Текст книги "S.W.A.L.K.E.R. Звезды над Зоной (сборник)"

– Тут дело вот в чем. Вилли этот на Урановых Шахтах уже несколько лет шурует. Ну и облучился там по самые мозжечки. Втемяшился ему клад в голову так, что он, натурально, с катушек слетел. Сначала здоровье, а теперь и жизнь свою Атому заложил. Специальные доспехи пришлось выковать, которые фон от его костей заглушают.

– А цена? – заметно заплетаясь, пробасил колун-водитель.

– Артефакты невиданные, деньжищи, можно лопатами загребать!

Разношерстная компания у костра возбужденно зашелестела.

– Карта у него была. Вот эта, – поднявшись с места, Арчибальд (по всей видимости, не в первый раз) продемонстрировал вытянутый лоскут непонятного материала, испещренного замысловатыми символами и закорючками. – Все подробно, вплоть до миллиметра. Он ее вроде как у заезжих гастролеров в «шрик-шлак» выиграл. Их потом на дне одной гербицидной речки нашли… Но это детали. Вот! С месяц назад пополз слушок, что когда они очередную штольню в Шахтах бурили, на гнездо силосного червяка напоролись. А зверюга с перепугу карту в придачу с парочкой копателей и прихватила. А потом нырк в землю, только его и видели. Но примета осталась – облученный гад был, аж изнутри светился. Вот Вилли и смекнул, как ситуацию выправить…

– …и нанял меня, – пробормотала затаившаяся в кустарнике Дрессировщица. – Выходит, он с самого начала карту искал.

– Я, как в котлован спустился и хвост увидел, сразу понял – наш клиент, – хрипло промурлыкал тролль, греющийся у сапога Карабасыча.

– Девчонка не заподозрила? – нахмурился тот.

– Охотница-то? – отмахнувшись, тоненько прыснул конферансье. – Я перед ней растекся, билеты подсунул – и бровью не повела. Ей лишь бы за чеки хвататься да задом вилять. Придет, не придет – велика забота. Тем более что после пропажи Вилли вряд ли оставит ее в живых.

– Ну… – прошипела девушка, сжав кулаки.

– А чего карта в желудке твари не переварилась? – клоун-водитель скосил мутный глаз на свернутую ткань в руках Арчибальда.

– Заламинирована на совесть! – торжественно объявил он. – Тот, кто ее создавал, предусмотрел все нюансы, хи-хи.

– Коли он все равно не жилец, – подал голос закинувший ногу на ногу заяц-псевдоплоть, рядом с которым на бревне лежал перевернутый цилиндр, откуда настороженно выглядывала зализанная голова фокусника с напомаженными усиками, – зачем ему сокровища?

– Перед смертью не надышишься, – залпом допив свое пойло, пробасил Карабасыч. – А вот кутнуть напоследок можно вполне!

– А если врет? Что, если карта фальшивая? – пропищал кто-то из карликов, державшихся особняком.

– Стал бы такой делец, как Вилли, из-за каких-то сомнительных каракулей шкурой рисковать? – не посмотрев в их сторону, пожал плечами конферансье.

– Согласен с коротышкой, – потушил о пенек докуренную сигарету заяц-псевдоплоть. – Я без гарантий облучаться не намерен.

– Тебе и так хватит, – буркнул из шляпы фокусник, и заяц на него недовольно цыкнул.

– Съесть мне мой фрак, судя по меткам, они почти добурились до цели! – заметив искру сомнения в глазах Карабасыча, поторопился сообщить Арчибальд. – Осталось туда добраться, и можно забирать.

– Это мы на месте проверим, – зачерпнув из котла бурлящего пойла, хмыкнул в звякнувшую гайками бороду здоровяк. – Ты отлично поработал, Арчибальд!

– Рад услужить, сир!

– Решено! Завтра даем последнее шоу и сваливаем из этой глухомани!

– Но, сир! В наших… ваших руках ключи от несметных сокровищ! Лишний раз задерживаться ни к чему. Зачем привлекать внимание? А если обнаружат дыру?

– Ее так и так найдут, дело нехитрое. С нас взятки гладки. Сидели, никого не трогали, репетировали в шатре. А еще раз заикнешься об отмене шоу, разрублю пополам, клянусь плетью, облучи меня уран! Я циркач в седьмом колене. Дитя арены! Для меня нет ничего важнее представления! Улыбки зрителей превыше всего! – Карабасыч исподлобья оглядел собравшихся. – Превыше всего, усекли? – угрожающе прорычал он. – Чего вылупились, будто я утоп!

Притихшая челядь наперебой закивала.

– То-то же. Подкиньте-ка дровишек, и принесите еще грога! Клянусь плеткой, это стоит отметить!

Двое карликов устремились к самоходке и выкатили из нее здоровенную пластиковую бутыль с мутной жидкостью, которая затем перекочевала в котел. Не дожидаясь, пока закипит, ободренная перспективами компания снова предалась возлияниям.

– Что делать будем? – сдвинув ветви, поинтересовался Жикар.

– Вариант первый, – нахмурилась Дрессировщица. – Утром Черный Вилли видит мертвого червяка, понимает, что мы узнали про карту, и мы огребаем кучу неприятностей.

– Нехорошо.

– Вариант второй, – помедлив, сказала девушка. – Вилли обнаруживает червяка, но не находит ни карты, ни… нас.

Напарники переглянулись, и в глазах Дрессировщицы задорно блеснули искорки от полыхающего на поляне костра. Лицо Жикара растянулось в хитроватой улыбке.

* * *

Пока Дрессировщица поджидала в укрытии, Жикар поверху сбегал к котловану за «Хамви». В лагере наверняка все давно уже перепились, так что их исчезновение пройдет незамеченным. Возвращаясь через лес, внедорожник с рычанием вилял по узкой дороге. Посередине рос кустарник, и подминаемые низкорослые сосенки с шуршанием царапали дно. Последние листья перелетали через дорогу перед несущимся носом «Хамви». Фары были выключены – их свет, мелькающий между стволов, мог привлечь внимание циркачей в поле.

Пока Жикар отсутствовал, Карабасыч и компания снова осушили котел, и карликам пришлось тащить из самоходки очередную бутыль. Незаметно подобравшись поближе, Дрессировщица разглядела в темноте грузового отсека еще пару емкостей с грогом. Отлично. Хоть что-то за последние дни сыграло ей на руку.

Позади из леса подал условный сигнал вернувшийся с котлована Жикар.

– Все собрал?

– Угу.

– Хорошо, – забравшись в укрытый оврагом «Хамви», Дрессировщица раскрыла контейнер, в котором были аккуратно разложены усыпляющие ампулы для пневморужья. – Как думаешь, сколько надо?

– Все, наверное. Их много… А нас не будут искать?

– После такой дозы снотворного они ничего не вспомнят. Решат, что перепились и потеряли карту.

– А Вилли?

– Пока он тут провозится, мы будем уже на полпути к кладу и успеем его забрать.

Снова подобравшись к самоходке, Дрессировщица раскупорила остававшиеся бутыли и с помощью Жикара разлила по ним ампулы со снотворным. Оставалось ждать. Но, как оказалось, недолго.

Распаляясь по мере возлияний, компания стремительно хмелела, и содержимое последних бутылей быстро испарилось в котле. Вскоре вокруг догорающего костра во главе с раскинувшим руки предводителем дружно храпела вся челядь, повалившаяся где попало. Немного выждав для верности, Дрессировщица осторожно пошла к огню, Жикар караулил машину.

Шаг. Еще шаг. Стараясь ступать как можно тише, охотница приближалась к месту попойки. Скрипнув комбинезоном, аккуратно переступила через цилиндр с фокусником, за который вытянутой лапой уцепился заяц-псевдоплоть. В ноздри ударил перегар с химическим привкусом содержимого ампул. Вот и славно. Спите-спите, алкашня. Будете знать, как подставы устраивать.

Бегло осматривая лежащих, Дрессировщица искала карту. Сначала ей Арчибальд все размахивал, потом передавали по рукам и, наконец вроде бы преподнесли Карабасычу… да где же она? Охотница присмотрелась. Кончик туго свернутой в рулон ткани торчал из-под бронежилета неподвижно распластавшегося на спине хозяина шапито. Присев на корточки, девушка осторожно потянула карту на себя…

Глаза бородача неожиданно широко раскрылись.

– Воровка! – резко вскочивший Карабасыч отработанным жестом рванул с ремня размотавшуюся электрическую плеть. – Изрежу! Удавлю! Расщеплю!

Чудовищная доза снотворного, повалившего остальных, оказалась для него не достаточно сильной. Безумно вращая раскрасневшимися глазищами, хозяин шапито покачнулся, но, скорее, от перепоя, чем от действия сыворотки.

– Рискни! – пружинисто отскочив, подзадорила Дрессировщица, выхватив «Глок», но противник оказался быстрее. Девушка вскрикнула, когда один из кончиков плетки со щелчком обжег кожу, выбивая пистолет из руки. Воспользовавшись ее замешательством, Карабасыч шагнул вперед и, угрожающе заревев, раскрутил над головой щелкающую электрическими молниями плеть. Сквозь пелену слез от ужалившей боли выронившая карту Дрессировщица оцепенело глядела на надвигающийся силуэт.

В воздухе несколько раз просвистело. Великан занес руку для удара и неожиданно замер, озадаченно глядя перед собой. Опустившаяся плеть бесцельно мазнула по сапогу, но он этого не заметил, грузно осев на колени. Девушка сморгнула, наблюдая, как позади Карабасыча на опушку выбежал Жикар с пневморужьем.

Звонко щелкнул хлыст Дрессировщицы, обвивая кончик бороды Карабасыча и опрокидывая его лицом в наполовину опустошенный котел. Емкость накренилась, заливая угли и фигуру поверженного великана, спину которого усеивала пестрая россыпь дротиков со снотворным.

– Вы целы? – опустил ружье остановившийся рядом Жикар. – Крепкий орех!

– С него станется…

Оглушенный падением и дополнительной дозой снотворного Карабасыч не шевелился. Вокруг установилась безмятежная тишина.

Дрессировщица подняла карту.

– Едем отсюда.

* * *

На рассвете заметно потеплело, и в салоне пришлось опустить стекла, чтобы не запотевали. Колючая снежная крошка превратилась в пронизывающую морось, шелестящую слякотью под колесами «Хамви», направлявшегося в сторону Урановых Шахт.

Через несколько часов сверившись с датчиком топлива, Жикар остановил внедорожник на вершине холма, с которого открывался вид на подернутую дымкой долину:

– Надо заправиться.

Пока напарник гремел плескавшимися канистрами, вышедшая подышать Дрессировщица оглядела окрестности. Неподалеку возвышалась старая мельница, неторопливо вращающая обшитыми брезентом лопастями. Одинокий объект, но явно населенный. И при этом ни сторожевого зверья, ни дотов с охраной. Надо же. Как не боятся? В пристройке скрипнула дверь, и по ступенькам, ведущим к маленькому озерцу, что-то напевая, стала спускаться девушка в мешковатом комбинезоне, с ведром в руке.

– Эй! – окликнула Дрессировщица, идя ей навстречу.

– Здравствуйте… – вздрогнув и перестав петь, девушка испуганно поставила звякнувшее ведро на каменный постамент у насоса с самодельным очистительным фильтром.

– Я не желаю зла, – Дрессировщица подняла пустые руки. – Можно попить?

– Да… да, конечно. Сейчас…

Пока девушка, стараясь не поворачиваться спиной, неуклюже возилась с насосом, охотница оглядела мельницу.

– Одна живешь?

– С отцом. Он фермер, но сейчас приболел, – сообразив, что разоткровенничалась с незнакомкой, девушка осеклась и еще тише пробормотала. – Ничего ценного у нас нет.

– Не бойся. Как тебя зовут?

– Женя, – она поправила выбившуюся из-под косынки русую косу и, глянув на громыхающего за спиной Дрессировщицы Жикара, с опаской поинтересовалась. – Вы грабители-наемники?

– С чего ты взяла?

Жительница мельницы оценивающе оглядела собеседницу и указала на кобуру:

– Оружие. И костюм странный. Не из наших мест.

– Я охочусь на мутантов и побывала в разных краях.

– А-а-а. Здорово. К нам не часто чужаки забредают. Только во время торговли, – девушка заметно успокоилась и сильнее налегла на насос. Вода почему-то не шла.

– Давай же, теки…

– Сломался?

– Раньше обычно папа набирал. Может, сил не хватает?

– Или заржавел. А если из озера взять?

– Без фильтрации нельзя… – чуть не плакала сражающаяся с рычагом Женя. Шерстяные перчатки скользили по металлу, мокрый снег застилал глаза. – Ну же…

Видя ее мучения, Дрессировщица обернулась к внедорожнику, возле которого уже маялся покончивший с заправкой напарник.

– Жикар! Неси инструмент.

Фермерская дочка испуганно отодвинулась. Пока помощник охотницы, тихонько насвистывая, колдовал над насосом, она больше не проронила ни слова. Видя ее испуг, Дрессировщица ободряюще кивнула. Наконец Жикар закрутил последнюю гайку, и внутри конструкции что-то многообещающе заклокотало. Упаковав инструменты, он деловито направил извлеченный из разгрузки дозиметр в сторону озера.

– Можно набирать, силь ву пле! – довольный показаниями, объявил он.

Ведро с веселым звоном стало наполняться отфильтрованной студеной водой. Когда охотники напились и Жикар, подхватив сумку, потрусил обратно к «Хамви», Дрессировщица вернула Жене кружку, скрепленную с насосом ржавой цепочкой.

– Нам пора.

Что-то вспомнив, она засунула руку в карман плаща и протянула билеты в цирк Карабасыча:

– Бывала в цирке?

При виде картонных прямоугольников с вычурной пестрой каймой глаза фермерской дочки стали похожи на блюдца:

– Билеты! Мне? За что…

– За то, что ответила добротой, а не оружием.

– Я никогда не была на представлении, но издали видела шатер, такой полосатый и красивый! – потянувшаяся рука в мокрой перчатке застыла на полпути. – Они же дорогие. Мне нечего дать взамен.

– Это подарок. Бери.

– Спасибо… спасибо вам, – девушка с благоговением взяла нежданное сокровище и тихонько всхлипнула. – Если папа отпустит.

– Прощай, Женя.

«Хамви» спускался в долину, а Женя еще какое-то время смотрела ему вслед, прижимая картонки к груди. Все-таки в мире не перевелись добрые люди. Папе бы они точно понравились! Вспомнив об отце, девушка поправила косынку, спрятала драгоценные билеты в карман комбинезона и, подхватив наполненное ведро, стала подниматься к мельнице. Сегодня предстояло сходить на Ярмарку за лекарствами по ту сторону Топи. Заканчивался сельскохозяйственный сезон, и фермера было необходимо скорее поставить на ноги, иначе зима будет голодной. Наступал новый день, наполненный новыми волнениями и заботами.

Но сердце Жени все равно щемило от радостного предвкушения – она ведь еще ни разу не бывала в цирке!

Андрей Гребенщиков
Женитьба Мутото

– А правда, что ты спустился с Великой горы? – мохнатый сорокакилограммовый комок деловито устроился на коленях Михалыча. Старик гостил у «шариков» (так он прозвал подгорное племя) уже две недели, достаточно, чтобы привыкнуть к присущей им бесцеремонности.

– Истинная правда, – Михалыч не без труда пересадил увесистую тушку любопытного шарика на другое, здоровое колено, и приготовился к привычным расспросам. Подготовка заключалась в следующем: извлечь из-за пазухи самодельную, набитую табаком трубку, и с нескрываемым удовольствием раскурить. Преклонные годы лишили его многих радостей, но верной подруге-трубке старик не собирался изменять до самого смертного одра.

– Расскажи мне о народе, что живет на Великой горе, – то ли попросил, то ли потребовал неугомонный малыш. Взрослые шарики не отличались от детенышей ни размерами, ни массой, лишь окраской меха: тот мохнатик, что вертелся на колене у Михалыча с энергией атомной юлы, отливал серебристым металлическим цветом, а значит, был чрезвычайно юн.

– Там обитают синежопы, – с улыбкой на морщинистом лице завел свой рассказ Михалыч. – Это добрый народ, хотя по их внешнему виду и не скажешь… Они не столь красивы и милы, как вы, зато…

Молодые шарики, едва заслышав громкий голос старика, немедленно поспешили на ставшие традиционными вечерние посиделки у костра. Заглянул на огонек и взрослый мутант, чья рыже-алая шкура – вся в глубоких проплешинах – выдавала его весьма почтенный возраст.

– Я учил их летать, – попыхивая трубкой, вещал седовласый человек. Он не смотрел на окруживших его слушателей, с медитативной отвлеченностью выглядывая нечто в расшалившемся, весело потрескивающем дровами костерке. – Я учил их летать.

Отчего-то старому шарику стало безумно жаль гостя, рассказывающего каждый вечер одну и ту же бесконечную историю… История не была ни трагической, ни печальной, наоборот, детишки с готовностью хохотали, в очередной раз услышав о злоключениях неведомых поднебесных синежопов, однако грусть двуногого не могла укрыться от внимательного взгляда местного мудреца.

– Ребятки, – рыже-алый вмешался в монолог гостя. – Давайте сегодня дадим Михалычу передохнуть и развлечем его какой-нибудь нашей сказкой. Согласны?

Недовольный поначалу ропот быстро сменился возбужденным перешептыванием: детвора охотно обсуждала, чем удивить бледнолицего пришельца Михалыча. Наконец один из шариков – по окрасу почти подросток – согнал с колена старика своего соплеменника и, с комфортом водрузив на опустевшее место свою тушку, начал рассказ.

В одной далекой радиоактивной стране жила-была семья мутантов. Папа Мутобор, мама Мухомор и сынок их Мутото.

– Ну что, Мутотошка, – сказал однажды папа Мутобор, внимательно изучив годовые кольца на срезе головы сына и ласкового потрепав его по набухшим почкам, – вот и пришла пора задуматься о женитьбе!

Мутото восторженно захлопал ложноножками и псевдохвостиками, выражая полное одобрение мудрому родительскому слову. Почковаться круглыми сутками, без устали опыляя все живое вокруг, – вот все, что требовал молодой растущий организм.

– Парень ты у нас видный! Правда, немного фонючий, так в нашем районном эпицентре все фонят потихоньку, всяк на свой лад. А наш лад – самый ладный лад во всей округе! – не успокаивался отец. – Любой подтвердит, Мутоборы – мутанты знатные, генотип свой блюдут, в каждом поколении переписывая код ДНК с нуля! Никаких повторов, чистая экспрессия, импровизация от и до, лишенная догматов и ортодоксальной косности! Какая самочка не мечтает о генетическом фейерверке, хаотичном РНК и самостийном…

– Милый! – предпочла вмешаться мутомама. Декларацию мутоборовых достоинств она слышала чаще, чем ей бы того хотелось. – У меня есть на примете чудесная девочка: умница, рукодельница, скромница! Она прекрасно воспитана, начитанна, умна, к тому же увлекается хоровым козложабьим пением, игре на шерстяной флейте, в совершенстве владеет арматурным варганом, а в девятибалльных танцах ей попросту нет равных…

– Цыц! Не говори скороговорку, не тараторь тараторку, не спеши спешинку, не торопи торопинку, – привычно приструнил Мутабор неугомонную супругу. – А твоя умница-рукоблудница, часом, не из Нижних Мутосрансков будет?

– А пусть бы и из Мутосрансков, – мать нахмурилась, обиженно выгнув надбровные дуги, и, недолго думая (долго она попросту не умела), пошла в атаку. – Где ж ты еще такое плутонюшко ненаглядное сыщешь, радиевое сокровище…

– Сына, не слушай ее, – отец поостерегся связываться с раздухорившейся женушкой, чьи дыхательные пузыри заголубели от гнева, а мясистое подклювье увлажнилось плевательным ядом. Трусливо спрятав свои фасеточные сонары за коленным гребешком, он зашептал:

– Батя плохого не посоветует! В Малых Хиросимах сосватаем тебе приличную девушку: работящую, выносливую, с пятью сепаратными рукограблями, затылочной оглоблей, лбом-наковальней, плечами-коромыслами и ягодичной бороной. И, главное, молчаливую, чтоб супротив мужней воли слова сказать не смела!

Не успел Мутото возразить, как вновь вмешалась навострившая ушные параболы мать:

– Ах ты, ирод старый! Пашню на девичьи плечи перекладывать – сусалу своему землеройному покоя ищешь! Не бывать этому! На хозяйство Тотошке возьмем девочку-многостаночницу из Продольных Урановых Разрезов. С нособлендером, жопошейкером, борщерезкой, поясничным прихватом и скалкозубом – пущай на кухне мне помогает…

Отец возразил что-то невразумительное, но весьма эмоциональное. Слово за слово и между предками завязалась потасовка, постепенно переходящая в членовредительную вакханалию. Однако юный Мутото привычно не обращал на буянивших взрослых никакого внимания. Тихо и мирно он вожделел Губораду Титешкину из Больших Поповичей, чей стройный, в четыре обхвата стан будоражил его юношеское воображение. Молодая, едва наметившаяся вымяшишка о четырех сочных, упругих присосках лишила его сна, а кустистые, покрытые прошлогодним мхом девичьи губожвалы так и ждали робкого, еще неумелого поцелуя… В Тотошкиных грезах они резвились на залитых магмой лугах, ночевали в жерле атомного реактора, светящийся полуденный пепел кружил с ними в танце первой мутолюбви, буро-черный шлак укрывал теплыми фонящими объятиями их сплетенные в десятитонной неге ненасытные тела. Титешка и Тотошка…

Когда шум борьбы нарушил сладкую грезу, Мутото взмолился:

– Папа, мама, прекратите! Я сам выберу себе невесту. Не нужно мне ни умниц, ни трудяжек, хочу Губораду…

Имя избранницы, еще не успев сойти с сыновних уст, внесло смятение в родительские ряды, а мгновение спустя и вовсе примирило враждующие стороны. Перед лицом общего врага мутопапочка и мутомамочка забыли все разногласия и сплотились в единый противогуборадный фронт:

– Не бывать этот шалаве в нашем доме! Не дадим опозорить славный род Мутоборов! Копыта ее здесь не будет!

И еще много-много «не», ставящих крест на запретной страсти юного влюбленного. Он отчаянно спорил, пытался перекричать громогласных, разошедшихся не на шутку предков, но все было напрасно. Непреклонные в суровом решении родители довели несчастного юношу до слез, однако не остановились и на этом. Отец пообещал вырвать сыну – если тот еще хоть раз помянет самку из Больших Поповичей – почковальный стручок по самый корешок, а мама поклялась выцарапать блуднице всю «греховную породу», вздумай «головожопище поганое» появиться в этих краях.

Мутотошка прорыдал три полярных ночи и один экваториальный день, но так и не сумел растопить праведный лед в шестнадцатиклапанных сердцах старших Мутоборов. Не имея сил сломить родительскую волю, он отрекся от дарованного радиоактивной природой естества и принес обет пожизненного безбабья. Напрасно родители взывали к голосу разума, угрозами и мольбами пытаясь вернуть отрока на путь размножения и продолжения рода – был юный Мутото тверд в своем решении. Даже когда отец Мутабор сдался и отборным матом благословил упрямого наследника на порочную связь с падшей Губорадой, остался Тотошка непреклонен и обета не нарушил.

Когда все разошлись и у костра остались только старики – человек и шарик – рыже-алый абориген негромко спросил:

– Ну, как тебе наш фольклор?

– Для людского уха все эти ложноножки и писькожопки звучат довольно забавно, – не сразу ответил Михалыч. – Однако истории не хватает достойного финала. О чем она? О нерушимом мужском слове и о силе воли маленького мутанта? Я не уловил морали.

– Достойный финал, – задумчиво повторил шарик. Перекатившись с боку на бок, он еще немного повертелся на месте, массируя мыслительную мышцу. – Этот финал вряд ли назовешь достойным…

Одним непогожим зимнелетним ночером нагрянул в Мутоборы страшный гомогенный дровосек из шаловливого Садома-на-Гоморинске, выкорчевал он Мутотошку из сырой землицы и утащил горемыку в свое логово. Так несостоявшаяся женитьба трагически обернулась замужеством… С тех самых страшных пор славится мутоборово племя не генетическим многообразием видов, а окраской семицветной (в честь радуги дровосечьей), да ежегодными эгегейпарадами на лесной опушке, где произростают древние, неизменно голубые ели.

Михалыч напряженно хмурился, несколько долгих минут расчесывая всей пятерней свою мыслительную мышцу.

– В этой вариации с моралью и того хуже, – выдавил он наконец.

Шарик тотчас парировал:

 
Мораль сего былинного рассказа
понятна многим может быть не сразу:
коль пухлогузку хочешь сохранить ты,
не убегай от гетеросоитий![1]1
  Стихи Майка Зиновкина.


[Закрыть]
 

Человек недоверчиво посмотрел на мутанта. Сдвинул на переносице кустистые белые брови, растерянно покачал седой головой и… расхохотался.

– Ах ты, плешивая мохнатка, да ты отжигаешь не по-детски! – Он хлопнул себя по здоровому колену, а затем и шарика по предполагаемому плечу. – Кто бы мог подумать, что мутагенные уродцы обладают чувством юмора…

Абориген совершенно не обиделся на «уродца»:

– Это ты, старая двуногая развалина, еще не слышал сказание о глупом гуманоиде и пьяной нимфоманистой арахниде. Вот где кладезь нашего юмора!

Они просидели много часов, два болтливых, уставших от одиночества старика. Рассказчики сменяли друг друга, история следовала за историей, а взрывы громоподобного хохота безжалостно терзали ночную тишину до первых лучей утреннего светила, чье имя помнили лишь самые древние из «двуногих развалин».