Текст книги "Волшебница Колдовского мира (пер. А. А. Смирновой)"

Глава 5

Похороны Утты были великой церемонией для вупсалов. Я никогда такого не видела и была ошеломлена их приготовлениями. Такой ритуал не вязался с варварством, он больше напоминал веками установленный образец похорон в очень древней цивилизации. Возможно, это был последний осколок древнего акта принесенного ими из начала, теперь настолько скрытого в туманном прошлом, что они его уже не помнили.

Аторфи и Висма одели ее во все самое лучшее, что нашлось в ее дорожных сундуках, а затем несколько раз обернули полосами смоченной кожи, которые стянули и упаковали ее усохшую плоть и тонкие кости на вечные времена. Тем временем мужчины племени ушли на юг почти на день пути и там вырыли яму такой же ширины, как палатка, в которой Утта провела свои последние дни, перевезли палатку и сани, нагруженные камнями, и установили в яме.

Я искала возможности убежать во время всего этого, но магия Утты держала меня, и мне недоставало сил, чтобы разбить руны, на которые я по незнанию наступала, когда шла по ее палатке. Когда я попыталась выйти одна за пределы лагеря, то почувствовала приказ вернуться, с которым не могла бороться. При всей моей воле и стремлении бегство было невозможным.

В течение четырехдневных приготовлений я оставалась одна в своей новой палатке, поставленной чуть в стороне. Видимо, племя рассчитывало получить от меня какую-нибудь магию, благоприятствующую их делу, поскольку от меня не требовали помощи в работе для Утты, и я была благодарна им за это.

На второй день женщины принесли два дорожных сундука и оставили их в моей палатке. Я открыла их. В одном были узлы и мешочки с травами, большую часть которых я узнала. Они употреблялись для лечения или для наведения сонных галлюцинаций. В другом был хрустальный шар Утты, ее жаровня, жезл из полированной кости и два свитка, вложенные в металлические трубочки, попорченные временем.

Я жадно схватила трубки, но не сразу смогла их открыть. На них были выгравированы символы, некоторые из которых я знала, хотя они слегка отличались от тех, которые я видела раньше. На концах трубки был глубоко вырезан один знак.

Гравировка, казалось, была менее затронута временем, чем сами трубки. Здесь была тонкая вязь буквенной руны – только я не могла ее прочесть – обвивавшейся вокруг маленького, но четкого рисунка меча, перекрещенного жезлом власти. Я еще ни разу не видела эти два символа в такой комбинации, потому что у Мудрых женщин жезл был знаком волшебницы, а меч

– знаком воина, а такой контакт знаков женского и мужского считался бы неприемлемым и неприличным.

При более внимательном изучении я наконец нашла чуть заметную щелку и с большим трудом раздвинула тугие захваты. К своему великому удивлению, я увидела, что хоть свитки и целы, но я не могу их прочесть.

Эти руны были, видимо, личной записью какого-нибудь мага, который сам придумал код, чтобы лучше сберечь свои секреты.

В начале и в конце каждого свитка перекрещенные мечи и жезлы были отчетливо выделены цветом: меч – красный, жезл – зеленый, тронутый золотом. Это убедило меня, что свитки не от Тени, потому что зеленый и золотой от Света, а не от Мрака.

Рисунок удивил меня, потому что здесь в противоположность изображению на трубке меч лежал поверх жезла, как намек, что главным для рисовавшего было действие, а Власть не вела, а следовала позади. Под символом были выведены широким пером буквы, которые были понятны – по крайней мере, они складывались в читаемое имя, только я не знала, чье – народа, места или человека. Я несколько раз повторила его вслух – может, его звучание пробудит что-нибудь в моей памяти:

– Хиларион.

Нет, это ничего не означало, и я не разу не слышала этого слова от Утты. Но она ведь очень мало говорила о своем прошлом, она была сосредоточена на том, чему учила меня. Расстроенная, я снова свернула свитки и уложила их в трубки.

Не вставая с места, я прижала руки к кристаллу в слабой надежде, что почувствую под ладонями тепло и зеркало покажет мне то, что я хочу знать. Но этого не произошло, и я убрала шар в сундук вместе с жезлом, который чужим лучше не трогать, потому что такой жезл Власти отвечает только тому, кто приспособил его для своей службы.

На пятый день в мою палатку пришли две женщины. Они смело вошли, не ожидая моего разрешения. Они несли тяжелый кувшин с горячей водой и таз для купанья. За ними вошла третья женщина с перекинутой через руку одеждой. Она же несла поднос с несколькими горшочками и коробочками.

Первые женщины были простыми членами клана, а третья, принесшая поднос с косметикой – молодая жена Айфинга, Айлия.

Она была еще очень молода, совсем девочка, но держалась надменно, выставляя вперед маленькие груди, покрытые толстым слоем краски. Рисунок на них изображал ярко-красные цветы, а соски в центре цветка блестели, как будто в краску были добавлены крошечные чешуйки драгоценного камня. Это была вызывающая картина, еще более варварская, чем у других.

Ее взгляд был резким, еще более недружелюбным, чем я встречала до сих пор, как Утта взяла меня в ученицы и компаньонки.

Губы Айлии вытянулись вперед, когда она глядела на меня долгим, оценивающим и явно враждебным взглядом.

– Пора.

Она первая прервала молчание, и я подумала, что ей очень не хочется делать то, что она должна была сделать, хотя я не спрашивала, что именно.

– Мы несем старую в назначенный ей дом. Мы оказываем ей почтение…

Поскольку я не знала их обычаев, то сочла за благо идти, куда ведут. Я позволила им вымыть меня горячей водой с пригоршней мха, который растягивался от влаги и использовался вместо губки.

От него исходил слабый запах, странный, но не противный.

В первый раз я не получила кожаных меховых брюк, какие носили все. Мне дали одежду, которую принесла Айлия – длинную и широкую юбку из очень старой, как мне показалось, ткани, сохранившейся благодаря металлическим нитям, в вытканном узоре кружевных листьев. Нити поблекли, так что узор был едва заметен, да и то при очень тщательном рассмотрении. Юбка была темно-синего цвета, по низу шла кайма шириной в ладонь из таких же металлических нитей.

По приказу Айлии женщины разрисовали мне груди, но не цветами, а лучами блестящего пигмента. Они не добавили к моему наряду ни одного ожерелья, какие носили сами, а покрыли меня с головой вуалью, сплетенной из потускневшей металлической нити. Когда я была одета, Айлия махнула рукой к выходу и заняла свое место позади меня.

Все племя шло процессией за санями.

Сани несли на плечах, а четырех собак, которые служили Утте, члены племени вели на поводках. В санях лежало тело пророчицы, покрытое отборными мехами.

Непосредственно за людьми, несшими сани, было свободное пространство, и Айфинг жестом приказал мне идти туда. Я повиновалась. Висма и Аторфи встали рядом со мной справа и слева. Обе были одеты в новое и раскрашены, но когда я поглядела на них, собираясь сказать что-то – не слова утешения, потому что кто может утешить их в этой потере, а просто что-нибудь дружеское – они не ответили на мой взгляд, поскольку не спускали глаз с саней. Каждая прижимала к груди обеими руками каменную чашу, каких я еще не видела. В чашах плескалась и пузырилась темная жидкость, как бы подогреваемая адским пламенем.

За нами шли Айфинг и самые главные охотники и воины, затем женщины и дети, так что мы шли к могиле всем племенем, вытянутые в линию. Здесь, вдали от горячих источников, было холодно, и под ногами лежал снег. Я дрожала в своей древней мантии, а те, кто шел рядом со мной, полуголые как в своей палатке, не показывали никаких признаков неудобства.

Наконец мы пришли к могиле. Люди, несшие сани, спустились по земляному скату в стоявшую в яме палатку и вышли оттуда с пустыми руками. Тут же Висма и Аторфи подняли свои чаши и жадно выпили всю жидкость.

Держа пустые чаши, они взялись за руки, опустились в палатку, и больше мы их не видели.

Я осознала значение их поступка только тогда, когда увидела, что люди, державшие собак, достали ножи и убили животных быстро и безболезненно. Затем они, эти мохнатые слуги тоже были присоединены к людям внизу. Я шагнула вперед – может быть, еще не поздно… Висма, Аторфи, неужели…

Алфинг крепко взял меня за плечо и держал, пока воины укладывали мертвых собак перед палаткой и прикрепляли их поводки к шестам, как будто собаки просто спят, а не заливают землю своей кровью. Как мне ни хотелось прыгнуть в яму и вывести двух женщин Утты, я понимала, что не стоит и пытаться. Они уже последовали за своей хозяйкой за финальный занавес, откуда не было возврата.

Я не вырывалась от Айфинга, а спокойно стояла, только время от времени вздрагивала от холода на этом открытом месте. Я видела, как все племя – мужчины, женщины и дети – подходили к могиле и бросали какой-нибудь подарок. Даже грудным детям матери вкладывали что-нибудь в руку и заставляли бросить. Мужчины бросали в яму оружие, женщины – золото, коробочки с душистым маслом, сухие лакомства. Видимо, каждый отдавал самое дорогое из своего личного имущества. Тогда я поняла всю полноту их уважения к Утте.

Им, наверное, казалось, что с ней ушел жизненный путь племени, потому что она жила при многих поколениях их и была живой легендой.

Затем мужчины с лопатами из коры и с веревками для подтаскивания камней встали с одной стороны и принялись засыпать могилу, а женщины собрались вокруг меня и повели обратно в лагерь. Они не оставили меня одну в палатке – со мной пришли Айлия и несколько старших женщин, хотя среди них не было первой жены вождя Аусу. Когда я села на подушку, обтянутую кожей и набитую мягкой шерстью, Айлия дерзко взяла себе такую же. Я видела, что некоторые женщины недовольно хмурились. Я не знала, что меня ожидает, но подумала, что надо самой защищать свои права. Утта назвала меня ясновидящей перед Айфингом, хотя я и не намеревалась связывать свое будущее с вупсалами, как сделала она. Как только я разобью связывающие меня руны, я уйду отсюда. Чтобы добиться этого, я должна спокойно распоряжаться той Властью, которой достигла, а в этом мне, похоже, собираются отказать.

Во всяком случае, было бы серьезной ошибкой для Мудрой женщины принять Айлию как равную себе, пусть она и жена вождя.

Я должна сделать что-то с самого начала, чтобы они меня боялись, иначе упущу и то малое преимущество, которое имею.

Я быстро повернулась, посмотрела на Айлию в упор и резко спросила:

– Что с тобой, девушка? – я копировала тон, который слышала в таких случаях от Утты, а также от Мудрых женщин в Месте Тишины, когда ученица позволяла лишнее.

– Мы будем в одинаковом положении, – ответила она, но отвела взгляд, явно чувствуя себя неловко, хотя ответ ее был нахальным и вызывающим.

– Вот я и села рядом с тобой.

Если бы я лучше понимала смысл ее слов, я бы подготовилась, но теперь только инстинктивно чувствовала, что должна укрепить свое превосходство перед любым членом племени.

– Как, ты разговариваешь с Той, Которая Видит Вперед, девушка? – холодно спросила я.

Я не называла ее по имени, как будто такая мелочь, как ее имя, меня не касалось, унижала ее в глазах остальных.

Может быть, я сделала ошибку, наживая себе врага, но она и так была настроена недружелюбно, что я и почувствовала с первого взгляда, и от попытки к примирению потеряла бы еще больше.

– Я говорю с той, которой придется сидеть рядом со мной, – начала она, но тут в палатку вошла женщина.

Она шла с трудом, опираясь на руку молодой девушки с ненакрашенными грудями и плоским лицом, обезображенным рубцом.

Женщина была немолода, высоко зачесанные ярко-рыжие волосы заметно тронула седина, широкое лицо разбухло, неуклюжее тело разжирело, большие груди торчали как подушки. Это не было естественной полнотой. У нее были и другие признаки болезни сердца, и я удивилась, почему она не обращалась за помощью к Утте за то время, пока я жила здесь.

Две женщины у двери поспешно встали, выдвинули подушки, на которых сидели, и положили их одна на другую, чтобы для прибывшей было более высокое сидение, так как ей явно трудно было бы согнуть ноги.

Она села с помощью своей провожатой и долгое время не могла отдышаться, прижимая руки к груди. По ее знаку Айлия встала и отошла к стене, и ее угрюмость стала еще более заметна, но слабая неловкость, с которой она смотрела на меня, сменилась страхом.

Служанка встала на колени рядом с хозяйкой, что бы видеть ее и меня.

– Это Аусу из палатки вождя.

Ее голос был едва слышен из-за шумного дыхания хозяйки. Я подняла руку и сделала жест бросающий или сеющий, которому научилась у Утты, и подтвердила его словами:

– Аусу, мать мужчин, правительница палатки вождя, будь благословенна, и все доброе да будет на тебе!

Ее болезненное дыхание несколько успокоилось. Я вспомнила, что она одна из всего племени не провожала Утту в ее последний путь. Это было понятно: ее громадный объем и тяжелое состояние здоровья делали такое усилие невозможным. Она раскрыла распухшие губы и заговорила.

– Утта говорила с Айфингом. Она оставила тебя разглаживать наши дороги…

Она сделала паузу, как бы дожидаясь от меня ответа или подтверждения, и я сказала, что могла:

– Так сказала Утта.

Это было правдой, но не означало, что я согласна с повелительным приказом пророчицы насчет своего будущего.

– Как и Утта, ты идешь под руку Айфинга, – продолжала Аусу.

Голос ее временами так хрипел, что трудно было разобрать слова. Каждое из них, видимо, давалось с трудом.

– Я пришла, помочь тебе. Ты, как ясновидящая, будешь теперь главой в палатке Айфинга.

Ее голова повернулась на огромных плечах – чуть-чуть, но достаточно, чтобы видеть Айлию и одарить ее таким холодным и угрожающим взглядом, что я вздрогнула, – Айлия встретила ее взгляд не опуская глаз.

Но сейчас было не время, обращать внимание на немые сцены между этими двумя женщинами, женами вождя, потому что, если я правильно поняла их, я буду женой Айфинга. Но разве они не знают, что я, как Мудрая женщина, могу утратить свою силу, в которой они так нуждаются, если приду под руку мужчины? А утрачу ли?

Моя мать не утратила. Может быть, это всего лишь суеверие, распускаемое Мудрыми женщинами для охраны их самих и их правления. В Эскоре не знали этого, Дахаун не потеряла своих талантов, когда дала слово моему брату и стала главой в его доме и в его сердце, и сама Утта говорила, что ее супругом был давний предшественник Айфинга.

Но был ли такой союз угрозой для частично обретенной силы или не был

– он был страшен для меня самой. Правда, теперь у меня под рукой такие средства, которые могут превратить меня в холодное мясо в его постели, раньше, чем произойдет худшее. Но, кроме этой последней крайности, были и другие пути, и один из них сейчас пришел мне в голову. Никто из этих женщин не мог читать моих мыслей, так что я могла приготовить – если у меня будет время – такой ответ, который удовлетворит всех.

Я была права, что не выдала своего изумления. Если бы я чуточку пошевелила мозгами, то могла бы угадать это заранее. Я снова сделала приветственный жест Аусу и сказала:

– Мать многих оказала мне честь, встречая меня как сестру.

Я сделала упор, чего не желала делать по отношению к Айлии.

– Хотя мы не делили одну чашу, как дети одной матери, но между нами не будет ни старшей, ни младшей.

Женщины вдруг зашептались, услышав этот отказ от предложенного мне главенства в палатке Айфинга, и я поняла, что они приняли мои слова, как связующие.

Аусу не спускала с меня глаз, почти закрытых веками. Затем она вздохнула, и ее напряженные плечи слегка согнулись. Я понимала ее железную волю, приведшую ее ко мне, ее решимость сделать то, что она считала правильным.

Я поспешила увериться, что мне дадут то, в чем я больше всего нуждалась – уединение.

Я наклонилась вперед и взяла ее пухлую руку в свои.

– Я как Утта говорю с духами, и должна иметь палатку, чтобы предложить им кров, когда они посетят меня.

– Так, – согласилась она. – Но жена идет к своему господину. И Утта проводила ночи с Айфингом, когда это было нужно.

– Таков обычай, – согласилась я в свою очередь. – Однако я должна жить отдельно. И, сестра, не могу ли я что-нибудь сделать для тебя? Твое тело нездорово. Может быть, духи найдут лечение…

Складки на ее лице зашевелились.

– Это зло с севера. Ты слишком недавно у нас, сестра, ты не знаешь. Это напущено на меня за то, что я делала глупости. Ах!

Она вырвала свои руки из моих и прижала их к груди, вскрикнув от внезапной боли.

Служанка поспешила достать плотно закрытую чашу из рога, открыла ее и дала Аусу выпить. Немного бесцветной жидкости вытекло из ее губ на тяжелый подбородок, оставляя липкие следы, – Напущено, – повторила Аусу шепотом. – И я понесу это до могилы.

Я слышала о таких проклятиях – болезнь духа нападает на тех, кто вольно или невольно вторгается в какое-нибудь место древнего Зла, и отражается в теле человека болезнью. Но среди вупсалов я впервые встретила какой-то знак соприкосновения с древним Злом Эскора.

Снаружи неожиданно донесся громкий металлический звон. Я вздрогнула. Женщины монотонно запели. Айфинг?

Неужели жених уже идет за мной? Я же не успела подготовиться. Что я буду делать? Я растеряла последние остатки своей уверенности.

– Айфинг идет!

Айлия придвинулась ближе, но я заметила, что она не приближается чересчур близко к главенствующей в доме.

– Он идет за своей невестой.

– Пусть войдет, – сказала Аусу с достоинством, которое было ей присуще, несмотря на ее гротескное тело.

Женщины прижались к стенам, служанка Аусу тоже. Айлия не пошла с ними. Аусу еще раз взглянула на меня и на нее, и Айлия тут же отступила.

Главная жена громко окликнула Айфинга.

Полотнище палатки поднялось, и Айфинг наклонив под ним голову, подошел прямо к Аусу. Ее толстая рука поднялась, и он протянул свою темную грубую руку, чтобы ее могла взять Аусу, но смотрели они не друг на друга, а только на меня.

Я не видела в его лице того, что читала раньше у его племянника, что обещало бы мне позор. Айфинг выглядел бесстрастно, как человек, на которого возложили приятную задачу, являющуюся частью достоинства и ответственности вождя. Но за его плечом я увидела лицо Айлии с безошибочным выражением ревнивой ярости.

Айфинг преклонил колено перед громадным телом своей первой жены. Она протянула руку ко мне, я вложила в нее свою, и она прижала мою ладонь к ладони Айфинга, как раньше это сделала Утта.

Сквозь ее свистящее дыхание пробились слова, которых я не поняла, вероятно, какая-нибудь архаичная ритуальная фраза.

Затем ее руки упали, оставив наши соединенными. Айфинг наклонился и отдернул металлическое покрывало, которое я обернула вокруг плеч, чтобы хоть немного защититься от холода.

Затем его пальцы опустились на мои груди и содрали краску, как сдирают одежду. Женщины у стены издали звенящий крик, вроде того, который издала, умирая, Утта. Видимо, это был победный клич.

Меня очень беспокоил вопрос, как далеко зайдет сейчас Айфинг. У меня не было возможности приготовить то, что я задумала, но, похоже, церемонии пришел конец. Понимая, что я плохо знаю их обычаи, Аусу дала мне ключ к следующему шагу, в котором я нуждалась, чтобы выполнить то, что задумала.

– Блюда и чаша будут разделены, сестра. И будь благословенна эта палатка…

Служанка и женщины подошли и поставили ее на ноги. Я тоже встала, чтобы оказать ей почтение, и проводила ее за дверь палатки. Айлия скрылась. Видимо, ее так бесила моя связь с ее господином, что она не желала больше быть ее свидетельницей.

Когда я вернулась, Айфинг сидел на подушке. Я прошла к сундуку Утты, где хранились травы, и достала несколько сухих листьев, которые превращали обычный напиток вупсалов во вкусный праздничный. Я добавила их в чаши, принесенные на подносе, и опустила полотнище двери, как бы для того, чтобы никто не помешал нам.

Когда Айфинг увидел, что я положила листья, глаза его блеснули, потому что травы Утты были очень хороши, и он ждал с явным нетерпением, пока я добавляла в его чашу еще немного листьев и размешивала палочкой.

Заклинания не обязательно произносить вслух, самое главное – воля, направленная на нужный результат, а моя воля была тверда в эту ночь. Айфинг видел, что я ничего не добавляла, кроме тех трав, которые он хорошо знал, но то, что я добавила мысленно, было первым шагом в моем плане спасения.

По крайней мере, хоть в этом Утта не связала меня, как связала рунами на циновке. Айфинг выпил и поел с подноса, который мы с ним разделили, а затем покачнулся и уснул.

Я достала из сундука Утты ярко-красную колючку, обмотала вокруг нее два волоса, вырванных из моей прически, и плюнула на нее, произнеся несколько слов, для которых уши Айфинга были теперь надежно закрыты.

Сделав это, я воткнула колючку глубоко в кожаную подушку под головой Айфинга и стала ткать сон.

Нелегко было вообразить то, чего никогда сама не испытывала, и я не смела себе позволить сомневаться в успехе. Но когда Айфинг повернулся и забормотал во сне, он видел как раз то, что я вложила в его мозг: что он и вправду взял жену и положил на нее руки свои и тело.

Не делала ли такое и Утта? Я думала об этом, когда села в изнеможении и следила за сном Айфинга при слабом свете плененных насекомых. Не таким ли образом она была женой вождей, все еще оставаясь Мудрой женщиной? Когда он проснется, будет проверена надежность сотканного мной сновидения.