать внимания. Казалось, сперва Волшебница вообще меня не заметила, но, едва пройдя мимо, она внезапно остановилась, повернулась и сделала знак в воздухе правой рукой. К моему удивлению, линии, которые чертили ее движущиеся пальцы, светились голубым сиянием (как мне потом объяснили, это означало, что я не запятнана Тьмой). Колдунья покачала головой и удалилась прочь, не сказав ни слова. Она уже не видела, что знак ее продолжал светиться – сначала красным, затем оранжевым, затем желтым – прежде чем окончательно угаснуть. Я не стала рассказывать об этом случае дяде, не стала я и делать о нем записей для кого бы то ни было до сегодняшнего дня, когда я выстраиваю в ряд аргументы, чтобы убедить.., полагаю, я пытаюсь убедить саму себя. Мой верный Неуверен – будь ты рядом, ты наверняка бы со мной согласился.

По прибытии в Лормт, я намерена попросить разрешения изучить тамошние архивы, в поисках любых сведений, касающихся камней Силы. Капитан Халбек описал мне внешний вид магических камней Эсткарпа; они мутные, с гладкой поверхностью, и вовсе не похожи на мой обручальный дар. Однако Сила наверняка может обитать и в иных разновидностях камней.

Я должна также найти сведения об Арвоне и о том, есть ли в родословных записи о ком-либо еще подобном мне.

Если бы нам в паруса дул сильный ровный ветер, мы завершили бы наше путешествие намного быстрее, чем за месяц. Однако мне остается лишь терпеть и надеяться, что корабль устоит среди штормовых волн.

Как хорошо будет снова увидеть солнце – и ощутить под ногами твердую почву, а также как следует обсушиться!