Текст книги "Подарок дьявола"

– Война? Разве можно с этим идиотом воевать? Я его просто презираю, – ответила пожилая дама и гордо удалилась.

Москва. Кремль. 1939 год. Декабрь

Никто не ожидал, что зима тридцать девятого года окажется настолько лютой. Командованию РККА, планировавшему финскую кампанию дней на семь – двенадцать, сюрпризы погоды стоили немало крови. Климент Ефремович Ворошилов, накрепко застрявший у линии барона Маннергейма, одну за другой слал в Ставку телеграммы. Маршал требовал, помимо боеприпасов, пополнение живой силы, теплых вещей для бойцов, утепленных палаток для полевых госпиталей, а еще – водки.

Сталин вызвал к себе Анастаса Ивановича Микояна. Нарком чутьем лисицы угадал запах спиртного в предстоящей беседе с вождем и прихватил с собой начальника Главспирта. Моисей Семенович Зелен не только уже возглавлял водочный трест державы, но являлся и заместителем наркома.

«ЗИС-101», прозванный водителями за неуклюжесть в маневрах и непредсказуемость в поломках «антилопой гну», при въезде в Кремль не останавливают. Микояна кремлевская охрана знает в лицо.

Лишь в коридоре Зелену приходится раскрывать свой неизменный комиссарский планшет и демонстрировать его содержимое. После этого оба сдают дежурному работнику НКВД личное оружие и шагают в святая святых. В приемной их встречает Поскребышев.

– Очень сердит. Постарайтесь не спорить, – предупреждает он высоких чиновников.

– Спасибо, Саша, учтем, – благодарит Анастас Иванович. Он немного бледнеет, но быстро успокаивается, подмигивает Зелену и осторожной походкой шествует к двери. Заместитель следует за ним.

Моисей Зелен уже встречался с Иосифом Виссарионовичем. Это было два года назад, в день назначения его начальником Главспирта. Тогда Сталин пребывал в благодушии и даже пошутил, что вручает бывшему комиссару ключи от русской души… Правда, при прощании поинтересовался, знал ли Зелен Троцкого лично. Моисею посчастливилось – личных отношений с красным наркомвоенмором он не завел.

Сегодня шуток нет. Сталин прохаживается по кабинету, не повернув в их сторону головы. Его мягкие сапоги бесшумно ступают по ковру, в чуть замедленном вкрадчивом ритме. Вождь уже трижды профланировал мимо них, так и не удостаивая взглядом.

– Коба, мы по твоему зову явились, – осторожно напоминает о себе наркомпрод, надеясь подпольной кличкой хозяина разрядить леденящую атмосферу в кабинете.

Сталин останавливается, щурит прицел желтоватых глаз на зрачках своего соратника и тихо спрашивает:

– Ты, Анастас, голосовал за ноябрь. Или я ошибаюсь? – Интонация вопроса обнадеживает, но тертый калач Микоян прекрасно понимает: мягкое начало может жестко закончиться.

– Да, товарищ Сталин, голосовал, – разводит он руками. – Но кто же предвидел, что так обернется…

– Работники ВЦИК с таким опытом, как у тебя, не имеют права ошибаться. Это или массовый идиотизм, или вредительство. И в том и другом случае у нас будет способ разобраться… – Анастас Иванович не ошибся: в словах Сталина прежней мягкости уже не слышится.

– Расчет, Коба, был верный. В ноябре у финнов много лет сильных морозов не наблюдалось. От силы десять – двенадцать градусов ниже нуля. А немного подморозить их болота надо, иначе танки не пройдут. Кто же мог подумать, что в ноябре развезет, а в декабре ударит под сорок? Техника, вместо того чтобы подойти к линии Маннергейма за три дня, увязла в карельских болотах на месяц. Даты же сам все знаешь…

– Хитрый ты, Микоян, – перебивает его Сталин. – Я не предупреждал, что разговор пойдет о спиртном… – Голос вождя снова теплеет: – Здравствуйте, товарищ Зелен. Как работается на новом месте?

– Стараемся, товарищ Сталин.

– Плохо стараетесь. Ворошилов пишет, что водки на фронте мало. Вы понимаете, товарищ Зелен, что такое водка для бойца в сорокаградусный мороз?

– Понимаю, товарищ Сталин. – Моисей раскрывает планшет и достает бумагу: – На Карельский перешеек трест на двадцатое декабря отгрузил три с половиной миллиона литров водки и тридцать тысяч литров коньяка.

Сталин усмехается в усы:

– Сколько же выпивает в день троица храбрых воинов – маршал Ворошилов с доблестными генералами Мерецковым и Тимошенко?

Зелен с ответом не мешкает:

– По восемьдесят тысяч литров, товарищ Сталин.

– Хорошо пьют. Но если Климент просит, значит, посылаете недостаточно. Удвойте поставки.

– Слушаюсь, товарищ Сталин.

Вождь кивает, подходит к столу, достает трубку, но не закуривает ее, а кладет перед собой.

– Запомните, друзья руководители: наша задача – обогреть бойца. А выгнать из сусла бутылку спирта можно куда быстрее, чем пошить шинель или свалять валенки.

– Вот так-то, Моисей… – радуется Микоян на обратном пути. – Поскребышев предупреждал о буре, а мы попали под легкий бриз. Товарищ Сталин очень уважает сообразительных работников. Не возьми я тебя с собой, неизвестно, чем бы разговор обернулся. А поставки водки на Карельский перешеек придется удвоить. Сталин своих слов не забывает.

– Люди же и так работают в три смены, – вздыхает начальник Главспирта.

– Поработают в четыре. Чтобы поднять трудовой энтузиазм, можешь лично посетить несколько заводов. В первую поездку я готов отправиться с тобой.

– Хорошо, Анастас Иванович. С кого начнем?

– У тебя списки при себе?

Зелен достает из планшета темную кожаную папку со списком предприятий отрасли и протягивает Микояну. Тот раскрывает папку и, не глядя, указывает пальцем.

Моисей смотрит на листок. Палец наркома упирается в Новомытлинский водочный завод.

Екатеринбург. 2000 год. Февраль

– Санька, в школу опоздаешь! Просыпайся, чертенок! – кричит из кухни Валентина Дрожжина. Задача хорошенько накормить мужа перед службой и сына перед школой, да при этом не опоздать самой на службу, каждое утро требовала от жены милиционера недюжинных усилий.

Владислав Анисимович Дрожжин брился. Левая щека капитана уже лоснилась, и, проведя по ней пальцем, он ощутил приятную мягкость кожи. Ополоснув в стакане лезвие безопасной бритвы и облизнув по привычке губы, принялся за правую. Лампочка в ванной висела слева, и чтобы хорошо выбрить правую щеку, Дрожжину приходилось напрягать зрение.

– Владь, тебя к телефону. – Заглянувшая в дверь жена, не дожидаясь реакции супруга, метнулась в детскую: – Санька, черт, сколько можно тебя будить?! – После чего вернулась в ванную. – Оглох, что ли? К телефону тебя.

– Видишь, броюсь, – проворчал Дрожжин. – Попроси попозже перезвонить…

– Глеб Захарович… Не подойдешь?

Начальство требует уважения. Сплюнув в раковину, Дрожжин, как был с намыленной щекой, так и двинул к телефону.

– Здравствуйте, товарищ подполковник. Меня жена из ванной вынула. Я пока и не завтракал. До службы еще полчаса, что случилось?

– Ты вот чего, Дрожжин, давай не растягивай. Кофеи пить, забодай меня в простату, некогда. Одевайся и вниз. Я на работу качу, тебя подберу. Через минуту чтоб у подъезда был.

– Слушаюсь, товарищ подполковник.

Дрожжин вздохнул, снова облизал губы, причмокнул, обтер недобритую щеку полотенцем и напялил китель. Из детской высунулась заспанная физиономия Сани:

– Поспать не дают… Родители называется…

– Иди умывайся, засранец. – Дав указание чаду, Валентина вопросительно посмотрела на мужа: – Не емши пойдешь? – Завтрак уже стоял на столе, а он, прихватив портфель, направлялся к двери.

– Простата достал, – раздраженно пояснил Владислав.

Жена преградила дорогу:

– Я тебя сколько дней прошу картошки принести?

– На обратном пути куплю… – обнадежил Дрожжин, покидая квартиру.

«Волга» начальника районного отдела БД дожидалась у подъезда. Глеб Захарович Сметанин всегда садился на заднее сиденье. Капитан хотел было усесться вперед, чтобы не стеснять подполковника, но тот приоткрыл свою дверцу:

– Залезай ко мне. В тесноте, да не в обиде.

Отдел находился на Сибирском тракте. До РОВД Дрожжин добирался за двадцать минут пешком, а ехать и вовсе пустяки.

– Слава, останови тут. Мы с капитаном пройдемся немного, – приказал Сметанин водителю, когда до места оставалось около ста метров. Дрожжин выбрался из салона и шагнул к зданию отдела.

– Не спеши, капитан, в кабинетах еще насидимся. – Начальник взял Дрожжина под руку и повел в противоположную сторону. – Ты знаешь, что сегодня того парня хоронят? – почему-то шепотом поинтересовался он.

Капитан вел это дело и был в курсе. Механик автосервиса Константин Волохин скончался в больнице от пулевого ранения. Все автомастерские города объявили выходной, из чего следовало, что проводы сотоварища готовы перерасти в несанкционированную демонстрацию.

– Пошумят ребята, ничего не поделаешь… – безразлично ответил Дрожжин.

– Набежит до хрена журналистов. Придется, забодай меня в простату, что-то говорить. У тебя есть, с чем выйти к прессе? – Сметанин остановился, придерживая Дрожжина за локоть.

– Чего выходить-то? Следствие только началось. Я же вам вчера вечером все детали доложил… Нового за ночь ничего…

Дрожжин привычно облизнул губы и причмокнул. Странное поведение начальства ему не нравилось. Почему все это Сметанин спрашивает на улице, а не в своем кабинете? Журналистов, что ли, боится? Так не впервой. Драки с огнестрелкой и поножовщиной в Екатеринбурге не редкость. Но, как оказалось, Сметанина волновала вовсе не пресса:

– Ладно, Влад, журналисты – это полбеды. К нам из Москвы какой-то полковник приехал. Сам мэр, забодай меня в простату, звонил, требовал к нему внимания и уважения. Предупредил, что москвич хочет с тобой говорить. Ты, случайно, в Москву никаких бумаг не посылал? Жалобу какую или предложение?

– Глеб Захарович, я что, на придурка похож?

– Да нет вроде… Может, под меня роют. Ты уж старика не подведи, капитан. Ты мне как сын… Будет спрашивать, хвали.

– А чего у меня спрашивать? Мне о начальстве судить не с руки. Я про свое могу сказать. А начальство есть начальство.

– Теперь принято выпытывать о стариках у молодежи. Мол, забодай меня в простату, не отстал ли подполковник Сметанин от жизни, от науки криминальной? Не зажимает ли молодых? Да мало ли чего…

– Ясно, Глеб Захарович. Не беспокойтесь. Я ведь понимаю: вас выгонят, другой придет и того хуже. Лучше уж работайте.

Сметанин покривился, но обиду вслух не выказал:

– Надеюсь на тебя, Влад. – И они зашагали в отдел в полном расположении друг к другу.

Дрожжин вошел в свой кабинет-пенальчик, взял с подоконника чайник и отправился в сортир по воду. По дороге его остановил младший лейтенант Темнен ко, рядом с ним вышагивал высокий ладный мужчина в темном штатском костюме.

– Товарищ капитан, к вам вот из Москвы. Глеб Захарович просил срочно принять.

Дрожжин, смущаясь перед москвичом присутствием чайника в руках, покраснел и застыл на месте.

– Ты и есть капитан Дрожжин? – Приезжий улыбнулся. – Вижу, помешал чайку попить. У меня к тебе предложение. Я еще не завтракал. Пойдем, составишь мне компанию. – Заметив недоумение на лице Дрожжина, он быстро добавил: – Начальство я твое предупредил, проблем не будет. Давай знакомиться: советник комиссии по безопасности Государственной Думы полковник Рощин Геннадий Васильевич.

Дрожжин вытянулся, уронив злополучный чайник.

«Волжанка» Сметанина подвезла их до отеля на Ленинском проспекте. В ресторане Рощин заказал много еды и, пока ее дожидались, не заговаривая о деле, прощупывал собеседника пустяками:

– Смотрю, ты с одной стороны вроде побрит, а с другой – щетина. Обет дал, пока преступника не возьмешь, не бриться?

– Нет, товарищ полковник. Горячая вода в кране кончилась, – выкрутился Дрожжин.

Москвич сочувственно кивнул.

– А город у вас красивый. Ты здесь, капитан, родился?

– Нет, я из Златоуста. Учился в Свердловске, женился и остался работать.

– Теперь это уже не Свердловск. Я слышал, вы свой город по-разному зовете. В самолете один парнишка его Йобургом обозвал.

– Как только не обзывают, – смущенно улыбнулся капитан.

– Странный мы народ, русские. В любой европейской дыре жители своим городком, селом, или что у них там, гордятся, а наши свой родной город Йобургом кличут. Широка страна моя родная… – Рощин весело расхохотался, выпил минеральной и внезапно посерьезнел:

– Да, говорят, сегодня у вас похороны?

Дрожжин облизал губы.

– Механика с автосервиса подстрелили.

– Ты ведешь дело?

– Веду…

– Что нарыл?

– Пока не густо. Он с девчонкой встретился. Ее дома оставил, сам в магазин. Вернулся с пулей. В сознание так и не пришел. Девчонку я сразу в больнице опросил. Мямлила вокруг да около…

– А после больницы вызывал?

– Да, позавчера.

– Результат?

– Ничего нового.

– Что за девочка? Справки навел?

– Марина Сегунцова, обыкновенная студентка. С наркотой не связана, в проституции не замечена. Живет с мамой. Соседи говорят – не шлюха. Ночует дома. Есть одна странная сцепочка. Но, похоже, к делу не относится…

– Выкладывай.

– У Сегунцовой недавно дядя умер. Она его нашла мертвым и вызвала милицию.

– Очень интересно, хотя смахивает на совпадение.

– И я про то же…

– Скажи, вот я слышал в ту ночь, когда в механика стреляли, у вас в ДТП двое молодых людей погибли. Не связаны ли эти два эпизода?

– Так это не у нас, это в области, на трассе Екатеринбург – Челябинск. Бээмвэшка перевернулась. Гнали сильно…

Официант принес омлет, салаты, нарезку семги и кофейник.

– Наваливайся, капитан, – улыбнулся москвич и сосредоточенно принялся за еду. Дрожжин облизнул губы, причмокнул и взял вилку:

– Многовато для утра…

– Знаешь пословицу: завтрак съешь сам, обед раздели с другом, а ужин отдай врагу…

– Знаю… Только на деле так не выходит. Придешь к ночи и наглотаешься за весь день, как кроко дил…

Ели молча. Допив кофе, полковник вытер губы салфеткой и достал пачку «Кэмела».

– Вот что, капитан, вызови эту Марину Сегунцову на завтра. А я при вашей беседе посижу, что-то мне любопытно на нее посмотреть. Да и сам хочу ей несколько вопросов задать. Или даже давай поступим иначе. Дай мне ее адресок. Я с ней неофициально погутарю. Если чего выплывет, от тебя не утаю. А то, знаешь, в кабинетах милиции многие немеют от страха.

– Слушаюсь, товарищ полковник! – Дрожжин вскочил с места.

– Это не приказ, а просьба. Сиди и допивай свой кофе.

– Есть допивать кофе. – Дрожжин причмокнул и одним глотком уничтожил содержимое чашки.

Москвич остался в отеле, поскольку жил здесь же в номере второго этажа. Капитан поблагодарил полковника за трапезу и распрощался. Тот придержал руку Дрожжина в своей:

– Вот тебе телефон, я пройдусь, да и еще кое-какие дела есть, а часов в пять буду в номере. Люблю перед вечерней прогулкой подремать. Позвони и дай адресок.

Выйдя на улицу, капитан поднял руку и остановил частника. Усевшись рядом с водителем, ткнул тому под нос удостоверение и велел везти на Сибирский тракт. Проезжая овощной магазин, приказал остановиться. В отдел Владислав Анисимович вернулся к полудню с пакетом картошки в руках и сразу получил приказ явиться к начальству. Сметанин нервно расхаживал по кабинету:

– Ну? Выкладывай! – нетерпеливо потребовал он.

– А чего выкладывать? Полковник интересовался убийством механика и просил, чтобы я провел допрос свидетельницы Сегунцовой в его присутствии. Даже выразил желание допросить ее вне стен отдела, лично. Адрес просил…

– Странные эти москвичи, забодай меня в простату. Пропилить тысячу верст, чтобы посмотреть на студенточку пединститута?! Может, ты чего врешь? Дуришь старика? Вспомни, о чем он еще спрашивал?

Дрожжин наморщил лоб:

– Еще спрашивал про ДТП с иномаркой…

– Это, слава Богу, не по нашему ведомству, – с облегчением изрек начальник райотдела и отпустил капитана.

США. Нью-Йорк. 2000 год. Февраль

Синий в клетку галстук – двести долларов, желтые ботинки – триста, светлый костюм – полторы тысячи, в запонках поблескивают камешки, но поблескивают подозрительно ярко… Так, рассмотрим второго. Коричневые ручной работы туфли – тысяча, скромный серый костюм – пять, однотонный бордовый галстук – восемьсот. Плюс «Роллекс» на платиновом браслете – целое состояние! Все сдержано, ничего не блестит. Это уже серьезней.

Пятьдесят этажей стекла прошиты лифтами. Первые пятнадцать занимают фирмы средней руки. Синий галстук в клетку вышел на десятом. Бордовый покинул лифт на тридцать втором. Выше тридцатого офисы арендует элита бизнеса. Офис компании Слободски занимает тридцать седьмой этаж. Мужчины входят и выходят, на глазок оценивая друг друга. На Алекса, одетого в фривольную ковбойку, ливрейный лифтер поглядывает подозрительно. Здесь еще не знают, что этот хиппи владеет алкогольным синдикатом. И вырядился так молодой человек вовсе не по причине наивного нигилизма. Он специально принял облик дурашливого птенца, чтобы сбить с толку сотрудников компании. Так они скорее раскроются. Облачиться в костюм за пять тысяч он всегда успеет.

У лифта молодого босса встречает Мария Альбертовна Красовская, пожилая подтянутая седоватая дама, бессменный секретарь Ивана Алексеевича Слободски. Алекс удовлетворенно отметил, что женщина с трудом смогла скрыть удивление его ковбойкой.

– Господин директор, двенадцать членов совета в сборе. Сидят за «кленовым листом» и ждут вас.

– Среди них и заместитель дедушки?

– Господин Ганс Маур не успел вернуться из Австрии. В Вене собрался потребительский конгресс, на нем требовалось продлить наш контракт на поставки в Европу. Господин Маур просил извиниться, он уже в аэропорту и спешит с вами встретиться.

– Хорошо, я хочу его видеть.

Она придержала молодого босса за рукав:

– Позволите мне дать вам совет?

– Буду благодарен.

– Господин Маур очень странный человек, первое впечатление от него не всегда бывает благоприятным. Но вы не торопитесь с выводами. Ваш дедушка до конца доверял только ему. И был прав…

– Спасибо, я приму это к сведению.

Секретарша быстро перекрестила Алекса и распахнула перед ним дверь директорского кабинета. Все двенадцать столпов компании встали. Алекс обошел мужчин, пожал протянутые руки. Его блестящая память намертво зацепила не только фамилии, но и запах дорогого парфюма, исходящий от каждого. Директорское кресло в центре. Молодой босс сообразил: все ждут, пока он это кресло займет.

– Дяденьки, я час проторчал в пробке, задница отваливается, так что пока лучше немного постою. А вы садитесь.

Директора вежливо кивают головами, послушно усаживаются, в порядке субординации обрисовывают свои обязанности в компании. Алекс ничего не записывает, но все запоминает. Совещание длится около часа.

В жесткое кожаное кресло Ивана Алексеевича внук так и не сел. Юный босс выслушал членов совета, притулившись на краешке стола. Резюме его прозвучало для собравшихся неожиданно:

– Вы, дяденьки, большие и умные, и чтобы я не слишком долго выглядел среди вас малолетним идиотом, подготовьте мне до конца недели расширенную справку о каждом из направлений, что вы курируете. Хотелось бы увидеть там и ваши соображения на перспективу. Не советую упрощать эти справки, подгоняя их под мой юный интеллект. Пишите так, как писали бы для Ивана Алексеевича, если бы он принимал дело. За уикенд я постараюсь вникнуть в эти документы. А сейчас все свободны. – И, закругляя первое совещание, соскользнул с краешка стола.

Двенадцать руководителей компании поднялись за ним. Если поначалу они посматривали на юного шефа снисходительно, то после его последних слов на лицах бизнесменов появилось некоторое смятение.

Пожав еще раз всем членам совета руки, Слободски дождался, пока последний из них закроет за собой дверь, и подошел к окну. Сегодня он первый раз попал в кабинет деда и с любопытством разглядывал Нью-Йорк с высоты птичьего полета. В расщелине между небоскребами сновали машинки и пешеходы. Автомобили выглядели малюсенькими игрушками, а люди и вовсе напоминали муравьев. Суета огромного города, диктующего миру курс валют, политику и нравственные нормы, вызвала у молодого человека усмешку. «Какая же мы все мелочь, а каждый уверен, что мироздание зависит от него. И я, хоть теперь и босс, спустившись вниз, стану такой же букашенцией».

– Господин Слободски, хотите кофе? – с материнской интонацией поинтересовалась Мария Альбертовна.

– Хочу, тетя Маша, – в тон ответил Алекс и по-детски улыбнулся.

– Мальчик ты мой, не съели бы они тебя. – На глазах женщины выступили слезы. Слободски понял: секретарша борется с желанием обнять его, и сделал шаг навстречу.

– Не волнуйтесь, тетя Маша, я не очень съедобный.

Мария Альбертовна прижала к себе молодого босса, погладила по волосам и, словно застеснявшись своего человеческого порыва, отступила назад:

– Соки, господин директор, имеются в вашем баре. – После чего повернулась к стене, отделанной дубовыми панелями, и нажала кнопку. Алекс пронаблюдал, как две панели медленно раздвинулись, открывая замаскированный в стене огромный резной буфет: – Ваш дедушка называл свой бар погребком. В него вмонтирована холодильная установка. На верхней полке бутылки брендов нашей компании. Внизу безалкогольные напитки. Но если хотите, я сама буду выжимать для вас сок из свежих апельсинов.

– Тетя Маша, – взмолился Алекс, – если не трудно, надавите апельсинов. Я эти суррогаты ужас как не люблю!

– С радостью! Иван Алексеевич тоже предпочитал натуральные. А если выпивал водки, то чистой, никогда ни с какими тониками ее не смешивал.

Секретарша достала платочек, смахнула слезу и вышла. Алекс медленно обошел огромный кабинет. Одна из его стен, из сплошного стекла, открывала вид на мегаполис. Письменный стол с обширнейшей треугольной столешницей, прозванной подчиненными «кленовым листом», располагался напротив двери. В торце длинного стола для совещаний возвышалось жесткое кожаное кресло с высокой спинкой. По бокам – дюжина таких же, но со спинками пониже: Иван Алексеевич справедливо полагал, что дремать в его кабинете посетителям не следует. На стенах ни живописи, ни гравюр. Пройдясь вдоль них, Алекс заметил на каждой второй панели такие же кнопки, как и та, что открыла перед ним буфет. Догадка молодого хозяина подтвердилась – раздвижные стены кабинета скрывали стеллажи с прессой, документами и двухметровый сейф.

Мария Альбертовна внесла на подносе высокий стакан с апельсиновым соком.

– Господин директор, сегодня у вас жесткое расписание. Можете ознакомиться. – Она кивнула на поднос, где рядом со стаканом лежал длинный листок. Алекс взял стакан и, потягивая апельсиновую влагу, проглядел компьютерную распечатку.

– На этой неделе я ни в каких раутах участвовать не буду. Приму только юриста и Маура, когда тот приедет. Скажите, тетя Маша, почему в кабинете нет телефона?

– Иван Алексеевич телефоном не пользовался, оставляя телефонные переговоры мне. Он предпочитал встречи с глазу на глаз. Компаньоны к этому давно привыкли. Если вы пожелаете такой порядок изменить, аппараты будут поставлены.

– Пока ничего менять не будем. Сперва я должен войти в курс дела, потом посмотрим. – Секретарь кивнула, но к двери не пошла. Алекс вопросительно взглянул на нее: – Что-нибудь еще?

– Господин директор, я должна вам сразу сказать… – Секретарша замолчала и опустила глаза.

– Выкладывайте, тетя Маша, я с интересом вас слушаю.

– Вы вправе найти себе в помощницы молодую и красивую девушку. Мне будет обидно, если вы сохраните меня из жалости. У вашего деда было доброе сердце. Мне кажется, вы в него. Поэтому считаю своим долгом сообщить вам: Иван Алексеевич назначил мне прекрасную пенсию, и я ни в чем не буду нуждаться.

– Если хотите мне нагадить, можете увольняться.

– Ну, зачем вы так!

– Говорю, что думаю.

– Спасибо, господин директор, вы и в этом в своего дедушку.

Оставшись один, Алекс достал из кармана конверт. Это было письмо Ивана Алексеевича, добытое из сейфа в ночь его смерти. Молодой человек уже знал послание почти наизусть, но, поскольку предсказания деда начали сбываться, не удержался и перечитал еще раз. Скорее это было даже не письмо, а ряд мыслей, высказанных юному преемнику в качестве деловых советов. Старик знал своих сотрудников. Он писал внуку:

«Старая дура Машка работает со мной тридцать лет. Будет кокетничать с отставкой, не вздумай ее отпускать, она человек преданный. Сильна не умом, а удивительной бабьей интуицией, так что прислушивайся к ней.

Мой американский немец Ганс Маур – хам, зануда и извращенец, но не в половом, а в бытовом смысле. Ест вареную свеклу и пьет чистый спирт. Но без него пропадешь. Это классный спец. Живет только делом. Ни жены, ни детей. Даже племянницу, когда взял ее на фирму, полгода держал без зарплаты. Отнять у него работу – значит приговорить к смерти. В свое отсутствие смело оставляй фирму на него».

Затем дед писал о каждом из двенадцати директоров. Его характеристики были точными и хлесткими. За характеристиками следовало предупреждение: «Держи их всех на дистанции. Слепо не доверяй».

В конце письма Иван Алексеевич еще раз советовал внуку: «Рекомендую приблизить к себе только четверых из моего окружения: секретаршу Машку, юриста Стэна, няньку Сотова и Ганса Маура. Его племянницу можешь трахнуть, но она никому на фирме пока не дала. С казаком Сотовым обязательно проведи беседу. Иначе он может смыться. Семен передо мной чист. Он свой долг отработал. Если Сотов захочет, сам расскажет о нашем знакомстве. Не захочет – не пытай. Постарайся взять его в Россию».

О поездке Алекса на историческую родину Иван Алексеевич писал как о деле решенном. «Найдешь там Мишу Зелена, сына начальника Главспирта. Миша теперь ученый. Работает в каком-то научном институте. Материально, как все ученые у них, – нищий. Он поможет связаться с бывшим заместителем своего отца Николаем Спиридоновичем Востриковым и писателем Вильямом Похлебкиным. Старик не только писатель, но и человек науки. Про водочный бизнес, от пещерного человека до наших дней, знает все. Эти три господина тебе помогут. Миша Зелен и Похлебкин живут в Москве. Востриков – в Екатеринбурге. Во всяком случае, других сведений у меня нет…»

– Господин директор, к вам мистер Маур и мистер Моусли.

– Зовите, – кивнул Алекс и спрятал письмо в карман.

В дверь аршинными шагами ворвался двухметровый лысый мужчина с орлиным носом и перекошенным ртом. Этот перекос создавал впечатление брезгливой улыбки, маской застывшей на его лице. При столь неординарной внешности в облике бизнесмена прочитывалась порода и своеобразная элегантность. За ним маленькими шажками следовал адвокат. За последние дни с мистером Моусли Алекс виделся часто, они обсуждали вопросы, связанные с наследством. Господина же Маура он лицезрел лишь однажды, много лет назад. Заместитель деда заезжал к Ивану Алексеевичу в Форт-Ли, когда внук был еще ребенком. Алекс тогда даже немного посидел на жестких коленях лысого великана, тщетно стараясь скрыть улыбку, вызванную странной внешностью дедушкиного сотрудника. Сейчас Маур смешным ему не показался. Моусли тихонько уселся в дальнее кресло и, опустив взор на свои лакированные туфли, затих. Маур садиться не собирался. Он с любопытством разглядывал нового хозяина:

– Вырос мальчик… Твой дед был гением. А ты каков?

– Я, дядюшка Ганс, внук гения, – не растерялся Алекс.

– Слыхал, внук гения, что на детях великих природа имеет привычку отдыхать?

– Приходилось.

– Обнадеживает одна деталь: ты внук Ивана Алексеевича. Природа с лихвой отдохнула на его сынке… Я счастлив, что Ваня прислушался к моим доводам и не посадил Диму в этот кабинет.

– Господин Маур, я вас очень уважаю, но прошу впредь в моем присутствии близких мне людей не обсуждать. – Голос Алекса прозвучал жестко и официально, после чего он демонстративно уселся в кресло деда.

Маур оценил превращение молодого Слободски в хозяина, и его перекошенный рот, показав желтоватые клыки, изобразил одобрительную улыбку:

– Ладно, патрон, оставим генетику. Я должен тебе кое-что сообщить. – Он открыл кейс, добыл несколько газет и веером выложил их на треугольник столешницы. – Понимаю, даже вундеркинду за один день в нашем дерьме не разобраться… Но это всего лишь пресса, которая делается на дураков.

– Спасибо за комплимент, дядюшка Ганс.

– Не стоит… Умным тоже иногда полезно ее просматривать.

– Постарайтесь сегодня не говорить загадками, – попросил Алекс.

– Видишь, это три совершенно разных европейских газеты, и каждая напечатала маленькую заметку про нашу «Водка Слободски».

Молодой босс подвинул к себе газеты. Нужное Маур обвел красным фломастером.

– Вы хотите, чтобы я прочитал все три статьи?

– Нет, внук гения, тебе достаточно проглядеть одну. Вот эту. – Маур жестким холеным ногтем отчеркнул один из заголовков.

Алекс взял газету. «Дойдет ли дело до суда?» – вопрошал автор заметки. В ней говорилось, что на венском конгрессе потребителей алкоголя выступил представитель русской Торговой палаты. Посланник Москвы обвинил синдикат Слободски в незаконном присвоения бренда. Один из заводов России, якобы имея все юридические основания, начинает выпуск аналогичной продукции под названием «Водка Слободская». Алекс отложил газету:

– Что это значит?

– Это значит, если русские не блефуют, дело дойдет до арбитражного европейского суда. Мы можем не только лишиться десяти миллионов баксов в год, но и испортить себе вывеску. А вывеска, мой начинающий винодел, часто дороже денег…

– Наша компания имеет необходимые документы? – обратился Алекс к адвокату.

Господин Моусли вскочил с кресла и утвердительно закивал головой:

– Разумеется, имеет. Но они лишь косвенно подтверждают право вашей семьи. Если русские предъявят нечто более конкретное, возможны проблемы. – И адвокат снова уселся любоваться своими башмаками.

– Что значит «косвенно»? Можете поконкретнее?

Моусли снова вскочил с кресла:

– Я не взял бумаги с собой. Они хранятся в банковском сейфе моей конторы.

– Но хоть о чем речь? – настаивал Алекс.

– Это я вам могу сообщить. Бренд «Слободски» разрешен вашей семье на основании показаний свидетелей. Несколько известных персон из старой русской эмиграции письменно поручились в том, что знают вашу семью, имевшую в царской России алкогольный бизнес. На одном из семейных заводов выпускалась водка под названием «Слободская». Показания заверены юридически. Самих свидетелей в живых уже нет. Поэтому, позволю себе повториться, если русские предоставят более убедительные факты, возможны проблемы.

– Слышали, мой юный патрон? Стэну можно верить, – ухмыльнулся Маур.

– Какие факты, Стэн? Что они могут предоставить?

– Не знаю… Вы, господин директор, уверены, что на вашей исторической родине никого из Слободски не осталось?

– Конечно, уверен. Даже если предположить, что кто-то из нашей семьи не уехал из России, их наверняка расстреляли красные. Но дедушка знал бы об этом.

– Я с вами согласен, но поверьте, молодой человек, в жизни случаются самые неожиданные сюрпризы. Я как юрист с двадцатилетним стажем могу это заявить с полным основанием…