Текст книги "Купчино, бастарды с севера"

Глава пятая
Рыжая красотка, митинг и граната

Сомов, пожелав про себя бронзовому Швейку удачи, отправился к трамвайной остановке. Но, не пройдя и пятидесяти метров, остановился и резко обернулся – справа послышался нарастающий шум мощных автомобильных моторов. Пришлось отпрыгнуть в сторону. Мимо него – солидно и вальяжно, осознавая собственную значимость – проехали два БМВ. Один чёрный, а другой тёмно-бордовый.

«Что ещё за ерунда?», – рассердился Пашка. – «Едут, как ни в чём не бывало, по пешеходной дорожке. А здесь, между прочим, проезд разрешён только по специальным пропускам, выдаваемым работникам Торгового Центра. А номера всех легковых машин, на которые выписаны эти пропуска, я прекрасно помню. Тех, что висят на проехавших БМВ, в перечне не было… Значит, по наглому нарушаем правила? Ладно, сейчас разберёмся, ребятки…»

Автомобили-нарушители, преодолев порядка ста двадцати метров, остановились возле дверей закусочной, работавшей под известным «куриным» американским брендом. Из чёрного БМВ тут же выбрались два широкоплечих здоровяка, облачённые в тёмные офисные костюмы, и принялись – сквозь чёрные стёкла стильных очков – бдительно оглядываться по сторонам.

«Охранники некой важной персоны», – подходя к закусочной, решил Сомов. – «Понты дешёвые колотят. Зима на дворе, а они в костюмчиках, с пляжными очочками на курносых рязанских носах. Смех, да и только. Видимо, их хозяин в юности насмотрелся, меры не зная, голливудских крутых боевиков. Кстати, на входной двери «куриного» заведения висит табличка – «Технологический перерыв». Интересное кино…».

Один из обломов подошёл ко второй машине и предупредительно распахнул переднюю пассажирскую дверку. Из тёмно-бордового БМВ вылез представительный и дорого-упакованный дядечка, правда, не в костюме, а в утеплённой зимней куртке, с пышной ондатровой шапкой на голове.

Пашка, отворачивая в сторону, насторожился: – «Господин Митрофаненко, депутат Государственной Думы от фракции…, а хрен его знает, от какой фракции. Главное, что регулярно мелькает на всех федеральных телевизионных каналах и слывёт записным скандалистом. Мать его депутатскую…».

Честно говоря, в другой обстановке майор Сомов повёл бы себя совершенно иначе. То бишь, не обращая ни малейшего внимания на высокий общественный статус фигуранта, подошёл бы и устроил небольшой спектакль, причём, по давно проверенному и отработанному сценарию. Во-первых, представился бы – вежливо, добродушно улыбаясь. Во-вторых, сообщил бы о допущенных нарушениях. В-третьих, обратил бы внимание на многочисленные видеокамеры, размещённые на стенах Торгового Центра. В-четвёртых, признался бы по-честному, что является активным и продвинутым пользователем Интернета. В-пятых, посоветовал бы покинуть пешеходную зону и припарковаться на платной автостоянке. В-шестых, отвёл бы на выполнение «в-пятых» ровно три минуты…

И такой неординарный подход срабатывал, причём, всегда. И местные толстощёкие депутатики, и напыщенные крутые бизнесмены, и хмурые бандитствующие личности, одарив принципиального майора злобными взглядами, рассаживались по навороченным тачкам и, презрительно плюясь из приоткрытых автомобильных окошек, покорно уезжали.

Но, на этот раз, ситуация была другой. Генерал-лейтенант Тургаев чётко выразился, мол: – «Не всё так просто с этим грядущим митингом. Из Москвы белокаменной – с час назад – прикатила целая делегация. И депутаты Государственной Думы числятся в её составе…». В том, что скандально-известный депутат Митрофаненко входит в состав упомянутой делегации, никаких сомнений не было. Не верил Пашка в такие совпадение… Следовательно, что? Следовательно, неплохо было бы выяснить, с кем данный широко-известный депутат захотел – незадолго до начала митинга – встретиться в неприметной купчинской закусочной.

Зачем это понадобилось Сомову? Да, чисто на всякий пожарный случай. Вдруг – что? Плюсом, подозрительный внутренний голос упрямо нашептывал, мол: – «Неспроста это, Пашенька. Поверь мне, неспроста…».

Природный инстинкт сыщика, мои уважаемые читатели и читательницы, великая сила…

Обойдя здание с торца, Сомов подошёл к задней двери закусочной и, ехидно усмехнувшись, постучался условным стуком: – «Тук-тук. Тук-тук-тук. Тук-тук».

– Кто там безобразит? – секунд через двенадцать-пятнадцать, с заметным грузинским акцентом, спросили из-за двери. – Чего надо?

– Горького французского шоколада. Открывай, Гиви.

– Господин майор? Ты?

– Я, кацо, не сомневайся. Полноправный хозяин здешних мест.

– Здрасьте, уважаемый. Долгих лет и много денег. Но… Извини, Павел Сергеевич, но отворить не могу. Не велено…

– Сейчас вызову своих широкоплечих орлов и велю выломать дверь, – пообещал Пашка. – Устроим активный шмон по полной программе. Например, на предмет поиска наркотиков.

Глухо щёлкнул замок, дверь слегка приоткрылась, и из-за дверного полотна боязливо высунулся вислый, печальный до полной невозможности носяра.

– Зачем ты так, батоно Павел Сергеевич? – вкрадчиво поинтересовался обладатель приметного носа. – У нас приличное и правильное заведение. Нет здесь никакой наркоты. Да и не было никогда… Зачем наезжаешь, господин начальник?

– Затем, что так надо. Острая служебная необходимость. Взгляну только краем глаза на вашего высокого гостя, и всё. От него, чай, не убудет. Да и господин Гоголава, честное слово, не рассердится. Я с ним, толстопузым, потом объяснюсь.

– У нас нынче новый хозяин. Вернее, хозяйка.

– Серьёзно? – искренне удивился Сомов. – А почему я про это ничего не знаю?

– Неделю назад всё случилось. А ты, Сергеич, мужик занятой. Рабочая рутина заела. Важных и неотложных дел невпроворот…

– Хвать, кацо, разводить гнилую философию. Не поможет. Или же мне надлежит вспомнить о твоих старых грешках?

– Не надо вспоминать, батоно. Ни к чему. Заходи. Только медленно пойдём. Старческая подагра замучила.

Первым шагал, неуклюже переставляя ноги циркулем, пожилой Гиви, занимавший в заведении – уже на протяжении многих-многих лет – должность дневного администратора. Пашка шёл следом.

Узкий плохо-освещённый коридор, стандартное кухонное помещение, новый коридор, поворот.

– Пришли, – указывая корявым пальцем на серую узкую дверку, сообщил грузин. – Подожди, уважаемый. Я сам приоткрою. Чтобы дверные петли не заскрипели… Вот, щелка образовалась. Ваш господин болтает с нашей хозяйкой. Наблюдай, Сергеич, сколько душе угодно. Не буду мешать серьёзному человеку…

Зал закусочной был достаточно просторным – ориентировочно на сорок столиков – и вполне мог претендовать на гордое звание «ресторанный», если бы не отсутствие полноценных скатертей. Так, лишь какие-то разноцветные пластиковые прямоугольники. Не серьёзно. Да и откровенно «дачные» пластиковые стулья следовало бы заменить на более стильные.

Два депутатских охранника-облома бдительно замерли возле входной двери. Один тупо пялился в окно. А второй – не менее тупо – в работающий телевизор, установленный на длинной барной стойке. По телевизору на вежливые вопросы журналистов из «кремлёвского пула» отвечал российский Президент. Уверенно так отвечал, со знанием дела. То бишь, увлечённо вещал о необходимости беспощадной борьбы с коррупцией.

«Болтать, как известно, не мешки с цементом ворочать», – усмехнулся про себя Пашка. – «А настоящая, то есть, эффективная борьба – с кем бы то ни было – обеспечивается скрытностью и внезапностью. Школьная аксиома, не требующая доказательств. Подобрались тихонечко и скрытно к супостатам, окружили и – по условному сигналу «три зелёных свистка» – набросились. То бишь, дружно навалились, растоптали и повязали. А ещё лучше, так его и растак, придушили. Типа – без суда и следствия, по законам сурового военного времени. Вот, такую «борьбу» я понимаю и приветствую. Жёсткую и взрослую. Без слюнявых и расплывчатых либеральных затей…».

Посетителей в зале не было. Только за дальним – относительно входной двери – столиком обнаружились мужчина и женщина: вальяжный депутат Митрофаненко и…

«Ни фига же себе!», – мысленно присвистнул Сомов. – «Ай, да фефёла! Упасть и не встать! Кто такая? Почему не знаю? И не молоденькая уже, наверное, в районе тридцати пяти, но стильная – до полного умопомрачения и нервной дрожи в коленках. Идеальная осанка, длинная-длинная шея, огненно-рыжие волосы. Жаль, что ног толком не рассмотреть. Но и то, что видно, уже внушает… А какие, блин горелый, глаза! Слегка вытянутые, миндалевидные, волшебного нежно-аметистового цвета. Прямо как у трепетных горных лам, обитающих в загадочных чилийских Кордельерах. По крайней мере, так принято выражаться в толстых авантюрно-приключенческих романах… Да, такие глаза могут свести с ума кого угодно. И сопливых пацанов, и седобородых старцев, и многоликих депутатов Государственной Думы…».

Митрофаненко и неизвестная красавица, мило и многообещающе улыбаясь друг другу, о чём-то заинтересованно ворковали. На их столике стояла высокая бутылка тёмно-синего стекла и два пузатых фужера, заполненных на одну треть жидкостью цвета благородного прибалтийского янтаря.

– Что такое? – позабыв про телевизионный экран с говорливым российским Президентом, насторожился один из депутатских телохранителей. – Чувствуешь?

– Ага, лёгкий ветерок, которого раньше не было, – отойдя от окна, подтвердил его напарник. – Непонятный и подозрительный сквознячок образовался. Надо бы проверить…

Пашка благоразумно прикрыл дверку и тихонько прошептал:

– Ладно, потом разберёмся с этим загадочным моментом. Когда свободного времени будет побольше. Установим личность рыжеволосой наяды. Подробно ознакомимся – по всевозможным каналам – с её жизненной биографией. Глядишь, всё и прояснится. Может быть…

Он, выкурив по дороге дежурную сигаретку, подошёл к остановке и забрался в трамвай «двадцать пятого» маршрута, отстаивающийся на «кольце».

Время было рабочее, но, несмотря на это, народа в вагон набилось прилично – уже все сидячие места были заняты, да и в проходах – плотненько – стояли пассажиры.

– Проходим, товарищ, в салон! – раздался с улицы звонкий девичий голосок. – Не создавайте затор на входе! Поимейте совесть! Все хотят попасть на митинг!

– Алиска, это мент. Я знаю, – вмешался ломкий юношеский басок. – Оно нам надо? Пошли, сядем через другую дверь…

«Я же сегодня в форме», – вспомнил Пашка. – «В том плане, что в «зимней полевой». Если, конечно, это долбанное паскудство так можно назвать. Пятнистая куртка на китайском тоненьком синтепоне, с майорскими погонами. Такую и стирать страшно, того и гляди – разойдётся по швам. Приходится сдавать в химчистку. Бесформенные штаны – из той же гадкой и несмешной оперы. Хочешь, не хочешь, но поддеваешь под форму тёплое бельё финского производства. Модельеры хреновы. Про ботинки, вообще, ничего говорить не хочу. Дерьмо редкостное и уродливое…».

Трамвай тронулся и, проехав с километр по улице Ярослава Гашека, остановился – перед поворотом на Купчинскую – напротив «Двух капитанов». В вагон, отчаянно работая локтями, просочилась очередная порция пассажиров.

– Пока двери не закроются – дальше не поеду! – злорадно хмыкнув, объявил простуженный голос вагоновожатого. – Трамбуйтесь, земляки! Активней, мать вашу, трамбуйтесь!

Следующая остановка, ещё одна. Свернув на улицу Димитрова, трамвай остановился. Начался очередной пассажирский штурм.

– Да, вы совсем обленились, как я посмотрю! – возмутился вагоновожатый. – До вашего дурацкого митинга, земляки, рукой подать. И пешочком могли бы – по свежему зимнему воздуху – прогуляться. Или, на худой конец, дождаться следующего состава, если ноги больные… Ну-ка, отошли от трамвая, вашу мать! Кому, блин, сказано?

«Хреновые, тревожные и дурно-пахнущие дела», – всерьёз запечалился Сомов. – «Митинговая заявка была оформлена на полторы тысячи человек? Ну-ну. Позвольте не поверить…».

Наконец, доехали до перекрёстка Димитрова и Бухарестской. Практически все пассажиры – дружно и весело – покинули трамвай.

Вокруг было людно и очень шумно. Температура окружающего воздуха вплотную приблизилась к нулевой отметке. С блёкло-серого зимнего неба продолжали падать одиночные снежинки – неправдоподобно-большие, лохматые и разлапистые.

Вся обочина (и частично тротуары), была плотно заставлена разномастным автотранспортом. Где-то вовсю, позабыв про реалии, тенденции и модные тренды двадцать первого века, наяривала разухабистая гармошка, и скрипучий старушечий голос самозабвенно орал матерные частушки. С другой стороны доносился-долетал магнитофонный «Интернационал»: – «Вставай, проклятьем заклеймённый, весь мир голодных и рабов…».

Тёмно-синий забор – по прямому и строгому указанию Главы администрации Фрунзенского района – был заранее демонтирован и сложен аккуратными высокими стопками на берегу злосчастного пруда. А рядом со скромным строительным вагончиком гордо и независимо возвышалась солидная трибуна, сколоченная – со знанием дела – из толстых сосновых досок.

– Настоящее чудо современной архитектуры! – восторженно объявил дедок бомжеватого вида, шагавший рядом с Пашкой. – А как приятно пахнет свежей сосновой стружкой! Прелесть! Правда, майор?

– Правда. Прелесть…

Всё, вроде бы, шло нормально. Посты – и местные и районные – были дисциплинированно выставлены в нужных местах. Никаких эксцессов и происшествий не наблюдалось. Полицейские, лениво переминаясь с ноги на ногу, откровенно скучали. Граждане и гражданки, язвительно пересмеиваясь, беззаботно кучковались. Неправдоподобно-крупные и разлапистые снежинки опускались с неба.

Сомов заметил жену, бравшую интервью у какого-то худосочного очкастого субъекта в кожаной кепке, но подойти так и не решился, Александра фанатично обожала свою профессию и люто ненавидела, когда её – без веских на то причин – отвлекали от любимого дела.

– Павел Сергеевич! – позвал властный голос. – Господин майор! Подойди, пожалуйста, к нам.

Между строительным вагончиком и новёхонькой трибуной разместилась, тревожно шушукаясь между собой, стайка местных чиновников и депутатов. А команду «подойти» отдал ни кто иной, как Толстый бастард.

Пашка, ободряюще подмигнув на прощанье разговорчивому дедку, подошёл, вежливо поздоровался со всеми за руку, доложился, мол: – «Всё идёт по плану…», после чего спросил:

– А где подполковник Назаров?

– Пошёл нежных москвичей встречать, – презрительно поморщился Бокий. – Дабы – с непривычки – не затерялись в толпе. Народу нынче набежало – тысячи, наверное, три. Если не больше. Мест не хватает. Уже пару сотен обывателей, ни у кого не спрашивая разрешения, переместились на лёд замёрзшего пруда. Как бы, не дай Бог, не провалились… А в заявке значилось – полторы тысячи. Есть, конечно, формальный повод – отменить митинг. Но, честно говоря, боязно. Как бы купчинская революция, мать её, не началась. Да и разнообразной прессы прибыло – как собак нерезаных. Телевизионщики, мать их засранцев, всюду шастают…

– Россияне, земляки, проявляйте гражданскую сознательность! – долетел, усиленный мегафоном, голос лейтенанта Савченко. – Прекращайте распивать крепкие спиртные напитки в неположенных местах! Это является противозаконным!

В ответ на лейтенантский призыв раздался звонкий свист, сопровождаемый дружным улюлюканьем.

– До назначенного времени осталось примерно тридцать пять минут, – зябко передёрнул широкими плечами заместитель Главы районной Администрации по молодёжно-спортивной политике. – Но, честно говоря, как-то неуютно. Может, уже начнём?

– Неплохо было бы, – вздохнул Толстый бастард. – Но, к сожалению, нельзя. Велено дождаться московского депутата. Шеф чётко и однозначно сказал на вчерашнем совещании, мол: – «Без Митрофаненко, мать вашу, не начинайте…».

– А где он сам? В смысле, районный Глава?

– Умный. Напросился на экстренный приём к Губернатору. Теперь, ежели что, отмажется. Мол: – «Лично не присутствовал на гадком мероприятии. Был занят делами государственной важности…». И это, между нами девочками говоря, нормально. Для Главы района, я имею в виду.

– Господин Митрофаненко задерживается, – нейтрально зевнув, сообщил Сомов. – Я его, суку вальяжную, минут сорок пять тому назад видел возле метро «Купчино». Попивал, никуда не торопясь, испанское винишко в одном из заведений местного общепита. Видимо, жажда – в дороге дальней – замучила.

– В каком конкретно заведении?

– В «куриной» закусочной, работающей по тупым американским стандартам и калькам.

– Шалава наглая и отвязанная! – неожиданно разозлился Николай Фёдорович. – Опять взялась за старое? Вот, ужо, я ей устрою! Напомню – о печальной участи Дездемоны… Ладно, не будем ждать господина депутата. Начинаем прямо сейчас… Отставить возражения! Принимаю всю полноту ответственности на себя. За мной, господа и товарищи!

Но пройти на трибуну – с первой попытки – не получилось. Лысоватый матёрый мужик с китайским мегафоном в руках, сидящий на узкой лесенке, ведущей на помост, глядя на чиновников глазами серьёзного и несуетливого убийцы, заявил:

– Проход закрыт, уважаемые слуги российского народа. Придётся, однако, подождать.

– Что ты себе позволяешь, Антонов? – возмутился заместитель Главы районной Администрации по молодёжно-спортивной политике. – Мы будем вынуждены применить грубую физическую силу…

– Кишка тонка, – презрительно сплюнул в сторону мужик. – Всю кодлу урою, даже не вспотев… Интересуетесь, почему проход закрыт? По кочану. То есть, на законных основаниях. За чей счёт построена данная трибуна? А? Не слышу ответа.

– Э-э-э, – замялся Толстый бастард. – Кажется… Не знаю.

– Хорошо, проинформирую. Не гордый… Финансовым спонсором по возведению данного архитектурного сооружения выступило некоммерческое партнёрство – «Кирпичный завод». Так что, любезные мои, отдыхайте. То бишь, перекуривайте в сторонке и покорно ждите отдельного приглашения. Как бы так оно…

– Брюс, кончай выёживаться, – посоветовал Пашка. – Народ заскучал. А как русские люди борются со скукой? Правильно, алкоголь усердно вкушая. Как бы оно – ни того… А? Я, мать его, в плане массовых беспорядков… Сечёшь? Давай, морда лысая, команду на начало митинга. Исходя из жизненной серии: – «Быстрей начнём – быстрей закончим…».

– Ну, если сам майор Сомов настаивает… Только, так его и растак, договариваемся сразу, господа власть предержащие, что называется – на берегу. Сперва выступают двое наших, потом – двое ваших. И так далее. До полного и нескончаемого маразма, – главный купчинский «дозорный» упруго поднялся на ноги и, поднеся ко рту мегафон, объявил: – Дорогие купчинцы! И прочие сочувствующие петербуржцы! Митинг начинается через десять минут! Дружно и весело подтягиваемся на мой мужественный голос! Подтягиваемся! Активистам некоммерческого партнёрства «Кирпичный завод» просьба пройти на трибуну! Повторяю…

Пашка, смекнув, что на трибуне будет тесно, ловко забрался на крышу строительного вагончика. Вид с крыши открывался шикарный: разномастное и бескрайнее народное море, крохотные «камуфляжные» островки полиции и спецназа, яркие полотнища лозунгов.

– Даёшь волю вольную, – вполголоса зачитывал худенький подросток, расположившийся рядом с Сомовым. – Россия – для русских. Очистить пруд и запустить в него волжских осетров. Чиновников-коррупционеров – под суд. Эрнесто Че Гевара – с нами. Даёшь – народный парк культуры и отдыха. Все российские бизнесмены, чиновники и депутаты – сволочи… Хрень хреновая. Абсолютно ничего креативного и интересного. Так, обычная лабуда, уже навязшая в зубах. То есть, в ушах…

Первым слово взял однорукий и худощавый очкарик в кожаной кепке, у которого – совсем недавно – Сашенция брала интервью.

Откашлявшись, он выдал – через мегафон – дурацкий стишок:

 
Над моим сердцем – профиль Че Гевары,
Впереди – долгий путь.
Пойте, звените в ночи гитары,
Нам не давая уснуть.
 
 
Жирные свиньи в гламурных одеждах
Жадно лакают бордо.
А на закуску я им, как и прежде,
Предложу лишь говна ведро…
 

– Браво! – одобрительно завопила и заулюлюкала публика. – Молодец! Ату! Свиньи! Крой их дальше, Димка! Так его и растак!

Однорукий очкарик, вежливо поблагодарив собравшихся, принялся – с юношеским пылом и задором – азартно клеймить мировой и отечественный капитализм.

«Странно всё это», – задумался Пашка. – «Какой-то вшивый развлекательно-офисный Центр вызвал такой народный, столичный и поэтический ажиотаж? Позвольте, однако, не поверить… Некоммерческое партнёрство, понимаешь, организовали, трибуну построили, даже Дозор подтянули. Неспроста всё это, блин. Неспроста… Чутьё мне подсказывает, что без сильной и заинтересованной «руки» здесь не обошлось. Кто же стоит за этим красочным и однобоким спектаклем? И какие цели-задачи этот неизвестный – «кто-то» – преследует? Надо будет потом, на досуге, потолковать на эту тему с Гриней Антоновым. Серьёзно, имеется в виду, потолковать – под пиво с вяленой воблой и подсолёнными сухариками. А потом ещё – для пущего эффекта – водочки добавить. По мокрому. Типа – закуска кончилась…»

Оппозиционеры, выговорившись от души, передали митинговую эстафету представителям официальной Власти.

Толстый бастард, взяв в руки мегафон, завёл свою фирменную волынку про «бесплатные Клубы по интересам». Но, на этот раз, на купчинцев сладкие речи Бокия особого впечатления не произвели. Уже через пять-шесть минут слушатели начали недовольно роптать. Кто-то глумливо свистнул. Зазвучали нелицеприятные призывы, мол: – «Болтуна – на мыло! Даёшь, так его и растак, следующего!».

– Как же вы не понимаете, уважаемые сограждане? – продолжил надрываться Николай Фёдорович. – Данный Центр, так его и растак, строится сугубо для вас. В нём, честью клянусь, даже будет оборудован опорный пункт партии – «Единая Россия». Прошу вас, земляки, проявить гражданскую сознательность!

– Пархатый чукотский волк тебе, бастарду, земляк! – предсказуемо ответили из толпы.

– Пропустите! – около трибунной лестницы наметилось внеплановое оживление, сопровождаемое бойкой толкотнёй. – Немедленно дайте пройти! Расступитесь!

Через минуту с дырочкой, сверкая стёклами умных профессорских очков, на трибуне появился депутат Митрофаненко и, беспардонно отобрав у Бокия мегафон, заявил:

– Я – законно-избранный представитель великого русского народа! И все вы, милые петербуржцы, знаете меня!

– Знаем! – радостно отозвались «милые петербуржцы». – По телику видали! Ура! Заливай, клоун дешёвый! Слушаем!

– Я – полностью на вашей стороне! – взбодрился Митрофаненко. – Кто, вообще, решил строить здесь развлекательно-офисный Центр? Кто, я вас спрашиваю? Эти люди, явно, страдают склерозом и откровенно не дружат с памятью. Они, наверное, забыли, что по стратегическим планам развития города, составленным ещё в девяностые годы прошлого века, здесь должен располагаться наземный вестибюль новой станции метрополитена… Купчинцы, вам нужна ещё одна станция метро?

– Нужна! – подтвердили сотни лужёных глоток. – Очень!

– Значит, будем строить! – картинно прижав ладони к груди, заверил импозантный депутат. – Скептики, конечно, скажут, мол, нет денег. Ерунда! Я лично добьюсь – уже к грядущему лету – финансовой помощи из Федерального бюджета. По отдельной статье расходов… Обещаю!

– Ура! Молодец! Даёшь – станцию!

– Рядом же с вестибюлем метро мы – с вашей помощью – разобьем шикарный парк: с детскими аттракционами, велосипедными дорожками, теннисными кортами и спортивными площадками. Очистим дно пруда от мусора и запустим в водоём рыбу. Например, серебряных карпов, линей и золотистых карасей. А на берегу оборудуем специальные места для семейных пикников – с кирпичными мангалами, как и полагается…

Митрофаненко, громко сглотнув слюну, замолчал и, повернув голову, уставился куда-то – поверх голов митингующих.

Пашка посмотрел в том же направлении и восхищённо «ойкнул». По улице Димитрова – походкой первоклассной манекенщицы – шествовала, гордо закинув рыжеволосую голову, элегантная женщина. Та самая красотка с глазами горной ламы – из «куриной» забегаловки. На огненно-рыжих волосах стильной наяды красовалась мужская фетровая шляпа с фазаньим пером «а-ля Тиль Уленшпигель», а из-под короткого собольего полушубка выглядывали такие длинные и стройные ноги…

– Мама не горюй, – заворожено выдохнул стоявший рядом подросток. – То ли девушка, а то ли – виденье.

– Это точно, – поддержал Сомов. – Предупреждать же надо. Так и заикой стать недолго.

Митингующему люду девушка-виденье была не видна. Но высокопоставленные граждане на трибуне явственно оживились и заинтересованно зацокали.

Неожиданно из белых «Жигулей», следовавших по улице Димитрова в сторону Невы, вылетел непонятный чёрный предмет.

– Ба-бах! – громыхнуло на всю округу.

Элегантную красотку в собольем полушубке скрыло за плотным облаком ядовито-жёлтого дыма.

– Это же Мария! Моя супруга! – горестно объявил с трибуны Толстый бастард. – Помогите кто-нибудь! Ради Бога…

– Мариночка! – полетел над людской толпой громкий мужской голос-стон, полный ужаса и нестерпимой боли. – Расступились, суки, в стороны! А-а-а! Пристрелю! Прочь, твари! Маняша! Держись!

Это Тощий бастард, отталкивая всех и вся, кто оказывался на его пути, мчался со всех ног к ядовито-жёлтому облаку…

Глеб бежал, нёсся, спешил, летел, а в его голове – безостановочным цветным калейдоскопом – крутились-мелькали картинки из далёкого Прошлого.

Так иногда бывает. Например, во время затяжного боя, когда получаешь серьёзное пулевое ранение. Понимаешь, что сознание постепенно мутнеет, и не знаешь – очнёшься ли когда-нибудь. И тогда перед «внутренним взором» раненого проплывает – за считанные секунды – вся его долгая жизнь. Или только наиболее яркие и значимые отрезки жизни означенной…