Текст книги "Неизбежности"

– Да, да, – тупо согласилась с ней сестра.

Следующие два дня Раиса Владимировна находилась в том же настроении. Тем более она стала оставаться одна: сестра и её муж уходили на работу и возвращались домой только во второй половине дня. Ей хотелось расспросить сестру о нём, но она не решалась этого сделать ввиду своей скромности и даже стеснительности, которые, к слову, отсутствовали у старшей сестры.

– Темир, – обратилась к нему жена, – а давай в выходные съездим ещё куда-нибудь?

– Куда, например?

– Куда? – задумалась она и ответила: – Ну хотя бы в Дербент.

Муж охотно согласился с женой, и она поспешила порадовать свою сестру. Раиса Владимировна искренне обрадовалась.

Но поездка в Дербент, к сожалению, самым неожиданным образом сорвалась: накануне дочери в слёзной истерике позвонили матери и сообщили, что ей срочно нужно возвращаться домой…

– Что случилось дома? – испугалась Татьяна.

– На мужа заведено уголовное дело…

– И что?

– Грозит тюрьма…

– За что?

– Якобы по его вине кто-то умер…

– По какой вине?

– После операции… Будто её неправильно провёл муж.

– И это уже доказано?

– Не знаю, сестра…

– Вот не знает она! – возмутилась Татьяна и поспешила успокоить сестру.

В их разговор хотел вмешаться Темир, выстроив у себя в голове различные версии случившегося. Между тем он не захотел их озвучивать: знал, что целесообразнее всего разбираться непосредственно на месте.

И вечером следующего дня Раиса Владимировна поездом отправилась в Тюмень.

Теперь поезд увозил, возвращал её в тот водоворот, из которого, как она уже думала, слава Богу, выбралась… Такая вот очередная досадная неизбежность!..

Глава третья

I

Вероятно, всё дело оказалось в том, что ещё летом, когда был доставлен очередной пострадавший с ножевым ранением, Горюнов тогда как дежурный хирург находился в отрешённом состоянии. В то самое время ему так хотелось быть дома у Дарины, чтобы вместе с ней наслаждаться их греховным чувством.

А между тем тот пострадавший, пролежав в больнице после операции около трёх недель, выписался живым и даже здоровым. Он сам лично с благодарностью пожал руку своему спасителю и в радостном настроении отправился, как говорится, подобру-поздорову.

– И больше не буянить! – только и успел крикнуть спаситель ему в спину.

Тот ничего не ответил, даже не оглянулся и, лишь улыбнувшись, скрылся за углом больничного коридора… Уже на улице он вдруг осознал, что ему на самом деле некуда идти, вернее, незачем возвращаться домой. Или на него так влияет свежий воздух? Ещё бы! Больше двух недель вдыхать больничные запахи! Вспомнив об этом, он испытал чувство брезгливости. Но свежий воздух сделал своё дело, бывший пациент несколько повеселел и осознал неизбежность возвращения домой.

К вечеру он вернулся в родную деревню, в Паченку. Вошёл в свой дом, но, оказалось, хозяина никто не ждал. Неожиданное появление мужа не обрадовало жену.

– А-а, – протянула она. – Выписался, значит, – она была как бы в недоумении.

Недовольная тем, что пришлось подниматься с дивана, жена косо смотрела на него. Муж взглянул на неё со злобой, а та, заметив это, чтобы разрядить обстановку, натянуто ему улыбнулась.

Но её улыбка нисколько на него не подействовала.

– Чем это в доме так воняет? – и он брезгливо сморщил нос.

Больничный запах, который ещё недавно представлялся ему самым противным, оказался более терпимым, даже, если хотите, более приятным по сравнению с тем, чем пахло в его доме. Такого запаха, острого и кислого, от которого даже щекотало в носу, он ещё никогда не ощущал в своём родном доме, доставшемся ему от деда.

– И чем это тут так воняет?! – ехидно и с прищуром спросила жена.

– Бомжатником каким-то… Бичарником, что ли…

– Ой, какими мы стали разборчивыми… неженками…

– Проветриться тебе не помешало бы.

– Ой-ой… – она ехидно покачала головой.

– Кстати, это прежде всего нужно тебе… для здоровья.

– Значит, ты оздоровился?.. Ну-ну…

– Ну-ну, – передразнил он жену.

– Ладно тебе сердиться, – и она ушла готовить ужин, чтобы раздобрить мужа.

После ужина у них действительно мало-помалу восстановились прежние отношения… Хозяин придышался тем воздухом в доме, который так поразил его по возвращении из больницы… Как и прежде, к ним стали приходить в гости соседи, которых хозяин поначалу не принимал у себя, зная, что с ними придётся распивать спиртное. Выпивать в дружеских сборищах он теперь побаивался. Если уж браться за бутылку, то теперь лучше в одинокого.

– Ты что это, алкоголиком заделался? – усмехнулась жена.

Муж злобно взглянул на неё не оттого, что она сказала, а оттого, что вдруг почувствовал боль в животе. Она была мгновенной и тупой, но терпимой – поэтому он не придал этому сигналу какого-либо значения. Жена ничего этого не увидела и по своему обычаю не то равнодушно, не то хитро усмехнулась.

Спустя пару месяцев боль повторилась, но и тогда он не придал этому особого значения. Однако если в прошлый раз муж промолчал, то теперь стал жаловаться жене:

– Что-то у меня в животе стало покалывать… И что это может быть?

– Это… это может, – не находила жена, что ответить, – это то, что… Да ну тебя с твоим покалыванием! – отмахнулась она, как обычно отмахиваются от назойливой мухи.

Она давно уже не любила своего мужа, порой он ей бывал противен, и радовалась, когда он какое-то время отсутствовал в деревне. Так она радовалась, когда он лежал в больнице. В его отсутствие к ней приходил любовник, а с очередным появлением хозяина в доме она уходила к любовнику и порой оставалась с ним до утра.

И вот однажды ночью, когда жены не было дома, у мужа случилась нестерпимая боль в животе, такая, что он с криком выбежал во двор. В темноте он обо что-то споткнулся и упал, потерял сознание, но прежде испытал очередной приступ нестерпимой боли. Рано утром, когда начинало светать, жена вошла во двор и увидела распростёртого мужа, но это не сразу повергло её в ужас: она всё ещё находилась в эйфории после блуда. Спустя мгновения она всё же сообразила, что произошло нечто ужасное, и буквально завыла в истерике. Народ собрался на крики женщины.

На место происшествия вскоре прибыла следственно-оперативная группа, старшим которой в таких случаях является следователь следственного комитета. В ходе осмотра жилого помещения, двора дома и трупа мужчины было установлено, что внешних признаков насильственной смерти не выявлено. Входящие в состав следственно-оперативной группы участковый и оперуполномоченный уголовного розыска облегчённо вдохнули, в надежде, что здесь нет никакого криминала. Но для установления истинной причины смерти труп увезли в морг.

Для приличия вдова надела траур, а на лицо – маску безутешного горя. Правда, местным деревенским жителям эта маска казалась комичной. Но и они для приличия скрывали это.

И всё же покойника уважительно похоронили на четвёртый день после смерти: пришлось ему залежаться в морге, работы оказалось много, а специалистов не хватало. После похорон вдова приехала в Нижнюю Тавду и обратилась в полицию, чтобы установить причину смерти её мужа. Оттуда вдову направили в следственный комитет, но вместо этого она появилась в прокуратуре… Там она ничего толком не смогла понять из всего того, что ей наговорили, так что вскоре она обратилась к адвокату.

Между тем следственный комитет отказал в возбуждении уголовного дела: смерть наступила в результате переохлаждения организма, о чём и было засвидетельствовано в заключении судебно-медицинской экспертизы. Однако вдовушка этому не поверила, верно зная, что её любимый муж страдал от боли в животе, появившейся после операции, а значит, по её уверению, та самая операция была проведена неквалифицированно.

Адвокат помог вдове-просительнице составить нужные бумаги – и дело закрутилось-завертелось. В принципе, вдове нужна была не истина, а возможность отжать у кое-кого хорошую сумму-компенсацию. Она знала, что такие прецеденты уже случались, и нередко – в пользу заявителя потерпевшей стороны, каковой себя и считала безутешная вдова.

После этого Горюнова вызвали на допрос в следственный комитет, где ему было предъявлено обвинение в халатности… Он отказался отвечать на вопросы следствия, потребовав себе адвоката.

И вот теперь Раиса Владимировна возвращалась домой, не понимая, ради чего… Ради своего мужа, который её оскорбил?

II

К исходу третьих суток, поздно вечером, поезд прибыл в Тюмень.

Она вышла из вагона и испытала на себе обжигающий ноябрьский холод, от которого пробежала дрожь. Этому родному холоду она ещё недавно радовалась, но теперь успела от него отвыкнуть. И родное казалось чуждым до содрогания не только тела, но и самой души. Увидев встречающих её дочерей, она встрепенулась и обрадовалась, даже осчастливилась. Мать уже не обращала внимания на холод, не чувствовала его, тепло и счастливо обнимала своих дочерей – девчушек, как она их называла там, где ей было тепло и хорошо.

Когда они втроём вышли на свет, дочери настолько изумились увиденному, что у них перехватило дыхание. Им казалось, что в лице матери они вдруг увидели самих себя.

– Боже!.. – изумилась старшая дочь.

– Мамочка, – обратилась младшая дочь, – как ты помолодела!

– Правда, правда, – подтвердила та.

– Где это ты находилась всё это время? – не унималась младшая.

Мать молчала и радовалась не тому, что дочери говорили, а тому, что они пустословили и веселились.

– И за то время ты, мамочка, ушла не куда-то вперёд, а назад – в молодость, – заметила старшая.

– Это всё тепло, – отвечала им мать, – и только тепло.

Разумеется, дочери имели в виду не то тепло, о котором думала их мать, и одна за другой стали мечтательно заявлять:

– И я туда поеду…

– Ох, и я там обязательно побываю…

– Конечно, мечтать не вредно, – прервала мать. – Но прежде чем осуществить свои мечты, необходимо повзрослеть.

Действительно, девчушкам необходимо было повзрослеть, получить профессию. Мать знала своих девчонок и судила их по себе. Как-никак, опыт жизни. Можно пропить квалификацию, но не опыт. Такие вот дела или делишки жизни. А попробуй-ка от них отделаться. Даже и не думайте, дороже станет. И всё же, у одних дела, у других делишки, а у третьих – настоящие проблемы…

Так утром следующего дня Раиса Владимировна рейсовым автобусом выехала в Нижнюю Тавду, чтобы разобраться в проблемах мужа и, если окажется необходимо, то и спасти (хотя спасение – дело рук самого утопающего). «Ведь не сопливой же Дарине спасать моего… – размышляла Раиса Владимировна и запнулась на слове “моего”, – моего несчастного мужа, которого и сделала несчастным…» Вскоре эти мысли сменились другими, и, сидя у окна в полупустом автобусе, она воображала дорогу на Махачкалу. Но дагестанские картины смешивались с реальными, родными, просматриваемыми из окна автобуса, и получался какой-то абсурд. Она перестала смотреть в окно и, задвинув его выгоревшей от солнца занавеской, провалилась в забытьё.

По приезде в Нижнюю Тавду Раиса Владимировна в первую очередь пошла не домой, а в поликлинику, где и встретилась с мужем. Он ей обрадовался, но она сходу дала ему понять, чтобы он не особенно обольщался. Узнав от него всё дело, из-за которого она прервала свой отпуск, так спешно выехав из тепла, она задумалась. Спустя какое-то время она успокоилась, хотя действительно было над чем задуматься и за что беспокоиться. Она по-человечески пожалела своего мужа и решила в трудное для него время держать его в поле зрения. Думая о нём, она прежде всего думала о своих и как-никак его девчушках.

Встречи адвоката и подозреваемого хирурга вскоре обнадёжили Горюнова.

– В заключении судебно-медицинской экспертизы, – говорил адвокат своему подзащитному, – ни о какой другой причине смерти не говорится.

– А как потерпевшая сторона?..

– А потерпевшая сторона… – прервал адвокат своего подзащитного, едва повысив голос. – Потерпевшая сторона может говорить всё что ей вздумается, и всё, чтобы получить денежную компенсацию.

– Понятно, – пробурчал Горюнов.

– Человеческая жадность, – продолжал адвокат, – и человеческая корысть как неизбежности существования или выживания. Противостоять этому способна лишь элементарная совесть, конечно, если таковая имеется у отдельной личности… – тут адвокат понял, что уже читает мораль, остановился и посмотрел на своего подзащитного.

Горюнов ещё дважды являлся на допросы в следственный комитет. После этого, благодаря стараниям грамотного адвоката, от него отстали. Однако он ещё долго не мог обрести душевного покоя.

Вскоре Раиса Владимировна вышла на работу. Она старалась не встречаться с мужем, а когда это вдруг случалось, они, обменявшись несколькими уважительными фразами, расходились.

А та самая, по мнению Раисы Владимировны, сопливая Дарина, узнав о беде своего сожителя, всё ещё любимого и единственного, убежала в Велижаны, где, как думала, могла бы отсидеться, спрятаться от проблем. Её мать, погостив у старушки все выходные дни, вернулась в Нижнюю Тавду.

Когда Горюнов застал вместо сожительницы её мать, он намеревался от всего отказаться и броситься по следам Дарины. Мать с грустью и жалостью отговорила его от этого безумного поступка. И, главное, оказалась рада видеть его у себя дома – и неспроста.

– И что это могло быть? – удивился он.

– Вот приедешь к ней в Велижаны – и узнаешь, – сказала она ему. – Но всему своё время. А сейчас успокоиться нужно.

Горюнов стал дожидаться очередного отпуска, до которого оставалось каких-то пару недель. Но те недели казались ему самыми продолжительными и томительными, тем более беглая сожительница не отвечала на его телефонные звонки.

III

Дарина видела своё счастье в побеге, и сбежала она в Велижаны, где всё это время оставалась её бабушка. Оказавшись там, она поняла, что и здесь ей нет ни спасения, ни покоя, а даже наоборот, её волнения только усилились.

Рано утром в понедельник она в очередной раз рейсовым автобусом уехала на учёбу в Тюмень… А вечером в пятницу этой же недели она возвратилась к бабушке, которая радовалась своей внучке, ведь с ней можно было поговорить о том о сём или вовсе помолчать, но уже не одной – вдвоём всё легче. Одиночество для старушки – томительное состояние, ощущение ненужности и отжитости. А ведь всё живёшь! Для чего? Для кого? А Бог его знает! Да вот только и беда, что мы Его не знаем – не хочется знать. Но всё же обращаемся к Нему, когда, как правило, нас сильно прижимает. Он последняя, наивысшая инстанция для чудесного спасения грешной души!

– Бабушка!..

– Что, моя хорошая?

– А ты веришь в Бога?

– А ты разве нет?

– Я же первая спросила…

– Верю…

– А я не знаю… сомневаюсь…

– А для чего тогда ты затеяла этот разговор?

– Да вот, – указала она на комнату, – там, в углу, иконы висят… Нет, стоят.

– И что?

– Они меня как-то смущают… беспокоят…

– Это хорошо, что беспокоят; главное, чтобы не пугали.

– Нет, бабушка, они меня не пугают, а смущают…

– Смущают?.. Значит, чувствуешь, что что-то ты сделала постыдное.

– А чего?

– А это тебе, моя хорошая, лучше знать.

Дарина умолкла и задумалась.

– И как в Него… в Бога необходимо поверить? – спросила она, как будто опомнилась после минутного забытья.

– Чтобы в Бога поверить, нужно прежде о Нём узнать.

– И как?.. Подскажи, бабуля.

– А существует такая книга, и называется она Библией.

Старушка вышла из комнаты, скрывшись в той, где в верхнем углу находились иконы. Дарина слышала, как что-то со скрипом выдвинулось, а потом задвинулось. Она вспомнила, что так выдвигаются и задвигаются широкие ящики комода, стоявшего у стены между окнами комнаты. Старушка вернулась.

– Вот она, – сказала бабушка, протянув внучке толстую книгу.

Дарина взяла её и увидела название «Новый завет» с потемневшими золочёными буквами.

– А библия?! – недоумевала внучка.

– А это и есть библия – часть неё…

– А другая часть?..

– Нам и этой части достаточно знать, чтобы узнать о Боге, – заключила старушка.

И Дарина уединилась, уйдя в другую комнату. Чтение «Нового завета» её мало-помалу увлекало. Иногда бабушка входила в комнату внучки, чтобы с ней поговорить, но, найдя её за чтением, тихо удалялась.

Спустя какое-то время книга оказалась прочитанной, и Дарина обратилась к старушке.

– Вот, прочитала, – объявила она.

– Неужто!

– Уже поздно… я опоздала… я грешница…

– Это ты о чём? – не поняла старушка.

– Я беременна.

– Откуда ты это знаешь?

– Мне мама сказала…

– Сказала?!

– Меня на днях затошнило, и я тогда пожаловалась маме – вот она и сказала, что такое происходит, когда забеременеешь.

– И что?

– Она сказала, что мне ещё рано иметь детей…

– Вот дурёха! – рассердилась старушка и, увидев испуганное лицо внучки, продолжила: – Это я так не о тебе, моя миленькая.

– Бабуленька, – взвыла внучка, – только не ругай мамочку.

– Не буду, не буду, – проворчала она. – Только ты сама успокойся.

– Бабуленька!..

– Теперь тебе нужно думать не только о себе…

– Я знаю, – с грустью улыбнулась она.

За эти дни Дарина морально повзрослела.

Бабушка знала, что её внучка сожительствовала с взрослым человеком, но до поры до времени помалкивала – и вот теперь пришлось заговорить о нём.

– А он… он-то… ну, об этом знает? – запинаясь, спросила она.

– Пока нет.

– Пока… – задумалась старушка. – Пусть обязательно узнает: не дело лишать ребёнка… будущего ребёнка отца.

Дарина вздохнула и улыбнулась.

– А я и не собираюсь его лишать…

– Рада, небось, – смягчилась старушка.

– А как с учёбой?..

– С учёбой? – призадумалась она. – Учёба никуда не денется… Ну пропустишь год-другой… А то и вовсе на заочное учиться перейдёшь.

– Можно и так, – согласилась Дарина.

– Вот со следующего года и переведёшься, если не хочешь терять год-другой.

– Нет, не хочу…

Дарина возобновила свои уединения, и старушка заставала её за чтением книги. Иногда Дарина молча стояла в углу комнаты и вопрошающе смотрела на иконы: одна – Спаситель Вседержитель, другая – Казанская Божья матерь. Но дело до молитв ещё не доходило.

– Бабушка, а как быть с тем, что у него уже имеются двое… две дочери?

– Они уже взрослые и не особенно-то нуждаются в отцовской опеке.

– Так-то оно так, но… – усомнилась она в правоте бабушки.

– Но… – перебила старушка. – Согрешила… вот и спасайся теперь своим будущим ребёнком… Из двух зол выбирай меньшее. Да и выбором ты, если заметить, не больно-то богата.

– Вообще-то, да…

Так внучка проводила свои выходные у бабушки… За это время значительно похолодало. Лежал снег и не таял. Вот-вот придёт сама зима…

IV

Наконец Горюнов дождался своего отпуска и в начале декабря рейсовым автобусом отправился в Велижаны. Вечерело и темнело довольно-таки быстро. Горюнов высадился из автобуса, когда успело стемнеть, и отправился по адресу, который дала мать Дарины. Встречный морозный ветер обжигал лицо Горюнова, но ему казалось это даже приятным. Он с жадностью вдыхал тот морозный воздух, приводивший его разрозненные мысли в логический порядок.

«Пора… давно пора покончить со всей этой… этой беспорядочностью, – подумал он, но опомнился, вдохнув морозного воздуха. – С какой это беспорядочностью? Ах да!.. Между женой и… и Даринкой… Раиса – это теперь прошлое, а Даринка – настоящее и будущее… А где же я? – мысленно удивился он. – Уже не там – в прошлом, но ещё и не там… эх, вновь это не там… не в будущем. Но от кого зависит само будущее? Разумеется, от всех слагаемых: меня, неё (он имел в виду Дарину) и времени… А сколько сейчас времени? – он хотел достать из кармана смартфон, чтобы узнать, который час, но тут же передумал и продолжил размышлять: – А, какая разница, который час. Не всё ли равно, когда совсем стемнело. Темно… темно… Даже эти вот уличные светильники не способны нормально освещать улицу… дорогу. Так оно всё и в жизни: когда светло, когда темно… Вот темень проклятая… – выругался он, споткнувшись обо что-то на дороге. – Вот так и в жизни случается… Не запнулся ли я и в самой жизни? Вот в скором времени всё и узнается…» – с этим роем мыслей в голове он подходил к дому, который светился приветливыми огнями окон. По крайней мере, так казалось Горюнову.

Его встретила старушка, не проявив ни радости, ни неудовольствия. Её равнодушный вид никак не подействовал на самого Горюнова. Эта нейтральность, как он сам полагал, легко способна измениться в ту или иную сторону – хорошую или плохую. И вот куда переметнётся настроение старушки, как теперь понимал Горюнов, зависело именно от него. Однако он смутился: он не знал, ему ли начать разговор или старушке. Повисла пауза (как ему показалась, затянувшаяся), которая продолжалась всего пару мгновений.

– Добрый вечер, – всё-таки сказал он первым и смущённо улыбнулся.

– Вот, значит, ты какой, – и без радости, и без сожаления сказала старушка, посмотрев ему в глаза.

Горюнов вновь улыбнулся, не зная, что ей ответить.

– А-а, улыбаешься, окаянный, – усмехнулась она.

– А что делать? Не плакать же?

– Не плакать, – передразнила она его. – А надо бы…

Горюнов с сожалением вздохнул.

– Да ещё и вздыхает… Не вздыхай… Ну, проходи, гость дорогой, раз пришёл, – сказала она весело и хитро.

Сняв с себя уличную одежду и обувь, гость прошёл в комнату, куда предложила пройти хозяйка. Она заметила в нём некую напряжённость и даже растерянность.

– Ну и чего ты как настороженный сурок прислушиваешься и оглядываешься? – возмутилась старушка, поняв, в чём дело. – Нет ещё Даринки… Не приехала ещё из города, – и она взглянула на часы. – Хотя уже время приехать… Неужто не приедет? – спросила она сама себя.

Горюнов испугался, что она действительно может не приехать. Старушка заметила это и поспешила его успокоить.

– Нет, обязательно приедет… увидитесь нынче же…

– Хорошо бы, – тупо обрадовался он.

Старушка вздохнула и намеревалась выйти из комнаты, как вдруг стукнула дверь в сенях, а через пару мгновений – и дверь в дом. Старушка встретила Дарину на пороге.

– Что, холодно?

– Морозно, бабуля…

Горюнов услышал её голос, поднялся со своего места, но выйти из комнаты не решился. Он бездумно притаился.

– А у нас гость…

– Гость? – бессмысленно произнесла Дарина и тут же, будто её ударило током, стала расспрашивать: – Какой?.. Разве?.. У нас?..

Гость вышел из комнаты. Увидев его, она обрадовалась и испуганно насторожилась. Эта двойственность и ввела Горюнова в очередную нерешительность: он ещё не соображал, как вести себя здесь, в этом доме.

– Ну и хватит тебе стоять на пороге, – заметила ей старушка.

Дарина как будто пришла в себя, сняла верхнюю одежду и обувь и сразу прошла на кухню. Следом за ней – старушка. Они завели между собой монотонный разговор. Горюнов прислушивался к нему, но ничего не мог понять. Он вернулся на прежнее место и стал дожидаться, сам не зная чего.

Через полчаса Дарина подошла к Горюнову и, поцеловав его, предложила пройти на кухню, к столу. Он радостно и послушно последовал за ней. На кухню они вошли бок о бок. Он занял место, на которое указала Дарина, а она села напротив него…

Вскоре старушка оставила их наедине, понимая, что им необходимо поговорить.

– Я в отпуске с сегодняшнего дня, – объявил он ей, чтобы как-то начать разговор.

Но диалог как-то не клеился. Дарина знала, что его появлению у неё дома нужно было только радоваться, но вот выразить свою радость она затруднялась. Дарина забыла, какие вообще при этом должны проявляться эмоции. И вообще, уместны ли они в таких случаях.

– Я понимаю, что это так неожиданно для тебя, – сказал он, выждав время.

– Правда, это как-то неожиданно, – согласилась она. – Арсений, но ты ещё не знаешь, какая неожиданность ждёт тебя самого.

Он не то удивился, не то испугался.

– Но не пугайся прежде… Она для тебя, думаю, не настолько ужасна.

Горюнов насторожился, сосредоточив своё внимание.

– И что это?

– Элементарная обыденность…

– Обыденность? – как бы ужаснулся он.

– Да, – улыбнулась Дарина его ужасу. – Обыденная беременность у женщин.

– Чья?.. У кого?..

Дарина вопросительно и испуганно посмотрела на Горюнова. И только тут до него вдруг дошло. На лице его начала расползаться улыбка, глаза засветились счастьем, а сам он словно помолодел и даже изменился…

– Ладно вам, – обратилась к ним вошедшая старушка, – вы тут и оставайтесь на выходные…

– Ты куда, бабуля? – испугалась внучка.

– В Нижнюю Тавду, – ответила она. – Ещё есть время, чтобы успеть на рейсовый автобус.

Внучка вышла следом за бабушкой под предлогом проводить её до остановки.

– Ну и как, бабуля?

– Что, ну и как? – весело усмехнулась она.

– Ну он?.. Как?..

– Да ты уже сама всё прежде решила и за мать, и за старуху.

– Решила, – виновато ответила она.

– Вот и умница… Ну, иди… Давай иди домой. Поди-ка, он там без тебя чёрт знает что думает…

– Тогда я пошла, – и она короткими быстрыми шагами поспешила к себе.

Дарина вернулась в дом. Горюнов подошёл к ней. Они молча обнялись; точно так же они обнимались ещё на первом свидании – как-то осторожно и бережно, после чего они и стали ближе друг к другу. А теперь эта близость оказалась вообще единством. Впрочем, он уже состоял однажды, ещё до недавнего времени, в подобном единстве.

– А кстати, я слышала, что у тебя какие-то неприятности?

– Были…

– Серьёзные?

– Могли бы быть серьёзными…

Дарина успокоилась, но после этого почувствовала тот стыд, который раньше не проявлялся. Ей хотелось признаться ему в своей трусости и сказать «прости», но она, испугавшись, передумала это делать.

Прошли выходные дни. Горюнов вернулся в Нижнюю Тавду, разумеется, к матери Дарины. В этот же день старушка уехала в Велижаны.

V

Надвигался Новый год, но Раиса Владимировна нисколько этого не ощущала. Не то чтобы у неё не было настроения, ей было как-то всё равно. Но скоро приедут на новогодние каникулы дочери, а значит, ничего не остаётся, как готовиться к празднику…

И вот наконец они, сдав семестровые зачёты и экзамены, в предпразднично-радостном настроении приехали домой.

– Ух, какие вы холодные! – приговаривала мать, целуя дочерей. – Давайте согревайтесь теперь.

Канун Нового года выдался морозным, а до него гудела-выла вьюга так, что страшно было высовывать нос из тёплого дома.

– Мамочка, – обратилась старшая дочь, – а чего ты такая грустная?

– Даже скучно смотреть на тебя, – подхватила другая.

– Я не грустная, а задумчивая, – улыбнулась она им.

– А отец придёт к нам на Новый год? – поинтересовалась старшая.

– А давайте мы ему позвоним, – предложила младшая.

– У отца телефон не отвечает, – опередила их мать.

– Жаль… Досадно… – сожалели дочери одна за другой.

– Не сожалейте, он найдёт себе, где и с кем встретить Новый год… Вернее, уже нашёл.

– Мамочка, ты об этом… о нём говоришь так спокойно, как о прошлом, – заметила старшая дочь.

– Вернее, как будто его и не было у нас, – уточнила младшая.

– Нет, хорошие вы мои, он прошлое не для вас, и у вас нет… не должно быть никаких оснований думать о нём, как будто его вовсе нет…

– А мы и не думаем так, – поспешила оправдаться старшая, не дав договорить матери. – Так ведь, сестрёнка?

– Так, так… – подтвердила младшая.

– Вот и прекрасно!.. И нечего друг другу портить настроение в этот день.

В предновогодний вечер Раиса Владимировна созвонилась с сестрой. Они радостно поздравили друг друга с наступающим Новым годом. На поздравления сбежалось два дома: Наталья и Ольга – с одного, а Темир Ахмедович и Амина – с другого. Затем Раиса Владимировна уединилась в своей комнате, а Татьяна Владимировна – у себя, и между сёстрами завязался секретный разговор об Ильмутдине, который часто спрашивал о Раисе. Она в свою очередь осведомилась о нём, о его здоровье. Раиса Владимировна знала, что через мужа сестра обязательно передаст об этом Ильмутдину. Раиса Владимировна как бы вдруг почувствовала, что сама уже заболевает им. Она ощутила это ещё тогда, когда они увиделись впервые, и теперь эти чувства лишь усиливались…

Прошли первые новогодние дни. В доме установились скука и тишина. И вскоре, перед отъездом дочерей в город, мать заявила им, что намерена подать на развод с отцом. Дочери такого не ожидали, они потеряли дар речи. Развод родителей казался им ужасным делом.

– Но это неизбежно, – строго заключила мать.

Дочери уехали в город, увезя с собой оскорбительную мысль о разводе родителей.

А между тем их отец отпраздновал новогодние дни в кругу новой, ещё не оформившейся семьи. Но всех их смущала мысль о том, как им, Ивану и Дарине, предстоит создать новую семью: зажить мужем и женой или оставаться блудными сожителями… Горюнов так и обитал в двух домах – в основном в Нижней Тавде и наездами в Велижанах.

Выйдя из отпуска, Горюнов обратился к главному врачу с заявлением о переводе его в Велижаны, в стационарную поликлинику. Но получил категорический отказ. Он волей-неволей встречался со своей женой в коридорах поликлиники и больницы. И в один прекрасный день она вошла в его кабинет и предложила подумать о разводе. Это его нисколько не удивило и не смутило, как будто этого он и ждал.

– Дочерям об этом объявлено? – только и спросил он.

– Да.

Горюнов хотел сообщить ей, что скоро станет новым отцом, но, подумав, что это её не касается, промолчал. Она вышла от него совершенно освобождённой и по-новому счастливой женщиной… Но до чего обманчиво и непостоянно настроение – тем более женское.