Текст книги "Полное собрание стихотворений"

Философическая грусть

 
Внемлю речам, объятый тьмой
Философических собраний,
Неутоленный и немой
В весеннем, мертвенном тумане.
 
 
Вон – ряд неутомимых лбов
Склоняется на стол зеленый:
Песчанистою пылью слов
Часами прядает ученый.
 
 
Профессор марбургский Когэн,
Творец сухих методологий!
Им отравил меня N. N.,
И увлекательный, и строгий.
 
 
Лишь позовет она, как он
Мне подает свой голос кроткий,
Чуть шелковистый, мягкий лен
Своей каштановой бородки
 
 
Небрежно закрутив перстом,
И, как рога завьются турьи,
Власы над неживым челом
В очей холодные лазури; —
 
 
Заговорит, заворожит
В потоке солнечных пылинок;
И «Критикой» благословит,
Как Библией суровый инок.
 
 
Уводит за собой; без слов
Усадит за столом зеленым…
Ряды прославленные лбов…
С ученым спорит вновь ученый.
 

1908

Москва

 
Уж год таскается за мной
Повсюду марбургский философ.
Мой ум он топит в мгле ночной
Метафизических вопросов.
 
 
Когда над восковым челом
Волос каштановая грива
Волнуется под ветерком,
Взъерошивши ее, игриво
 
 
На робкий роковой вопрос
Ответствует философ этот,
Почесывая бледный нос,
Что истина, что правда… – метод.
 
 
Средь молодых, весенних чащ,
Омытый предвечерним светом,
Он, кутаясь в свой черный плащ,
Шагает темным силуэтом;
 
 
Тряхнет плащом, как нетопырь,
Взмахнувший черными крылами…
Новодевичий монастырь
Блистает ясными крестами —
 
 
Здесь мы встречаемся… Сидим
На лавочке, вперивши взоры
В полей зазеленевший дым,
Глядим на Воробьевы горы.
 
 
«Жизнь, – шепчет он, остановясь
Средь зеленеющих могилок, —
Метафизическая связь
Трансцендентальных предпосылок.
 
 
Рассеется она, как дым:
Она не жизнь, а тень суждений…»
И клонится лицом своим
В лиловые кусты сирени.
 
 
Пред взором неживым меня
Охватывает трепет жуткий, —
И бьются на венках, звеня,
Фарфоровые незабудки.
 
 
Как будто из зеленых трав
Покойники, восстав крестами,
Кресты, как руки, ввысь подъяв,
Моргают желтыми очами.
 

1908

 
Травы одеты
Перлами.
Где-то приветы
Грустные
Слышу, – приветы
Милые…
 
 
Милая, где ты, —
Милая?..
 
 
Вечера светы
Ясные, —
Вечера светы
Красные…
Руки воздеты:
Жду тебя…
 
 
Милая, где ты, —
Милая?
 
 
Руки воздеты:
Жду тебя
В струях Леты:
Смытую
Бледными Леты
Струями…
 
 
Милая, где ты, —
Милая?
 

Апрель 1908

Москва

 
Кладбищенский убогий сад
И зеленеющие кочки.
Над памятниками дрожат,
Потрескивают огонечки.
 
 
Над зарослями из дерев,
Проплакавши колоколами,
Храм яснится, оцепенев
В ночь вырезанными крестами.
 
 
Серебряные тополя
Колеблются из-за ограды,
Разметывая на поля
Бушующие листопады.
 
 
В колеблющемся серебре
Бесшумное возникновенье
Взлетающих нетопырей,
Их жалобное шелестенье,
 
 
О сердце тихое мое,
Сожженное в полдневном зное, —
Ты погружаешься в родное,
В холодное небытие.
 

Апрель 1908

Москва

 
Взор убегает вдаль весной:
Лазоревые там высоты…
 
 
Но «Критики» передо мной —
Их кожаные переплеты…
 
 
Вдали – иного бытия
Звездоочистые убранства…
 
 
И, вздрогнув, вспоминаю я
Об иллюзорности пространства.
 

1908

Москва

Врубелю

 
О, пусть тревожно разум бродит
И замирает сердце – пусть,
Когда в очах моих восходит
Философическая грусть.
 
 
Сажусь за стол… И полдень жуткий,
И пожелтевший фолиант
Заложен бледной незабудкой;
И корешок, и надпись: Кант.
 
 
Заткет узорной паутиной
Цветную бабочку паук —
Там, где над взвеянной гардиной
Обвис сиренью спелый сук.
 
 
Свет лучезарен. Воздух сладок…
Роняя профиль в яркий день,
Ты по стене из темных складок
Переползаешь, злая тень.
 
 
С угла свисает профиль строгий
Неотразимою судьбой.
Недвижно вычерчены ноги
На тонком кружеве обой.
 
 
Неуловимый, вечно зыбкий,
Не мучай и подай ответ!
Но сардонической улыбки
Не выдал черный силуэт.
 
 
Он тронулся и тень рассыпал.
Он со стены зашелестел;
И со стены бесшумно выпал,
И просквозил, и просерел.
 
 
В атласах мрачных легким локтем
Склонись на мой рабочий стол,
Неотвратимо желтым ногтем
Вдоль желтых строк мой взор повел.
 
 
Из серебристых паутинок
Сотканный грустью лик кивал,
Как будто рой сквозных пылинок
В полдневном золоте дрожал.
 
 
В кудрей волнистых, золотистых
Атласистый и мягкий лен
Из незабудок росянистых
Гирлянды заплетает он.
 
 
Из легких трав восходят турьи
Едва приметные рога.
Холодные глаза – лазури, —
Льют матовые жемчуга;
 
 
Сковали матовую шею
Браслеты солнечных огней…
Взвивается, подобный змею,
Весь бархатный, в шелку теней.
 
 
Несущий мне и вихрь видений,
И бездны изначальной синь,
Мой звездный брат, мой верный гений,
Зачем ты возникаешь? Сгинь!
 
 
Ты возникаешь духом нежным,
Клоня венчанную главу.
Тебя в краю ином, безбрежном,
Я зрел во сне и наяву.
 
 
Но кто ты, кто? Гудящим взмахом
Разбив лучей сквозных руно,
Вскипел, – и праздно прыснул прахом
В полуоткрытое окно.
______
 
 
С листа на лист в окошке прыснет,
Переливаясь, бриллиант…
В моих руках бессильно виснет
Тяжеловесный фолиант.
 
 
Любви не надо мне, не надо:
Любовь над жизнью вознесу…
В окне отрадная прохлада
Струит перловую росу.
 
 
Гляжу – свиваясь вдоль дороги,
Косматый прах тенит народ,
А в небе бледный и двурогий,
Едва замытый синью лед.
 
 
Серпом и хрупким, и родимым
Глядится в даль иных краев,
Окуреваем хладным дымом
Чуть продышавших облаков.
 
 
О, пусть тревожно разум бродит
Над грудою поблеклых книг…
И Люцифера лик восходит,
Как месяца зеркальный лик.
 

1908

Москва

 
И сеет перлы хладная роса.
В аллее темной – слушай! – голоса:
 
 
«Да, сударь мой: так дней недели семь
Я погружен в беззвездной ночи темь!
 
 
Вы правь!: мне едва осьмнадцать лет,
И говорят – я недурной поэт.
 
 
Но стыдно мне, с рожденья горбуну,
Над ней вздыхать и плакать на луну…
 
 
Нет, сударь мой: иных я мыслей полн…»
Овеян сад плесканьем темных волн;
 
 
Сухих акаций щелкают стручки.
«Вот вам пример: на нос надев очки.
 
 
Сжимаю жадно желтый фолиант.
Строка несет и в берег бросит: Кант.
 
 
Пусть я паук в пыли библиотек:
Я просвещенный, книжный человек,
 
 
Людей, как мух, в сплетенья слов ловлю:
Встаю чуть свет: читаю, ем и сплю…
 
 
Да, сударь мой: так дней недели семь
Я погружен в беззвездной ночи темь.
 
 
Я не монах: как шум пойдет с реки,
Не раз – не раз, на нос надев очки
 
 
И затая нескромную мечту,
Младых Харит младую наготу,
 
 
К окну припав, рассматриваю я,
Рассеянно стаканом мух давя:
 
 
Иль крадусь в сад к развесистой ольхе…»
И крикнет гость, и подмигнет: «Хе-хе…»
 
 
Молчит. И ночь. Шлют шелест тростники.
Сухих акаций щелкают стручки.
 
 
Огнистый след прочертит неба склон.
Слетит алмаз в беззвездный бездны сон.
 

Март 1908

Москва

 
В предсмертном холоде застыло
Мое лицо.
 
 
Вокруг сжимается уныло
Теней кольцо.
 
 
Давно почил душою юной
В стране теней.
 
 
Рыдайте, сорванные струны
Души моей!
 

1908

Изумрудный Поселок

 
Безбурный царь! Как встарь, в лазури бури токи:
В лазури бури свист и ветра свист несет,
Несет, метет и вьет свинцовый прах, далекий,
Прогонит, гонит вновь; и вновь метет и вьет.
 
 
Воскрес: сквозь сень древес – я зрю —
очес мерцанье:
Твоих, твоих очес сквозь чахлые кусты.
Твой бледный, хладный лик, твое возликованье
Мертвы для них, как мертв для них воскресший: ты.
 
 
Ответишь ветру – чем? как в тени туч свинцовых
Вскипят кусты? Ты – там: кругом – ночная ярь.
И ныне, как и встарь, восход лучей багровых.
В пустыне ныне ты: и ныне, как и встарь.
 
 
Безбурный царь! Как встарь, в лазури бури токи,
В лазури бури свист и ветра свист несет —
Несет, метет и вьет свинцовый прах, далекий:
Прогонит, гонит вновь. И вновь метет и вьет.
 

Февраль 1908

Москва

 
Из снежных тающих смерчей,
Средь серых каменных строений,
В туманный сумрак, в блеск свечей
Мой безымянный брат, мой гений
 
 
Сходил во сне и наяву,
Колеблемый ночными мглами;
Он грустно осенял главу
Мне тихоструйными крылами.
 
 
Возникнувши над бегом дней,
Извечные будил сомненья
Он зыбкою игрой теней,
Улыбкою разуверенья.
 
 
Бывало: подневольный злу
Незримые будил рыданья. —
Гонимые в глухую мглу
Невыразимые страданья.
 
 
Бродя, бываю, в полусне,
В тумане городском, меж зданий, —
Я видел с мукою ко мне
Его протянутые длани.
 
 
Мрачнеющие тени вежд,
Безвластные души порывы,
Атласные клоки одежд,
Их веющие в ночь извивы…
 
 
С годами в сумрак отошло,
Как вдохновенье, как безумье, —
Безрогое его чело
И строгое его раздумье.
 

Март 1908

Москва

 
Далек твой путь: далек, суров.
Восходит серп, как острый нож.
Ты видишь я. Ты слышишь – зов.
Приду: скажу. И ты поймешь.
 
 
Бушует рожь. Восходит день.
И ночь, как тень небытия.
С тобой Она. Она, как тень.
Как тень твоя. Твоя, твоя.
 
 
С тобой – Твоя. Но вы одни,
Ни жизнь, ни смерть: ни тень, ни свет,
А только вечный бег сквозь дни.
А дни летят, летят: их – нет.
 
 
Приди. – Да, да: иду я в ночь.
Докучный рой летящих дней!
Не превозмочь, не превозмочь.
О ночь, покрой кольцом теней!
 
 
Уйдешь – уснешь. Не здесь, а – там
Забудешь мир. Но будет он.
И там, как здесь, отдайся снам:
Ты в повтореньях отражен.
 
 
Заснул – проснулся: в сон от сна.
И жил во сне; и тот же сон,
И мировая тишина,
И бледный, бледный неба склон;
 
 
И тот же день, и та же ночь;
И прошлого докучный рой…
Не превозмочь, не превозмочь!..
Кольцом теней, о ночь, покрой!
 

Декабрь 1907

Петербург

Тристии

 
Сверкни, звезды алмаз:
Алмазный свет излей! —
Как пьют в прохладный час
Глаза простор полей;
 
 
Как пьет душа из глаз
Простор полей моих;
Как пью – в который раз? —
Души душистый стих.
 
 
Потоком строф окрест
Душистый стих рассыпь
В покой сих хладных мест!
Стихов эфирных зыбь
 
 
Вскипит алмазом звезд, —
Да пьет душа из глаз
Алмазный ток окрест, —
Да пьет… в который раз?
 

Июль 1908

Серебряный Колодезь

И.Н. Бороздину

 
И ночи темь. Как ночи темь взошла,
Так ночи темь свой кубок пролила, —
 
 
Свой кубок, кубок кружевом златым,
Свой кубок, звезды сеющий, как дым,
 
 
Как млечный дым, как млечный дымный путь,
Как вечный путь: звала к себе – прильнуть.
 
 
Прильни, прильни же! Слушай глубину:
В родимую ты кинешься волну,
 
 
Что берег дней смывает искони…
Волна бежит: хлебни ее, хлебни.
 
 
И темный, темный, темный ток окрест
Омоет грудь, вскипая пеной звезд.
 
 
То млечный дым; то млечный дымный путь,
То вечный путь зовет к себе… уснуть.
 

Апрель 1908

Москва

 
Ночь, цветы, но ты
В стране иной.
 
 
Ночь. Со мною ты…
Да, ты – со мной.
 
 
Вздох твоих речей
Горячей —
 
 
В глушь моих степей
В ветре взвей!
 
 
Будто блеск лучей
В моей глуши, —
 
 
Ясный блеск твоей,
Твоей души.
 
 
Пусть душа моя —
Твоя
 
 
Голубая колыбель:
Спи, усни…
 
 
Утра первые огни…
Чу! Свирель…
 

1908

Дедово

 
Душа, яви безмерней, краше
Нам опрозрачненную твердь!
Тони же в бирюзовой чаше,
Оскудевающая смерть!
 
 
Как все, вплетался подневольный
Я в безысходный хоровод.
Душил гробницею юдольной,
Страстей упавший небосвод.
 
 
А ныне – воздухами пьяный,
Измываюсь вольною мечтой,
Где бьет с разбегу ток листанный
О брег лазурный и пустой.
 
 
И там, где, громами растущий,
Яснеет облачный приют, —
Широколиственные кущи
Невнятной сладостью текут.
 
 
Туда земную скоротечность,
Как дольний прах, переметет.
Алмазом полуночным вечность
Свой темный бархат изоткет.
 

Июнь 1907

Петровское

 
О ночь, молю, —
Да бледный серп заблещет…
Скорей сойди, скорей!
 
 
На грудь мою
Прохладой хладно плещет, —
На грудь мою Борей.
 
 
Окован я
Железной цепью рока
Минут, часов, недель.
 
 
Душа моя,
Хлебни хмельного тока, —
Пьяни, осенний хмель!
 
 
Дыши, дыши
Восторгом суеверий,
Воздушных струй и пьянств.
 
 
Души, души
Заоблачные двери
В простор иных пространств.
 
 
Березы, вы —
Безропотные дщери
Безропотных пространств;
 
 
Да щедро вам
Метнет сверканий зерна
Обломок янтаря, —
 
 
Да щедро вам
Метнет златые зерна
Златистая заря, —
 
 
Вершиной там,
Вершиной в ночи черной
Вскипайте, как моря…
 
 
Кругом, кругом
Зрю отблеск золотистый
Закатных янтарей,
 
 
А над ручьем
Полет в туман волнистый
Немых нетопырей…
 
 
Небытием
Пади, о полог мглистый, —
Сойди, о ночь, – скорей!
 

Апрель 1907

Москва

 
И ночь, и день бежал. Лучистое кольцо
Ушло в небытие.
Ржаной, зеленый вал плеснул в мое лицо —
В лицо мое:
 
 
«Как камень, пущенный из роковой пращи,
Браздя юдольный свет,
Покоя ищешь ты. Покоя не ищи.
Покоя нет.
 
 
В покое только ночь. И ты ее найдешь.
Там – ночь: иди туда…»
Смотрю: какая скорбь. Внемлю: бунтует рожь.
Взошла звезда.
 
 
В синеющую ночь прольется жизнь моя,
Как в ночь ведет межа.
Я это знал давно. И ночь звала меня,
Тиха, свежа, —
 
 
Туда, туда…
 

Мая 1907

Петровское

 
Сентябрьский, свеженький денек.
 
 
И я, как прежде, одинок.
Иду – бреду болотом топким.
Меня обдует ветерок.
Встречаю осень сердцем робким.
 
 
В ее сквозистою эмаль
Гляжу порывом несогретым.
Застуденеет светом даль, —
Негреющим, бесстрастным светом.
 
 
Там солнце – блещущий фазан
Слетит. пурпурный хвост развеяв;
Взлетит воздушный караван
Златоголовых облак – змеев.
 
 
Душа полна: она ясна.
Ты – и утишен, и возвышен.
Предвестьем дышит тишина.
Всё будто старый окрик слышен,
 
 
Разгульный окрик зимних бурь,
И сердцу мнится, что – навеки.
Над жнивою тогда лазурь
Опустит облачные веки.
 
 
Тогда слепые небеса
Косматым дымом даль задвинут;
Тогда багрянец древеса,
Вскипая, в сумрак бледный кинут.
 
 
Кусты, вскипая, мне на грудь
Хаосом листьев изревутся;
Подъятыми в ночную муть
Вершинами своими рвутся.
 
 
Тогда опять тебя люблю.
Остановлюсь и вспоминаю.
Тебя опять благословлю,
Благословлю, за что – не знаю.
 
 
Овеиваешь счастьем вновь
Мою измученную душу.
Воздушную твою любовь,
Благословляя, не нарушу.
 
 
Холодный, темный вечерок.
Не одинок, и одинок.
 

Февраль 1907

Париж

 
Сырое поле, пустота,
И поле незнакомо мне.
Как бьется сердце в тишине!
Какие хладные места!
Куда я приведен судьбой?..
В пустынный берег бьет Коцит;
И пена бисерной каймой
В прибрежных голышах бежит.
Свежеет… Плещется прибой;
В кудрявой пене темных волн,
Направленный самой судьбой,
Ко мне причалил утлый челн.
 
 
Меня влекут слепые силы
В покой отрадный хладных стран;
И различаю сквозь туман
Я закоцитный берег милый.
Рыдают жалобные пени,
Взлетает гребень на волне,
Безгласные, немые тени
Протягивают руки мне.
Багровые лучи Авроры
Cуpoво озаряют твердь.
Уныло поднимаю взоры,
Уныло призываю смерть…
 

Февраль 1909

Бобровка

Думы

Памяти Ю.А. Сидорова с любовью посвящаю

 
Проносится над тайной жизни
Пространств и роковых времен
В небесно-голубой отчизне
Легкотекущий, дымный сон.
 
 
Возносятся под небесами,
Летят над высотами дни
Воскуренными облаками, —
Воскуренными искони.
 
 
Жизнь – бирюзовою волною
Разбрызганная глубина.
Своею пеною дневною
Нам очи задымит она.
 
 
И всё же в суетности бренной
Нас вещие смущают сны,
Когда стоим перед вселенной
Углублены, потрясены, —
 
 
И отверзается над нами
Недостижимый край родной
Открытою над облаками
Лазуревою глубиной.
 

Июль 1908

Дедово

Б. А. Садовскому

 
Мгновеньями текут века.
Мгновеньями утонут в Лете.
И вызвездилась в ночь тоска
Мятущихся тысячелетий.
 
 
Глухобезмолвная земля,
Мне непокорная доныне, —
Отныне принимаю я
Благовестительство пустыни!
 
 
Тоскою сжатые уста
Взорвите, словеса святые,
Ты – утренняя красота,
Вы – горние кран златые!
 
 
Вот там заискрились, восстав.
Там, над дубровою поющей —
Алмазами летящих глав
В твердь убегающие кущи.
 

1908

Дедово

 
Предубежденья мировые
Над жизнию парят младой —
Предубежденья роковые
Неодолимой чередой.
 
 
Неодолимо донимают,
Неутолимы и грозны,
В тот час, как хаос отверзают
С отчизны хлынувшие сны.
 
 
Слетают бешено в стремнины,
В тьмы безглагольные край
За годом горькие годины.
Оскудевают дни мои.
 
 
Свершайся надо мною, тризна
Оскудевайте, дни мои!
Паду, отверстая отчизна,
В темнот извечные рои.
 

1908

Дедово

 
Там золотым зари закатом
Лучится солнечный поток
И темным, огневым гранатом
Окуревается восток.
 
 
Грозятся безысходной мглою
Ночные вереницы гроз.
Отторгни глубиною злою
С души слетающий вопрос.
 
 
Неутомимой, хоть бесплодной,
Ты волею перегори,
Как отблеском порфирородной,
Порфиропламенной зари!
 
 
Там рдей, вечеровое рденье, —
Вечеровая полоса…
Простертые, как сновиденья,
Воскуренные небеса.
 

Июль 1908

Дедово

 
Увы! Не избегу судьбы я,
Как загремят издалека
Там громовые, голубые,
В твердь возлетая облака,
 
 
Зане взволнованные силы
Их громовой круговорот, —
Над бездной мировой могилы
Молниеблещущий полет.
 
 
В поток быстротекущей жизни,
В житейский грозовой туман,
Забыв о неземной отчизне,
Низринулся, и всё – обман.
 
 
Увы! Не избегу судьбы я.
И смерть моя недалека.
И громовые, голубые
В дверь возлетают облака.
 

1908

Дедово

 
Твердь изрезая молньи жгучей
Копиевидным острием,
Жизнь протуманилась – и тучей
Ползет в эфире голубом.
 
 
Всклубились прошлые годины
Там куполами облаков.
А дальше – мертвые стремнины
В ночь утопающих веков.
 
 
За жизнь, покрытую обманом,
Ужалит смертью огневой
Повитый ледяным туманом
Тучегонитель роковой.
 
 
Восстанет из годин губитель
В тумане дымно грозовом,
Чтоб в поднебесную обитель
Тяжелый опрокинуть гром.
 
 
Копиеносец седовласый,
Расплавленное копие,
В миг изрывая туч атласы.
На сердце оборви мое.
 

Июль 1908

Дедово

 
Ты светел в буре мировой.
Пока печаль тебя не жалит.
Она десницей роковой
В темь изначальную провалит.
 
 
Веселье xмельное пьяно.
Всё мнится что восторг пронижет.
Гортань прохладное вино
Огнистою cтpyею лижет.
 
 
Испил: – и брызнувший угар
Похмельем пенистым пылится.
И кубок ядовитых чар,
Опорожненный, чуть дымится.
 
 
Нет, он меня не обожжет:
Я возлюбил души пустыню.
Извечная, она лиет
Свою святую благостыню.
 
 
Извечная, она, как мать,
В темнотах бархатных восстанет.
Слезами звездными рыдать
Над бедным сыном не устанет.
 
 
Ты взору матери ответь:
Взгляни в ее пустые очи.
И вечно будешь ты глядеть
В мглу разливающейся ночи.
 
 
Вот бездна явлена тоской,
Вот в изначальном мир раздвинут…
Над бездной этой я рукой
Нечеловеческой закинут.
 
 
Ее ничем не превозмочь…
И пробегают дни за днями;
За ночью в очи плещет ночь
Своими смертными тенями.
_______
 
 
Вздохнешь, уснешь – и пепел ты,
Рассеянный в пространствах ночи…
Из подневольной суеты
Взгляни в мои пустые очи, —
 
 
И будешь вечно ты глядеть,
Ты, – бледный, пленный, бренный житель —
За гранями летящих дней
В теней прохладную обитель…
 

1907

Париж

 
Еще прохладу струй студеных
Не иссушил жестокий круг…
Здесь, в переливах я зеленых —
Твоих, необозримый луг.
 
 
Ветров раскатистые гулы.
Всё где-то это видел взор.
Всё тот же топчет дед сутулый
Рассыпчатый цветов ковер.
 
 
Проходит дед стопою лютой.
Пройди – но цвет полей не тронь…
Идет: на плуг ложится круто
Шершавая его ладонь.
 
 
Необозримых пашней пахарь —
Над зацветающей весной…
Круговоротов грозных знахарь,
Яви же жирный перегной.
 
 
Для прозябанья мыслям-зернам!
Воскинь секущим острием
Над луговым, корнистым дерном
Хаоса мрачный чернозем!
 
 
Косматые склонил седины.
Прости же, непопранный луг!
Взрезает мягко дерновины
Лениво лязгающий плуг.
 
 
Онучею истопчет хворост
И гребни острые кремней.
Над бархатами свежих борозд
Да всходит свежесть зеленей.
 
 
Так лет мимотекущих бремя
Несем безропотные мы,
Когда железным зубом время
Нам взрежет бархат вечной тьмы.
 
 
Ты скажешь день; и день обманет.
Он – вот: но голову закинь —
Гляди: и в хмурый сумрак канет
Его сапфировая синь.
 

1907

Петровское

Посвящения

 
Ты – великан, годами смятый.
Кого когда-то зрел и я —
Ты вот бредешь от курной хаты,
Клюкою времени грозя.
Тебя стремит на склон горбатый
В поля простертая стезя.
Падешь ты, как мороз косматый,
На мыслей наших зеленя.
 
 
Да заклеймит простор громовый
Наш легкомысленный позор!
Старик лихой, старик пурговый
Из грозных косм подъемлет взор, —
Нам произносит свой суровый,
Свой неизбежный приговор.
Упорно ком бремен свинцовый
Рукою ветхою простер.
 
 
Ты – молньей лязгнувшее Время —
Как туча градная склонен:
Твое нам заслоняет темя
Златистый, чистый неба склон,
Да давит каменное бремя
Наш мимолетный жизни сон…
Обрушь его в иное племя,
Во тьму иных, глухих времен.
 

1908

Серебряный Колодезь

 
Соединил нас рок недаром,
Нас общий враг губил… И нет —
Вверяя заревым пожарам
Мы души юные, поэт,
В отдохновительном Петровском,
И после – улицам московским
Не доверяя в ноябре,
Томились в снежном серебре:
Томились, но не умирали…
Мы ждали…
И в иные дата
Манила юная весна,
И наши юные печали
Смывала снежная волна.
 
 
Какое грозное виденье
Смущало оробевший дух,
Когда стихийное волненье
Предощущал! наш острый слух!..
В грядущих судьбах прочитали
Смятенье близкого конца:
Из тьмы могильной вызывали
Мы дорогого мертвеца —
Ты помнишь? Твой покойный дядя,
Из дата безвременной глядя,
Вставал в метели снеговой
В огромной шапке меховой,
Пророча светопреставленье…
Потом – японская война:
И вот – артурское плененье,
И вот – народное волненье,
Холера. смерть, землетрясенье —
И роковая тишина…
Покой воспоминаний сладок:
Как прежде, говорит без слов
Нам блеск пурпуровых лампадок,
Вздох металлических венков,
И монастырь, и щебет птичий
Над золотым резным крестом:
Там из сиреней лик девичий,
Покрытый черным клобуком.
Склоняется перед могилой,
И слезы на щеках дрожат…
 
 
Какою-то нездешней силой
Мы связаны, любимый брат.
Как бы неверная зарница,
Нам озаряя жизни прах,
Друзей минутных вереница
Мелькнула в сумрачных годах;
Ты шел с одними, я – с другими;
Шли вчетвером и впятером…
Но много ли дружили с ними?
А мы с тобой давно идем
Рука с рукой, плечо с плечом.
Годины трудных испытаний
Пошли нам Бог перетерпеть, —
И после, как на поле брани,
С улыбкой ясной умереть.
Нас не зальет волной свинцовой
Поток мятущихся времен.
Не попалит стрелой багровой
Грядущий в мир Аполлион…
Мужайся: над душою снова —
Передрассветный небосклон:
Дивеева заветный сон
И сосны грозные Сарова.
 

Январь 1909

Москва

 
Старинный друг, моя судьбина —
Сгореть на медленном огне…
На стогнах шумного Берлина
Ты вспомни, вспомни обо мне.
Любимый друг, прости молчанье —
Мне нечего писать: одно
В душе моей воспоминанье
(Волнует и пьянит оно) —
Тяжелое воспоминанье…
Не спрашивай меня… Молчанье!..
О, если б…
… Помню наши встречи
Я ясным, красным вечерком,
И нескончаемые речи
О несказанно дорогом.
Бывало, церковь золотится
В окне над старою Москвой.
И первая в окне ложится,
Кружась над мерзлой мостовой,
Снежинок кружевная стая…
Уединённый кабинет,
И Гете на стене портрет…
О, где ты, юность золотая?
 
 
Над цепью газовых огней
Пурга уныло песнь заводит…
К нам Алексей Сергеич входит.
Лукаво глядя из пенснэ,
И улыбается закату…
Будя в душе напев родной.
Твой брат С-mol'ную сонату
Наигрывает за стеной…
Последние аккорды коды
Прольются, оборвутся вдруг…
 
 
О, если б нам в былые годы!
Перенестись, старинный друг!
Еще немного – помелькает
Пред нами жизнь: и отлетит —
Не сокрушайся: воскресает
Всё то, что память сохранит.
Дорога от невзгод к невзгодам
Начертана судьбой самой…
 
 
Год минул девятьсот восьмой:
Ну, с девятьсот девятым годом!..
 

Январь 1909

Москва