Текст книги "Купчино, бастарды с севера"

– Лезвия бельгийского метательного ножа, проникшие глубоко в мягкие лицевые ткани, – предположил Назаров. – Одно, похоже, пробило пострадавшему правый глаз, от чего тот и вытек. Как считаете, майор?

– Вполне может быть, – согласился Пашка. – Эксперты потом определят более точно… Кстати, про мёртвую овчарку. Я видел пулевое отверстие на её лбу. Пули, выпущенные из «Глока», встречаясь с твёрдой костью, оставляют гораздо более серьёзные дырки.

– Молодец, Павел Сергеевич. Наблюдательный… Лейтенант, а что ты обнаружил за дверью, помеченной красным крестом?

– Что-то похожее на классический притон, Глеб Петрович. Одна комната оборудована под ресторанный кабинет: свежие цветы в вазонах, стол под белоснежной скатертью, вилки-ножи серебряные, несколько бутылок с вином, шампанское в мельхиоровом ведёрке, салаты и холодные закуски… Вторая комната – нечто среднее между спальней и фотостудией: широченная кровать под кроваво-алым балдахином, видеокамеры, фотоаппараты, треноги с мощными осветительными лампами. А ещё там много разложено – на специальном низеньком столе – этих…, ну, всяких сексуальных причиндалов. Кнуты там и…, прочее…

– Как же всё красиво складывается, – довольно потирая ладони, плотоядно усмехнулся Тощий бастард. – Редкостная удача, право. Будет о чём докладывать вышестоящим персонам… Что, подчинённые, так удивлённо посматриваете на меня? До сих пор не въехали в тему? Не узнаёте знаменитого душегуба? – указал пальцем на труп у себя под ногами. – Майор? Что можете сказать про покойного?

– Пожилой лысый дядечка неопределённого возраста, – неуверенно забубнил Сомов. – Наверное, уже за пятьдесят. Характерная чеховская бородка, залитая кровью. Рядом валяется лохматый чёрный парик… По одежде. Бархатная тёмно-синяя тужурка, цветастый шейный платок. Скорее всего, принадлежал к так называемой богеме. Лицо изуродовано лезвиями бельгийского ножа. Скончался, надо полагать, от выстрела в сердце. Может, от двух…

– Это всё?

– На данный момент – всё. Надо снять отпечатки пальцев. Может, тогда и удастся установить личность пострадавшего.

– Ну, с отпечатками пальцев – любой сможет, – высокомерно хмыкнул Назаров. – Впрочем, и я не сразу сообразил, что к чему. Интеллигентная бородка, цветастый шейный платок, кровавые безобразные шрамы на физиономии… А потом сопоставил одно с другим. Переварил информацию о порностудии, расположенной за дверью с красным крестом… Короче говоря, Потапов, дёрни-ка мертвеца за бороду. Смелее дёргай! Сильнее! Ты же, как-никак, лейтенант полиции, а не кисейная тургеневская барышня… Оторвалась?

– Так точно, товарищ подполковник! Грим. То бишь, театральная бутафория.

– То-то же, коллеги. А теперь что скажете, господа сыщики? Признали кровавого злодея?

– Степан Хряпов, кличка – «Пегий», – смущённо шмыгнув носом, доложил Пашка. – Личность известная. Уже года два с половиной, как находится во всероссийском розыске.

– Неужели, сам Пегий? – восхитился Потапов. – Ну, надо же! Про банду Пегого в Интернете часто пишут всякое. Даже волосы на голове – от прочитанного – иногда становятся дыбом…

– Почему замолчал, лейтенант? Рассказывай, рассказывай. Не тушуйся. Мы с майором с интересом послушаем интернетовские байки.

– Ага, сейчас… Значится так. Методы работы банды Пегого заключаются в следующем. Молоденькая смазливая девчушка, порой несовершеннолетняя, заманивается в укромное местечко и исподволь, под вкусную трапезу, пичкается хитрыми препаратами, полностью отключающими рассудок и многократно повышающими сексуальную активность. После этого снимается трёх-пяти часовой порнографический фильм. В завершении означенного действа несчастная девица усыпляется навсегда, а её жизненные органы профессионально извлекаются и помещаются в специальные контейнеры – для нужд трансплантологии. Комплексный, высокодоходный и практически безотходный бизнес, так сказать… Не знаю, может, история с извлечением органов является нездоровой выдумкой? То есть, банальным преувеличением?

– Всё – правда. На этот раз болтливый Интернет не соврал, – заверил Тощий бастард. – Так что, ребятки, в любом раскладе мы будем обласканы суровым начальством. Мол, первыми принесли радостную весть о ликвидации душегубов и извращенцев… Тем не менее, убийство трёх человек надо расследовать. Причём, старательно и тщательно. Лишний «глухарь» нашему славному РУВД ни к чему… Ага, эксперты приехали. Всё, работайте. Землю носами ройте. А я поехал, других важных дел невпроворот.

– Глеб Петрович, а когда мне подъехать с докладом? – решил уточнить Пашка. – Ну, о ходе расследования?

– Я потом сам, на днях, загляну к вам в отделение. Пообщаемся. Всех благ, господа сыскари. А эксперты уже получили от меня чёткую и однозначную команду – отработать на совесть, без нытья, проволочек и отговорок. Они с собой, учитывая тёмное время суток, и осветительную аппаратуру привезли…

Тощий бастард не обманул – уже на следующий день, после обеда, на стол Сомова легла толстая пачка экспертных заключений.

А ещё через полчаса нетерпеливо зазвонил тёмно-зелёный служебный телефон.

– Полковник Назаров беспокоит, – оповестила телефонная трубка. – Приветствую, майор.

– Здравия желаю, Глеб Петрович, – откликнулся Пашка. – К вашим услугам.

– Это хорошо, – начальственно хохотнула трубка. – Поговорить надо, сыщик.

– Конечно. Когда? Где?

– Спускайся. Я тебя жду у входа.

Они шли по Купчинской улице. Двое обыкновенных и неприметных питерских прохожих. Сомов, вообще, облачался в полицейскую форму только в крайних случаях – по праздникам там, или во время плановых визитов на начальственные пышные ковры. Да и подполковник, на этот раз, был в штатском. Вернее, почти в штатском.

– С любопытством посматриваешь? – криво улыбнувшись, спросил Назаров. – Мол, начальник странно вырядился? Это лётная гражданская форма, только без всяких лычек и прочих опознавательных знаков. Осталась от старшего брата. Он разбился на Чукотке, ровно шесть лет назад. День в день. Груз какой-то на вертолёте геологам-геофизикам перевозил, да и навернулся на скалы. Пожар, взрыв. Даже путних косточек не осталось. А теперь, когда настроение хреновое, я всегда облачаюсь в брательниковы шмотки. Иногда помогает.

– Соболезную…

– Слушай, майор. А поблизости есть какое-нибудь приличное местечко, где можно спокойно посидеть, выпить, поговорить? Так, чтобы без посторонних любопытных ушей?

– Имеется. Пивной ресторан – «Два капитана». Респектабельное – во всех отношениях – заведение. Рекомендую.

– А там… э-э-э, не прослушивают? Да и название странное. Отдаёт какой-то дешёвой и несерьёзной романтикой.

– Никакой слюнявой романтики, – заверил Пашка. – Ни единой капельки. Просто Учредителей у данного предприятия общепита ровно два. Один – до выхода в отставку по плановому сокращению штатов – трудился капитаном в ГРУ. Другой, соответственно, в ФСБ. Ничего хитрого… Прослушка? На сто пятьдесят процентов исключено. Этот кабачок является заведением, отнюдь, непростым. Спецслужбы и прочие несимпатичные организации – по негласному секретному соглашению – здесь никогда не устанавливали и не устанавливают никакого записывающего и подслушивающего оборудования. Более того, «Два капитана» никогда не попадает в сводки и в профильные отчёты, как будто бы этого ресторанчика, и вовсе, не существует в природе. Да и не существовало никогда… Кто завёл такой нестандартный порядок? Не знаю. Давно это было. Наверное, кому надо, тот и завёл…

В «Капитанах» было прохладно, уютно и – по раннему времени – пустынно.

Они заказали семьсот пятьдесят грамм водки и немудрёных холодных закусок в ассортименте. Помянули старшего брата подполковника, поболтали о всяком и разном.

Когда водка и закуски закончились, Сомов сходил к барной стойке и принёс по литровому бокалу с пивом и плоское блюдечко, наполненное подсолёнными орешками кешью.

– Отменное пиво. Просто замечательное, – сделав пару-тройку крупных глотков, сдержанно похвалил Тощий бастард. – Свежее, ароматное, забористое.

– «Капитаны» – по устоявшейся традиции – крепко держат марку, – пояснил Пашка. – А как же, блин горелый, иначе? Чай, не последнее пивное заведение в городе. И в богатой Европе про него знают. И в далёком беззаботном Нью-Йорке. Серёга Хрусталёв, местный купчинский писатель, даже в паре авантюрно-приключенческих романах упомянул – правда, вскользь – о «Капитанах». Морда легкомысленная…

– Ладно, тебе, Паша. Не переживай, – перешёл на «ты» подполковник. – Упомянул и упомянул. Не убудет, чай… Что будем делать с ликвидацией банды Пегого?

– Дык, это. Расследовать. Ребята, включая вашего лейтенанта Потапова, сейчас старательно «копают» возле станции метро «Купчино». Там же полно всяких и разных магазинов, оснащённых – и внутри, и снаружи – видеокамерами. Вдруг, где-то и заснята та испуганная девчушка на белых «Жигулях»? Время её появления возле метро известно, плюс-минус пятнадцать минут. Есть все шансы. Опять же, эксперты изучают пули, выпущенные из браунинга.

– Поподробнее, пожалуйста.

– Два широкоплечих облома и немецкая овчарка застрелены из браунинга. Предположительно, немецкого производства. А гражданину Пегому кто-то сперва выпустил в физиономию три лезвия из бельгийского метательного ножа, а потом пристрелил беднягу из «Глока». Два выстрела в сердце. Потом этот «Глок» был обнаружен зажатым в ладони у одного из мёртвых здоровяков…

– Следовательно, криминальные деятели – теоретически – могли, предварительно перессорившись, перестрелять друг друга?

– Ну, если теоретически, то да… Только куда – в таком удобном и идеальном раскладе – подевались бельгийский нож и браунинг?

– Действительно, куда подевались? – задумчиво наморщил лоб подполковник, после чего резко поменял тему разговора: – Я, Паша, в Питере совсем недавно. Чуть больше месяца. Но, ещё находясь на Чукотке, начал потихоньку знакомиться – с помощью всезнающего Интернета – с вашими невскими реалиями. И про то, что в городе появился какой-то загадочный Дозор, знаю. Расскажи-ка мне, будь другом, про эту структуру. Если, конечно, не трудно.

– Значит, рассказать про Дозор? – насторожился слегка захмелевший Пашка. – Расскажу, не вопрос. В том плане, что постараюсь… Поначалу считалось, что это такая неформальная общественная организация. Мол, беспокойные чудаки и чудачки выслеживают злостных педофилов и, после сбора чёткого компромата, сдают их представителям органов правопорядка, то бишь, нам. Или же просто вывешивают в Интернете фотографии и координаты негодяев. Полезное, если вдуматься, занятие. Типа – посильная и действенная помощь полиции… Но, с полгодика тому назад, прошла информация, что «дозорные», больше не доверяя российским чиновникам, перешли к активным действиям. Причём, в сферу их интересов – кроме педофилов – попали и крупные наркодилеры, и содержатели публичных домов, и главари устойчивых ОПС, и… Всяческая «человеческая гниль», короче говоря. Сегодня общественное мнение приписывает Дозору, по меньшей мере, десятка три актов самосуда – над всякой и разной сволочью. Убийств, если выражаться напрямик…

– И для недоверия «дозорных» существуют веские основания?

– Существуют, понятное дело. Зачем и чего скрывать? Общеизвестно, что зачастую наши Власти проявляют в отношении закоренелых преступников ничем неоправданный и мягкотелый либерализм. Убийство? Пять лет в колонии общего режима. Изнасилование? Трёха… Им-то что? Я имею в виду зажравшуюся и обнаглевшую в корягу российскую бизнес-политическую элиту. И они, и их обожаемые детки, да и все близкие родственники живут сугубо в престижных городских районах и трущоб – без надёжной охраны – никогда не посещают. То бишь, не сталкиваются они – нос к носу – с отбросами общества человеческого. Для богатых и упакованных россиян все кровавые и мерзкие преступления – виртуальны. Мол: – «Слышали, конечно, но лично никогда не сталкивались…». В такой ситуации очень легко быть добрым, либеральным и милосердным. Даже смертную казнь, так их всех и растак, умудрились отменить… А сколько преступников по-простому откупается, заслав иностранные денежные знаки прокурорам, следователям и судьям? Да, считай, каждый второй, мать его! Бред законченный… Как говорится, сытый голодному не товарищ, а вальяжный барин никогда не проникнется проблемами и нуждами голодного холопа… Вот, примерно такую нестандартную идеологию и исповедует Дозор, верша противозаконный самосуд. То бишь, прикрываясь ею, вершит…

– Принеси, любезный, ещё водки, – велел проходящему мимо их столика официанту Тощий бастард. – Грамм, пожалуй, четыреста. Только побыстрей. Типа – одна нога там, а другая уже здесь. Закуска? Пока не надо. У нас ещё орешки не закончились… Наливай, Паша. Полней наливай… Ну, за полное и чёткое взаимопонимание?

– За него, Петрович.

– Ох, хороша водочка в «Капитанах»!

– Хороша. Спорить не буду…

– Значит, майор, не хочешь отрабатывать «дозорный» вариант? Мол, это легендарный питерский Дозор ликвидировал банду Пегого[1]1
  О том, что действительно произошло на территории купчинского долгостроя рассказано в романе – «Дозор. Питерские тени».


[Закрыть]?

– Не, – отрицательно замотал головой Сомов. – Не хочу.

– Почему? Говори, не стесняйся. Разговор-то у нас с тобой, Павел Сергеевич, насквозь неофициальный. Приватный, так сказать… Может, ещё по одной?

– Наливай!

– Вздрогнули?

– Ага…

– Так, собственно, почему?

– Почему не хочу отрабатывать «дозорный» след? – на всякий случай мысленно подбирая нужные слова, переспросил Пашка. – Во-первых, за Дозором, явно, стоит кто-то из сильных Мира сего. Ходят упорные слухи, что, мол, чуть ли не Сам, – картинно возвёл хмельные глаза к потолку. – Во-вторых, журналюги, корреспонденты и репортёры. Как только узнают, что мы «копаем» под Дозор, так тут же обложат – плотным кольцом – и моё отделение, и здание, где располагается ваше, Петрович, РУВД. Горячая и модная тема, мать их всех… Откуда узнают? Откуда-нибудь. Утечка информации – в наше грешное время – дело обыденное…

– Что, Павел Сергеевич, замолчал? – подпустил в голос сладко-приторного елея Тощий бастард. – Ведь, гадом буду, есть и – «в-третьих»? Считаешь, небось, что в противоправной деятельности Дозора присутствует и здравое зерно?

– Считаю. Причём, безусловно… Привожу конкретный и жизненный пример. Три двадцатипятилетних парня, имеющих прямое отношение к «золотой молодёжи», изнасиловали – по пьяной лавочке, понятное дело – скромную студентку-первокурсницу. Есть и многочисленные свидетели, и экспертиза ДНК однозначно подтверждает данный преступный акт. Но в дело вмешиваются высокопоставленные папаши насильников. Череда телефонных звонков – куда только можно. Ушлые адвокаты заносят щедрые взятки к следователям, прокурорам и судьям. Как результат – освобождение за недоказанностью. Мол, потерпевшая была махровой проституткой и заявила на фигурантов из бытовой мести, так была недовольна полученным гонораром за оказанные услуги… Окрылённые парни, полные сил на новые свершения, покидают СИЗО. А ещё через сутки-другие отправляются в морг, сражёнными меткими пулями «дозорных»… Лично я не вижу в этом ничего страшного, экстраординарного и фатального. Во-первых, уроды получили по заслугам. Во-вторых, справедливость восторжествовала. В-третьих, остальные потенциальные преступники поняли, что: – «Наказание за совершённое преступление – в любом случае – неотвратимо. Ибо, Дозор не дремлет…». В-четвёртых…

– Остановись, Пашенька, – разливая по рюмкам остатки водки, попросил Назаров. – Не продолжай. Я, честное слово, уже всё понял. Даже, более того, полностью солидарен с твоими мудрыми рассуждениями… Так как, родной, сможешь закрыть дело по убийству Пегого и двух его подельников, не считая собаки? Однозначно и по-тихому закрыть, я имею в виду? С одной стороны, это является злостным служебным преступлением. Мол, не проработав до конца все версии, закрыл дело об убийстве. А, с другой? Вот, и я говорю… Что конкретно говорю? Мол, философия – наука тонкая-тонкая. Тоньше не бывает. Созданная для людей мыслящих и мужественных… Так, собственно, как? Закроешь?

«Как хорошо, что я, морда запьянцовская, не успел рассказать про – «в-четвёртых». Повезло на ровном месте», – хмельно обрадовался Сомов. – «Мол, главным купчинским «дозорным» является мой закадычный школьный и армейский дружок Гришка Антонов. Портить лучшему другу жизнь гнилыми ментовскими разборками? Извините, пас. Лучше, уж, подам рапорт на увольнение…».

Вслух же он высказался более осторожно и адекватно:

– Сделаем, Петрович. Ик! Комар носа не подточит. Ни себе, ни другим. Штатской падлой буду…

Сомов обещал, Сомов сделал. Уладил дело – никто, включая Президентов России и США, носа не подточил. Ни прокурорские ребятки, ни продажные журналисты, ни агенты коварных иностранных спецслужб.

Был у него задержанный – якобы среднестатистический бомж-погорелец из далёкой Иркутской области. Мол: – «Грянуло жаркое и безжалостное лето сурового 2010-го года. Вся наша сибирская деревушка сгорела дотла. Теперь я – бедный и заброшенный, сиротиночка горькая – странствую-бомжую по всей стране. Неприкаянный, нищий и всеми позабытый. Вот, и прибился к вашей славной железнодорожной станции – «Купчино». Подайте, люди добрые, сколько кому не жалко…». На самом-то деле задержанный являлся не природным сибиряком, а, наоборот, исконным молдаванином. В том плане, что наполовину цыганом и сызмальства промышлял торговлей наркотиков. «Несчастный сибирский погорелец»? Так, коммерческий образ, законспирированный на скорую руку, не более того… Взял его Пашка «на тёплом», на раз, но оформлять окончательного дела не стал. Ограничился задержанием и десятисуточной посадкой в КПЗ. Почему? Потому. Оно, ведь, не горит. Квартальный план «по наркоте» выполнен досрочно. Чего, спрашивается, суетиться? Куда, пардон, спешить? Орденов, премий и внеочередных званий за спешку, как известно, не дают…

Договорились быстро, за пять минут. Мол: – «Я о наркотиках ничего не знаю, а ты мне подписываешь один сторонний протокол, после чего сваливаешь из Питера навсегда. Согласен? Лады, начальник…».

Выписка из официального полицейского Протокола.

Следователь: – Итак, прошу ещё раз – официально – рассказать о происшествии.

Подозреваемый: – Вечерело. Мы с Носатым решили заночевать в бетонном долгострое. Ну, в том, что на Малой Балканской улице, рядом со зданием Фрунзенского роддома. Нашли подходящую сухую комнатушку на третьем этаже, обосновались, накрыли пустой фанерный ящик позавчерашней газетой – «Новейшие новости». Хлебушек и ливерную колбаску нарезали. Вскрыли консервную банку – «Бычки в томате». Сырок – «Дружба» освободили от фольги. Портвейн – «777», классический, откупорили. Лепота… Вдруг, тревожный шум под окнами, собака злобно гавкает. Выглядываем, а там три мужика не могут поделить симпатичную девчонку. Сперва только ругались, а потом – почём зря – начали стрелять друг в дружку. Мы, понятное дело, испугались и спрятались. Потом всё стихло. Выглядываем – три хладных трупа лежат. Собачий – плюсом. Деваха куда-то исчезла… Портвейн допили, спустились, снедаемые природным любопытством. Ба, оружие валяется. Можно продать… Чёрный импортный пистолет брать не стали – приметная вещь, запросто можно спалиться. А браунинг взяли, врать не буду. Да и бельгийский ножик – штуку модную и ходовую на рынке – прихватили…

Следователь: – Что было дальше?

Подозреваемый: – Дальше? Отправились искать новое место для ночлега. Дошагали до Бухарестской. Заночевали в коллекторе, что находится правее магазина – «Колесо». Знаете, наверное?

Следователь: – В курсе. Продолжайте.

Подозреваемый: – Продолжаю… Переночевали. Утром Носатый пошёл продавать трофеи. Видимо, продал. Поэтому и не вернулся.

Следователь: – Знаете, где можно найти Носатого?

Подозреваемый: – Знаю. В морге при Фрунзенском РУВД. Его бездыханное тело нашли вчера в пруду Кирпичного завода, на углу Бухарестской и Димитрова. Видимо, продал пистолет и нож, а делиться выручкой со мной не захотел. Сука злая и жадная. Накупил целую кучу хорошего бухла, пошёл на пруд, напился в одиночку, поскользнулся, упал в воду и утонул. Туда ему, подлому крысятнику, и дорога…

Глава третья
Гид в погонах и деревня Зайцево

Сомов, позабыв про собственную свадьбу, с головой ушёл в воспоминания.

«И с чего это, вдруг, Тощего бастарда тогда растащило на слюнявое благородство? То бишь, торкнуло? Реально не захотел трогать Дозор? Это, конечно, правильно и дальновидно. Мол, себе дороже. Пристрелят вмиг, даже с женского трепетного тела, бьющегося в серийном оргазме, слезть не успеешь. Но, тем не менее… Остался какой-то нехороший осадок. Вернее, смутные предположения, что благородство не имеет к данной ситуации никакого отношения. Ну, не малейшего… Что-то другое Назаров имел в виду. Что конкретно? Хрен его, морду чукотскую, разберёт…

На ресторанной сцене – под бурные аплодисменты и восторженный девичий визг – вновь появились «Биллис бенд».

Рыжик – уже привычно – выдал виртуозное гитарное соло, а Новик, картинно терзая толстые струны контрабаса и хитро улыбаясь, неожиданно затянул:

 
Над седой волною – солнце ярко светит.
Над вчерашней лужей – ветерок свистит.
Почему так грустно – жить – на этом Свете?
Почему – так тошно? Кто мне объяснит?
 
 
Почему так грустно – жить – на этом Свете?
Почему – так тошно? Кто мне объяснит?
 
 
Дальняя дорога – снова в Путь позвала.
Дальняя дорога, трудная стезя.
И играл оркестрик – на краю вокзала.
И хмельно орали – вслед – мои друзья.
 
 
И играл оркестрик – на краю вокзала.
И хмельно орали – вслед – мои друзья.
 
 
А тебя там не было. Вот, такая песня.
Жёлтый лист – доверчиво – тихо прошептал,
Мол, не быть вам, голуби, никогда уж вместе.
Семафор – в поддержку – красным замигал.
 
 
Мол, не быть вам, голуби, никогда уж вместе.
Семафор – в поддержку – красным замигал.
 
 
Я вернусь – однажды. Старым и усталым.
Я прорвусь – сквозь тернии. На закате дня.
Глупым и доверчивым. Веря несказанно…
Веря, что однажды – ты простишь меня.
 
 
Глупым и доверчивым. Веря несказанно…
Веря, что однажды – ты простишь меня.
 
 
А вагон уж тронулся. Небо раскололось.
На стекле повисла – дождика слеза.
И мелькнули – звёздами – на краю перрона
Серые, как омут, милые глаза.
 
 
И мелькнули – звёздами – на краю перрона
Серые, как омут, милые глаза…
 

«Что это Билли, мечтатель хренов, творит?», – всерьёз забеспокоился Пашка. – «Грусть-печаль, музыкальный прохиндей, навевает… К чему, интересно, такие многозначительные навороты? Ей-ей, неспроста… Неужели, отпуск накроется медным тазом? Совместно с медовым месяцем? Прямо сейчас бежать в турагентство и сдавать путёвки в солнечный Таиланд? Или погодить слегка?».

И Александра – в противоположном конце ресторанного зала – почувствовала, судя по всему, нечто аналогичное. Сделала «большие глаза» (сердитые-сердитые такие), и призывно махнула рукой, мол: – «Греби сюда, охламон окольцованный. Причём, без задержек и проволочек. Если, понятное дело, желаешь вкусить – уже ближе к рассвету – сладкого супружеского секса. А настоящий супружеский секс, чисто для информации, это не какая-нибудь там досвадебная ерунда. Супружеский – он круче всех прочих. На порядок, а может быть, и на целых два. Тут всё от меня, нежной и трепетной, зависит…».

– Уже иду, – тихонько пробормотал Сомов. – Практически лечу…

– Куда это? – язвительно уточнил Тургаев. – К законной супружнице? А с этими как быть? – чуть заметно кивнул головой в сторону.

Пашка посмотрел в указанном направлении – бастарды, занимавшие дальний столик, отчаянно жестикулировали, мол: – «Греби сюда, парнишка! Срочно! Дело есть…».

Причём, Тощий бастард жестикулировал откровенно вяло, словно бы стесняясь чего-то. А Толстый, наоборот, проявлял барственную настойчивость.

– Ну, и что надумал, юный молодожён? – заинтересовался генерал-лейтенант. – Кого выберешь?

– Жену, конечно, – легкомысленно передёрнул плечами Пашка. – Святое дело, как ни крути. Бастарды приходят и уходят, а кушать и заниматься сексом хочется всегда.

– Молодец, майор! Не подгадил. Надо будет задуматься на досуге – о твоём досрочном повышении по службе. С секретаршей, например, посоветоваться. Катенька, она девушка мудрая…

Сашенция встретила мужа приветливо, только слегка пожурила:

– Правильное решение принял, муженёк. Только чего так долго раздумывал? На автомате всё должно быть. Мол, жена – превыше всего и вся. Охламон…

– За Пашку-охламона, нашего отважного майора! – провозгласила очередной тост тётка Зинаида, обладавшая отменным слухом. – Наполняем, гости дорогие, рюмки, фужеры и бокалы! Активней, дорогие граждане и гражданки! Пока водка не выдохлась!

– За Павлика! – поддержали гости. – Будь здоров, бродяга!

– За майора и майоршу! Горько! Горько! Горько! Раз, два, три…

На счёте семьдесят семь, с явной неохотой оторвавшись от горячих женских губ и наспех восстановив дыхание, Сомов прошептал в нежное супружеское ухо:

– Санечка, отойду я на пару-тройку минут. Поболтаю с бастардами. Пока не разгневались.

– Отойди, конечно, любимый. Строгое начальство – лишний раз – обижать и злить не стоит…

– Поздравляю, Сомов, – вальяжно протянул руку для приветствия Толстый бастард, он же – заместитель Главы администрации Фрунзенского района, Бокий Николай Фёдорович. – Поздравляю, понимаю и одобряю. Прессу, в наше бурное время, необходимо тщательно контролировать и вдумчиво курировать. То бишь, держать в узде… Гы-гы-гы!

– Присоединяюсь, майор, к поздравлениям коллеги, – вяло промямлил подполковник Назаров, он же – Тощий бастард. – Желаю долгих лет счастливой семейной жизни, детишек, денег, карьеры и так далее. Тут, понимаешь, Павел Сергеевич, такое дело…

– Очередной отпуск, вместе с медовым месяцем, отменяется? – расстроено нахмурился Сомов. – Вот же, как чувствовал! А всё Билли с его печальными песенками. Сглазил, ворон купчинский.

– Не отменяется, а, всего лишь, переносится, – равнодушно улыбаясь, поправил Толстый бастард. – На неделю. Может, на две… Ты же путёвки в Таиланд приобретал в «Розе ветров»?

– В ней, конечно.

– А где находится офис этого турагентства? Правильно, они арендуют две комнатушки в здании нашей районной Администрации. Так что, никаких проблем не возникнет. Позвоню – как миленькие поменяют, майор, тебе путёвки и авиабилеты. Причём, с радостным громким писком и искренним восторгом… Договорились?

– Разве у меня есть выбор? – обречённо вздохнув, поморщился Пашка. – Я имею в виду, дельный и достойный?

– Нету, Павел Сергеевич. Нету, родной.

– Могу я узнать, чем вызван… м-м-м, такой поворот событий? Намечается важное и ответственное мероприятие?

– Намечается, – чуть заметно вильнув взглядом, подтвердил Тощий бастард. – На среду выдано официальное разрешение на проведение митинга. Ну, против строительства офисно-развлекательного Центра на берегу пруда Кирпичного завода.

– И только-то? – удивился Сомов. – Я-то думал, мол, что-то по-настоящему серьёзное…

– Поверхностное и легкомысленное отношение, майор, здесь нежелательно и неуместно, – сурово свёл мохнатые брови к переносице Николай Фёдорович. – В заявке инициативной группы сказано, что на грядущем митинге будет присутствовать порядка полутора тысяч человек. Ожидается нешуточный наплыв районной и городской прессы. Два телеканала пришлют съёмочные бригады. Есть предположения, что и представители… э-э-э, бунтарски-настроенной молодёжи почтят данное мероприятие своим внимание. Так что, возможны всякие гадкие казусы… Надо, Павел Сергеевич, провести митинг идеально. Без дурацких накладок и непредвиденных сюрпризов. Иначе, тьфу-тьфу-тьфу, конечно, головы и погоны могут полететь – во все стороны… Понимаешь меня? Проникся?

– Так точно. Проникся. Понимаю.

– Вот, и молодец… Кстати, Купчино так названо, наверное, потому, что тут раньше, в годы царского Самодержавия, проживали зажиточные купцы? А торговым людям, как известно, легкомыслие не свойственно…

– Купцы, в данном историческом аспекте, совершенно не при делах, – усмехнулся с лёгкой философской грустинкой Пашка. – В семнадцатом веке здесь, на берегу реки Волковки, располагалась маленькая шведская деревушка – «Купсино». Что в переводе на русский язык означает – «Зайцево». Лесных зайчишек водилось – видимо-невидимо – на тутошних мшистых болотах.

– Как это – шведская деревушка? – задумался Тощий бастард. – На невских берегах – в семнадцатом веке – существовали шведские поселения? Шутишь, майор?

– Ни капли. Среди обывателей, конечно, принято считать, что Пётр Первый заложил Санкт-Петербург в диком, заброшенном и не обустроенном месте. Мол, сплошные топкие болота, миллионы голодных комаров и гранитные скалы, поросшие разноцветными мхами и лишайниками. Но это совсем не так. В устье Невы всегда, начиная с четырнадцатого века, было многолюдно. И русские часто, причём, с великим удовольствием посещали эти земли, и шведы, и датчане, да и чухонцы финские. Как же иначе? Места здесь были очень уж рыбные. Осетры ловились – волжских да азовских ничуть не хуже, лосось знатный водился, сиг озёрный, жирный, минога, хариус, корюшка… Когда Пётр впервые вступил на этот берег, в устье Невы насчитывалось порядка тридцати пяти деревушек и поселений, не считая хуторков и зимовий. Возьмём, к примеру, знаменитый Васильевский остров. Там самой крупной считалась деревня под названием – «Рыбные тони». Действительно, стационарные деревянные запруды существовали – Александровские и Олфёровские. Первые рыбацкие тони, как утверждают маститые археологи, возвели на этом месте раньше 1500-го года… Километрах в четырёх от Рыбных тоней, прямо на стрелке Васильевского острова, было заложено крепкое финское поселение – «Хирвисари». И на Петроградской стороне мирно соседствовали две деревни: русская – «Мишкино», финская – «Коргиссари». В Мишкино была даже выстроена православная часовня, которая потом – во время воинских баталий – сгорела дотла. А Коргиссари славилась – на всю округу – своими коптильнями. Причём, там коптили не только различную рыбу, но и птицу – в основном гусей, казарок и лебедей, а утками брезговали. Дело в том, что раньше в невском устье – весной и осенью – останавливались на отдых огромные птичьи стаи. Практически бесчисленные. Всё вокруг кишмя кишело. Гогот стоял, прямо-таки, оглушительный… Потом всю эту вкусную копчёность увозили торговыми кораблями в западные страны. Естественно, не забывая про бочки с красной и чёрной икрой, а также про ценный нерпичий жир, из которого потом делали отличное мыло. Даже из Копенгагена и Амстердама, говорят, сюда регулярно приплывали пузатые бриги и трёхмачтовые фрегаты.

– Удивительное дело! – восхищённо покачал головой Толстый бастард. – И то, что ты, Павел Сергеевич, рассказываешь. И, вообще… Первый раз общаюсь-разговариваю с таким образованным и гуманитарно-подкованным майором российской полиции…