Текст книги "Сказка о смерти и нежности"

Глава пятая
Про нежность и смерть

Утро выдалось беспокойным и нервным. Уже ближе к рассвету бдительные заводские охранники задержали наглого «несуна» из ночной смены, пытавшегося перебросить через высокий заводской забор моток витой проволоки. Причём, проволока была непростой, а содержала – в составе своих прядей – целую кучу каких-то безумно-ценных и дорогущих редкоземельных металлов. Ивану пришлось составлять и подписывать огромную кипу разнообразных бумаг, а также решать – совместно с начальником «пятого» цеха и Председателем заводского профкома – наиважнейший и животрепещущий вопрос, мол: – «Передавать «несуна» в компетентные органы, или же удовлетвориться строгим выговором «с занесением» и лишением квартальной премии?». В конечном итоге, учитывая, что провинившийся являлся токарем высшей квалификации, никогда ни в чём подобном замечен не был и отработал на «Пролетарии» без малого двадцать пять лет, решили – «не передавать». Только решили – позвонила секретарша Генерального директора завода и пригласила на пушистый начальственный ковёр, мол: – «Шеф хочет лично пообщаться, а также и ознакомиться с вашими впечатлениями от первых дней работы…». Пошёл, конечно. Только начал делиться впечатлениями – позвонила Инга. Пришлось, скрипя сердцем, нажать на «отбой». Ничего не поделаешь. Впрочем, когда Генеральный директор отвлёкся на звонок «городского» телефона, Федосеев по-быстрому отправил «эсэмэску», мол: – «Сейчас разговаривать не могу. Как освобожусь – сразу же позвоню. Жди…». Но освободился он не скоро: Генеральный директор завода оказался человеком на редкость любопытным, внимательно выслушав нового подчинённого – относительно первых впечатлений от работы, он (автобиографию-то читал, как-никак), принялся задавать бесконечные и развёрнутые вопросы о дальних плаваниях по экзотическим морям-океанам. Пришлось, понятное дело, отвечать…

Только без десяти минут двенадцать он вышел из административного корпуса завода и тут же набрал на мобильнике нужный номер.

– Привет, Ваня! – радостно поздоровался звонкий девичий голосок в трубке. – Освободился-таки от забот-хлопот?

– Так точно, госпожа мечтательная «мостовичка», – широко улыбнувшись, подтвердил Иван. – Рад тебя слышать. Здравствуй, Инги.

– Как-как ты меня назвал?

– Инги. Понимаешь, «Инга» – звучит, на мой частный взгляд, чересчур уж официально и прохладно. Вот, я и придумал этот более раскованный и тёплый вариант – «Инги». Слегка на австралийский манер получилось… Если, конечно, ты не возражаешь.

– Нет, не возражаю. Инги – так Инги. Называй, – разрешила девушка. – Очень даже мило звучит. Там меня ещё никто и никогда не называл.

– Пусть и дальше не называют. Это же, в конце-то концов, моя личная придумка. Вот, я и буду – в эксклюзивном и единоличном порядке – называть.

– Хорошо, договорились… Кстати, вспомнила. Словом – «инги» древние славяне, как утверждают некоторые историки, называли больших чешуйчатых ящеров, проживавших – в незапамятные времена – в глубоких озёрах нашей средней полосы. Ничего страшного, была, понимаешь, «мышкой», а теперь стала «водяной ящеркой». Бывает. В нашем призрачном Мире всё – рано или поздно – изменяется… Ваня, нам надо встретиться. У меня есть новости.

– И у меня – целая куча. Причём, очень-очень большая… Буду ждать тебя возле «третьей» проходной. Подскочу на «Опеле», выехав через «первую». Договорились?

– Ровно в двенадцать тридцать, как только у нас начнётся обеденный перерыв, выйду из офиса. Значит, в двенадцать тридцать три буду на месте…

– Здравствуй ещё раз, – подойдя, Инга привстала на цыпочки и звонко чмокнула его в щёку.

– Здравствуй…

– Прогуляемся по нашему парку?

– Ничего не получится, – сообщил Федосеев. – Парк закрыт.

– Почему – закрыт?

– Вчера вечером в нём произошло убийство. В районе восемнадцати тридцати-сорока, когда мы с тобой сидели в «Ели-пили».

– Ох, ты, – охнула девушка.

– Хочешь узнать подробности?

– Конечно.

– Давай-ка, отойдём от проходной.

Они, прошагав метров сто пятьдесят вдоль Железнодорожного проезда, перешли через дорогу, остановились возле металлического забора, и Иван подробно рассказал: о вчерашнем происшествии, предпринятых следственных действиях и основных подозреваемых.

Когда рассказ завершился, Инга, тяжело вздохнув, подытожила:

– Да, дела-делишки. Сколько всего и сразу. Даже голова кругом идёт… Значит, бабушка в чёрном оказалась настоящей? Да ещё и «Черновой»? Невероятно…

– Чернова, Чернова, Чернова, – монотонно забормотал Иван. – И где я, спрашивается, совсем недавно слышал эту звучную фамилию? Кто же мне её называл?

– Я и называла, оболтус невнимательный и забывчивый. Дача, построенная в этом парке в восемнадцатом веке, принадлежала, как раз, знатному князю Василию Чернову. Понимаешь? Наверняка, упомянутая тобой Нинель Алексеевна является прямым потомком князя… Что-что? Однофамилицей? Не смеши, пожалуйста. Не верю я в такие совпадения. Особенно на фоне вчерашнего убийства… Подожди. Но я же собственными глазами видела, как эта бабуля садилась в чёрный «Ауди» Северины Яновны… И как такое может быть?

– А на какое место она тогда уселась? На водительское? Или же на пассажирское?

– Э-э-э…, не обратила, увы, внимания. И вообще, в автомобиле Таболиной все окошки затемнённые, никогда и не узнаешь – сколько человек в нём едет… Ладно, допустим, что Нинель Алексеевна садилась на пассажирское сиденье. Но тогда получается, что они знакомы? Северина и старушка, я имею в виду?

– Что здесь такого? Многие люди знакомы между собой. Например, я и майор Яковлев, расследующий вчерашнее убийство директора «Бабушкиного» парка. Даже в одном классе с ним учились.

– Стоп-стоп, – встрепенулась девушка. – Следовательно, ты своему приятелю-майору выложил всю-всю информацию, полученную от меня? И про наш филиал? И про «Бабушкин» парк?

– Нет, конечно же, – загадочно улыбнулся Федосеев. – Не всю.

– А что утаил?

– Во-первых, тот факт, что ты, Инги, являешься очень симпатичной барышней. А ещё очень-очень умненькой и даже проектируешь «Мост своей мечты». Во-вторых, я ничего не рассказал про старинную карту, с помощью которой госпожа Таболина ищет бесценный клад, зарытый на территории парка… Старинные клады, вообще, вещь такая, в том смысле, что не терпящая излишней открытости и публичности. Их только маленькими-маленькими и очень дружными коллективами следует искать. Иначе никогда и ничего не найдёшь. А рассказывать про клады следует только напарникам… Мы же с тобой – верные напарники, не так ли? И поучаствуем, если подвернётся удобный случай, в поисках этого таинственного клада?

– Напарники, Ваня, – став очень серьёзной, подтвердила Инга. – И в поисках клада обязательно поучаствуем. Если, конечно, случай представится… А теперь пришла моя очередь – делиться свежайшими новостями. Во-первых, с самого раннего утра Леночка закатила грандиозный скандал по поводу «симки», пропавшей из её мобильного телефона. Мол, вчера в шестнадцать пятьдесят пять она созвонилась со своим молодым человеком и договорилась о встрече. После этого отправила несколько электронных писем, слегка прибралась на письменном столе, посетила туалетную комнату, поправила причёску, макияж и помаду на губах, вернулась, взяла сумочку, закрыла кабинет на ключ и покинула территорию «Пролетария». Потом они с молодым человеком немного покатались на авто, сходили в кино, посмотрев какой-то модный иностранный фильм, и отправились в ресторан, где Леночка вспомнила, что ей надо срочно позвонить мамочке. Достала мобильник, стала нажимать пальчиком на кнопочки, тут-то и выяснилось, что телефон не работает – по причине отсутствия «симки»… Короче говоря, она считает, что это кто-то из работников филиала украл её «симку». Причём, вчера, в период между семнадцатью десять и семнадцатью двадцатью, когда она была в туалетной комнате. Организовали полноценное расследование, которое, как и ожидалось, положительного результата не принесло: никто ничего не видел, не слышал и не брал… А когда шло это шумно-скандальное расследование, я совсем о другом думала, мол: – «Где же это наша Северина свет Яновна пропадает? После обеда она, как правило, исчезает-испаряется в неизвестном направлении. Спора нет. Но по утрам-то всегда – как штык – на рабочем месте. А сегодня даже утренней планёрки не было. Неслыханное дело. Как-то даже непривычно – без злобной накачки и нервных воплях об уважаемых и несчастных акционерах, которым так необходимы денежки… Может, тьфу-тьфу-тьфу, заболела?»… В девять сорок пять Таболина, всё же, прорезалась. То бишь, отзвонилась секретарше на «городской» телефон и замогильным голосом (по Леночкиным уверениям), сообщила, что «занята очень важными делами и сегодня, возможно, в офисе не появится». Ладно, думаю, бывает… В десять пятнадцать к нам заявился (в сопровождении двух моложавых сотрудников в штатском), бравый майор Яковлев, Сергей Сергеевич… Что-что? Интересуешься – как мне майор? Импозантный такой паренёк, ничего не скажешь. Один только тёмно-багровый и извилистый шрам на его правой щеке чего стоит. И, вообще… Смотришь на него, а в голове мысли дурацкие бродят, мол: – «А зачем этот забубённый и прожжённый пират переоделся в полицейскую форму? Подозрительно… Маскируется, не иначе. Или же, что вероятней, задумал какую-то пиратскую каверзу в стиле легендарного Джека Воробья…». Впрочем, глаза у Сергея Сергеевича весьма авторитетные: очень внимательные и пристальные, ну, очень, очень и очень. Хотя левый, скорее всего, подслеповат… На вдовствующую бухгалтершу Марину майор произвёл неизгладимое впечатление: разрумянилась, накладными ресницами возбуждённо захлопала и тут же убежала в туалетную комнату – помаду на губах обновлять и пару верхних пуговичек на белоснежной блузке расстёгивать. Потом вернулась, всмотрелась и нешуточно загрустила, узрев на безымянном майорском пальце колечко обручальное… Яковлев же, тем временем, объявил, что расследует некое тяжкое преступление (про убийство директора «Бабушкиного» парка он нам так ничего и не сказал), и все сотрудники и сотрудницы филиала должны оказать следствию посильную помощь. А после этого продемонстрировал цветастую нашейную косынку и поинтересовался, мол: – «Не видали ли, господа и дамы, данную приметную и модную вещь на ком-либо из ваших знакомых?». Ну, все тут же дружно загалдели, мол: – «Конечно же, видали. Да ещё как. Наша уважаемая директриса цветастые косынки просто-напросто обожает. Постоянно ими что-то старательно прикрывает – на своей стройной графской шее. То ли безобразные возрастные морщины, то ли, наоборот, свежие засосы. А эта конкретная – её самая любимая…». Майор таким показаниям очень обрадовался, а после этого велел всем расходиться по рабочим местам, мол: – «Сейчас мы с сотрудниками вас всех в плановом порядке обойдём: и в акте опознания косынки попросим расписаться, и вопросы всякие – каждому по отдельности – зададим…». Ко мне в кабинет пожаловал старший лейтенант Старшинов. Вежливо постучался, вошёл, дверь за собой аккуратно прикрыл, представился по всей форме и сразу же поинтересовался – не являюсь ли я близкой знакомой Ивана Васильевича Федосеева. Я, естественно, задаю встречный вопрос: – «Зачем это вам знать, господин старший лейтенант?». А он и отвечает, глазом не моргнув, мол: – «Если я имею честь разговаривать с невестой Ивана Васильевича, то это – одно дело. То бишь, насквозь скучное и официальное. Если же вы, Инга Витальевна, являетесь девушкой свободной, то совсем даже другое. В том плане, что хотел бы телефончик попросить. Дабы в ближайшие выходные пригласить вас в кино…».

– Вот же, Серёга, трепло кукурузное, – возмутился Иван. – Я ему – как другу, а он… Наверняка, уже всему Купчино растрепал. Морда пиратская. То есть, майорская… Продолжай, Инги. Продолжай…

– Как скажешь, продолжаю… Итак, я Старшинову кратко и доходчиво объяснила – как и что. Он, конечно, расстроился, дал мне расписаться в акте опознания косынки и, не задав больше ни единого вопроса, ретировался… Через сорок минут майор Яковлев и его доблестные сотрудники покинули наш скромный офис. Естественно, начался обмен впечатлениями и мнениями. Тут-то и выяснилось, что с подавляющей частью нашего коллектива общались старший лейтенант Старшинов и другой сотрудник полиции, фамилии и звания которого я не знаю, а майор лично беседовал (по очереди), только с Маринкой и Леночкой. Причём, серьёзно и вдумчиво беседовал, под официальный протокол, мол: – «Где вы, Марина Савельевна, были вчера с восемнадцати до двадцати часов? В семнадцать пятьдесят пять забрали ребёнка из детского садика, расположенного на улице Седова? Кто это может подтвердить? Воспитательница и нянечка? Фамилии-имена-отчества этих дам? Записал… Что было дальше? Пошли с дочкой домой и возле своего подъезда семь-восемь минут беседовали с двумя старушками, сидевшими на лавочке? Фамилии-имена-отчества этих бабушек? Ага, ага… Ладно, будем проверять. Подписывайтесь под показаниями. Спасибо за сотрудничество и понимание. Всего хорошего… А вы, Елена Ивановна, где были вчера с восемнадцати до двадцати часов? Немного покатались на машине близкого друга, а после этого пошли с ним в кино? Фамилия-имя-отчество кавалера? Название кинотеатра? Как назывался просмотренный вами фильм? Что было потом? Пошли в ресторан? В какой? Как выглядел обслуживавший вас официант? Ладно, будем проверять. Подписывайтесь под показаниями. Спасибо за сотрудничество и понимание. Всего хорошего… Будете жаловаться? На здоровье, я привычный…». Значит, на сегодняшний момент именно Северина Яновна является главной подозреваемой в убийстве директора «Бабушкиного» парка?

– Именно так… А что, у тебя есть сомнения?

– Присутствуют, – подтверждающе тряхнула рыжей чёлкой Инга. – Понимаешь, я с самого детства обожаю детективы: целую кучу тематических фильмов просмотрела, ещё больше детективных романов прочла… Ну, как-то простенько и банально всё получается. Сперва Таболина публично враждовала и скандалила с этим самым директором «Бабушкиного» парка. Потом неожиданно помирилась и даже стала его любовницей. И, в конечном итоге, отравила несчастного Михаила Абрамовича, оставив – при этом – на месте преступления свою приметную нашейную косынку… Нет, не верю, как любил говаривать легендарный Константин Сергеевич Станиславский. Помяни мои слова, но потом непременно выяснится, что косыночку эту кто-то коварно подбросил. В том плане, что истинный убийца. Классика детективного жанра, и не более того… Ваня, а что мы здесь стоим – как парочка уличных фонарей? Давай-ка, немного пройдёмся и ноги слегка разомнём. «Бабушкин» парк закрыт? Не беда. Мы вдоль его ограды пойдём, вернее, обойдём парк по периметру. Как раз к концу обеденного перерыва и подойдём к «третьей» проходной… Подожди, у тебя же обеденное время заканчивается на полчаса раньше моего. Жаль. Ничего не получится с предложенным планом.

– Всё у нас получится, – успокоил Федосеев. – Я сегодня почти полтора часа провёл в кабинете Генерального директора завода: развлекал его цветастыми историями плаваний по дальним морям-океанам. Поэтому на моё опоздание никто особого внимания не обратит: подумают, что выполнял срочное и наиважнейшее поручение высокого Руководства. Так что, Инги, шагаем…

И они, сцепившись ладонями, неторопливо пошли вдоль парковой ограды.

– Знаешь, а ведь вчерашняя смерть – не первая для этого старинного парка, – сообщила Инга. – Да и не вторая.

– А когда случилась первая?

– Во второй половине восемнадцатого века, когда парк был ещё совсем юным. Как следует из исторических документов, князь Василий Чернов именно здесь и умер, то есть, на собственной даче. И смерть эта была, отнюдь, непростой… Тебе интересно?

– Заинтриговала, чертовка рыжая, – признался Федосеев. – Давай, рассказывай, не тяни кота за пушистый хвост.

– Дело было так. Однажды после ужина князь отправился в свою лабораторию, которая – для всех – считалась алхимической…

– Только считалась таковой?

– Не перебивай, пожалуйста. Скоро всё сам поймёшь… Значит, князь отправился в лабораторию, обустроенную в дачном подвале, и не велел лакею беспокоить его до утра, мол, сам придёт к завтраку. Наступило утро, миновал полдень, а князь в столовой так и не появился. Слуги, естественно, заволновались, спустились в подвал и обнаружили, что массивная дубовая дверь, ведущая в лабораторию, заперта изнутри на щеколду. Стучали, кричали, гомонили – всё бесполезно… Послали гонца к княжеским родственникам. К вечеру прибыл Николай, старший сын Василия Чернова, и велел ломать дверь. Сломали, конечно, вошли внутрь и обнаружили там окровавленного мёртвого князя… Николай сообщил о случившемся – куда надо, началось серьёзное расследование, которое и установило следующее. Первое, князь Василий Чернов погиб от трёх огнестрельных ран. Второе, других лиц – на момент вскрытия двери – в помещении лаборатории не находилось. Третье, никакого огнестрельного оружия в лаборатории обнаружено не было. Четвёртое, никто из княжеских слуг звуков выстрелов не слышал. Пятое, из тела покойного аристократа были извлечены необычные пули: блестящие, цилиндрические и изготовленные из какого-то неизвестного материала, слегка напоминавшего саксонский фарфор. Вот, собственно, и всё… Какие будут мнения и предположения, господин начальник «Службы режима»?

– Подожди-подожди… Говоришь, что дубовая дверь была заперта изнутри, и кроме княжеского трупа в помещении больше никого не было? А сама лаборатория только считалась алхимической? Ещё и цилиндрические (а не круглые), пули, изготовленные из неизвестного материала? Угу-угу, понимаю… Намекаешь, что Василий Чернов искал не способ превращения свинца в золото, а…м-м-м, Портал, ведущий в другие Миры?

– Молодец, сообразительный, – похвалила девушка. – Возьми с полки румяный пирожок с яблочным повидлом. В том смысле, симпатичный кабальеро, что можешь меня поцеловать… Достаточно, остановись… И, очень похоже, что не только искал, но и нашёл. То бишь, успешно переместился в другой Мир, словил там три необычные пули, вернулся обратно и умер. Что-то я не вижу других разгадок этой хитрой головоломки… Кстати, Портал – это совсем необязательно, что, мол, какая-то конкретная дверь, пещера или лаз. Под Порталом можно понимать и специальную настойку на заветных травах-корешках, и «волшебную» курительную смесь. Вполне возможно, что Таболина (вместе с Нинелью Алексеевной?), ищет вовсе и не ценный клад с сундуками, забитыми золотом и самоцветами, а именно Портал.

– Изящная и элегантная версия, – одобрил Иван. – Про тайный Портал, ведущий в иные и неизведанные Миры, я имею в виду… А когда состоялась-произошла вторая «парковая» смерть?

– Через несколько лет после первой. Смерть старого князя очень плохо отразилась на дальнейшей жизни семейства Черновых. Почти сразу после похорон объявились настойчивые кредиторы покойного, о существование которых до этого момента никто и не догадывался. Пришлось рассчитываться по долгам. Потом – по неизвестной причине – Черновых отлучили от Императорского Двора. Некогда славный род начал хиреть и чахнуть прямо-таки на глазах… И в этот самый момент Николая Чернова, старшего сына покойного князя, угораздило влюбиться в Варвару Шувалову, которая слыла чуть ли не первой красавицей тогдашней России. Очень симпатичной и утончённой была девица, судя по портрету, который по нынешней весне выставляли (из запасников), в Русском музее. Её тогда в столичном Свете даже называли – «Живое воплощение Нежности». А восторженные и мечтательные пииты слагали цветастые и пафосные оды, мол: – «Нежней тебя – лишь звёзды на рассвете, что тают в нежных отблесках зари…». Влюблённый Николай, набравшись смелости, сделал официальное предложение. Но Шуваловы в те годы находились «в фаворе». То есть, пользовались неизменным расположением Императрицы и были безмерно богаты. Зачем им, любимцам и баловням Фортуны, был нужен сомнительный и небогатый жених? Естественно, Чернову отказали. Причём, особо не стесняясь в выражениях… Но и Варвара, вопреки всему и вся, влюбилась в Николая! Причём, до полной и окончательной потери рассудка… Дальше всё пошло-помчалось по насквозь классическому пути: морозная зимняя ночь, тайное венчание в маленькой захудалой церквушке, русская тройка с бубенцами, побег. Молодые люди намеривались уехать за границу (невеста, направляясь на венчание, прихватила с собой шкатулку с фамильными драгоценностями), но тут, как и полагается по жёстким законам жанра, началась нешуточная метель. Планы пришлось срочно менять: решено было переждать непогоду на даче Черновых, где тогда обитал только старенький сторож… Вот, там-то беглецов и настигла погоня – трое доверенных слуг Шуваловых, вооружённых до самых коренных зубов. Но Николай трусом никогда не был, и сдаваться не желал. Состоялась жаркая схватка-перестрелка. Ближайшие соседи, заслышав звуки выстрелов, подняли тревогу. Вскоре к даче Черновых прибыли солдаты (во главе с офицером), из ближайшей воинской части, квартировавшей при речных таможенных складах. Прибыли и обнаружили: мёртвую Варвару (видимо, попала под шальную пулю), старенького сторожа с размозжённой головой, троих застреленных участников погони, запряжённую тройку преследователей и распряжённых лошадей беглецов в конюшне. А, вот, Николая Чернова и шкатулки с фамильными драгоценностями Шуваловых нигде не было… Решили, что сбежал. Но как? Запряжённая тройка стоит у ворот. Княжеские лошади отдыхают в конюшне. Свежих следов на снегу, ведущих от дома прочь, нет… А тут и ночь наступила. Офицер, помня народную пословицу про ночь, утро и мудрость, решил, что надо заночевать на даче. Солдаты, пройдя в гостиную, разожгли огонь в камине, а все трупы отнесли в дальнюю комнату. Слегка перекусили и завалились, укрывшись шинелями, на княжеские ковры спать. Утром проснулись – нет мёртвой Варвары Шуваловой. Везде искали – не нашли. И это притом, что все остальные покойники были на месте… Пропали навсегда Николай Чернов и Варвара Шувалова. Больше никто и никогда их не видел – ни живыми, ни мёртвыми…

– Получается, что в какой-то момент Николай Чернов решил скрыться – от греха подальше – в Портале, о котором ему рассказал покойный отец? А ночью вернулся, схватил в охапку мёртвую Варвару и вновь нырнул в Портал? Но зачем?

– Может, он считал, что там, в другом Мире, жену можно будет воскресить? – предположила Инга. – Или, по крайней мере, надеялся на это… Ну, а у тебя, отставной помощник капитана дальнего плавания, есть в загашнике какая-нибудь безумно-интересная история? Желательно – страшно-страшно-романтичная, где любовь тесно-тесно переплетается с нежностью, а нежность – в свою очередь – со смертью?

– Имеется такая, – подумав с полминуты, кивнул головой Федосеев. – Вчера поздним вечером, когда я приехал по просьбе Серёги Яковлева в «Бабушкин» парк, там были зажжены все-все фонари. И на этот яркий и одновременно призрачный свет слетелось великое множество крошечных мотыльков: так и вились, нарезая элегантные восьмёрки, вокруг тускло-жёлтых фонарных ламп, так и вились… Вот, я и вспомнил одну давнишнюю историю. Дело было в далёком австралийском Мельбурне. Наше старенькое «корыто» пришло туда из Китая с различным грузом, в основном, со всякой бытовой техникой, упакованной в тёмно-коричневые короба из толстенного гофрокартона. Разгрузились. Начали загружать в судовые трюмы гигантские тюки с овечьей шерстью. Образовалось свободное время… Сидим это мы с одним знакомым австралийским шкипером на террасе летнего кафе и пьём пиво. Австралийское пиво, кстати, это вещь особенная: минимальная крепость (мол, очень и очень слабенькое, практически лимонад), составляет восемь алкогольных градусов, а так называемый «стандарт» – двенадцать. Шик, блеск и красота, короче говоря. Впрочем, я слегка отвлёкся… Итак, сидим с Джеком на террасе, никого не трогаем, болтаем-общаемся и пьём «пивной стандарт» с копчёными креветками и вялеными кальмаровыми клешнями. Вдруг, резко потемнело, а всё вокруг наполнилось тревожно-угрожающим шелестом… Что такое, думаю? И тут с неба стали спускаться гигантские стаи каких-то мохнатых мотыльков: миллиарды, миллиарды и миллиарды миллиардов… Да, что там – спускаться. Практически пикировать и падать. И оглянуться не успели, а уже вокруг сплошные мотыльки: и перед глазами, и в ушах, и в волосах, и в пиве… Делать нечего, срочно перебазировались, оставив кружки с мотыльками на террасе, в закрытое помещение. Устроились за барной стойкой, взяли свежего пива и по блюдечку с ломтиками маринованного тунца. Тут-то Джек Стоун и рассказал мне – про богонгов. Слушай, мечтательная рыженькая «мостовичка». Внимательно слушай…

– Слушаю, господин умелый рассказчик.

– Итак. Австралия. Граница штатов Квинсленд и Новый Южный Уэльс. Фермерские земли. Овощная, зерновая и льняная житница Австралии. Бескрайние холмистые поля, засеянные пшеницей, рожью, овсом, зелёным горошком, картофелем, капустой, свеклой, морковью и так далее… Начало австралийского лета, вторая декада декабря месяца. Прошли последние – перед сезонной засухой – живительные дожди. Всё вокруг цветёт и зеленеет, грядки преобразуются прямо на глазах: овощи неудержимо растут вверх, стволы растений толстеют, а листья становятся изумрудно-зелёными, гладкими и мясистыми. Но люди не спешат радоваться. Не спешат. А, вот, птицы, грызуны, ящерицы и некоторые хищные насекомые, наоборот, замерли в приятно-плотоядном ожидании. Наконец, «оно» начинается… Тёмная тихая ночь. Всё небо покрыто яркими созвездиями: Сириус, Канопус, Ригель и, наконец, главный символ Южного полушария – великолепный и неповторимый Южный Крест. Неожиданно всё вокруг наполняется подозрительно-вкрадчивым и странным шорохом, который – с каждой минутой – становится всё громче и громче. Это многие миллиарды мохнатых гусениц-совок несуетливо выползают из-под земли. Выползают и тут же, не делая пауз, набрасываются на беззащитные зелёные растенья. Вскоре вкрадчивый шорох сменяется противным хрустом и хищным чавканьем – это неутомимые челюсти гусениц жадно вгрызаются в листья и стебли. Совки – главные и общепризнанные обжоры Австралии… Вороны, сороки, сойки, дрозды, скворцы, малиновки и свистуны, заполошно хлопая крыльями, незамедлительно бросаются в бой. К ним присоединяются полевые мыши, лесные крысы, валлаби, ящерицы, опоссумы, кузнечики и крупные пауки. Едоки, никуда не торопясь, старательно глотают и кусают незваных пришельцев. Глотают и кусают, кусают и глотают. Но, такое впечатление, гусениц меньше не становится… Алый призрачный рассвет. Со всех сторон наплывает-наползает тревожный гул. Это подтягиваются мощные трактора, влекущие за собой пузатые тёмно-зелёные цистерны с ядохимикатами. Сраженье с вредителями, выходя на качественно-новый уровень, неуклонно ширится и набирает обороты… К вечеру гусеницы, оставшиеся в живых и наевшиеся, не смотря ни на что, до отвала, падают на мягкую влажную землю и торопливо зарываются, зарываются, зарываются… Сколько гусениц выжило после неравного боя? Дай Бог, если половина. Не больше… Действо закончилось? Нет, конечно, всё только начинается… Через две с половиной недели уродливые гусеницы-совки вновь выбираются-выползают на многострадальную земную поверхность. Выбираются и неожиданно превращаются в элегантных и эстетичных мотыльков-богонгов… Задумчивый жёлто-багровый закат. Лёгкий, нежный и почти невесомый юго-западный ветерок. И в свете последних солнечных лучей в небо неотвратимо поднимаются многие и многие миллиарды пёстрых бабочек. Они, словно бы радуясь чему-то, беспорядочно носятся над полями, горбатыми холмами и перелесками, заворачиваясь – порой – в самые невероятные и изысканные спирали… Тёмно-тёмно-оранжевое солнышко устало прячется за изломанной линией далёкого горизонта. На аметистовом небе появляется огромная янтарно-таинственная Луна, окружённая – со всех сторон – ярчайшими звёздами. Наступает загадочная и неповторимая «Ночь богонгов», наполненная бесконечно-тревожным потрескиванием крохотных крылышек. Это нежные мотыльки – на лету – о чём-то «переговариваются» друг с другом. Час «переговариваются». Второй… Потом богонги вспоминают о нестерпимом голоде. Они плавно опускаются к земле и начинают дружно перепархивать от одного яркого цветка к другому, насыщаясь – перед дальней дорогой – сладчайшей пыльцой… Приходит нежно-розовый рассвет. Богонги, словно получив незримую начальственную команду, устремляются – плотной гигантской и нескончаемой стаей – на юго-восток… Но знойный западный ветер крепчает и крепчает, а потом коварно несёт стаю строго на восток, прямо на жёлтые изломанные скалы Большого Водораздельного хребта… Удар! Сотни и тысячи мотыльков разбиваются о ребристые глыбы, мгновенно превращаясь в тёмные мокрые пятнышки на каменной шершавой поверхности. Второй удар. Третий. Четвёртый… К вечеру неутомимым богонгам удаётся, всё же, вернуться на прежний курс. Впереди мелькают-манят серебристо-тёмные воды реки Дарлинг. Жарко. Как же жарко. Пить! Как же хочется пить! Мотыльки заполошно порхают над водой, умудряясь подхватывать с речной поверхности – специальными тоненькими усиками – крохотные частички живительной влаги. Над широким руслом Дарлинга несутся громкие несмолкающие «плески». Это жирует местная прожорливая рыбёха – колючепёры, шишечники и илистые прыгуны. Жирует? В том смысле, что с несокрушимым аппетитом кушает питательных богонгов… Через несколько суток на пути мигрирующих бабочек оказывается Канберра, столица Австралии. Жизнь в городе тут же замирает, люди, тщательно прикрыв двери и окна, прячутся в домах. Временно приостанавливается деятельность Парламента. Улицы и площади Канберры – почти на сутки – оказываются во власти летней жары и мохнатых беспокойных мотыльков… Налетает устойчивый северный ветер. Северный, но жаркий-жаркий. Гигантская стая несчастных насекомых, сбиваясь – в очередной раз – с намеченного маршрута, неуклонно смещается к югу. Пригород Мельбурна. Изумрудно-зелёные теннисные корты, трибуны, забитые любопытной публикой под самую завязку. Проходит открытый чемпионат Австралии по большому теннису. Мария Шарапова элегантно привстаёт на цыпочки. Резкий взмах ракетки. «А-а-ах!» – ожидаемо выдыхает знаменитая теннисистка. Ярко-жёлтый мячик бодро взмывает в воздух, но, неожиданно встретившись с чем-то непонятным, беспомощно падает на идеально-подстриженную траву. Резко темнеет. Всё вокруг наполняется тревожно-знаковым шелестом. На трибунах начинают отчаянно визжать и причитать особо впечатлительные и нервные дамочки… «Не беспокойтесь, уважаемые зарубежные гости!» – невозмутимо советует скучно-сонный голос диктора. – «Ничего страшного не происходит. Это, всего лишь, богонги. Бабочки такие. Или же мотыльки? Извините, но точно сказать не могу… Наши соревнования, в любом случае, переносятся на завтра. Прошу проявить выдержку и соблюдать спокойствие…». Наконец, заметно поредевшая, но всё ещё огромная стая насекомых достигает Австралийских Альп. Мрачное, суровое и хмурое местечко, доложу я тебе. Высочайшая горная система Австралии. Одна из частей Большого Водораздельного хребта. Горные пики, перевалы, седловины, лощины, чёрные трещины, бездонные ущелья. Камни, поросшие серо-зелёными мхами и фиолетово-жёлтыми лишайниками. Редкие кустики австралийской ольхи и густые заросли чертополоха. Бездонные озёра и быстрые ручьи с очень холодной водой… Что забыли нежные мотыльки в этих негостеприимных и диких краях? Затрудняюсь ответить однозначно. Возможно, их привлекает более прохладный и комфортный климат. Летом (январь-март), в Квинсленде и Южном Уэльсе очень жарко – окружающий воздух частенько прогревается до сорока пяти градусов по старику Цельсию. В Австралийских же Альпах в это время года гораздо прохладней – днём плюс пятнадцать-двадцать, а ночами температура иногда опускается и до плюс семи-девяти градусов… Богонги беспорядочно рассредоточиваются «на постой» вблизи гор Баффало и Богонг. А наиболее активные особи долетают даже до горы Косцюшко, вершина которой является наивысшей точкой всего австралийского континента… Итак, мотыльки опускаются на суровые холодные камни. И тут – по словам местных аборигенов – происходит странная странность. Выясняется, что многие богонги – в процессе странствий – успели «разбиться на пары». Да-да. Именно парами, нежно касаясь друг друга крылышками, многие из них забиваются в глубокие расщелины, горные трещины, ниши и пещеры. Необъяснимое – с точки зрения классической энтомологии[2]2
  – Энтомология – раздел зоологии, изучающий насекомых.


[Закрыть] – действо. Забиваются и терпеливо ждут наступления осени… Иногда, сугубо по ночам, они вылезают из своих укрытий. Зачем – вылезают? Конечно, для того, чтобы немного размять затёкшие крылья и не разучиться летать… Только это небезопасно. Птицы, ящерицы, летучие мыши, горные валлаби, опоссумы, кускусы, кенгуру и вомбаты не дрёмлют. «Хам, хам, хам!» – и очередная сотня неосторожных богонгов распрощалась с жизнью… Но, вот, прошёл первый апрельский дождик. Мотыльки тут же покидают свои укрытия и жадно «слизывают» с угольно-чёрных скал (если так, конечно, можно выразиться), крохотные капельки воды. Потом, вволю напившись, они отправляются (стараясь держаться парами), обратно – к зелёным полям Квинсленда и Нового Южного Уэльса. Возвращаются, откладывают яйца и умирают. Для того чтобы в грядущем декабре вновь состоялась она, знаменитая Ночь богонгов…