Текст книги "Комедия ангелов"

Глава 8
(1270 г.)

1 «Ну, как тебе, мой друг, бродяги эти?

Толстяк хорош, весьма занятный плут!

Когда такого встретишь на рассвете,

Тотчас слетит последний возглас с губ…»

«Он, значит, душегуб? А я не понял…»

«И душегуб, и человеколюб!

Так этим злодеянием природным

Сконфужен был Создатель всех миров,

Что каждому он чашу переполнил

Избыточностью праведных даров,

Где гнёт, летящий в самоотражанье,

Надёжнее искусных докторов».

13 «Вот странное какое наказанье —

Быть антиподом самому себе.

А тот, второй?» – «Его предначертанье —

Комедию играть в пустой гульбе.

В той жизни он занудством отличался,

Пластинки пересчитывал в грибе».

А наш челнок спрямлял причуды галса,

Пронизывая Средние века,

Уверенной рукою управлялся

Искуснейшего в мире седока.

Мы приближались к новому светилу,

Ещё не прояснённому пока.

25 Неясное предчувствие сулило

Какой-то неразгаданный подвох.

Но тут звезда смущенье проявила,

Лучи померкли, и раздался вздох…

Я поглядел на Пушкина тревожно:

Он улыбался, как бессмертный бог.

Багрянец растворился невозможный,

Шатёр пирамидальный обнажив.

Ко входу мой гребец пошёл надёжно,

На утлый чёлн кормило отложив.

И мы вошли в роскошное жилище

Обманчивых надежд и сладкой лжи.

37 Стол. На столе нетронутая пища,

За ним очаг. У очага – она,

Вид делает, как будто что-то ищет,

В задумчивость почти погружена.

Вдруг взор её наполнился тоскою,

Как иногда после хмельного сна.

Глаза прикрыла тонкою рукою

Слегка жеманно, но без суеты,

Промолвила: «Со звёздною рекою

Смогли добраться вы до темноты».

А Пушкин мне: «Приветствия бывают

Полезней, чем дарёные цветы,

49 А ягоды чуть позже собирают —

Всё, как и там. Садись-ка ты к столу,

Ведь редко кто гадалку навещает.

Смотри, картишки пыльные в углу.

Я чаю, ты нас видела в оконце,

Ревнивая к родному ремеслу.

Поворожи, Эстелла, незнакомцу.

Не знает он, что ждёт нас впереди,

Поскольку не познал дороги к солнцу,

Хоть долгий путь остался позади.

Adieu», – и он, откинув полог, вышел.

Безмолвно сердце дрогнуло в груди.

61 «Твои переживания я слышу.

За семь веков здесь не было гостей

Издалека. Взбираться же на крышу

Небезопасно для моих костей?

Пусть даже в ожидании земного…

Каких же от меня ты ждёшь вестей?

Быть может, неожиданного слова

В такой далёкой для тебя глуши…

Придвинься ближе. Я сказать готова,

А правду или нет – ты сам реши.

Попутчик твой – небесная награда,

Что есть – то есть, хоть иногда грешит.

73 Грядёт тебе высокая преграда,

Когда умчитесь вы за далью даль.

Слова, слова – извечная отрада.

Слова, слова – извечная печаль…

Теперь ступай и помни нашу встречу.

Когда-нибудь увидимся. Прощай!»

И было мне тоскливо в этот вечер.

А впрочем, день ли, вечер – всё одно,

Когда влекут и запахи, и речи,

Как в будущем невиданном кино.

И было страшно. Но уж коль назвался,

То папе Карло будет не смешно,

85 Что из полена голосок раздался…

Но этот беспричинно длинный нос,

Что полонез не отличит от вальса,

Владельцу своему успех принёс.

Ещё принёс он хлопоты пустые:

Пиявки, бороды, собачий хвост…

91 А, главное, свободную стихию!

Глава 9
(1478 г.)

1 Мой Проводник стоял в смиренной позе,

Покусывая ногти. Смуглый лик,

Знакомый нам в поэзии и прозе,

Был непривычно мрачен. Словно пик,

Вздымаясь над окрестными горами,

В ненастную погоду вдруг возник.

«Печалишься прощальными дарами…

Что толку в этой бренной суете?»

«Помилуй, Александр Сергеич! Даме

Негоже быть одной, как сироте,

Учитывая род её занятий

Не слишком “благодушных” во Христе».

13 «Не нам судить о промысле понятий,

Красавице Эстелле ворожа.

Хоть это, согласись, весьма занятней,

Чем голым задом тормозить ежа…

Однако, результат не столь плачевный,

Скажу, Платоном нынче дорожа.

Неужто ты попался, как в харчевне,

На взгляд официантки молодой?

А ведь она по прихоти вечерней

Гадает над нечистою водой.

Я разумел, что глупое гаданье,

Лишь анекдот с седою бородой».

25 «Мой милый классик, выслушай признанье

Не ветреной, но рвущейся души,

Отягощённой разочарованьем,

Которое разрушить не спеши.

Хоть в горней выси помыслы высо́ки,

Да помыслы сдаются за гроши.

Какие вдохновенные истоки

Заложены создателем всего

В сокровища, что с виду – недалёки.

А в сущности – так копии его.

И мне гадалки речь без перевода

Понятна. Но не более того.

37 Искать причину странного отвода

Не буду, но согласия не дам.

Уж видно такова у нас порода:

Являть собою восхищенье дам.

Ведь нам другого, в сущности, не надо,

Каким бы длинным ни был счёт годам.

Слова, слова – извечная отрада,

Слова, слова – извечная печаль…

И чудится мне острая досада

В её последнем возгласе “Прощай!”

Пусть знания мои не столь обширны,

Пусть я с мушкетом спутаю пищаль —

49 За ширмой слов душа стоит без ширмы,

Как цапля неприметна в камышах,

Как точка пропечатана не жирно,

Как некий самородок в голышах…

Откинь ту ширму, и тогда нагая

Душа назад не сможет сделать шаг,

Но лишь свои объятья предлагая,

Тогда тебе за поиски её…

Я, может быть, невнятно излагаю?»

«Понятно мне стремление твоё

От бремени скорее разрешиться

И предъявить на свет не мумиё,

61 А то, чем сможешь в старости гордиться

С достоинством исполненных трудов —

Продленьем неба, словно мы, как птицы! —

Таков удел и замысел таков».

Обрадован я был его смекалкой,

Признаюсь честно, без обиняков.

Все ж эта португальская гадалка

Не шла из головы. Каких преград

Не одолеет «звёздная каталка»…

Найти сейчас ответ я был бы рад.

Но время простиралось незаметно,

И новый открывался нам парад.

73 Парад планет. Похоже на приметы,

Выстраиваясь цепью золотой,

Овеществляли странные предметы

С дымящейся по центру пустотой,

Но не было в них пламени пожара,

И не было в них солнечности той.

С могучим стоном наш челнок зажало

Меж глыбами щемящей белизны,

А в сердце – будто остриё кинжала

Вонзилось от пронзившей новизны,

И грудь обволокло давленьем страшным,

И потянуло к центру кривизны.

85 Тащило. Словно к временам вчерашним

И памяти бесчисленных потерь,

Как на потеху униженьям зряшным,

Как на потребу сумрачных затей…

У чёрных дыр – высокая преграда —

Успел лишь догадаться я теперь.

91 Была ль гадалка той догадке рада?

Глава 10
(1483 г.)

1 Тоскливый плен. Безмолвный, протяжённый.

Тоскливый плен, до судорог ума

Планидою своей сопровождённый

Без передряг последнего письма.

Когда идёшь по колее привычной,

То жизнь воспринимаешь задарма.

Но этот случай не совсем обычный,

То – честь, что оказали небеса,

Приняв в себя подобную добычу,

Как гения в сопровожденье пса.

Одна беда, что пес-то – беспородный.

Пусть шьёт генеалогию попса,

13 Того гляди и выпрет, как народный,

Какой-то отпрыск. Ну, да… иже с ним…

О чем я, боже? Этот мир холодный

Сведёт с ума давлением своим.

Вот Одиссей, – он тоже был пленённым,

Потом ещё какой-то Эфраим…

Томиться ли, от страсти воспалённым,

Или влачить цепные кандалы,

Но видеть небо взглядом утомлённым,

Обшаривая тёмные углы.

А в этой темноте, как в преисподней.

И нет для преисподней в том хулы.

25 Когда бы был хоть внуком воеводы,

Или в родстве не дальнем состоял,

То, может быть, в грядущее сегодня

Меня военкомат забраковал.

А там, глядишь, и должностишку б дали —

Не загудел бы под девятый вал…

Но мудрые советы запоздали.

Какой сегодня год и день, и час?

Кто здесь ещё? Хоть голос бы подали…

Да, весело здесь, кажется, у нас.

Ведь новую квартиру получаю,

Но разве есть в ней свет, вода и газ?

37 Пускай хотя бы старый термос с чаем,

Вот только в гости не к кому пойти.

Одно приятно, что не докучают

Доглядом пошлым посреди пути

И даже не грозят переселеньем

Туда, где и теляток не пасти.

А всё же здесь не густо с населеньем…

Но Пушкин, с ним-то что произойдёт?

С его неповторимым удивленьем

Куда-то этот случай заведёт…

Пожалуй, что ему сейчас не легче,

Чем, после смены вырвавшись, завод

49 В автобусе сминает спины, плечи,

От сумок отрывает ремешки,

Кого-то мимоходом и калеча,

Пускает в ход крутые кулаки

А пуговицы с мясом вырывает,

И дверцы расщепляет на куски.

Уж лучше – там, где забивают сваи

И жгут прямым глаголом белый свет,

Чем здесь, где зло лицо своё скрывает

Пусть даже от пленённых непосед.

И тут раздался голос, голос ада,

А это не подвыпивший сосед:

61 «Тебя пленил Великий Торквемада! —

Испанской инквизиции глава.

Пока ещё горит твоя лампада

Услышишь ты зловещие слова,

И с трепетом замедлится дыханье,

И дерзкая поникнет голова.

Ты чувствуешь вокруг благоуханье

Огромнейшего месива сердец,

Немеют губы от пересыханья,

А скоро превратятся в холодец…

Иные здесь пощады не просили,

Но ни один не выжил молодец!

73 Вот здесь темно и душно, как в могиле,

Что в прожитых, что в нынешних веках.

Я знаю о своей могучей силе,

Внушающей безропотность и страх.

А где-нибудь найдутся и гурманы,

Что даже купят твой безмолвный прах.

Страдай и жди багрового тумана

От поцелуев радостных костра,

Где жалобные вопли басурмана

Так обожает слушать детвора,

Привычная к подобным развлеченьям

И ждущая их с раннего утра».

85 И не было конца моим мученьям…

Да что мученья в звёздных потрохах —

Одни непреходящие сомненья,

Внушающие непомерный страх,

Что так бесславно кончится прогулка,

И не смогу увидеть рай в огнях,

91 Иль что другое… больно в склепе дуло…

Глава 11
(1490 г.)

1 Со скрежетом проржавленной пружины,

Врезающейся в зубы и гортань,

Раскрылась рядом дверь до половины

Оскалом дурно пахнущего рта —

Вошла бритоголовая громада,

Ведомая посредством живота.

Передо мной был Томас Торквемада…

Как лгут порой источники ума,

Основываясь на манере взгляда,

Что полнота, как доброта сама,

А худоба всегда злобней отравы.

Так утверждал и Александр Дюма…

13 Мои друзья, к примеру, худощавы,

Скромны лицом, но даром, что в летах,

Ещё побегать могут за оравой

На пляже и схоронятся в кустах,

Играя с вами в прятки. Эко диво,

Что нечему болтаться в животах.

Ну, разве только по бокалу пива —

Себя блюдём. Но мой психоз прошёл,

И я распетушился говорливо.

Как выбрать наименьшее из зол,

Когда попал в капкан во тьме дорожной?

Но времени катилось колесо,

25 Подталкивая к пропасти, возможно,

И гнев на милость, видимо, сменив,

Тюремщик мой промолвил осторожно:

«Ты, как я вижу, прячешь страх в тени, —

Недолго помолчав, ещё добавил, —

А я своими пытками ревнив,

И только лишь они не знают правил.

Ответь мне сразу на простой вопрос:

Кто совершить сие тебя заставил?»

Ах, как мне не хватало папирос…

Хоть вредная до крайности привычка,

Но как не загонять себя в психоз

37 Для многих в повседневности обычный…

«Я здесь по воле вредности своей,

И вовсе не нуждаюсь в перекличке».

«Ты думаешь, что я, слепой злодей,

Свечу не отличаю от огарка?

Явиться от живых ещё людей

Не мог ты сам без внешнего подарка.

Хоть проку от тебя на дохлый пшик —

Ты нёсся так, что небу было жарко.

Коль с помощью чужой сюда проник,

Скажи: кто этот доброхот небесный,

И я его возьму за воротник». —

49 Тут он осёкся. Искрой бестелесной

Сверкнула молния, как связь времён,

И я нашёлся возгласом чудесным:

«О, милый друг, ты здесь!» – «И ты – при нём!

Хотя, признаюсь, я струхнул немного,

Когда потерей был обременён.

Но сча́стлив тем, что прочь ушла тревога.

И думаю, давно уже пора

Прибраться у небесного чертога

И смрад отвратный выместь со двора.

Ведь многие из сущих позабыли

Про этого “бильярдного шара́”.

61 Пусть катится! Как некогда отбыли

В безвестность Сотворящего миры:

Убийца на украденной кобыле,

Чиновник, вымогающий дары…

Здесь высветится новое пространство,

И след исчезнет чёрной той дыры». —

Меня не покидало постоянство

Безграмотности дерзостной моей,

Какое бы эффектное убранство

Не придавало видимости ей —

Всё мучили бездонные сомненья

И глубина сжигающих страстей.

73 И задан был вопрос без промедленья:

«Мой храбрый Прометей, какой же прок

Достаточен для удовлетворенья

Того, кто получил столь злой урок.

Корысть какая и цена какая

Для выпекающего сей пирог?»

«Вселенная от края и до края

Не только добродетелью полна.

По принципу отхожего сарая

Миазмами порой заражена.

Пусть под одним окном алеют розы,

А под другим одна лишь грязь видна.

85 Поэтому, какие бы угрозы

Ни возникали, чередой гремя,

Имей свой взгляд на мхи и на мимозы,

На зло и притягательность огня…

Но лучше отдохни от передряги,

Чуть позже всё узнаешь от меня».

91 Уставшему ли мыслить об отваге…

Глава 12
(1512 г.)

1 И будто запыхался там не я ли,

Когда себя в челнок переносил.

Покачивало нас, а мы смеялись —

Легко смеяться тем, кто полон сил.

Мы победили силу притяженья,

И ни один пощады не просил.

Мешало только головокруженье,

Ведь раньше и помыслить я не мог,

Что в звёздной качке сложатся движенья

В немыслимый балет обеих ног.

«Присядь-ка лучше, не части́ с дыханьем,

Здесь – чистота, а не столичный смог.

13 Сейчас преодолеем колыханье

От звёзд, что вновь свободу обрели:

Охотники, лифтёры и дехкане

Уже свои созвездия нашли.

Наш путь пока растянут ненадолго

Тенетами космической пыли».

«Так что, Марцел Гули не верен долгу?

Иль космос на участки поделён

Хапугами, как побережье Волги…»

«Один растит зерно, другой – паслён,

У каждого отдельная задача.

Коль ты в науках высших не силён —

25 Не торопи нежданную удачу.

Я, впрочем, обещал тебе рассказ

И с картой странствий, помнится, в придачу.

У тех, кто был в плену хотя бы раз,

Отметиной на веки вековые

Отобразится выраженье глаз,

По-здешнему – мерцанья огневые.

У чёрных дыр стезя невелика:

Притянут тех, кто гнуть привычен выю,

Лгать, предавать, украсть из кошелька, —

Тогда они сжимаются до точки

И выпадают в тёмные века,

37 Где и хранятся, словно сельди в бочке.

Но если дух неукротимый в сеть

Поймают – неизбежны заморочки.

Там больно будет глазу поглядеть,

Когда они сверхновою взорвутся».

«А пленники?» – «Они покинут клеть

И будут невредимы, как на блюдце.

Но взрывы эти, превратившись в пыль,

В подсумке у Марцела соберутся.

По нраву ли тебе такая быль?», —

Закончил он, рассказом оживлённый

И глянул, будто вёл автомобиль,

49 По сторонам дороги просветлённой.

Решился я ещё вопрос задать:

«На этой, звёздами переплетённой,

Дороге вдруг отыщутся стада

Ещё таких же, темнотой воспетых,

Как этот инквизитор?», – Угадать

Ответ я смог на проблеске рассвета,

Но шедшего не снизу, а с боков.

Там, небо озаряя, шли кометы,

Несущие прибывших новичков.

«Пути Вселенной неисповедимы,

Но это – наш закон. И он таков». —

61 Мне Пушкин пояснил. Промчавшись мимо,

Ушли кометы кривизной орбит.

«Как много зла в сердцах неукротимых

Мы носим неизбежностью обид,

Порою, и трагедий человечьих.

Но это нас никак не укротит.

И в этом – прелесть жизни и беспечность,

И в этом же – угроза бытия.

Беспутною зовётся в просторечье

Обычно неразборчивость сия.

Коль совесть не воспитана с годами —

За это наказуема семья!»

73 «Так все пороки рождены не нами?»

«И нами, и до нас, и после нас.

Пойми, что вечность создаём мы сами

И надобно увидеть без прикрас

Деяния свои на бренном ложе

Безумства и пылающих проказ.

Мы созданы не ангелами всё же,

Такая ипостась нам не с руки.

Лишь сущность неба выжить нам поможет,

Срывая возбуждений лепестки.

Но мы слабы в потугах совершенства,

От коего безбрежно далеки.

85 Но оставлять в неведенье блаженства

Соратника, как алчущего пса, —

Преступное деяние агентства,

Которому подвластны небеса…

А вот звезда, поменьше, чем другая,

Но тоже сотрясает небеса.

91 Давай-ка облетим её по краю…»

Глава 13
(1429 г.)

1 Настойчиво, хотя и не со злости,

Меня взяла обида за грудки:

«Зачем же мы на давешнем погосте

Гостили у испанца? Не с руки

Нам было что ли повернуть с дороги,

Хотя б на градус, это ж пустяки,

Зато такой бы не было мороки

И всё путём…» – «Шалишь, браток, шалишь.

Когда бы не уверенность в итоге

И в том, что ты отменно “устоишь”,

Сидеть тебе б у тёплого камина

И наблюдать, как кот гоняет мышь,

13 Заплесневеть и сгинуть! Что за мина,

Которую подводят под себя

Поклонники словес неутомимых,

Повсюду рассыпая и дробя

Причудливые выдумки досуга.

Но разве то касается тебя?», —

Он глянул вопросительно упруго

Под маскою лукавства своего,

Как будто тайно взвешивал для друга

Минутную растерянность его

И наслаждался принятым решеньем

В него поверить. Только и всего.

25 Но кто не озабочен совершеньем

Успешного продления пути,

Тот может восхищаться украшеньем,

Что только здесь возможно обрести.

Зачем же избегать того соблазна,

Что вдруг к тебе задумал снизойти.

Оно и впрямь пылало так прекрасно —

Созвездие таинственных глубин.

Неодолимо, трепетно и страстно

Алел по центру пламенный рубин.

А вкруг него, мерцая суетливо,

Роился звёздный отблеск. Как один

37 Огромный улей, что гудит тоскливо

В предощущенье тягостных потерь,

Но всё же ожидая терпеливо,

Пока вершится эта канитель.

Он, как толпа, дивился узнаваньем

Ворот небесных, сорванных с петель.

Как русский бунт томится оправданьем,

Так это скопище безвестных крох

Снедалось неким грозным ожиданьем,

Где непременно чудится подвох:

«Какое ослепительное буйство!»

«Созвездье Жанны Д’Арк, – донёсся вздох. —

49 Она здесь коронована, как будто…»

«Конечно, коронована! Смотри

На это неохватное безумство,

На этот свет занявшейся зари,

Что полыхает, как костёр Руана.

Костёр снаружи и костёр внутри».

«А эти звёзды, что вокруг так рьяно

Теряют блёстки – воины её?»

«То ангелы со штурма Орлеана

И более не встанут под ружьё

В защиту своей родины далёкой,

Хотя не раз слеталось вороньё

61 И подступало к крепости высокой…»

Но мне по нраву этот добрый пир,

Заглянем в гости к деве томноокой…

«Её звезда сияет, как сапфир,

Но я бы не хотел мешать веселью.

Не лучше ль помянуть тот грешный мир

Немного дальше этой карусели —

Звезда двойная там невдалеке

Дрожит неровным светом еле-еле,

Расположившись словно бы в силке

Созвездия, похмельного как будто,

Колечком неприметным в уголке». —

73 Недолгая окончилась минута

В каком по счёту круге, не скажу…

Да и не важно. В тишине маршрута

Уже по полю ратному брожу:

Сидят вдвоём. Отец и сын, похоже.

К ним с головой склонённой подхожу.

Что для мужчины в жизни всех дороже?

Конечно же, любимая семья!

А если вдруг отнять её, то, что же

Останется на кромке бытия:

Хранить в душе свои воспоминанья,

Глухой печалью сердце напоя…

85 Но вот я слышу громкие стенанья:

«Да что же ты, вопящую мольбу

Не слышишь что ли в куче ожиданья.

Затеялся испытывать судьбу?

Жену мне вороча́й и мать для сына.

Не откажи смиренному рабу…» —

«Скажите, вашей горести причина,

Что с вами нет утерянной жены. —

Так произнёс я, – Но её кончина,

Которую оплакивать должны,

Лишь здесь поможет обрести надежду,

Что дни разлуки вашей сочтены.

97 Простите чужеземного невежду…»

«На кой тебе, пришелец, с головой

Рядиться в наши рваные одежды?

Ты нам не гость, и нашим псом не вой.

Оставь же нас, иди своей дорогой

Нам пропадать опять же не впервой».

«Скажите только имя. Вдруг с подмогой

Вам повезёт, – вмешался Пушкин здесь. —

Лурье Луиза. С вашей ли пирогой

К нам доплывёт затерянная весть?»

«Храни надежду, всяк сюда входящий

Но знай, что в этом небе правда есть!»

109 И мы вскочили в чёлн наш отходящий…

Глава 14
(1125 г.)

1 Как много звёзд потоком светлым льётся,

И все на удивление равны.

«Не всем блеснуть при жизни удаётся, —

Нарушил Пушкин ноту тишины, —

Здесь стражник и крестьянин, и мошенник…

Но все одной судьбой наделены.

Хотя, постой! Тут есть один отшельник,

Что умудрился заслужить покой».

«Так он – изгой, непризнанный священник?»

«Ты прав наполовину. Он – изгой

По имени Тибетский Миларепа,

Что и при жизни здесь бывал порой.

13 Грехи он замолил, отдавшись слепо

Под власть гуру́, что богом почитал,

Хотя тот кончил странно и нелепо,

Но Миларепа суперменом стал.

К нему-то и заглянем по дороге,

Елико можно. Выправим кристалл

Его зеницы на сквозном пороге

Бесчисленных мерцающих седин,

Потерю сыщем и в златой пироге,

Как муж просил, тому и отдадим!»

Созвездие, застывшим самоцветом

Дремало, как забытый габардин

25 Проскальзывает отблесками света,

Когда предстанет взору невзначай

В смятенье переезда, чтобы где-то

От яркого рассветного луча

Проснуться. Так и наше приближенье,

Развеяв сон со скоростью меча,

Отшельнику дарило пробужденье.

Буддийские раскосые глаза

Нас встретили на вздохе торможенья.

Вздымалась виноградная лоза,

У стен дворца, столь сладостными млея

Плодами, и непуганый фазан

37 Разлёгся под ногами чародея,

И красный волк настороже стоял,

Готовый тут же разорвать злодея.

Но лик у чудотворца воссиял,

Когда узнал он смуглую улыбку,

И отползла сконфуженно змея,

И ветку закачала, словно зыбку.

«Мир дому твоему! – сказал поэт

И засмеялся над златою рыбкой,

Что выпрыгнула тем словам вослед. —

Прошу принять гостей в оазис вешний».

«Входящим – мир всегда! – сказал в ответ

49 Хозяин наш, – я в радости поспешной

Спешу исполнить свой заветный долг

И отдых предложить гостям нездешним». —

Он глянул на меня. Как красный волк

Смущённо я топтался на ступенях

И думал: что же Пушкин мой умолк?

Иль новым занят он стихотвореньем…

Но мне-то как представиться, скажи,

Ведь этот – не чета иным твореньям,

Не колосок на поле спелой ржи,

А сам колосс, возросший из тумана

И раздвигавший горные кряжи:

61 «Быть может, я пошёл путём обмана,

Но если в сердце правды свет горит —

Он подчинит и колдовство дурмана,

И мудрость огнедышащей зари.

Но даже нам, ушедшим в мир безлунный,

Приход твой об отваге говорит». —

Он посмотрел, как смотрит лев чугунный,

Перемещаясь взором на века,

Где возникает голос многоструйный

Под лёгким дуновеньем ветерка,

И сердце подхлестнул обрывком нерва

Невысказанной горечи пока.

73 «Я и не мыслил объясняться первым, —

Вступил в беседу верный Проводник. —

Раз вы друг друга поняли наверно.

Я прав, мой спутник? Что же ты поник

Главой своей с вихром непобедимым?»

А мне хотелось бросить тот пикник

Не потому, что хлебом не единым…

А насладиться зрелищем побед,

Неведомых солдатам нелюдимым,

Но чётко исполняющим обет,

Который мы недавно приносили

Страдальцам, истомившимся от бед.

85 «Да ты, никак, не веришь в наши силы

И думаешь, что в праздности пустой

Красивые слова произносили,

Расхаживая в зале золотой», —

Ко мне колдун Тибетский обратился,

И был в его словах упрёк простой,

Как будто бы нахмурилось светило.

И тут же Пушкин поддержал его:

«Хорош я был бы, коли отступился

От клятвенного слова своего.

Пойми, чудак, когда сойдутся “клячи”

Как я и Мила – против ничего

97 Не устоит, и праздником удачи

К своим солдатам женщина летит.

А зрелища сподобишься. Тем паче,

Что долгий путь нам вместе предстоит».

Кому-кому, а Пушкину примерно

Был благостен мой зверский аппетит,

И сон в саду, и мысли безразмерной

Полёт, и ощущение тепла,

Что эта придорожная “таверна”

Ещё кому-то радость принесла…

А прочее запомнилось едва ли,

Когда улыбка на лице плыла…

109 И вновь влекло в заманчивые дали…»