Текст книги "«Ход конем»"

На земле, раскинув руки, лежал узник лагеря. Худой, с заострившимися скулами. Неопрятная, куцая бородёнка торчала жёстким клином над неподвижным кадыком. Лицо и грудь были густо залиты кровью, на месте глаз образовались небольшие лужицы. Драная роба стояла колом, сквозь прорехи виднелось измождённое тело, по которому впору было изучать анатомию. Даже мимолётного взгляда было достаточно, чтобы понять – он мёртв.

Изучив убитого, Драган Крижич спросил:

– Кто это, Горан?

– Не знаем, но он точно герой! – пафосно, но печально ответил тот.

– Дед Вук, а теперь объясни мне внятно.

– Я только взял эту вертлявую гниду на мушку, – ткнув пальцем наверх, приступил к обстоятельному рассказу старик, – смотрю: он задёргался. Я даже успел подумать: «Кто это его успокоил?» Теперь понятно, что этот парень.

– Получается, он нас всех спас! – подытожил сказанное дедом Горан.

– Получается, – подтвердил командир. И для проформы спросил: – Жив?

– Нет, вроде бы не дышит, – подтвердил худшие опасения молодой.

– Тогда, – распорядился Драган, – его надо похоронить как героя. Со всеми почестями. Горан, ты всё и подготовишь.

– Есть!

Несколько человек подошли к погибшему и с большой предосторожностью стали его поднимать. Едва тело поднялось на несколько сантиметров, «мёртвый» неожиданно открыл глаза.

– Царица Небесная! Жив, что ли? – изумился дед Вук.

– Жив он, жив! – заорал Горан. – А чего же ты, друг, молчал, для чего прикидывался? Весь в крови!

Оживший знаками показал, что это кровь убитого немца. Горан, у которого от радости голова пошла кругом, кинулся переводить остальным жесты почти оплаканного героя, хотя многие и так всё понимали.

– Не его это кровь! Фашиста!

Так же, знаками, узник попросил дать ему закурить. Все кинулись за табаком. Но первым успел Горан, он протянул сигарету и зажёг спичку. «Воскресший» с удовольствием затянулся, но тут же зашёлся в кашле. Это почему-то вызвало всеобщую радость и веселье.

– Кури, друг! Кури, брат! – кричал радостно молодой партизан. – На здоровье кури!

– Ты откуда, парень? – принялся выяснять у Алексея командир, но, увидев непонимание в глазах, решил помочь: – Поляк? Француз? Болгарин? Русский?

– Русский.

– Русский он, ребята! – зашёлся в восторге Горан.

– Ты не переживай, друг, мы сейчас тебя в госпиталь отправим… – начал было Крижич.

– Госпиталь. Лечить, – с сильным акцентом по-русски заговорил Драган.

– В госпиталь не надо, – скривился русский. – Я полковой разведчик. Воевать хочу.

– Тебя как зовут? – спросил Крижич.

– Алексей. Алёша.

– Товарищ Алёша, с нами воевать будешь? – предложил командир.

– Один хрен, где фрицев колотить, лишь бы колотить. – Алексей поднял глаза и понял, что его не понимают. – Согласен! – он закивал головой для подтверждения своего выбора.

Новые друзья заулыбались.

– Подкормить бы его. Вон как отощал, – повернул дело в практическую плоскость дед Вук.

– Вот этим ты и займёшься. И лекаря нашего к нему приведи.

– Ладно, не учи меня, Драган. Не первый год живу на земле, – преисполненный собственной важности, заворчал дед Вук.

* * *

Напоследок обдав людей на платформе паром, поезд уткнулся в Белорусский вокзал и затих. Москва с размахом праздновала Первое мая сорок девятого года. На небольшой площади, перед перронами поездов дальнего следования, возле памятника Ленину, стоял небольшой духовой оркестр и играл «От тайги до британских морей Красная армия всех сильней!». В глаза назойливо лезли транспаранты: «Мир. Май. Труд», «Слава великому Сталину!», «Жить стало легче, жить стало веселее!», «Пролетарии всех стран, объединяйтесь!». В серой и унылой толпе приезжих ярко выделялись радостные встречающие. Они обнимали и целовали не отошедших от перестука колёс и вагонной качки друзей и родственников.

Сюда же вышел Алексей. Опытным взглядом разведчика он прочесал толпу встречающих, но следивших за ним конкретно не обнаружил. Сердце потихоньку успокоилось. Звуки оркестра и вид празднично одетых москвичей прояснили его лицо.

Алексей направился к арке выхода. Но перед тем как войти в неё, на всякий случай ещё раз внимательно огляделся – нет ли за ним слежки. Все было чисто.

До югославского посольства Алексей решил пройтись пешком. Не так далеко от вокзала, и если что, то «наружка» сразу обнаружит себя. Заодно и полюбуется на красоты столицы. А то скоро ли теперь выпадет такая возможность?

Город был почти пуст – все уже сидели за праздничными столами. По улице Горького он направился к площади Маяковского, там свернул на Садовое кольцо, а оттуда – к Киевскому вокзалу. На Смоленской немного задержался, любуясь стройкой одной из высоток, на Бородинском мосту придирчиво понаблюдал, как берега Москвы-реки одевают в серый гранит. Страна оживала, переходя к мирной жизни. Значит, не зря пролита кровь, не зря столько жертв. Скоро всё уляжется, и его жизнь тоже войдёт в спокойную колею. На всём пути он краем глаза следил, не увязался ли за ним кто-нибудь в штатском.

Подойдя к зданию посольства, он взялся за ручку.

– А вы куда, гражданин? – упирая на последнее слово, спросил невесть откуда появившийся бдительный милиционер.

– Я к товарищу Стадичу, – не моргнув глазом, на сербском ответил Подкопин, – с личным поручением от маршала Тито.

– Чего?! – изумился страж закона.

Подкопин заговорил на русском с сильным сербским акцентом, подкрепляя свои слова жестами.

– Я – Горан Златич, – прикрылся чужим именем Алексей. Не он же затеял всю эту игру. – Из Югославии. От маршала Тито. Слыхали? К товарищу Стадичу приехал. Он у себя?

– А я почём знаю? Сейчас кого-нибудь вызову.

Минут через пять появился советник посольства, и Алексей на сербском сказал, что ему требуется помощь. Советник улыбнулся и сказал милиционеру:

– Это наш товарищ. Не знаю, почему его не встретила посольская машина.

– Ага. Понятно. – И, помахивая рукой, сказал Алексею: – Иди, иди.

В посольстве искренне обрадовались соратнику товарища Тито. Чтобы Алексей мог без проблем решить свои вопросы, к нему прикрепили персонального сотрудника посольства – советника Олеко Блажича, того самого парня, что встретил его на крыльце посольства.

Алексей решил не скрывать от молодого человека всего, что с ним произошло. Вряд ли парень как-то связан с НКВД. Разве что с югославской разведкой. Он и сам не лыком шит – раскусит шпиона в два счета! Разговаривая с молодым человеком, он следил за его руками, глазами, следил за речью, периодически выводя его на одни и те же вопросы, пытаясь разобраться, не ведёт ли посольский двойную игру. Но Блажич с каждой минутой вызывал у него нарастающую симпатию. Открытый, улыбчивый, смотрел только в глаза, а не в переносицу, как большинство следователей. Подкопин понял, что Олеко вряд ли будет сдавать его московским чекистам. Во-первых, он боготворил Тито и всех его соратников, а во-вторых, и без того непростые отношения между странами сильно напряглись после того, как Тито решил не исполнять волю «вождя народов», отказавшись создавать Балканскую Конфедерацию. У маршала были свои взгляды на развитие Югославии. И на родине его многие поддерживали.

Блажич внимательно выслушал Подкопина и грустно сказал:

– Всё равно какое-то время придётся подождать, пока я полностью не выясню ситуацию. Сейчас все государственные органы СССР чинят нам трудности по любому вопросу.

– Я понимаю.

– Если что, то мы попробуем другой путь.

– Какой?

– Объездной. Сделаем большой круг, но он надёжнее. В жизни прямая не всегда кратчайшее расстояние между двумя точками, – указал Олеко на большую карту Европы. И его палец заскользил от Москвы к Балканам.

* * *

В карстовой пещере над красочной картой Южной Европы, испещрённой разноцветными стрелками, дугами и линиями и ярко освещаемой ацетиленовыми лампами, склонилось несколько мужчин. Их разговор гулким эхом разносился под сводами.

Огромные и толстые, маленькие и тоненькие, спускались с потолка сталактиты. Несмотря на свой неприглядный грязный вид, местные жители дали им весьма поэтичное название – «фата земли».

К тому, что свисало сверху, с пола тянулись сталагмиты. Мелкие – как грибы, большие – как огромные свечи, с бесконечными наплывами и натёками. Их, видимо, забыл в страшной спешке в своей пещере одноглазый великан Полифем[5]5
  Полифем – жестокий великан-циклоп с единственным глазом во лбу, сын Посейдона и нимфы Фоосы.


[Закрыть]. Если отключиться от посторонних звуков и долго всматриваться в каменные наросты, находящиеся на удалении, то возникнет впечатление, что перед вами загадочный Тибет. А в прозрачном высокогорном воздухе на другом отроге гор гордо высилась череда буддистских ступ, возведённых монахами.

Постоянные налёты немецкой авиации заставили уйти в подполье, вернее, под землю, Верховный штаб Народно-освободительной армии Югославии. В пещерах, протянувшихся на несколько километров под землёй, был обустроен большой укреплённый район. На глубине шло очередное оперативное совещание. Большинство из присутствующих было в военных френчах и знаменитых югославских пилотках. Группа расположилась плотным полукругом возле огромного каменного стола. Свет шахтёрских ламп порождал огромные дрожащие тени фантастических чудовищ, которые причудливо скользили по стенам и потолку, придавая окружающему пространству ещё бо́льшую нереальность. Но людям у стола были гораздо важнее рисунки на карте, чем игра теней вокруг них. Даже падающие сверху капли почти не отвлекали собравшихся. Чья-то рука смахивала воду, и разговор продолжался.

Офицер связи, молча козырнув, протянул донесение тонкогубому брюнету с зачёсанной назад пышной шевелюрой и нависающим над верхней губой носом. Скользнув глазами по бумаге, мужчина отложил её в сторону.

– Не томи, Милован, – произнёс кто-то из присутствующих.

– Немецкими фашистами, – сообщил один из руководителей партизанского движения, Милован Джилас, – против соединений Национально-освободительной армии Албании брошены усиленные мотопехотные части. Немцы усилили давление по всему фронту.

– Гитлер, как всегда, опоздал, – с некоторым высокомерием заявил плотный красивый мужчина с властными чертами лица, с которого, из-за опущенных уголков рта, не сходило недовольное выражение. Зачёсанные назад волосы открывали и без того большой лоб. На его тонком и интеллигентном лице обращали на себя внимание водянистые, но при этом весьма колючие глаза. Звали этого человека Иосип Броз. В партийных кругах он получил прозвище Тито. Его руководящие наклонности проявились на самых ранних этапах революционной борьбы. Он постоянно указывал своим соратникам: «Ты сделаешь это, а ты – то». По-хорватски «ты – то» звучало «ти – то». Очень быстро фамилия и прозвище слились в единое целое – Броз Тито. Под этим именем он навсегда вошёл в историю послевоенной Европы. – Теперь ему нас не остановить! В ближайшее время мы все освободим родные страны от оккупантов! Куда направлены основные удары?

– Немцы развивают наступление по трём основным направлениям, – ответил Джилас и пальцем показал стрелки на карте. – Вот, вот и вот. По информации из только что полученного сообщения, наступление развёрнуто повсеместно, вплоть до границ Греции.

– Нашими активными действиями мы облегчим положение албанских товарищей и поможем главному союзнику всех людей труда – Красной армии. Слушаю ваши соображения, товарищи. Александр, начинай, – обратился к стоявшему рядом с ним человеку.

– В течение ближайших суток надо перегруппировать полки Первой Пролетарской бригады и направить их в этом направлении… – поправив на носу круглые очки, стал спокойно показывать третий руководитель партизанского движения Югославии – Александр Ранкович.

Движение полков и дивизий всего лишь отражает волю и военный талант того или иного военачальника, но не отражает настроения его войска. Поражение или победа решается на уровне конкретного солдата. Жадность и блеск военной добычи может иногда на короткий срок придать силы захватчику. Но они достаточно быстро иссякнут. Защитник же всегда охраняет конкретных людей – своих родных и близких. И если он понимает, что стоит на последнем рубеже, то творит настоящие чудеса героизма.

Можно проиграть конкретную битву, но не всю кампанию целиком. Всех не уничтожишь, к каждому кусту не поставишь своего солдата, а внуки или правнуки рано или поздно отомстят за честь своих дедов. Враг, завоевав страну, через некоторое время всё равно из неё уходит, столкнувшись с хорошо организованным подпольем. У захватчика в буквальном смысле горит под ногами земля. Ощетинивалась сама природа. И опасность нёс уже каждый овраг, холм, куст или поворот дороги. И чем дольше длилась эта борьба, тем серьёзнее увязал в ней поработитель. Захват Германией Югославии это доказал ещё раз.

В начале ноября сорокового года военный министр Югославии объявил своему правительству, что вооружённые силы королевства не в состоянии вести военные действия против фашистской Германии и единственное спасение страны – это взаимовыгодный договор. Уже в конце ноября был подписан пакт о ненападении, а через месяц югославам было сделано предложение о присоединении к Тройственному союзу. В марте следующего года правительство так и поступило. Но в столице начались массовые демонстрации протеста под лозунгами: «Лучше война, чем пакт!» и «Лучше гроб, чем рабство». Народ оказался более свободолюбивым, чем его правители.

На волне этих выступлений группа офицеров югославских ВВС во главе со своим командующим совершила государственный переворот, свергнув князя-регента, и возвела на престол семнадцатилетнего короля Петра II. Новое правительство полностью отказалось от ранее достигнутых договорённостей с Германией.

Гитлер посчитал подобный факт предательством и решил отомстить, ликвидировав Югославию как государство. В надежде на помощь Советского Союза, в конце марта сорок первого года был заключён договор о дружбе и ненападении с СССР. Но это не спасло страну, и в начале апреля немцы начали широкомасштабную операцию «Наказание».

После одиннадцати дней беззубого сопротивления правительственных войск фашисты захватили страну. Территория Хорватии досталась союзникам Германии, местным националистам – усташам[6]6
  Усташи – повстанцы (хорв.).


[Закрыть], которые создали там независимое государство. Движение усташей в 1929 году в Италии создал Анте Павелич. На других покорённых территориях хозяйничали немецкие и итальянские фашисты, румыны, венгры и болгары. Свора шакалов пыталась растащить на мелкие кусочки некогда сильную и богатую страну.

Уже в мае часть югославских офицеров, оставшихся верными эмигрантскому правительству короля Петра II Карагеоргиевича, создала своё освободительное движение, получившее название «четники». Оно было построено по принципу небольших автономных групп – «чет», которые вели военные действия. Возглавил повстанцев Драголюб, или Дража Михайлович.

В день нападения Гитлера на СССР в лесах возле города Сисак был создан 1-й Сисакский партизанский отряд, которым руководили коммунисты. Немного позже на нелегальном съезде в Белграде был образован Верховный штаб партизанского движения, который возглавил Иосип Броз Тито. Так что основная борьба за власть в Югославии развернулась между этими группировками, хотя существовали и другие вооружённые отряды с иной идеологией и без неё, но они были столь малочисленными, что особого влияния на расстановку сил не оказывали.

Изначально Тито и Михайлович пытались делать одно дело сообща, но потом непримиримые противоречия разрушили и без того зыбкое равновесие, и, как это часто бывает в жизни, союзники стали заклятыми врагами. Четники воевали с коммунистами и усташами, усташи нападали на четников и партизан Тито, а те, в свою очередь, громили и тех и других и активно отбивали территории у фашистов.

Вот в такой лихой замес людей, настроений и идей угодил старший сержант Подкопин.

В концлагере фашисты в целях дезинфекции постоянно сбривали заключённым волосы. Как он выглядел, мало заботило полкового разведчика. Главной задачей было – выжить и сбежать.

Через несколько дней после освобождения из лагеря Алексей увидел себя в первом попавшемся зеркале и вздрогнул. Ему недавно стукнуло двадцать девять лет, а из зеркала на него смотрел почти старик. Морщины стали глубже и резче, глаза поблекли, но больше всего несуществующих лет добавляла седая щётка волос и клочковатая бородёнка. Решение созрело мгновенно: бриться наголо. Так было комфортно, проще и, опять же, безопасней.

Он избавился от волос несколькими движениями опасной бритвы. После этого на его лице явственней проступили черты матерого волка. Высокий от природы лоб теперь совсем открылся. Глубокие носовые складки, удлинившийся нос и опустившиеся углы рта лишь увеличивали сходство с серым хищником. И только глаза остались прежними – тёмно-вишнёвыми, глубоко посаженными. Они могли рассказать внимательному человеку о пережитом. А вот взгляд стал жёстким и оценивающим, даже когда старший сержант улыбался. Но после лагеря делал он это крайне редко. Новое выражение, появившееся в его чертах, как ни странно, не отталкивало, а наоборот, придавало его лицу какой-то особый магнетизм, окутывая его особым притягательным флёром.

После концлагеря исчез балагур и весельчак, а появился немногословный и замкнутый человек. Поскольку он предпочитал действовать, а не говорить, умел слушать, а не рассказывать, то быстро завоевал популярность в отряде. Хотя у его молчаливости была и другая сторона. Сербский хотя и близкий славянский язык, но всё-таки чужой. Очень часто незнание языка помогало ему отгородиться от всех непониманием, что позволяло целиком погружаться в свои размышления и воспоминания. Но уже через месяц он мог спокойно выражать на сербском достаточно сложные мысли. Другое дело, что он не часто это делал. Но ни ему, ни его новым друзьям это не мешало. Воевать с товарищем Алёшей, как его теперь звали все партизаны, было спокойно и надёжно. Он был как заговорённый. Действовал дерзко и быстро, и всегда удачно. Казалось, что пули и осколки облетали его стороной, что он уже выбрал весь запас неудач, предназначенных для него судьбой. И в отряде сформировалось устойчивое мнение, что любое задание, в котором участвует Подкопин, пройдёт с минимальными потерями, а то и вовсе без них. И все мечтали попасть с ним в одну боевую группу.

Бойцы отряда Драгана Крижича прибыли на место проведения операции ещё затемно. Когда рассвело, то стало видно, что грунтовая дорога, прорезанная между холмами, в этом месте делала на подъёме двойной зигзаг. Сначала направо, потом налево. Кусты близко подступали к дороге, скрывая любого наблюдателя. Идеальное место для засады.

Свинцовое небо от горизонта до горизонта пыталось сровнять тяжёлыми серыми облаками всё, что было под ним, готовя землю ко всемирному потопу. Вода, пролившаяся с небес, зальёт всё на свете. И в это огромное зеркало будет бесконечно смотреть небо и любоваться собою. Ни парящая птица, ни шелестящие деревья, ни своенравные горы не отразятся и не испортят воистину прекрасной картины. Не будет никого – лишь тишина да покой. А главное, не будет людей, постоянно разрушающих и без того хрупкую идиллию.

Прикопав вместе с Радованом Митричем на обочине самодельный фугас, сделанный из артиллерийского снаряда, Алексей жестом показал, что надо протягивать провод. Радован потянул его с катушки и побежал к кустам, расположенным в отдалении от дороги на небольшом взгорке. Бывший полковой разведчик, убедившись, что место закладки не бросается в глаза, тихо свистнул необычной для этих мест дикушей. Но кто это знал и понимал? Только дед Вук поинтересовался, но когда Алексей ему рассказал про озеро Байкал, своего друга Бодьму Николаева и доверчивую птичку, старик благосклонно принял этот сигнал.

Другой партизан, который возился на обочине ниже, показал в ответ поднятый вверх большой палец. Несмотря на то что бой не начался и противника не было поблизости, Алексей, пригибаясь к земле, побежал к кустам, где его уже поджидал Радован. В этот момент у Подкопина из нагрудного кармана гимнастёрки выпала пачка трофейных сигарет.

Взбежав на пригорок и расположившись рядом, Подкопин взглядом спросил Митрича: «Все ли готово?» Небритый, а от того кажущийся хмурым, Радован улыбнулся и подмигнул, показывая, что всё в порядке.

– Товарищ Алёша, всё готово к встрече дорогих гостей! Они от нашей встречи ахнут.

– Не скажи «Гоп», пока не перепрыгнул, – заворчал Алексей и полез за сигаретами, но карман оказался пуст. Повертев головой вокруг себя, старший сержант курева поблизости не нашёл. Он бросил взгляд на дорогу и сразу увидел сигареты. Жёлтая пачка слишком бросалась в глаза. Бывший разведчик решил вернуться, но Радован схватил его за шиворот:

– Куда?! Операцию провалишь!

– Вот черт! – по-русски ругнулся Алексей. – Сигареты потерял. Трофейные, – по-сербски ответил он.

– Мой табак не хуже немецкого. – Радован протянул Подкопину кисет с табаком. – Или ты немецкие из вредности куришь?

– Контрибуция всегда сладка, – ответил Алексей, скручивая самокрутку.

Ровно через две затяжки раздался условный сигнал. Показалась небольшая колонна серо-зеленых пятнистых машин. Алексей мысленно поблагодарил Радована.

В головной машине немецкий ефрейтор отчаянно воевал со сном. От монотонной работы двигателя, однообразного пейзажа за окном его тянуло в дрёму, и он постоянно клевал носом. Его голова то безвольно падала на грудь, то опять вскидывалась кверху, и он незряче таращил глаза на дорогу. В очередной раз что-то жёлто-золотистое мелькнуло на дороге, ефрейтор сфокусировал взгляд и увидел пачку своих любимых сигарет «Ланде». «Мы два часа как отъехали от нашего гарнизона, а до следующего час. Откуда пачка?» – лениво зашевелилась в сонном мозгу мысль. Посмотрев на сосредоточенного шофёра, ефрейтор, окончательно проснувшись, неожиданно истошно завопил:

– Поворачивай, осел пучеглазый, поворачивай! – и вцепился в баранку грузовика, пытаясь её повернуть.

Когда головной грузовик стал разворачиваться, стало понятно, что прекрасная позиция может обернуться провалом. Алексей махнул рукой Радовану, тот резво крутанул ручку динамо-машины и утопил кнопку большим пальцем. Взрыв подкинул машину вверх и опрокинул набок. Она удачно перекрыла собою всё дорожное полотно. Из неё повалил дым, а из окна водительской дверцы вырвалось пламя. Из смятой кабины на дорогу попытался выбраться горящий ефрейтор. Его страдания выстрелом из винтовки оборвал дед Вук.

Алексей, находясь на пригорке, пронзительно свистнул, и замыкающую машину бросилась атаковать засада. Партизаны, словно привидения, появлялись из леса и жалили, как дикие осы.

Из машин конвоя на дорогу посыпались немецкие автоматчики. Они грамотно заняли оборону возле своих машин, используя их как прикрытие. Подкопин, как заправский дирижёр, взмахнул рукой, и Митрич с удовольствием и азартом, оскалив прокуренные зубы, снова крутанул ручку. Вдоль обочины смертельным вихрем пронеслась череда взрывов. А дирижёр нападения, установив на пригорке трофейный пулемёт MG-42, прозванный в войсках «пилой Гитлера», стал распиливать оборону немцев. Сопротивление фашистов хотя и огрызалось автоматными очередями, но в целом было уже подавлено. Партизаны кинулись добивать врагов.

Сбежав по склону холма, Горан ввязался в самую гущу боя. В прыжке бросив гранату, он уничтожил активную группу охраны, а сам залёг у дороги. Едва автоматчики затихли, Горан, как бегун, выбрасывая ноги далеко вперёд, изо всех сил помчался к головной машине. Неожиданно полог одного из грузовиков откинулся и раздался выстрел. Пуля вошла Горану между лопаток. Сделав два шага, он уронил свой автомат и зарылся лицом в дорожную пыль. Прозвучал ещё один выстрел, и немец, с дыркой в виске, безвольно повис на досках кузова. Дед Вук опоздал на какие-то доли секунды. Наплевав на догорающий бой, старик побежал к Горану. Склонившись, Вук закрыл парню глаза и, обняв его, почти запел:

– Царица Небесная, почему Ты допускаешь, чтобы погибала соль земли нашей? Почему не забираешь меня? А какую свадьбу мы тебе, Горан, сыграли бы после войны! Скольких бы детишек ты родил и воспитал. Ты мне почти как сын… был. Вместо моего Младича.

Погрузив провиант и боеприпасы из грузовиков на подводы, партизанский обоз исчез в лесу. И в этот момент, смывая следы боя, небеса разверзлись и плотная стена дождя обрушилась на землю.

Спешно пройдя несколько километров от места операции, партизаны остановились, чтобы дать передышку лошадям да и самим перевести дух и покурить без опаски.

Все затянулись и замолчали. Через несколько минут, погасив окурок, старик неожиданно произнёс:

– Горана надо похоронить как героя, по-особому.

– Если в вишнёвом саду над Унацем? – серьёзно спросил Алексей.

– Вишня – это хорошо, это правильно. Каждую весну будет радостно лежать. Девушки, собирая вишню на вино, заведут свои песни, он и обрадуется. Хорошо будет, – сказал Вук и, не стыдясь своих слез, заплакал.

* * *

В конце совещания Верховного штаба Тито поставил точку в обсуждении дальнейших планов и перспектив партизанского сопротивления.

– Я думаю, что сегодняшний план мы примем как основное руководство к действию. Вопросы есть?

За всех ответил Александр Ранкович.

– Мы воюем на своей земле, и она даст нам силу!

Тут неприметный мужчина, который за все совещание не проронил ни слова, сделал едва заметное движение. Он вообще не любил много говорить, он умел внимательно смотреть, слушать и вовремя определять грозящую опасность. Таким был руководитель личной охраны Тито, Душан Глигорич. Тито тут же отреагировал:

– Какой вопрос у товарища Глигорича?

– Надо увеличить численность вашей личной охраны.

– Ты думаешь, что Гитлер сам примчится меня арестовывать? – под общий смех спросил своего охранника Тито. – Тогда мы его возьмём в плен! И война сразу закончится! – соратники снова засмеялись. – Я все-таки маршал, а не кисейная барышня! Или товарищ Глигорич предлагает мне скрываться, вместо того чтобы выполнять свою основную работу?

– Нет.

– Всё останется как прежде. Если у членов Верховного штаба больше нет вопросов, предлагаю окончить это совещание и приступить к выполнению наших решений, – подытожил Тито.

Возражать ему никто не стал, и все направились к выходу.

Уже в переходах между пещерами маршала настиг Винко Броз и тронул его за рукав. Тито обернулся.

– Что случилось, племянник?

– Мы настаиваем на увеличении охраны, дядя.

– Что, угроза так велика?

– Среди нас обнаружены агенты Михайловича и немцев, – тихо сказал Глигорич.

– А кто, черт побери, отвечает у нас за контрразведку?! – накинулся Тито. Вопрос руководителя был встречен всеобщим молчанием. – Надо связаться с Москвой, попросить помощи её контрразведки. Нас с русскими – двести миллионов, и нас никому не победить. Мы – самая реальная сила.

– Руководство такой силы нуждается в охране, – опять еле слышно произнёс главный телохранитель.

После несколько театральной паузы маршал выдал очередную многозначительную сентенцию, обращённую куда-то в пространство:

– Идти против мнения большинства глупо. Подыскивай, Душан, кандидатов.

* * *

В середине января сорок четвёртого года в кабинете рейсхканцелярии шло совещание штаба. Адъютант Гитлера оберштурмбанфюрер[7]7
  Оберштурмбаннфюрер – звание СС, которое соответствовало званию подполковника вермахта.


[Закрыть] СС Фриц Даргес докладывал первым лицам Германии о ситуации на Балканах.

Он важно водил указкой по огромной карте, которая закрывала три четверти массивного дубового стола. Кроме Гитлера на совещании присутствовали руководитель СС Генрих Гиммлер, командующий люфтваффе Герман Геринг, начальник государственной пропаганды Йозеф Геббельс, почётный обергруппенфюрер[8]8
  Обергруппенфюрер CC – звание, которое соответствовало чину генерала войск.


[Закрыть] CC Мартин Борман, шеф разведки адмирал Вильгельм Франц Канарис и ряд высших штабных офицеров.

Последние несколько месяцев понимая, что события развиваются не по его сценариям и что инициатива стремительно ускользает из рук, Гитлер становился всё более непредсказуемым, язвительным и истеричным.

– Разведка Южного фронта получила сведения, что Тито активизировал связь с Москвой, – продолжал Даргес. – Партизаны Тито запросили у русских специалистов по дешифровке, диверсионной деятельности и контрразведке. Аналитики предполагают, что югославы заподозрили у себя утечку информации. Пытаются обезопасить себя перед активными действиями.

– Это всё, что они просят у русских? – спросил Гитлер.

– Они просят увеличить поставки оружия, мин и взрывчатых веществ.

– И что большевики?

– Планируют проводить переброску силами военно-транспортной авиации, создав воздушный мост.

– Негодяи опять оживились?! Пусть этим займётся Геринг со своими хвалёными асами из люфтваффе! – усмиряя тик левой щеки, с раздражением прокричал Гитлер.

– Мой фюрер, доверьтесь моим пилотам, и небо над Балканами будет чистым. Мои лётчики не подведут!

– Если бы вы знали, Генрих, как мы на них надеемся! А что делают Черчилль и Рузвельт?

– Кроме налаживания контактов с Тито продолжают подкармливать отряды Михайловича.

– Фюрер, этого слесаря пора раздавить, – банально предложил Геринг.

– Герман, это большая политика! Лучше занимайтесь самолётами и вашими асами. Это получается у вас лучше. Как только красные приблизятся к южным рубежам, Балканы запылают в огне! Англичане с американцами вот-вот откроют Второй фронт, и Германия попадёт в чудовищные жернова, Герман! У нас уже не те силы, чтобы воевать на два фронта! И если нам в спину вонзит нож этот бывший австро-венгерский унтер-офицер Броз – случится катастрофа! А это недопустимо!

– Мой фюрер, если мне будет позволено сказать несколько слов… – вкрадчиво произнес Гиммлер. – Надо упредить партизан на Балканах, пока Москва не сделала Югославию своей опорой.

– Я не узнаю вас, Генрих! Вы перестали мыслить масштабно и нестандартно! Вам это скажет любой из отрядов гитлерюгенд! – снова занервничал Гитлер и накинулся на начальника абвера. – Есть ли сведения о действиях Черчилля и Рузвельта?

– По агентурным данным из нескольких источников, – промямлил Канарис, – пока активных действий не ожидается.

– Вашими данными можно подтереться, Вильгельм! Надо смотреть дальше собственного носа!

В кабинете повисла гнетущая тишина. Высшие офицеры рейха, которые руководили судьбами миллионов человек и вершили историю, посылая на смерть не только дивизии, но и целые армии, затихли, как нашкодившие мальчишки, и перебрасывались вороватыми взглядами. Понимая, что долго это продолжаться не может, Гиммлер взял на себя инициативу.

– Мой фюрер, нам нужна дерзкая и молниеносная операция.

Гитлер вперил в него свой взгляд. Шеф СС выдержал его и слегка кивнул головой. Но тут перехватить инициативу решился Геббельс.

– Мой фюрер, Сталин захочет влезть на Балканы, – с невероятным апломбом заявил руководитель имперской пропаганды.