Текст книги "Жаркое лето – 2010"

Глава семнадцатая
Троюродный братишка

В сознание Гарик пришёл вследствие осторожных похлопываний чьих-то нежных ладошек по его щекам, и звонкий Алин голос объявил:

– У тебя ужасно-колючая щетина! Бриться давно пора, отважный «путешественник по Времени»…. Открывай-ка глазоньки, открывай, ресницы-то подрагивают.…Вот, молодец! Хочешь «петровского гороховца»? Присядь, я пухлую и мягкую подушку подложу тебе под спину…. Глотни, любимый! Эта местная бражка здорово освежает и придаёт бодрости. Я уже проверила на себе…

«Похоже, что мы сейчас находимся в светёлке-спальне», – предположил очнувшийся внутренний голос. – «Симпатичные занавески-шторы на окошках, широкая кровать, высокий одёжный шкаф, квадратный столик с ярко-горящей масляной лампой, несколько неказистых стульев, а правый дальний угол огорожен цветастой ширмой. Очевидно, за ширмой располагается парочка ночных горшков и некое подобие умывальника…. Симпатичное такое местечко, располагающее к полноценному отдыху – во всех смыслах этого ёмкого слова…».

Гарик вволю напился «целебного» гороховца, и, возвращая керамический кувшин, попросил:

– Объясни, пожалуйста, амазонка, что произошло в столовой-гостиной. И поведай, каким образом я оказался в этой уютной комнате.

– Кот Аркадий бросился в погоню за наглой серой мышью, – чуть смущаясь и отводя глаза в сторону, принялась рассказывать Алевтина. – Я, нечаянно поддавшись охотничьему азарту, легкомысленно засвистела. Причём, громко, от всей души. Виновата, каюсь…. Почти все, кто находился в этот момент в господском доме, потеряли – на разное время – сознание. Матрёна, управляющий Платон и две дворовые девки на втором этаже, где мы с тобой на данный момент и располагаемся, «выключились» минут на семь-десять. Примерно тоже самое произошло со старенькой кухаркой и двумя поварятами – кухня размещена на первом этаже дома, через две притворённые двери от гостиной…. Теперь, по участникам праздничного ужина. Я «отсутствовала» минут, наверное, пятнадцать. Ты – практически час. Про Ивана Ивановича Белкина ничего сказать не могу, его бесчувственное тело перетащили в гостевой флигель.

– Ты же сказала, мол: – «Почти все, кто находился в господском доме, потеряли сознание…», – напомнил Гарик. – Следовательно, кто-то, не смотря на твой «волшебный» свист, остался в сознании?

– Ни «кто-то», а Глеб Сергеевич Петров – собственной персоной. Он и организовал всё дальнейшее…. Я очнулась от того, что Матрёна лила мне на затылок – тоненькой струйкой – холодную воду, а Глеб ей объяснял, мол: – «Вдруг, что-то зазвенело-засвистело, в камине полыхнуло ярко-жёлтым, потом прогремел оглушительный гром и все, кто находился в столовой-гостиной, упали в обморок. Видимо, здоровущая молния попала прямо в печную трубу, не иначе. Смотри, какая широкая и ветвистая трещина пошла по изразцам камина…».

– Ничего не понимаю! Откуда на камине взялась ветвистая трещина? От твоего бесшабашного свиста?

– Нет, – вздохнула Аля. – Это Глеб, чтобы хоть как-то выпутаться из скользкой ситуации, шандарахнул – что было сил – по камину чем-то тяжёлым, кажется, кочергой. Через некоторое время у нас образовалось несколько минут, чтобы пошептаться, он мне и объяснил сей казус. А потом они с Платоном Ильичём тебя перетащили сюда.

– Подожди, а как и когда Глеб узнал, что ты, душа моя, «научилась» свистеть, подражая Соловью Разбойнику из двенадцатого века?

– Я ему рассказала, когда пришла в себя. Естественно, шёпотом, на ушко.

– То есть, до этого момента он ничего не знал?

– Не знал…. Может, самостоятельно догадался? То бишь, сообразил?

– Странно это всё, – озабоченно нахмурился Гарик.

– Что конкретно?

– Во-первых, «соловьиный» свист на нашего Глеба почему-то не подействовал. Во-вторых, он как-то очень, уж, быстро сообразил – про молнию, метко попавшую внутрь печной трубы. На удивление быстро и своевременно…. Может, Глеб подслушал наши банные разговоры? Ну, когда ещё рыжие тараканы дружно «потеряли сознание» и попадали на пол?

– Зачем ему подслушивать? Бред бредовый! У тебя, мой милый, начинается самая натуральная паранойя…. Почему на него не подействовал мой свист? Ну, мало ли…. Глотни-ка гороховца. Глотни-глотни!

– Ага, спасибо…. Всё равно, слишком много странностей и подозрительных совпадений. Наш «современный» Глеб Сергеевич Петров, похожий – как две капли воды – на тутошнего Глеба Сергеевича Петрова. Эта его мгновенная сообразительность, уменье вести «естественные и правильные» разговоры с проезжающими помещиками. Хотя, возможно, ты и права, а я напраслину возвожу на верного друга…. Дай-ка ещё гороховца!

Передав Гарику кувшин с экзотическим напитком, Аля подошла к одёжному шкафу, распахнула его створки и пояснила:

– Сюда управляющий Платон разместил-повесил разную мужскую одёжку, а на нижней полке расставил кожаные сапоги и дурацкие туфли с огромными пряжками. Так что, можешь облачаться в строгом соответствии с современной – на завтрашний день – модой…. Э-э-э, ты, что же, прямо сейчас намерен заняться примеркой?

– А, что такого?

– Во-первых, я – за этот беспокойный, динамичный и нервный день – очень сильно устала. Во-вторых, уже поздняя ночь на дворе. И, в-третьих…. Впрочем, про этот важный и интригующий момент ты должен догадаться сам, без подсказок.

– В-третьих, мы с тобой ещё ни разу не делали этого – на такой шикарной и удобной кровати, – предположил Гарик. – Верно?

– Догадливый ты у меня – просто обалдеть. Раздевайся уже, тормоз! И лампу, пожалуйста, не забудь потушить…

Утром в дверную филёнку тихонько поскребли, а потом и постучали. Гарик соскочил с кровати, простучав босыми пятками по доскам пола, торопливо подошёл к двери и тихонько поинтересовался:

– Кто там?

– Это я, здешний помещик Петров, – последовал легкомысленный ответ. – Открой-ка на минутку…

Гарик бесшумно отомкнул солидную щеколду, приоткрыл дверь и осторожно выглянул в коридор. Глеб был уже умыт, тщательно причёсан и одет в неброский, визуально дорожный костюм.

– Привет, философ германский, – подмигнул ему приятель. – Тут такое дело, – слегка замялся. – Не составишь ли мне компанию?

– А, что такое?

– Да, понимаешь, надо по-быстрому смотаться в одно место. Типа – туда и обратно…. Ты как?

– Без вопросов, – сонно улыбнулся Гарик. – Даже с удовольствием и толикой здорового любопытства.

– Тогда по-быстрому одевайся и спускайся вниз. Лошади уже осёдланы. Ты же, вроде, умеешь ездить верхом?

– Есть такое дело, в ранней юности полтора года посещал школу верховой езды…

Стараясь не шуметь, он наспех умылся за цветастой ширмой, прошёл к двухстворчатому шкафу и начал одеваться.

«Наблюдается очередная странность», – недовольно сообщил настойчивый внутренний голос. – «В шкафу наличествуют сразу два костюма. Один, похоже, парадный, второй – полувоенного покроя – для верховой езды. Оба практически новые и, главное, подходящего размера…. Откуда они взялись в занюханной Петровке? Остались от покойного Сергея Ефимовича Петрова? Повторяю для тугодумов, костюмы-то новые! Что, собственно, и является странностью…. Обувь, кстати, тоже пришлась впору. Просто отличные сапоги – мягкой тёмно-бордовой кожи, с коротенькими и аккуратными шпорами…. А прекрасную и неповторимую Алевтину Ивановну будем будить? Или как?».

– Вот, когда переоденемся окончательно, тогда и разбудим, – тихонько пробормотал Гарик и подошёл к зеркалу, висевшему на противоположной шкафу стене.

Увиденное в светло-серебристом овале не вызвало особых эмоций. На него внимательно и чуть насторожённо смотрел русоволосый рослый парнишка – типичный герой второго плана из среднестатистического телевизионного сериала про исторические события девятнадцатого века. Дворянских кровей паренёк, ясное дело…

Подумав с минуту, Гарик надел на шею заветное «клыкастое» ожерелье, разместил за широким поясом пистолет «саксонской работы» (подарок Меньшикова Александра Даниловича!), подошёл к кровати и, пользуясь слегка сползшим на пол одеялом, вволю полюбовался эротической картинкой, открывшейся взгляду.

– И не стыдно тебе, охальнику? – поинтересовался чуть хрипловатый и сонный Алин голосок. – Дырки, ведь, прожжёшь – жарким взглядом – в нежном и трепетном девичьем, пардон, уже в женском теле…. Немедленно набрось на меня одеяло! Спасибо…. А куда это ты, родное сердце, собрался – с утра пораньше?

– Да, вот, понимаешь, Глебчик позвал покататься на лошадях. Говорит, что ненадолго. Мол, туда и обратно. Немного проветримся, проголодаемся и вернёмся.

– Конечно, милый, съезди. Прогуляйся…

– А у тебя какие планы на сегодняшний день?

– Матрёна обещала помочь мне в подборе подходящих платьев и шляпок. Потом я хочу проехаться…. Слушай, дай, пожалуйста, поспать! А? После поговорим, при встрече…

В коридоре, благодаря ярким солнечным лучам, проникавшим через недавно помытые оконные стёкла, было очень светло. На полу – в самой середине тёплой солнечной «лужи» – вольготно и беззаботно развалился вчерашний бело-чёрный котяра.

– Привет, Аркадий, морда усатая! – вежливо поздоровался Гарик. – Как прошла вчерашняя охота? Надеюсь, удачно? Много ли поймал вкусных и питательных мышек?

Но кот разговаривать-беседовать категорически отказался, ограничившись громким и басовитым урчанием.

На улице было пасмурно, но очень тепло и безветренно, да и вчерашний дождик прекратился. Поместье же продолжало жить своей обыденной и нехитрой жизнью. На низком речном берегу несколько мужиков – в длинных зипунах и островерхих войлочных колпаках – усердно перегружали на конную подводу стог блёкло-жёлтого сена. От низенькой тёмно-серой кузни доносился бойкий перезвон-перестук кузнечных молотов и молотков. По тёмно-зелёному клеверному полю лениво передвигалось-паслось большое стадо чёрно-пегих коров. У высоченного колодца-журавля молодые девки, пересмеиваясь, наполняли водой деревянные вёдра.

– Эй, студиоз немецкий! – позвали со стороны. – Заканчивай обозревать окрестности и ловить ртом чёрных ворон. Пора в дорогу! Позавтракаем уже на месте…

Он повернул голову на знакомый голос. У стандартной коновязи нетерпеливо переминались с ноги на ногу три светло-гнедых лошадки под тёмными сёдлами, рядом о чём-то оживлённо перешептывались между собой Глеб и седобородый Платон.

– Я, собственно, готов! – известил Гарик. – Какая из лошадок моя? И куда мы следуем? Надолго ли?

– Серединную кобылку забирайте, Игорь Николаевич, – степенно ответил управляющий поместьем. – Ласточка, она добрая и смирная, но галопом ходит совсем даже неплохо, главное, что охотно…. А направляемся мы в деревушку Громово, на тамошний постоялый двор. До него вёрст пятнадцать-семнадцать будет, не больше. Быстро обернёмся, если, конечно, всеблагой Господь поможет…

– А что нам понадобилось на постоялом дворе? Купить что-то – позарез необходимое в хозяйстве? Узнать последние новости?

– С утра нарочный прискакал – с письмом от гусарского подполковника Дениса Васильевича Давыдова, – пояснил Глеб. – Надо, понимаешь, немного помочь дальнему родственнику. Письмо было написано, естественно, на имя Сергея Ефимовича Петрова. Ну, откуда Денису было знать, что отец недавно умер, а я уже вернулся из заграничного вояжа?

– Вот, оно даже как! Истинно, чудеса в решете! – восхищённо присвистнул Гарик. – Оказывается, знаменитый и легендарный Денис Давыдов является твоим родственником?

– Кажется, троюродный братишка по материнской линии. А, что тут такого необычного? Бывает…

– Чем это наш непутёвый и непоседливый Дениска – так знаменит? – заинтересовался Платон. – Я его знаю с самых младых ногтей. Сопли и слюни подтирал неоднократно…. Денис в Петровку – в былые годы – часто наезжал. Рыбки половить в пруду, гладких дворовых девок – за определённые места – пощипать-потрогать. Обычный шалопай и разгильдяй, не более того. Таких – пол-России.

– Так, это…. Денис Васильевич – известный русский поэт.

– Поэт – это как?

– В смысле, пиит.

– А, заковыристыми виршами и возвышенными одами балуется? На мой взгляд, невелика заслуга, – брезгливо скривился Платон. – Надо карьерой воинской заниматься усердно, а он, вертопрах, стишки кропает. До сих пор обретается в разгульных и неперспективных гусарах. Нет, чтобы перейти в столичную лейб-гвардию…. Чуть, Игорь Николаевич, не забыл! Вам надо вооружиться. Вон, на скамейке, лежат два дельных, уже заряженных пистолета и дворянская шпага. А свою музейную немецкую пукалку вы, наоборот, на скамье оставьте. Не беспокойтесь, ради Бога! В Петровке не воруют, боятся. Рука у Матрёны, ох, тяжела…. Я, вот, ещё вчера хотел спросить. Это выше приметное ожерелье, состоящее из страхолюдных звериных клыков…. Это что? То есть, для чего оно?

– Амулет такой – заветный и многократно-проверенный. Он очень древний и действенно ограждает – по моему мнению – от всяческих гадких неприятностей и неожиданностей, могущих приключится в дороге…

Неумело пристраивая ножны со шпагой на левом боку, Гарик мимоходом заметил-поинтересовался:

– Смотрю, и вы, господа, тоже знатно вооружены. Практически – до самых зубов…. Мы чего-то – или кого-то – опасаемся?

– Есть такое дело, опасаемся слегка, – подтвердил Глеб. – Последние две недели в этих местах безобразничает шайка разбойников под предводительством солдатского дезертира…. Платон, как кличут этого дерзкого мерзавца?

– Швелькой, ваша милость!

– Во-во, под предводительством беглого солдата Швельки…. Грабят проезжающих торговых людей, нападают – в поисках женского пола – на отдалённые хутора.

– Вооружённые всадники – для тутошних разбойников – добыча совершенно непривлекательная, – педантично дополнил Платон. – Мол, возни-риска много, а конечного толку мало. Они предпочитают грабить богатые купеческие обозы, где можно взять хабар достойный. Но – на обратной дороге – мы, похоже, будем сопровождать карету. Поэтому и надо – создать видимость достойного и надёжного эскорта. Глядишь, злые тати и убоятся нападать…

«Убоятся нападать? Ну-ну!», – ехидно хмыкнул внутренний голос. – «Тоже мне, утешил, дипломат деревенский! А если – не убоятся? Надо, братец, быть поосторожнее, и внимательно посматривать по сторонам …».

Просёлочная грунтово-песчаная дорога бестолково змеилась-петляла среди смешанных хвойно-лиственных лесов и холмистых полей, щедро заросших русским пахучим разнотравьем. Вокруг царствовала чуткая и насторожённая тишина, изредка нарушаемая беззаботным щебетом птичек в густом придорожном кустарнике и весёлым цоканьем тёмно-палевых белок, суетливо копошащихся в сосновых ветвях. Один раз дорогу пересекла ярко-рыжая матёрая лисица, крепко сжимавшая в белоснежных зубах тушку молоденького зайчонка.

«Натуральная и откровенно-неудобоваримая глухомань!», – в сердцах высказался наблюдательный внутренний голос. – «Из серии – кричи, не докричишься…. Обрати внимание, братец, на эту узенькую лощинку! Неуютное местечко, право. Опасное, мать его…. И клыки смилодона заметно похолодели…».

Гарик, скакавший впереди отряда, плавно натянул поводья. Ласточка, недовольно всхрапнув, послушно остановилась.

– Что случилось? – встревожено спросил подъехавший Глеб. – Подпруга – под лошадиным брюхом – ослабла? Кобылка раскапризничалась?

– Не в этом дело, – Гарик указал рукой направо. – Видишь, от нашей дороги отходит, ныряя в лесную лощину, свеженатоптанная тропа? На влажной глинистой почве (дождик же вчера моросил!), ясно просматриваются следы сапог, лаптей, собачьих лап и конских подков…. Видишь?

– Ну, вижу. И, что с того?

– Пока не знаю. Интересно, а куда ведёт данная лощина?

– Она тянется до самого Рязанского тракта, – пояснил Платон и, вдруг, забеспокоился: – Действительно, тропка-просека совсем свежая! Как мне помниться, раньше тут не было ничего похожего, лес стоял плотной стеной. А теперь и два всадника – рядом – проедут запросто…. Плохое место. Однозначно, плохое! Ладно, там посмотрим…

Ещё через сорок-пятьдесят минут лес резко расступился в стороны, вдоль дороги потянулись длинные капустно-морковные грядки. Вскоре показались и разномастные строения – дома, домишки, избы, сараи, склады барачного типа, многочисленные треугольники погребов.

– Громово! А вот, и он, постоялый двор! – объявил Платон. – За мной, господа хорошие! Форверст, как говорят немцы…

Громовский постоялый двор представлял собой полновесный комплекс всяких и разных зданий-сооружений, вдумчиво-огороженных высоким и крепким – местами почти новым – забором.

«Видимо, здешние хозяева опасаются тотального и наглого воровства», – предположил внутренний голос. – «Поэтому и содержат изгородь в образцовом порядке. А ворота-то какие шикарные! Мать моя женщина…. Наверняка, дубовые. Кроме того – видимо, для пущего порядка – оббиты широкими железными полосами…».

– Эй, отворяй! – громко проорал Глеб и, не слезая с лошади, рукой толкнул-качнул увесистую чугунную болванку, подвешенную на верёвке к толстой жердине, торчащей над забором. Болванка послушно ударилась о железный лист, «вмонтированный» в тело изгороди.

– Бом! – радостно отозвался лист. – Бом!

– Вскоре откроют, – уверенно пообещал Платон. – Сейчас пугливые солдатики старательно рассмотрят нас через щели-дырочки в воротах, убедятся, что имеют дело с приличными людьми, и пустят внутрь.

– Солдатики? – переспросил Гарик.

– Они, родимые, они…. При громовском постоялом дворе размещена государева почтовая станция, которой – по секретному внутреннему уложению – полагается надёжная воинская охрана. Как же можно без этого? Почтовые кареты, они чего только не перевозят…. Опять же, казённое имущество, включая сменных лошадок, требует особого и тщательного присмотра.

Наконец, двухстворчатые ворота распахнулись, и путники беспрепятственно проехали внутрь территории постоялого двора.

– Едем к кружалу[110]110
  – Кружало – трактир, харчевня (устаревшее).


[Закрыть]! – указывая направление, махнул рукой управляющий Петровки. – То бишь, вон к тем двухэтажным хороминам, что высовываются из-за здания длинной конюшни…

«Если у деревенской избы имеются – как минимум – две входные двери, то её уже можно смело именовать хоромами», – пояснил начитанный и образованный внутренний голос. – «Именовать – всерьёз? Или – в шутку? Кто же его, братец, знает…. Но мне точно известно, что все придорожные кабачки-таверны восемнадцатого-девятнадцатого веков – российские, понятное дело – состояли из двух отделений. В одной части кружала, обставленной соответствующим образом, собиралась богатая и «чистая» публика – разнообразные купцы, государевы чиновники, заслуженные служители православного культа, дворяне-помещики, армейские офицеры, следующие по делам службы, путешествующие дамы благородного происхождения. Кормили там, естественно, сугубо «господской» пищей, и напитки подавали аналогичные, соответствующие высокому статусу важных гостей.… Во втором же зале, как правило, собиралась подлая «чернь» и всяческая «рвань» – дремучие ямщики, безысходно-тоскливые солдатики, хмурые ремесленники, офицерские денщики и козлобородые дьячки. Поэтому и меню в этой половине кружала было однозначно-постоянное – хлебное вино (водка – по-нашему), и ржаные калачи – простые, или же с укропом и тмином…».

Около тёмно-коричневой правой двери кружала располагалась широкая и удобная коновязь.

– Приехали, ребятки! – слезая с лошади, сообщил Платон и, обернувшись к избе, начальственно прокричал. – Эй, кто там?! Выходи без промедлений! Уснули, мать вашу?! Порву – так и растак! На лохмотья и требуху…

Из-за угла строения торопливо выбежал шустрый белёсый парнишка лет тринадцати-четырнадцати от роду.

– Коняшек привязать и напоить вволю! – велел Платон. – Шкуры конские льняной тряпкой протереть от пота. Заплачу по отъезду.

– Не извольте беспокоиться, барин! Я с малолетства при лошадях, понимаю, чай, что к чему. Всё исполню! – заверил парнишка и по-деловому поинтересовался: – Овса отсыпать отборного? Кормильные сумки принесть?

– Не стоит, отрок, мы уже скоро отъедем обратно. Господин подполковник Давыдов в кружале, наверное, быть изволят?

– Ага, там они. С самого раннего утра заседают. Уже с пивом покончили и перешли на шампанское.

– Но-но, язык-то попридержи, босота!

– Дык, я-то что? Так, к слову пришлось…

У правой входной трактирной двери сидел, беззаботно вывалив на сторону длинный багровый язык, огромный бусый пёс. При появлении новых гостей-посетителей собака – не очень-то и грозно – зарычала. Но уже через секунду-другую, мельком взглянув на Гарика, вернее, на его «клыкастое» ожерелье, жалобно подвывая, отбежала в сторону и скрылась за углом ближайшего неказистого строения.

– Бывает, конечно, – непонятно прокомментировал Платон. – Собаки и коты, они много в чём разбираются. Если по-честному – то и во всём. По крайней мере, лучше нас, людей…

Внутри кабачка – на первый и свежий взгляд – всё было чисто, приветливо и благостно. Досчатые струганные полы, застеленные домоткаными цветными половичками, высокие белёные потолки, столы, покрытые светлыми льняными скатертями, вполне приличные разномастные стулья, две (два?) изразцовых печи-камина по противоположным углам, деревянная лестница с хлипкими перилами, ведущая на второй этаж.

«Очень просторное и симпатичное помещение. Наверное, метров сто семьдесят пять квадратных. А может, и все двести двадцать», – мысленно прикинул Гарик. – «Только, вот, темновато здесь слегка. То бишь, окон маловато, да и маленькие они все какие-то – узкие и низенькие…. Оно и понятно, и хорошее стекло – в первой четверти девятнадцатого века – дороговато, и русские зимы отличаются суровыми холодами. Это в том сермяжном смысле, что чем больше общая площадь окон, тем больше дров придётся спалить – для дельного согрева помещений – в осенне-зимний период…».

В «господском» отделении трактира было безлюдно, только за самым дальним столом расположилась на поздний завтрак троица штатских.

«А где же всякие гусарские доломаны[111]111
  – Доломан – короткая (до талии) суконная однобортная куртка со стоячим воротником


[Закрыть], ментики[112]112
  – Ментик – гусарская короткая куртка особого кроя, обшитая мехом, надевалась поверх доломана.


[Закрыть] и чикчиры[113]113
  – Чикчиры – узкие рейтузы.


[Закрыть]?», – возмутился внутренний голос. – «Денис Давыдов, как мне помнится, служил – в данный исторический момент – в Ахтырском гусарском полку. Следовательно, ментик на нём должен был бы быть нежно-коричневого цвета, расшитый – без всякой меры – толстыми серебряными нитями. Хотелось, понимаешь, полюбоваться на эту красоту неземную. Ан, нет! Полный и коварный облом…. Итак, за дальним столиком завтракают три молодых господина (никому из них и тридцати лет ещё нет!), облачённые в неприметные штатские сюртуки. Двое из них – пепельно-русые. Третий – чернявый, кудрявый, с шикарными мохнатыми бакенбардами, которые «соединяются» между собой с помощью пышных усов. Видимо, это и есть Денис Васильевич Давыдов – знаменитейший предводитель российского партизанского движения. Правда – знаменитейший – в Будущем, уже по завершению Отечественной войны…. Ничего себе – субчик! Сразу видно, что знатный задира, идейный гуляка, отвязанный бабник и записной пьяница. Впрочем, многие известные – на весь мир – легендарные герои и утончённые поэты отличались этими мелкими и незначительными недостатками…. Чёрт меня подери насовсем! Главное-то – совсем в другом…. Если нашему Глебу Сергеевичу Петрову добавить с пяток лет и с десяток килограмм живого веса, отрастить волосы и пышные бакенбарды-усы, то и получится – Денис Васильевич Давыдов…. Потрясающе-однозначное сходство!».

Чёрноволосый и усатый господин, внимательно посмотрев в сторону входной двери, незамедлительно вскочил на ноги и, широко улыбаясь, радостно – как резанный – завопил:

– Платон Ильич, таракан ты старый! Сколько лет, сколько зим, старина! Приехал-таки, морда седая! А сам-то Сергей Ефимович – не смог? Приболел, наверное? Давай-ка, я тебя обниму и расцелую…. Вот, уважил, так уважил! Выручил! А мы-то и не знали, куда барышню пристроить. В какие надёжные и верные руки отдать? Надо, понимаешь, срочно выезжать по важным и неотложным делам, а тут – она…. Эй, половой, быстро ко мне! – строго взглянул на подбежавшего шустрого малого. – Тащи-ка кувшин имбирного пива! Как это – нет? Ах, да…. Тогда принеси шампанского…. Тоже закончилось? Ладно, тогда – венгерского и мозельского! Наливок ещё прихвати – грушевой и сливовой. Ну, и закуски выставь свежей – пирогов горячих с разными начинками, студня говяжьего и заячьего, рябчиков и куропаток жареных…. Всё, прохвост, свободен! Поторопись! Приставь-ка, Ильич, своих спутников. Впрочем…

Давыдов, бережно отстранив Платона в сторону, поочерёдно оглядел Гарика и Глеба с головы до ног, после чего, подозрительно прищурившись, заявил:

– Симпатичного верзилу я вижу впервые. А, вот, этот чернявый и уродливый заморыш мне хорошо знаком. Очень – даже – хорошо…. Эх, жаль, что я пистолет оставил в комнате! Пристрелил бы мерзкого гадёныша, не раздумывая ни секунды…