Текст книги "Лезвие света"

Двое матросов, вооружившись ведром и щетками, драили палубу. Больше никого не видно – ни членов экипажа, ни пассажиров. На корме выведено имя парусника – «Верушка». Комиссар не смог узнать поднятого на нем флага. А впрочем, много ли яхт итальянских богатеев плавает под родным флагом? Комиссар смутно вспомнил о некой Верушке, знаменитой манекенщице.

Как обычно, уселся на плоский камень у маяка и закурил.

Заметил, что на камне, ближе к воде, застыл краб, впившись в комиссара взглядом.

Неужели все годы это был один и тот же краб? Иногда Монтальбано баловался, кидая в того галькой.

А может быть, в этом крабовом семействе краб-отец наставлял краба-сына:

– Слушай, малыш, сюда почти каждый день после обеда приходит комиссар Монтальбано, ему нравится играть с нами. Ты уж потерпи, пусть он немного развеется, это всего лишь безобидный чудак-одиночка.

Комиссар взглянул крабу в глаза и ответил:

– Спасибо, дружище, что-то у меня нет настроения.

Краб шевельнулся и, ковыляя бочком, скрылся под водой.

А комиссар так бы и сидел тут до самого заката.

Но надо было возвращаться в контору. Вздохнув, он встал и двинулся в обратный путь.

Проходя мимо трапа трехмачтовика, приметил, что рядом остановились три машины – такси. Наверно, пассажирам пришла охота посетить греческие храмы.

После обеда комиссар чуть не умер от скуки, подписывая бесполезные бумаги. Дело это никак нельзя было задвинуть – не из чувства долга, а потому, что он знал, чем грозит пропустить хотя бы одну бумагу: на ее месте моментально возникнут две – требование разъяснений по поводу неподписания предыдущего документа и его копия (на случай, если он вдруг не получил первый экземпляр).

К семи вечера явился расстроенный Фацио: вернулся с охоты с пустым ягдташем.

– Комиссар, я собрал сведения о Лоредане Ди Марте.

– Выкладывай.

– Их немного. Девичья фамилия – Ла Рокка, отца звали Джузеппе, мать – Катерина Силечи, родилась в…

Его опять понесло. Не ровен час, выдаст вслух полное персональное досье. Если сразу не остановить, дойдет и до прапрадедов. Комиссар угрожающе посмотрел на подчиненного.

– Стоп. Предупреждаю: если не прекратишь сейчас же, клянусь, я…

– Простите. Больше не буду. Я говорил, что Лоредана, прежде чем выйти за Ди Марту, была с пятнадцати лет помолвлена с неким Кармело Савастано, беспутным проходимцем, ни кола ни двора, но девушка была от него без ума.

– Как же случилось, что она бросила его ради Ди Марты?

Фацио пожал плечами.

– Без понятия. Но ходят слухи.

– Какие?

– Что Ди Марта обставил это дельце с Савастано.

– Поясни-ка. Он велел Савастано отступиться?

– Так говорят.

– И Савастано согласился?

– А то.

– Разумеется, за внушительную сумму.

– Вряд ли он уступил ее просто так, за красивые слова.

– В общем, если можно так выразиться, Ди Марта купил Лоредану. А что про нее толкуют в городе?

– Никаких сплетен. Все говорят, что она порядочная девушка. Ведет себя хорошо. Из дому выходит только с мужем или чтобы навестить подругу.

– А эту как зовут, узнал?

– Да. Валерия Бонифачо. Живет в особнячке на Виа Палермо, 28.

– Замужем?

– Да. За капитаном дальнего плавания. Тот месяцами в рейсах, почти не бывает в Вигате.

– Так, значит, это было настоящее вооруженное ограбление?

– Похоже на то.

– Надо поймать вора.

– Это будет нелегко.

– Я тоже так думаю.

Как только Фацио вышел, комиссару пришла в голову одна идея.

Он позвонил своей горничной Аделине.

– Что такое, синьор комиссар? Или стряслось чего?

– Ничего, Аделина, не волнуйся. Мне надо переговорить с твоим сыном Паскуале.

– Его дома нету. Как придет, скажу, что вы звонили.

– Нет, Аделина, я уже ухожу с работы, а вечером меня не будет в Маринелле. Пусть звонит завтра с утра сюда, в комиссариат.

– Как скажете.

Паскуале – вор-домушник со стажем – частенько сиживал за решеткой. Монтальбано был крестным отцом его первенца, и Паскуале в знак признательности назвал сына Сальво. Иногда он снабжал комиссара разными сведениями, когда тот об этом просил.

Почему это рольставни галереи опущены почти до земли?

Время всего лишь без пяти восемь. Неужели Мариан забыла о нем и об их свидании?

Огорченный комиссар нажал кнопку звонка. Спустя мгновение послышался ее голос:

– Поднимите и заходите.

Первое, что бросилось в глаза, – голые стены, ни единой картины.

Не успел он ничего спросить, как Мариан кинулась к нему, крепко обняла, чмокнула в губы, потом отпустила и, смеясь, закружилась словно в танце.

– Да что произошло?

– Я продала все картины! Все разом! Проходите.

Она взяла его за руку, затащила в офис, усадила в кресло, открыла холодильник, достала бутылку шампанского.

– Специально купила. Ждала вас, чтобы вместе отпраздновать. Открывайте.

Монтальбано откупорил шампанское, она достала два бокала.

Выпили. Комиссару было приятно разделить с ней ее радость.

На этот раз уже Мариан подставила губы для весьма целомудренного поцелуя, потом уселась во второе кресло.

– Я счастлива.

Счастье ее красило.

– Расскажите, как все случилось.

– Может, перейдем на «ты»?

– Охотно. Расскажи, как все случилось.

– Утром, около половины одиннадцатого, сюда зашла одна элегантная дама, примерно моего возраста. Целый час изучала картины. Потом похвалила коллекцию, попрощалась и вышла.

– Итальянка?

– Не думаю. Говорит она отлично, но с акцентом, по-моему, немецким. Спустя четверть часа она вернулась с шестидесятилетним тучным господином весьма достойного вида. Он представился инженером Освальдо Педичини и сказал, что его жена хотела бы приобрести сразу все выставленные картины. Я чуть в обморок не грохнулась.

– А потом?

– Попросил назвать цену. Я прикинула и назвала сумму. Думала, будет торговаться, а он и бровью не повел. Сказал, надо поторопиться. Я заперла галерею, и мы пошли в банк. Он поговорил с директором. Начали куда-то звонить. А я улизнула промочить горло коньяком – еле держалась на ногах. Когда вернулась, директор и Педичини сказали, чтобы я зашла в банк к трем.

– И что ты делала?

– Ничего. Не могла ничего делать. Голова гудела, все выглядело невероятным. Так и сидела тут, в этом кресле. Даже есть не хотелось. Только пить. В три я пошла в банк. Там был один Педичини, без жены. Директор заверил меня, что все в порядке и причитающиеся мне деньги прибудут завтра, но можно считать, что они уже в кассе. Мы вернулись. У галереи стояли такси, три машины. Двое моряков принесли ящики и упаковали картины под присмотром Педичини. В шесть с делом было покончено.

Она снова наполнила бокалы. Села и вытянула ногу.

– Ущипни меня.

– Зачем?

– Чтобы я поверила, что не сплю.

Монтальбано наклонился и деликатно потрепал ее по икре. Потом резко отнял руку, будто его ударило током. Мариан вся дрожала, под кожей – словно юркие змейки, от нее исходила безудержная сила.

– Я всем обязана тебе, – сказала Мариан.

– Мне?!

– Да, ты принес мне удачу.

Она встала и пересела на подлокотник кресла Монтальбано, приобняв его за плечи.

Ее тело излучало тепло и аромат. Комиссар почувствовал, что внезапно вспотел.

Лучше выйти на свежий воздух, снять напряжение, которое с каждым мгновением становилось все сильнее и опаснее.

– К тебе вернулся аппетит?

– Да, и еще какой.

– Скажи, куда бы ты хотела…

– Давай сперва допьем шампанское.

Очевидно, у Мариан свои планы.

– Ты рассказала брату про это происшествие?

– Нет, – отрезала она.

– Почему?

– Потому что Энрико с женой сразу примчатся сюда.

– И что такого?

Молчание.

– Не хочешь их видеть? – все допытывался Монтальбано.

– Сегодня – нет.

Куда уж яснее! Не лучше ли нажать на тормоз до того, как все слишком осложнится?

Первым делом надо постараться не захмелеть.

– Послушай, Мариан, мы не можем допить всю бутылку.

– А кто нам запретит?

– Мы оба за рулем.

– Ах, ну да, – разочарованно скривилась она. – Какая жалость. Прости, я на минутку.

Встала, открыла дверь – Монтальбано заметил, что там ванная, – зашла, закрылась.

Минутка продлилась полчаса. Наконец Мариан вышла – обновила макияж, свежа как роза.

– Что ты хочешь на ужин? – спросил комиссар.

– Выбирай ты.

– Лучше нам поехать на двух машинах. Моя припаркована вон там.

– Моя тоже. Ах да, вот еще что. У нашего ужина есть одно непременное условие.

– Какое?

– Гуляем за мой счет. Хочу кутнуть.

– Давай без шуток.

– Тогда никакого ужина.

Она явно не шутила и была настроена решительно. Монтальбано решил не настаивать.

– Ладно.

Они вышли. Комиссар помог Мариан опустить рольставни. Потом она указала на зеленую «панду».

– Вот моя машина.

– Поезжай за мной, – сказал Монтальбано, направляясь к своему автомобилю.

Он хотел сводить ее в ту тратторию на взморье, где подавали множество закусок, но дважды сбился с пути. В конце концов он перестал понимать, где находится и куда ехать, и сдался. Мариан поравнялась с ним.

– Не можешь найти дорогу?

– Не могу.

– А куда нам надо попасть?

– Есть один ресторан, там подают закуски…

– Я знаю, где это! Поезжай за мной.

Вот позор так позор!

Спустя десять минут они уже сидели за столиком.

– Ты здесь с братом бывала? – спросил Монтальбано.

– Нет. Не с братом, – ответила она, глядя на него. Потом добавила: – Я хочу знать о тебе все. Почему у тебя нет жены? Ты в разводе? У тебя есть подружка?

Удачный момент. Комиссар принялся долго рассказывать про Ливию; комментариев не последовало.

Монтальбано с удовлетворением отметил, что у его спутницы хороший аппетит: она доела все, что лежало на тарелке.

Мариан поведала про свое неудачное замужество и сложности с получением развода.

– А если бы ты влюбилась еще раз, вышла бы замуж снова?

– Больше никогда, – отрезала та.

Потом улыбнулась.

– А ты хитер. Сразу видно, что ты полицейская ищейка.

– Не понимаю.

– У твоих расспросов есть конкретная цель.

– Неужели? И какая же?

– Узнать, были ли в моей жизни другие мужчины после развода. Да, мужчины были, но ничего серьезного. Доволен?

Монтальбано не ответил.

Вдруг она сказала:

– Завтра мне, к сожалению, надо будет уехать. Но сперва зайду в банк, уточнить, все ли в порядке. Мы не увидимся примерно неделю.

– Куда едешь?

– В Милан.

– К родителям?

– С ними я тоже увижусь. Но еду я туда потому, что Педичини сказал одну вещь, которая очень меня заинтересовала.

– Можно узнать, какую?

– Да, но это секрет. Он хочет, чтобы я раздобыла ему несколько ценных картин XVII века. Они с женой вернутся в Вигату недели через две. Он упомянул имя одного своего друга, который держит галерею в Милане и мог бы мне помочь. Ты расстроился?

– Немного.

– Только немного?

Монтальбано решил сменить тему.

– Прости, но я не понимаю.

– Чего?

– Если у Педичини есть этот друг со своей галереей, зачем ему нужна ты в качестве посредника?

– Педичини сказал, что не хочет заниматься этим лично даже через своего друга.

Потом добавила, погладив его по руке:

– Мне хочется напиться.

– Нельзя, ты за рулем, помнишь?

– У-у-у! Тогда попрошу счет, и мы сейчас же уедем. Ужин ведь кончился? В меня больше ни одна креветка не влезет.

Монтальбано позвал официанта.

– Хочешь вернуться домой?

– Нет.

– А куда?

– К тебе. У тебя есть выпить?

– Виски.

– Отлично. А потом я хочу посмотреть на твои картины.

– Картин у меня нет, только гравюры и рисунки.

– Сгодятся и они.

Веранда привела ее в полный восторг.

– Боже, как здесь красиво!

Она уселась на скамью и нетерпеливым жестом поманила к себе Монтальбано.

– Разве ты не хотела посмотреть на мои…

– Потом. Иди сюда.

Все шло своим чередом. Он мог лишь еще немного потянуть время.

– Схожу за виски.

Вернулся с непочатой бутылкой и двумя стаканами.

– Хочешь льда?

– Нет. Садись.

Он сел. Взял бутылку, чтобы откупорить, но не успел: Мариан обняла его и поцеловала. Долгим поцелуем.

Потом положила голову ему на плечо. Монтальбано налил полстакана виски и протянул ей.

Она не взяла стакан.

– У меня пропало желание напиваться. Хочу сохранить ясность ума.

Монтальбано двумя глотками осушил стакан: надо было оправиться от душевного и физического потрясения, вызванного поцелуем.

Он ощущал, что Мариан нервничает. Та поднялась с места.

– Пропусти меня.

Монтальбано встал. Мариан взяла его за руку и потянула за собой.

Они вышли с веранды на пляж, Мариан сняла туфли.

Прогулялись под руку по пляжу до скалы.

Потом она отняла руку и, смеясь, побежала по влажной полосе песка.

Монтальбано рванул было вдогонку, но Мариан бежала быстрее, и он раздумал догонять.

Мариан исчезла во тьме.

Комиссар развернулся и двинулся обратно.

Не слышал, как она подошла.

Мариан обхватила его за талию, резко повернула к себе, прижалась всем телом и шепнула на ухо, дрожа от возбуждения:

– Пожалуйста, пожалуйста. Клянусь, потом я не…

На этот раз Монтальбано сам взял ее за руку, и они побежали к дому.

4

Он внезапно проснулся, взглянул на часы при свете, проникавшем в щели жалюзи. Семь утра. Сразу вспомнил все, что было. И сильно встревожился. Раньше, просыпаясь «на следующее утро», он испытывал стыд и угрызения совести. На этот раз все было совсем иначе. За ночь между ними произошло нечто непредвиденное. Это ощущение пугало. Он привстал с постели. Вторая половина кровати уныло пустовала, как почти каждое утро.

Прикрыл глаза, потянулся, вздохнул, будучи совершенно не в состоянии привести в порядок противоречивые спутанные чувства, парализовавшие мозг.

Наверное, дело было так: Мариан встает, идет в ванную, одевается и уходит, а он спит мертвецким сном и не слышит ровным счетом ничего.

Его захватил смерч, настоящая экваториальная буря, и отдаться этому шторму было упоительно. Ураган оставил его совершенно обессиленным, со сбившимся дыханием, подобно потерпевшему кораблекрушение, наконец выбравшемуся на берег после отчаянного заплыва.

Монтальбано ощутил прилив гордости. В общем, принимая во внимание груз прожитых лет, он еще вполне…

Но пора вставать.

И тут в ноздри полился волшебный аромат свежесваренного кофе.

С чего бы Аделине являться раньше времени?

– Аделина!

Нет ответа. Только звук приближающихся шагов.

Появилась Мариан – уже полностью одетая – с чашечкой кофе в руках.

Он зачарованно смотрел на нее. Вновь нахлынуло сильное, пугающее, неудержимое чувство.

Мариан поставила чашку на тумбочку, улыбнулась ему блаженной улыбкой и наклонилась поцеловать.

– С добрым утром, комиссар. Странное ощущение: как будто я всегда тут жила.

Вместо ответа тело Монтальбано отреагировало само по себе, без подсказки мозга.

Он выпрыгнул из кровати и крепко обнял другое тело, вновь ощутив смесь желания, нежности и благодарности.

Она порывисто ответила на поцелуи, но потом решительно отстранилась.

– Хватит, прошу тебя.

Тело Монтальбано подчинилось.

– Поверь мне, – сказала Мариан, – не знаю, что я готова отдать за то, чтобы остаться. Но мне действительно пора ехать. Я тоже уснула и проспала. Постараюсь вернуться в Вигату как можно скорее.

Достала из кармана мобильный телефон.

– Дай мне все свои номера. Вечером позвоню тебе из Милана.

Монтальбано проводил ее до двери.

Он все еще не мог выдавить ни слова: нахлынувшее смятение лишило комиссара дара речи. Мариан обняла его за шею, посмотрела прямо в глаза и сказала:

– Я не собиралась…

Развернулась к нему спиной, открыла дверь, вышла.

Монтальбано высунул голову за дверь – он был совершенно голый – и увидел, как Мариан садится в машину и уезжает.

Пока шел обратно в спальню, дом показался ему еще более пустым, чем прежде.

Комиссара вновь охватило желание ощутить присутствие Мариан. Он нырнул в постель с той стороны, где она спала, и зарылся лицом в подушку, чтобы вдохнуть аромат ее кожи.

Минут через пять после его прихода зазвонил телефон.

– Синьор комиссар, там до вас на тилифоне сын вашей горничной Аделины.

– Переключи на меня.

– День добрый, комиссар, это Паскуале. Матушка сказала, у вас ко мне разговор. Слушаю.

– Как поживает мой крестничек Сальво?

– Растет не по дням, а по часам.

– Мне нужна информация.

– Чем смогу – помогу.

– Ты не слыхал про вора, который, угрожая пистолетом, напал в переулке Криспи на одну синьору, отнял деньги, но оставил драгоценности, потом поцеловал и…

– Поцеловал?

– Именно.

– И больше ничего?

– Ничего.

– Не знаю, что сказать.

– Так ты о нем слышал?

– Нет, ничего такого. Но, если хотите, могу поспрашивать.

– Сделай одолжение.

– Разузнаю и перезвоню, комиссар.

Мими Ауджелло и Фацио вошли вместе.

– Есть новости? – спросил комиссар.

– Да, – сказал Ауджелло. – Вчера вечером, минут через пять после твоего ухода, явился с заявлением некий Гаспаре Интелизано.

– О чем хотел заявить?

– В том-то и загвоздка. Обычно люди приходят заявить, что кто-то взломал дверь, а тут все совершенно наоборот.

– Ничего не понял.

– Вот именно. Дело показалось мне весьма тонким и запутанным, и я попросил его зайти сегодня утром, когда ты будешь в конторе. Пусть лучше с тобой побеседует. Он уже здесь, дожидается приема.

– Да ты хоть намекни, о чем речь!

– Поверь, лучше будет, если он сам всё расскажет.

– Ладно.

Фацио привел Интелизано.

Сухощавый высокий мужчина лет пятидесяти, чахлая седая козлиная бороденка, одет небрежно: потертая зеленая вельветовая пара, на ногах – тяжелые крестьянские башмаки. Явно нервничает.

– Садитесь и рассказывайте.

Интелизано осторожно опустился на краешек стула. Вытер пот со лба огромным, как простыня, платком. Мими сел на стул напротив него, а Фацио – за столик с компьютером.

– Стенографировать? – спросил он.

– Пусть сперва синьор Интелизано начнет говорить, – ответил Монтальбано, глядя на посетителя.

Тот вздохнул, снова промокнул лоб и спросил:

– Мне сперва назвать имя, фамилию, дату рождения?..

– Пока не нужно. Расскажите, что случилось.

– Синьор комиссар, скажу сразу, что я владею тремя крупными участками земли, которые достались мне от отца. В основном там растут пшеница и виноград. Держу я их только из уважения к покойному, поскольку там больше расходов, чем дохода. Один из трех участков находится в предместье Спириту-Санто и доставляет кучу хлопот.

– А что с ним не так? Не дает урожая?

– Половина дает, а вторая – бесплодна. Та, что дает урожай, засеяна пшеницей и бобами. А хлопоты все оттого, что по участку проходит граница земель Вигаты и Монтелузы, так что он приписан к двум разным населенным пунктам, из чего иногда выходит путаница с уплатой городских налогов, пошлин и тому подобного. Вы понимаете, о чем я?

– Понятно. Продолжайте.

– На бесплодный участок я почти никогда не заезжаю. К чему? Там стоит домик с обвалившейся крышей, без двери, растет несколько деревьев горького миндаля, вот и все. Вчера утром я проезжал мимо на хорошую половину участка, и мне приспичило; решил зайти в дом, но не смог.

– Почему?

– Кто-то поставил там дверь. Из крепкого дерева. И замок повесили.

– И вы ничего не знали?

– Именно.

– Вы хотите сказать, что кто-то взял и навесил дверь в пустой проем?

– Вот-вот.

– А вы что сделали?

– Я вспомнил, что в задней стене дома есть окошко. Заглянул. Но ничего разглядеть не смог: окно заколотили изнутри доской.

– А у вас есть работники…

– Конечно. На участке в предместье Спириту-Санто, двое тунисцев. Но те ничего не знали про дверь. Участок большой, они работали далеко от дома. И потом, дверь наверняка поставили ночью.

– Так вы не представляете, что там устроили – жилье или склад?

– Вообще-то представляю.

– Поделитесь со мной?

– Там наверняка устроили склад.

– Как вы это поняли?

– Перед домом много следов от колес джипа или вроде того.

– А проем широкий?

– Большой ящик вполне пройдет.

В голове Монтальбано сверкнула молния. Домик. Предместье Казуцца. Большой ящик. Гроб. Отпечатки колес в пыли. Нет ли тут связи с его сном?

Наверно, из-за этого у него вырвалось:

– Надо съездить взглянуть.

Потом засомневался.

– Та часть участка, где стоит дом, относится к Вигате или к Монтелузе?

– К Вигате.

– Тогда он в нашем ведении.

– Хочешь, я поеду с тобой? – спросил Ауджелло.

– Нет, спасибо. Возьму Фацио.

Потом добавил, обращаясь к Интелизано:

– Можно добраться туда на нашем авто?

– Вот уж не знаю! Разве что за рулем будет опытный водитель…

– Посадим за руль Галло. Синьор Интелизано, вы уж простите, но вам придется прокатиться с нами.

Галло чудом изловчился доставить их до пустыря перед домом. Но ощущение было, будто их час катали с американских горок – желудок того и гляди вывалится из ноздрей.

Монтальбано и Фацио посмотрели на дом, а потом на Интелизано – тот застыл, разинув рот.

Двери не было. Зиял пустой проем. Кто угодно мог свободно попасть внутрь.

– Вам все приснилось? – спросил Фацио у Интелизано.

Тот решительно и упрямо тряхнул головой.

– Была дверь!

– Прежде чем говорить, взгляни на землю, – сказал Монтальбано Фацио.

В пыли явственно виднелись перекрывавшие друг друга следы покрышек от больших колес.

Монтальбано подошел к проему, где должна была стоять дверь, и пристально вгляделся.

– Синьор Интелизано сказал правду, дверь была, – сказал он. – Между камнями есть следы быстросхватывающего цемента – там, где крепили петли.

Зашел в дом, следом – Интелизано и Фацио.

Половина крыши обрушилась, весь домик представлял собой одно большое помещение, и там, где крыша была еще цела, лежала куча соломы.

Увидев ее, Интелизано обомлел.

– Раньше она была? – спросил Монтальбано.

– Не было, – отвечал Интелизано. – Я сюда последний раз заходил месяца два или три назад, и соломы не было. Ее сюда притащили.

Наклонился и поднял длинный кусок проволоки. Осмотрел и протянул комиссару.

– Такими скрепляют рулоны соломы.

– Может, она им была вместо тюфяка, – заметил Фацио.

Монтальбано покачал головой.

– Вряд ли сюда принесли солому ради подстилки. Могли бы и спальником обойтись при необходимости. И потом, ради одной-двух ночей зачем им было ставить дверь?

– А тогда зачем?

– Я согласен с синьором Интелизано. Это место использовали как временный склад.

– Или временную тюрьму, – сказал Фацио.

– Не согласен, и все из-за соломы, – парировал комиссар. – Ее использовали, чтобы что-то прикрыть. Если бы кто-нибудь влез и заглянул через прореху в крыше, то увидел бы только кучу соломы.

Пол был глинобитным, без кирпичной кладки.

– Помогите-ка, – обратился Монтальбано к Фацио и Интелизано. – Надо убрать солому.

Они перекидали часть соломы в другой угол.

– Хватит, – внезапно сказал комиссар, наклоняясь и всматриваясь.

Отчетливо виднелись три широких полосы, одна рядом с другой.

– Тут протащили три ящика, – сказал Монтальбано.

– И увесистых, – добавил Фацио.

– Наверное, стоит убрать всю солому.

– Согласен. Вы себе идите покурите, а я тут пошурую с Галло и синьором Интелизано, – предложил Фацио.

– Ладно. Но смотрите во все глаза, вдруг хоть какую мелочь найдете, клочок бумаги или железяку – надо понять, что тут хранили.

– Галло, иди-ка сюда! – крикнул Фацио.

Монтальбано вышел, закурил. Не зная, чем себя занять, решил пройтись и невольно очутился на задворках дома. В окне виднелась доска, мешавшая заглянуть внутрь. Либо забыли отодрать, либо решили не возиться после того, как склад опустел.

Метрах в тридцати вразброс росло восемь или девять чахлых миндальных деревьев, скорее всего, остатки прежних садовых посадок.

Вокруг – ничего, вернее, пейзаж, весьма похожий на тот, что привиделся ему во сне.

Стоп, минутку, если приглядеться, деревьев было не восемь или девять, а ровно четырнадцать.

То есть девять были целыми, со стволом и кроной, а от пяти оставался один ствол.

Верхушка была срублена не топором по частям, а словно бы деревьям снесли башку одним точным и четким ударом: крона каждого дерева, целехонькая, лежала на земле в десятке метров от своего ствола.

Что тут могло произойти?

Комиссара разобрало любопытство, и он подошел к ближайшему обезглавленному дереву.

Срез был ровным, словно действовали скальпелем. Но даже встав на цыпочки, он не мог толком ничего разглядеть.

Тогда комиссар прошел десять шагов и осмотрел верхушку дерева – падая, та опрокинулась.

Нет, не мощный клинок одним махом сшиб дерево, а нечто огненное – ясно виднелись темно-коричневые следы жженой древесины.

И вдруг он понял.

Развернувшись, понесся к дому и на углу едва не врезался в Фацио – тот выбежал звать комиссара.

– Что там? – спросил Фацио.

– Что там? – спросил Монтальбано.

– Мы нашли… – начал Фацио.

– Я нашел… – одновременно с ним начал комиссар.

Оба запнулись.

– Будем спрягать глагол «найти» целиком? – спросил Монтальбано.

– Говорите сперва вы, – сказал Фацио.

– Я нашел за домом деревья, их укоротили чем-то вроде гранатомета или ракетницы.

– Ни хрена себе, – сказал Фацио.

– А ты что хотел сказать?

– Мы нашли шесть листков «Островного вестника» в масляных разводах.

– На что спорим, это оружейная смазка? – предложил Монтальбано.

– Никогда не спорю, если уверен, что проиграю.

– Там было оружие, и они решили его испытать, стреляя по деревьям, зуб даю, – сказал комиссар.

– А теперь что будем делать? – спросил Фацио.

– Давай зови всех.

– И куда пойдем?

– Поищем осколки под деревьями.

До часу дня они шарили в траве и пыли.

Когда нашли с килограмм осколков, комиссар сказал, что этого довольно и можно возвращаться.

Они отвезли Интелизано домой, наказав никуда не уезжать и ни с кем не говорить об этом деле, а потом поехали в комиссариат.

– Как договоримся? – спросил Фацио.

– Занеси ко мне в кабинет осколки и газетные листы и скажи Мими, что мы с ним увидимся в четыре. А я сажусь в машину и еду обедать. Дай-ка мне свой мобильный.

Было уже полтретьего, и он боялся, что Энцо закроет заведение. От голода сводило кишки.

– Если я приеду минут через сорок пять, покормишь обедом?

– Закрыто у нас!

– Монтальбано это!

Отчаянный вой подыхающего от голода пса.

– Простите, синьор комиссар, не признал. Приезжайте, когда пожелаете – для вас всегда открыто.

На парковке комиссариата Монтальбано направился было к своей машине, но его окликнули.

– Синьор комиссар, вам звонят!

Хорошо, что он успел предупредить Энцо. Зашел в каморку к Катарелле.

– Синьор комиссар, тут на проводе одна синьора, хотя, по мне, никакая она не синьора, а спрашивает вас, лично-персонально.

– Она назвала себя?

– Не пожелала, синьор комиссар. Я потому и говорю – никакая она не синьора.

– Поясни-ка.

– Синьор комиссар, я ей – как вас зовут, а эта личность давай хамить.

– Как – хамить?

– А вот так. Говорит: баран!

Мариан! Он вырвал из рук трубку, нажал на кнопку коммутатора и так зыркнул на Катареллу, что тот пулей вылетел из каморки. Хотел ответить, но голос куда-то делся.

– Гхы?..

Все, что он смог издать.

– Привет, комиссар, я в аэропорту, скоро вылет. Сказала, что позвоню вечером, но не удержалась, так захотелось услышать твой голос.

Голос! Да он двух звуков выдавить не может.

– Хотя бы пожелай мне удачно слетать.

– У-у-удачно с-с-слетать, – еле выговорил он, ощущая себя дефективным от рождения.

– Я поняла. Ты не один, неудобно говорить. Пока, хочу тебя.

Монтальбано повесил трубку и схватился руками за голову. Не будь рядом Катареллы, он бы расплакался от стыда.

5

С письменного стола корреспонденцию перевалили без разбора на диванчик, чтобы освободить место для осколков и газетных листов, разложенных в два мешка: джутовый – для осколков, прозрачный пластиковый – для листов.

Монтальбано запер дверь кабинета на ключ, запретил Катарелле отвлекать его звонками, что бы ни случилось, и сел посовещаться с Ауджелло и Фацио.

А поскольку ни один из них не открывал рта, комиссар решил их подбодрить.

– Говорите вы, – сказал он.

Он поздно обедал, из-за голода не сумел вовремя остановиться, а потом пришлось сократить прогулку по молу – некогда было, так что теперь он чувствовал себя немного несобранным, несмотря на три выпитых порции кофе. Не то чтобы тяжесть в голове, скорее наоборот, просто говорить не хотелось.

– Я, – начал Ауджелло, – думаю, что они еще воспользуются лачугой. Предлагаю выставить охрану, не на круглые сутки, но пусть кто-нибудь из наших заглядывает туда почаще, особенно ночью.

– А я уверен, что они больше не будут пользоваться этой лачугой, – сказал Фацио.

– Почему же?

– Прежде всего потому, что такие импровизированные арсеналы используют разово, а потом бросают, а кроме того, потому, что Интелизано спросил у тех двух тунисцев, которые работают у него в поле, не знают ли они чего про дверь. В общем, тунисцев тем самым поставили в известность, что Интелизано обнаружил склад.

– И что? Кто тебе сказал, что тунисцы в деле? Птичка напела? – спросил Ауджелло.

– Никто не говорил. Но это возможно.

– И с каких это пор ты записался в расисты? – подначивал Ауджелло.

Фацио не повелся.

– Дорогой коллега, вы отлично знаете, что я не расист. Но я спрашиваю себя: откуда эти контрабандисты или террористы, ведь речь почти наверняка идет о них, так вот, откуда этим чужакам было знать о существовании развалюхи в богом забытой сельской местности, если никто им не указал?

– Как ни прискорбно признавать, – сказал Ауджелло, – но, возможно, ты прав. В Тунисе сейчас заварушка, им крайне нужно оружие. Так что, по-твоему, надо брать и трясти тунисцев?

– Единственное логичное решение.

– Минутку, – вмешался Монтальбано, наконец-то он решил открыть рот. – Вы простите, но я пришел к выводу, что это расследование, несомненно крупное и важное, не может продолжаться нашими силами.

– Почему? – хором спросили уязвленные Фацио и Ауджелло.

– Потому что у нас нет для этого средств. Верно как смерть, что на газетных листах есть отпечатки пальцев. Верно как налоги, что кто-то сумеет понять по осколкам, о каком оружии идет речь и где оно произведено. А у нас таких спецов нет. Ясно? Так что это дело нам не по зубам. Смиритесь, его надо передать в отдел по борьбе с терроризмом.

Наступило молчание. Потом Ауджелло сказал:

– Ты прав.

– Отлично, – ответил Монтальбано. – Итак, раз мы договорились, ты, Мими, собери все: и осколки, и газеты – и поезжай в Монтелузу. Попросишь о встрече с начальником управления, все ему расскажешь, потом, получив его благословение, пойдешь в отдел по борьбе с терроризмом. Доложишь, передашь вещдоки, вежливо попрощаешься и вернешься сюда.

Лицо Мими выражало сомнение.

– Может, лучше отправить Фацио? Он был, когда нашли газеты и обломки.

– Нет, мне нужно, чтобы Фацио немедленно занялся одним делом.

– Каким? – спросил Фацио.

– Съезди еще раз к Интелизано. Постарайся как можно больше разузнать о тех тунисцах. Никто не запрещает нам вести параллельное расследование. Но смотрите: в управлении пока не должны знать, что мы тоже копаем.

Фацио довольно усмехнулся.

Часов в семь позвонил Катарелла.

– Синьор комиссар, тут до вас Паскуале, который вроде как сын горничной вашей Аделины, так вот он говорит, что если у вас есть время, то у него есть до вас разговор, лично-персонально.

– Он на проводе?

– Никак нет, он находится в присутствии.

– Так пусть зайдет.

Паскуале вошел, на ходу снимая кепку.