Текст книги "Дорога к вулканам"

«Самый настоящий шаман», действительно, уселся-взобрался на высокий стульчик и, аккуратно прислонив свой чёрный посох к барной стойке, о чём-то оживлённо беседовал с худосочным барменом.

– Гав-в? – предложил Клык.

– Попробуй, конечно, – подумав с минуту, разрешил Тим. – Почему бы, собственно, и нет?

Пёс, ловко лавирую между фанерными креслами-диванчиками, направился к барной стойке.

– Куда это он? – заинтересовался Сан Саныч.

– С шаманом знакомиться. Так, чисто на всякий случай. Вдруг, да и пригодится.

– Шутка такая?

– Я, что же, похож на шутника? – нахмурился Тим. – На какого конкретно? Неужели, на кривляку Евгения Петросяна?

– Нет, не похож, – заверил Дунаев. – Ну, ни капельки. Это я просто так ляпнул. Типа – к слову пришлось. Не обижайся… Ага, твой хаски, слегка помахивая хвостом-кренделем, присел возле барной стойки. Теперь, кажется, тявкает. Или же гавкает… Смотри-ка ты, Костька заинтересовался. Вроде как разговаривает с псом… Точно, общаются. Ну, надо же… А теперь Костька обернулся и машет рукой. Брут, это же он тебя зовёт.

– Схожу, пожалуй, – поднимаясь на ноги, решил Тим. – Пожилой человек, как-никак. Шаман заслуженный. Надо уважить. Точка… Саныч, будь другом. Присмотри за вещичками.

– Присмотрю, конечно. Только ты это…

– Что?

– Поосторожней будь в разговорах.

– Это в каком же смысле?

– А безо всякого смысла, – непонятно вздохнул Дунаев. – Поосторожней, и всё тут. Непрост наш Костька. Ох, как непрост…

– Приветствую, дяденька Ворон, – подойдя к барной стойке, вежливо поздоровался Тим. – Долгих вам лет жизни. И коммерческих успехов, понятное дело.

– Муза нсунск[7]7
  Муза нсунск – ительменское приветствие, дословный перевод: – «Мы ещё живы».


[Закрыть], – задумчиво поглаживая ладонью правой руки седую бородку, хриплым голосом проворчал в ответ шаман, после чего попросил: – Посмотри-ка мне в глаза, путник.

– Смотрю.

– Ещё, хр-р-р, смотри.

– Смотрю…

– Ладно, можешь больше не смотреть.

– Спасибо. Меня зовут – «Брут».

– Я знаю. Хр-р-р. Извини, стар уже. Хриплю. Прожитые годы-сволочи клокочут в груди. Клокочут и клокочут без роздыха… Мне Клык о тебе рассказал. Очень смышлёный пёс.

– Я знаю, – улыбнулся Тим.

– Хорошо улыбаешься.

– Хорошо – это как?

– Предлагаю прерваться, – неожиданно предложил Костька. – То есть, переселиться. Хр-р-р… Вон за тот одинокий столик, – указал тёмно-бурым морщинистым пальцем. – Чтобы никто не мешал. И не подслушивал… Ты как, Брут, не боишься серьёзных разговоров? Молодец, путник… Иван Иванович, – обратился к молоденькому худосочному бармену. – Мы переезжаем. Хр-р-р. За самый дальний стол. Туда и мой заказ тащи. Только предварительно умножь его на два. И для пёсика оленьей грудинки настругай в миску. Самой жирной. Всё на мой счёт запиши. Как и всегда. Хр-р-р… Спасибо. Типа – заранее…

Они перебазировались за дальний стол.

– Хорошо – это как? – усаживаясь на массивный табурет, повторил свой вопрос Тим.

– Как молодой и сильный зверь, хр-р-р, – по правой морщинистой щеке шамана пробежала лёгкая судорога. – Но – при этом – ещё умный и справедливый. Я и говорю, мол, хорошее сочетание. Редко, хр-р-р, встречается…

– Польщён. Дяденька Ворон… Ничего, что я вас так называю?

– Ничего. Тебе – можно. Только «дяденьку» опусти. И на «ты» обращайся. Не люблю, хр-р-р, когда вольные люди, не связанные между собой иерархическими и коммерческими отношениями, друг другу «выкают».

– Неудобно как-то, – неуверенно хмыкнул Тим. – Разница в возрасте, как-никак. И жизненный багаж разный.

– Неудобно – с голодным медведем спать в тесном балагане, хр-р-р… Возраст? Ерунда. Время – материя призрачная и неверная. Годы текут как песок сквозь пальцы. Оглянуться не успеешь, как станешь древним стариком. А если повезёт, то и патриархом большого семейства. Отцом, дедушкой, прадедушкой. Хр-р-р. Если, конечно…

– Если, конечно, что?

– Если, хр-р-р, не пристрелят в одной из славных и отвязанных эскапад, – задумчиво всхрапнув, пояснил Ворон. – Глаза-то у тебя, путник проходящий, хорошие. Мол, потенциальный долгожитель. Но, как говорится, наш Мир полон всяких и разных случайностей. Неожиданных, незапланированных, невероятных и – в конечном итоге – фатальных, увы, хр-р-р.… Удивляешься, почему я так говорю? Не смыслу сказанного удивляешься, а форме? Мол, все заслуженные камчатские шаманы прямо-таки обязаны говорить короткими и рублеными фразами? Всё верно. Стереотипы надо уважать. Без них – никуда. Хр-р-р… Заметь, Брут, что у барной стойки я примерно так и говорил – коротко и рублено. А здесь, без посторонних ушей, можно себя и не сдерживать…

– А вот и я! – объявил молодой фальцет, и возле их столика появился худосочный бармен с прямоугольным подносом в руках. – Ваш заказ доставлен. Водочка – два графина по четыреста грамм. Чёрный хлебушек. Черемша солёная. Чавыча с душком. Орляк маринованный. Копчёный китовый язык. Вяленая медвежатина. Оленья грудинка для собаки…

– Гав!

– Пардон, для пса.

– Спасибо, Иван Иванович. Уважил, хр-р-р… Брут, помоги добру молодцу сгрузить угощенья с подноса. Миску Клыка пристрой на полу. И водку разливай по рюмашкам. До краёв, понятное дело. Чтобы жизнь была – как чаша полная…

Тим, выполняя шаманское поручение, размышлял про себя: – «Очередной странный человек повстречался на моём жизненном пути… По внешнему виду, пожалуй, ительмен. По крайней мере, именно так описывают ительменов в Интернете. Высокое переносье, в меру плоское лицо, выступающие полные губы, тёмный цвет лица… Глаза? Типично шаманские. То бишь, узкие, чёрные и неподвижные, словно бездонные древние колодцы… А вот, ухватки и манера говорить… Не знаю, честное слово. Что-то европейское в Вороне ощущается. Или же не европейское? А какое тогда? Непонятно… И ещё одна странность. Шаману, судя по всему, уже далеко за восемьдесят, а в его чёрных волосах-косах нет ни одного седого волоса. Ни единого. Смоль сплошная. А бородка, наоборот, седенькая…

– Ну, за знакомство, – провозгласил тост Костька. – Вздрогнули… Закусывай, Брут, закусывай. Черемшу настоятельно рекомендую. Ох, и ядрёная. Хр-р-р… Ну, путник, обменяемся мироощущениями?

– Обменяемся, не вопрос.

И они обменялись. То есть, поговорили – между дежурными и немудрёными тостами – о всяком и разном. И о высоких материях, и о грубых реалиях сегодняшнего дня…

А когда водка закончилась, и трапеза уверенно подходила к концу, Ворон, загадочно щуря угольно-чёрные глаза и неторопливо перебирая коричневыми пальцами нефритовые чётки, извлечённые из нагрудного кармана малахая, поинтересовался:

– Наверное, путник любопытный, хочешь узнать, кто убил бедолагу Томаса Грина?

– Конечно, хочу, – насторожившись, подтвердил Тим. – И кто же?

– Паланцы.

– Э-э-э…

– Это такая разновидность береговых коряков. Хр-р-р… Проживают на северо-западе полуострова, между посёлком Усть-Вояполка и деревней Лесная.

– Понятно… А за что убили-то?

– За дело, – невозмутимо объявил шаман. – По ранней весне, когда ещё везде лежал наст, инспектор Грин на снегоходе добрался до верховий реки Озёрной. Хр-р-р… А там, в нагромождении скал Срединного хребта, располагалось Капище паланцев – тайное, древнее и заветное… Зачем он разорил Капище? О чём думал? Наверное, о деньгах и славе. Не иначе, хр-р-р… Короче говоря, Томас сложил в рюкзак амулеты, подвешенные к Главному идолу. То есть, сперва срезал ножом, а потом сложил. Самого же идола спилил, обмотал верёвкой, её конец прикрепил к снегоходу и увёз ценный трофей в неизвестном направлении. Подписав, тем самым, собственный смертный приговор. Хр-р-р… Сколько паланцев сейчас проживает на Камчатке? Что-то около шести сотен. И две трети из них – люди вполне даже дееспособные. То есть, способные на убийство…

– Гав-в, – окончательно загрустил Клык, мол: – «Что же за день такой сегодня? Подозреваемые размножаются практически в геометрической прогрессии. Сперва к их перечню добавилось несколько тысяч взрослых жителей посёлка Ключи. А теперь ещё и порядка четырёхсот камчатских аборигенов. Хреновый и неожиданный поворот… И что со всем этим теперь прикажете делать?».

Глава четвёртая
Посёлок Ключи

К их столу – в очередной раз – вернулся худосочный молоденький бармен и, уважительно склонившись над тёмно-коричневым морщинистым ухом шамана, что-то почтительно зашептал.

– Спасибо, родной, – с видимым трудом поднимаясь на ноги, душевно поблагодарил Ворон. – Хороший мальчик. Понимающий, хр-р-р. Может, к зиме и на работу к себе переманю. Старшим специалистом по связям с российской и международной общественностью. Если, конечно, надумаю открыть в Петропавловске полноценный офис. То бишь, филиал. Хр-р-р… Подай-ка мне посох. Благодарю… Ну, а с вами, Брут и Клык, вынужден попрощаться. Хр-р-р… Распогодилось, всё же, над Центральной Камчатской впадиной. Туман частично растаял. А частично, как и полагается, откочевал к Тихому океану. Диспетчеры, наконец-таки, дали добро на взлёт, хр-р-р… А вы-то, путники, чего забеспокоились? Не суетитесь понапрасну. Вам ещё ждать и ждать. Часа два с половиной, не меньше. Пока пилотов найдут и извлекут из ресторана на втором этаже. Пока в чувство приведут. То, да сё. Хр-р-р… Поэтому, не напрягаясь, отдыхайте… Вань, ты псу-то ещё оленьей грудинки принеси – в качестве добавки. А его хозяину брутальному – литровую баночку пива австралийского. Светлого и крепкого. Он его обожает, хр-р-р… Ладно, новые знакомцы. Прощаюсь. Не насовсем, конечно. Свидимся ещё, Бог даст. Держи, Брут, мою визитку. Звони, если соскучишься. Поболтаем. На сегодня – всё. Хр-р-р…

Ворон, тяжело опираясь на посох, и поддерживаемый под локоток предупредительным барменом, величественно проследовал в дальний торец зала ожидания и вскоре скрылся за одной из служебных дверей.

– Гав? – оживился Клык, мол: – «Как оно тебе, приятель?».

– Ты же знаешь, что я водку не люблю, – брезгливо поморщился Тим. – А черемша, действительно, оказалась ядрёной. Теперь, понятное дело, пару суток изо рта будет нестерпимо вонять, и, что характерно, никакая зубная паста с жевательной резинкой не помогут… Копчёный китовый язык? Да, своеобразная и вкусная штуковина. А, вот, вяленая медвежатина мне откровенно не понравилась. Прогорклая какая-то, с неприятным химическим привкусом…

– Гав!

– Так ты не про еду-питьё? А про шамана Костьку?

– Гав-в!

– Не знаю, честное брутальное слово. С одной стороны, конечно, серьёзный, заслуженный и умный человек. Я бы даже сказал – однозначно-авторитетный…

– Гав?

– С другой? – усмехнувшись, переспросил Тим. – А с другой стороны, искусственный он какой-то. Понты сплошные и надуманные. То бишь, некое тайное двойное дно явственно ощущается… Ага, официант возвращается. Тащит пиво и грудинку северного оленя… Облизываешься? Слюна потекла? Ну-ну…

Минут через пять-шесть, тщательно вылизав длинным тёмно-розовым языком опустевшую миску, Клык известил:

– Ик… Гав-в-в, – мол: – «Ужасно вкусно. Непередаваемо, неправдоподобно и волшебно… Я, конечно же, на Шпицбергене вкушал оленью грудинку. Но это были уже пожилые животные, на отстрел которых изредка выдают лицензии. У неё даже цвет был другой – слегка сероватый и подозрительный. А эта – нежно-нежно-розовая, очень сочная и пахучая до полного сумасшествия… Её бывшему хозяину, скорее всего, и года ещё не исполнилось. Нехорошо это, понятное дело. То бишь, гуманизмом и не пахнет. Ладно, пусть тематическими морально-правовыми аспектами занимаются местные журналисты и депутаты. Им, в том числе и за это, неплохие деньги платят… А что у тебя, братец, с физиономией? Пиво не понравилось? Старое, наверное. Из самой Австралии, как-никак, везли. Морем, не иначе…

– Из Австралии? – брезгливо отодвигая полную на две трети пивную банку в сторону, криво ухмыльнулся Тим. – Не смеши меня, приятель.

– Гав?

– А, вот, так и понимай… Помнишь, Сан Саныч говорил, что, мол, в Ключах практически весь алкоголь является самопальным? Похоже, что не только в Ключах. В этой банке, к примеру, налита обыкновенная «Охота крепкая», в которую щедро капнули питьевого спирта. Гадость редкостная, страшная и неудобоваримая, вызывающая стойкую тошноту. А стоит данная баночка, скорее всего, порядка десяти американских долларов. Прибыль – на уровне трёхсот полновесных процентов, если не больше… Да, старина Карл Макс, пожалуй, во многом был прав. Во многом. Если, понятное дело, не во всём. Точка… А что, кстати, ты думаешь по сомну подозреваемых?

– Гав-в-в, – мол: – «По-прежнему считаю, что убийство Томаса напрямую связано со сделанным им открытием. Поэтому поселковых браконьеров и геологов-золотоискателей из перечня подозреваемых можно смело исключить. Остаются российские военные, коряки-паланцы и румын Чак Мунтяну.

– Паланцы и открытие? – засомневался Тим. – Слабенькая версия, на мой взгляд… Хотя, это как посмотреть. Ворон же чётко сказал, мол: – «Томас сложил в рюкзак амулеты, подвешенные к Главному идолу…». Понимаешь, амулеты? А вдруг, среди них было что-нибудь инопланетное? Например, в незапамятные времена в районе камчатского Срединного хребта разбился межзвёздный корабль инопланетян, а любопытные паланцы, усердно покопавшись в космических обломках, нашли нечто. Нашли и закрепили-подвесили на своём Главном идоле. Ладно, разберёмся. Если отыщем спиленного идола, то, вполне возможно, и похищенные амулеты найдутся… Итак, исчезнувший паланский идол и ракетный полигон «Кура». Займёмся, понятное дело. Только не сразу. Сперва обустроимся в посёлке и несуетливо осмотримся по сторонам. Дополнительной информацией обрастём. Потом выедем на Безымянное месторождение – ведь надзора за строительством дороги никто не отменял. Ну, а после этого и приступим… Так, покидаем гостеприимный столик и возвращаемся к Санычу. Надо с вещами разобраться. Вернее, с картонной коробкой, презентованной Чаком. Ну, как её транспортировать? У меня же, в конце-то концов, не сто рук. Распихаю бутылки с алкоголем в рюкзак и по баулам, да и все дела…

Через два с половиной часа, как и обещал Ворон, объявили посадку на вертолёт.

– Придётся, дружище Клык, надеть на твою благородную собачью физиономию намордник, – объявил Тим.

– Гав!

– Предлагаешь не торопиться? Мол, вдруг, не потребуют? Хорошо, будем дожидаться отдельной команды. Не вопрос…

Отдельной команды – касаемо собачьего намордника – так и не последовало. Пожилая мрачная тётка в мятой «аэрофлотовской» форме равнодушно проверила у пассажиров рейса билеты и, небрежно махнув рукой, велела:

– Ступайте, хлопчики, вон в ту дверь. Как выйдите на лётное поле, так сразу направо и поворачивайте. Мимо вертолёта не пройдёте. Там не заперто, смело залезайте. Только сверх меры, пацанчики, не безобразничайте…

Кроме Тима, Сан Саныча и Клыка в Ключи направлялись ещё двенадцать пассажиров – все достаточно молодые, шумные, чуть-чуть хмельные и навьюченные серьёзными рюкзаками.

– Питерские конкуренты, – исподволь бросая на молодых людей косые взгляды, прошептал-прошипел Дунаев. – Проводят геологоразведку на Озерновском рудном поле. Вскоре тоже задумаются о дороге к побережью. Только будут её отсыпать вдоль другого, то бишь, левого берега реки Озёрной… Построить через речку мост и эксплуатировать нашу строящуюся дорогу совместно? Мол, так всем будет экономически выгоднее, и, кроме того, дикая природа Камчатки пострадает меньше? Да, наверное, это так. Но, увы, совершенно невозможно. Скорее небо упадёт в Авачинскую бухту, чем питерцы договорятся – о чём-либо – с москвичами…

Ми «восьмой» был откровенно-стареньким, с облупившимися жёлто-синими бортами. Рядом с ним не наблюдалось ни единой живой души, и питерские геологи-буровики, долго не думая и заговорщицки пересмеиваясь, тут же залезли внутрь вертолёта. Вскоре оттуда долетели характерные «пшики».

– Пивком балуются, – тут же определил Тим.

– Не балуются, а разминаются, – поправил опытный Сан Саныч. – Скоро и на водочку перейдут. Потому как молодые ещё. Избыточная энергия играет в одном месте, перехлёстывая порой через край… Ничего, полгодика проторчат на месторождении, пообтешутся, хлебнут лиха и слегка поугомонятся. Проходили уже в своё время. Как же… Когда мы полезем внутрь данного летательного аппарата? Может, через полчаса. Или, к примеру, через полтора. То бишь, когда загулявших пилотов отыщут и приведут в чувство… Кстати, Брут, а предстоящий-то полёт, он не из простых будет. Эксклюзив голимый и навороченный, достойный включения в знаменитую Книгу рекордов Гиннесса.

– И в чём тут фишка?

– По техническому паспорту дальность полёта Ми-8ПА составляет четыреста восемьдесят километров. А нам, учитывая маршрутные рельефные загогулины, предстоит пролететь порядка шестисот.

– Следовательно, будем делать промежуточную посадку? – предположил Тим. – Типа – для дозаправки?

– Ничуть не бывало. Безо всяких дозаправок полетим. И, что характерно, долетим… Какие такие хитрые технические секреты применяются? Во-первых, в Ми-8ПА предусмотрено двадцать восемь посадочных мест, но данный рейс на борт более пятнадцати пассажиров никогда не берёт. Во-вторых, вместо трёх штатных членов экипажа будет только два. В-третьих, на этой «вертушке» установлен более ёмкий бак для топлива, чем это предусмотрено заводскими документами. А, в-четвёртых, говорят, что в горючее здешние умельцы добавляют какие-то химические присадки… Ничего хитрого, если вдуматься. Обыкновенная русская смекалка. Привыкай, Брут…

Только через полтора часа к вертолёту, в сопровождении давешней мрачной тётки, подошли пилоты: низенький хлипкий старичок и высокий румяный юноша лет двадцати двух-трёх.

– Пассажирам – занять места, указанные в билетах! – густым шаляпинским басом неожиданно рявкнул визуально-пьяненький старичок. – Быстро у меня, бродяги неприкаянные! Взлетаем через семь минут…

В салоне вертолёта было от души накурено, да и устойчивый алкогольный перегар царил практически безраздельно: питерские геологи, оценив степень камчатской анархии, развернулись по полной и расширенной программе.

«Места, указанные в билетах?», – мысленно хмыкнул Тим. – «Никаких табличек с номерами здесь не наблюдается. Как, впрочем, и кресел, к которым означенные таблички и должны были бы крепиться. Вдоль бортов оборудованы широкие деревянные скамейки, а все вещи свалены посередине салона, в одну общую кучу. А два юных бородатеньких геолога, и вовсе, восседают на брезентовых раскладных стульчиках. Комфорт неземной, мать его комфортную…».

Они даже не успели толком устроиться, а двигатель уже надсадно загудел, вертолётные лопасти начали активно вращаться, и уже через пару-тройку минут Ми-8ПА, болезненно вздрогнув, уверенно оторвался от земли…

Сам полёт Тиму не понравился. Во-первых, пикник питерских буровиков продолжался: сизые клубы табачного дыма, пьяный галдёж, чавканье, «солёные» бородатые анекдоты, сплошной мат-перемат, жаркие карточные ссоры и громкое пение под раздолбанную и толком ненастроенную гитару. Во-вторых, очень неудобно было наблюдать через иллюминаторы за местностью, над которой они пролетали: приходилось постоянно выворачивать шею, от чего последняя нещадно затекала.

Сперва вертолёт пролетал над лесами и лугами. Потом внизу обнаружилось жёлто-бурое нагорье, по краям которого располагались приземистые кратеры вулканов и чёрные скалистые горы, чьи вершины прятались в низких светло-серых облаках. Где-то примерно через час на месте скучного нагорья возникла обширная речная долина.

– Искомая река Камчатка, – объявил Сан Саныч. – Теперь – до самых Ключей – пойдём над её руслом, игнорируя, естественно, все эти многочисленные и изысканные петли…

Река упрямо извивалась, изгибалась и усиленно петляла. Изредка на её берегах возникали населённые пункты.

– Елизово, – время от времени скупо комментировал Дунаев. – Мильково… Майский… Козырёвск…

К исходу третьего часа полёта старенький Ми-8ПА заметно устал: начал, время от времени, значимо подрагивать, а также резко, без предупреждений, «нырять» в разные стороны и вниз. Самочувствие питерских гуляк заметно ухудшилось: все легкомысленные разговоры стихли, а им на смену пришло глухое покашливание, сопровождавшееся дружным болезненным оханьем.

В какой-то момент даже терпеливый Клык не выдержал и несколько раз подряд жалобно взвизгнул, мол: – «Совершенно дурацкий и непотребный вид транспорта! Болтает и болтает. Того и гляди, стошнит… Опа, опять рухнули в очередную воздушную яму. Мать его… Как же блевать хочется. Прямо-таки неудержимо… А ещё и не видно ничего толком… Братец, надо будет по прилёту – в обязательном порядке – разжиться дельным мотодельтапланом. Ну, очень надо… Как, вообще, можно беспроблемно жить-существовать без надёжного и комфортабельного мотодельтаплана? Или, допустим, гидромотодельтаплана? А?».

– Никак нельзя, – согласился с псом Тим. – Попробуем разжиться. Обещаю. Точка.

– Подлетаем к Ключам, – любезно предупредил Сан Саныч. – Ухватись, Брут, покрепче. Одной ладонью за скамейку, а другой – вон за ту кожаную петлю, свисающую с потолка…

Предупреждение оказалось своевременным – вертолёт, резко накренившись по отношению к линии горизонта, заложил широченную дугу.

– Гав-в-в! – неуклюже повалившись на бок, от души возмутился Клык, мол: – «Что творите, сукины дети? Уроды грёбаные и недоделанные. Фокусники хреновы, а не дисциплинированные российские пилоты. Из-за вас, гнид пьяненьких, спиной ударился о ножку скамьи. Уточняю, о железную и ребристую ножку. Так вас всех и растак. Оптом и в розницу. И в хвост, и в гриву…».

За иллюминаторами дружно замелькали местные пейзажи: извилистая речная долина, множество крохотных озёр, ярко-зелёные ковры лесов и лугов, поселковые дома и домишки, тёмно-коричневые горы и, конечно же, величественные вулканы.

Наконец, вертолёт приземлился.

– Попрошу на выход, господа, граждане и товарищи! – насмешливым басом объявил пилот. – Вещички попрошу не забывать. Включая, понятное дело, пустые банки и бутылки, целлофановые пакеты из-под чипсов, а также промасленные газеты, в которые были завёрнуты бутерброды с ливерной колбасой и жареные куриные окорочка. И про окурки, мать вашу развратную, не забывайте…

Они, подхватив багаж, покинули усталый вертолёт и по гравийному лётному полю отошли метров на семьдесят-восемьдесят в сторону.

– Гав-в, – негромко попросил Клык.

– Предлагаешь слегка передохнуть и вволю подышать свежим камчатским воздухом? – избавляясь от рюкзака и баулов, понятливо улыбнулся Тим. – Мол, лапы совсем не слушаются и ушастая голова слегка кружится? Не вопрос, дружище, дыши… Саныч, ты как? Сильно торопишься?

– Не очень. Можно и перекурить. Лишним не будет…

Остальные же пассажиры, не останавливаясь, направились к полосатому шлагбауму, за которым располагались встречающие. И не просто – «не останавливаясь», а ещё и распевая при этом в двенадцать лужёных глоток одну широко-известную в геологической среде (по словам Сан Саныча), песенку:

 
Наш фрегат давно уже на рейде.
Спорит он с прибрежною волною.
Эй, налейте, сволочи, налейте!
Или вы поссоритесь со мною…
 
 
Эй, налейте, сволочи, налейте!
Или вы поссоритесь со мною…
 
 
Сорок тысяч бед – за нами следом,
Бродят – словно верная охрана.
Плюньте, кто на дно пойдёт последним,
В пенистую морду океана.
 
 
Плюньте, кто на дно пойдёт последним,
В пенистую морду океана…
 
 
Эх, хозяйка, что же ты, хозяйка?
Выпей с нами. Мы сегодня платим.
Отчего же вечером, хозяйка,
На тебе – особенное платье?
 
 
Отчего же вечером, хозяйка,
На тебе – особенное платье?
 
 
Не смотри – так больно и тревожно!
Не буди в душе моей усталость.
Это совершенно невозможно,
Даже – до рассвета – не останусь…
 
 
Это совершенно невозможно,
Даже – до рассвета – не останусь…
 
 
Смит-Вессон, калибра тридцать восемь,
Верный, до последней перестрелки.
Если мы о чём-нибудь и просим,
Это чтоб подохнуть не у стенки.
 
 
Если мы о чём-нибудь и просим,
Это чтоб подохнуть не у стенки…
 
 
Прозвучало – эхо, эхо, эхо…
Эй вы, чайки-дурочки, не плачьте!
Это – задыхается от смеха
Море, обнимающее мачты…
 
 
Это – задыхается от смеха
Море, обнимающее мачты…
 
 
Наш фрегат давно уже на рейде.
Спорит он с прибрежною волною.
Эй, налейте, сволочи, налейте!
Или вы поссоритесь со мною…
 
 
Эй, налейте, сволочи, налейте!
Или вы поссоритесь со мною…
 

Бодрая и симпатичная песенка, ожидаемо утонув во взаимных приветственных воплях, стихла.

– Вон тот УАЗик – мой, – невозмутимо указал дымящейся сигаретой Дунаев. – И вас, ребятки, до Серёгиного дома могу подбросить. Вы же в прежнем жилье Томаса остановитесь?

– Ага, там. Подкинешь – спасибо скажем, – улыбнулся Тим. – Кстати, а когда ты собираешься выезжать на Безымянное месторождение?

– Послезавтра, в районе пополудни. Если хочешь, то и тебя с псом прихвачу на броню. Непосредственно на месте и ознакомитесь со строительством нашей дороги. Проконтролируете, так сказать, не откладывая в долгий ящик. Потом – на попутном транспорте – и в посёлок вас вернём… Так как, договорились?

– Замётано, не вопрос… Саныч, а что случилось с Ключами?

– В каком смысле?

– В самом прямом. Когда вертолёт перед посадкой заложил полукруг, я в иллюминатор пялился. Чётко было видно, что часть посёлка заброшена – сплошные полуразрушенные крыши и характерные почерневшие развалины. Словно бы бомбёжка была совсем недавно.

– Бомбёжка, говоришь? – загрустил Дунаев. – Пожалуй, что и так. Это хвалёная рыночная экономика объявила Ключам беспощадную войну, причём, без правил и милосердия. Ну, и разбомбила – своими реформами неуклюжими – всё на хрен… Рассказываю. В начале восемнадцатого века здесь размещался крупный казачий острог – «Нижнекамчатск». Но в далёком 1731-ом году полыхнул (из-за непомерно-высокой ясачной пошлины), бунт камчадалов, и острог был сожжён дотла. Вот, на его развалинах потом и заложили Ключи. И население посёлка долгие-долгие годы неуклонно росло. А в 1992-ом году, когда оно перевалило за одиннадцать тысяч, Ключам даже был присвоен статус – «города». Тогда здесь производство было поставлено на широкую ногу, а самым крупным предприятием являлся леспромхоз, на котором заготовляли-обрабатывали древесину ели и лиственницы. Перерабатывающий завод работал в три смены, а львиная доля произведённых пиломатериалов экспортировалась в Японию. А ещё при Ключах был организован крепкий совхоз, собиравший по осени приличные урожаи картофеля, турнепса, моркови, свеклы и капусты. Да и совхозное стадо было, отнюдь, немаленьким… Пришли Времена смутно-мутные, и всё это накрылось медным тазом. Совхозные поля заросли напрочь, леса теперь заготовляется в разы меньше, люди, не находя достойной работы, либо уезжают на Большую Землю, либо переквалифицируются в браконьеры. Диалектика – штука упрямая и безжалостная… В 2004-ом году Ключи опять стали – «посёлком». А сейчас здесь проживает от силы пять тысяч человек, и то, включая военных, обслуживающих полигон «Кура». Поэтому и заброшенных домов так много… Ну, перекурили?

– Перекурили, – подтвердил Тим.

– Душу я тебе излил?

– Частично, скорее всего.

– Ладно, демагог брутальный, хватаем вещички и шагаем к машине…

Геологический УАЗик, вволю поколесив по посёлку, остановился возле отдельно-стоящего рубленого дома под шиферной крышей.

– Десантируемся, доблестные сотрудники ЮНЕСКО, – скомандовал Сан Саныч. – И я тоже, пожалуй, вылезу: помогу вам вещички выгрузить, перекурю… Вот они, ваши здешние Пенаты. Любуйтесь.

Дом, сложенный из толстенных гладких брёвен, смотрелся очень солидно.

– Впечатляет, – одобрил Тим. – На века выстроено. Из лиственницы. И всякие ставни-наличники, покрытые искусной резьбой, присутствую. Русская классика, короче говоря.

– Это точно. Да и всё прочее заслуживает уважения. Журавль-колодец. Хлев. Сеновал. Птичник. Крольчатник. Парники. Теплицы. Огород. Сад. Кузница. Мастерская. Погреб. Два гаража. Сарай для дров. Ещё один – непонятного назначения. Банька. Всё в полном порядке. И забор новёхонький. И участок большой, около сорока пяти соток. За домом, в дальнем конце подворья, и с десяток пчелиных ульев имеется. А за забором – грибной лес. Чуть дальше – старица Камчатки с причалом и лодкой.

– По-взрослому всё.

– Ещё бы, – горделиво напыжился Дунаев. – Серёга – мужик ужасно-хозяйственный. В батю покойного пошёл. Давно уже предлагаю ему возглавить хозяйственную службу нашего треста. И оклад более чем приличный. Премии и бонусы всякие. Не хочет. Мол, свобода дороже. Чудак-человек.

– А Серёга – он кто? – уточнил Тим.

– Мужик, понятное дело, – хохотнул Сан Саныч. – Настоящий. Штучный товар. Теперь таких уже не выпускают… Познакомишься. Поговоришь. Глядишь, и споётесь… Всё, Брут, давай свою лапу брутальную… Э-э-э, поосторожней только жми, молодчик здоровенный. Мне ещё рано записываться в инвалиды… Клык, не хворай. Встречаемся послезавтра, в одиннадцать сорок пять, на поселковой площади возле магазина. Пока, ребятушки…

УАЗик, бодро похрюкивая, укатил.

– Бух! Эх! – раздалось со стороны хозяйственных пристроек. – Бух! Эх!

– Пошли знакомиться с хозяином, – Тим забросил за спину рюкзак и подхватил баулы. – Посмотрим, что это за Серёга такой.

– Бух! Эх! Бух! Эх…

Тим, поставив баулы на землю, аккуратно отогнул ветви какого-то неизвестного ему дерева и заглянул за полутораметровый забор.

Возле длинного досчатого сарая чернобородый, плечистый и голый по пояс мужик колол дрова. Умело так колол, со вкусом. Ставил на толстенный кедровый кряж берёзовое полено, высоко заносил над головой тяжёлый топор-колун и, слегка приседая, резко опускал руки вниз.

– Бух! – и полено разлеталось на две половинки.

– Эх! – с полусекундным опозданием выдыхал чернобородый, после чего водружал на кряж очередное полено.

– Здорово, хозяин! – минут через семь-восемь, когда мужик, пристроив топор к горке уже наколотых дров, решил немного передохнуть, поздоровался Тим. – Может, помощь нужна?

– Никак, лёгкий иностранный акцент присутствует? – обернувшись на голос, вопросом на вопрос ответил чернобородый. – Ты, наверное, Брут? Прибыл в Ключи на место инспектора Грина? Наслышан. Мне про тебя Томас все уши прожужжал… А я – Сергей Пугачёв. Он же – «Серёга». Он же – «Пугач»… Подходи к калитке. Сейчас отомкну запор.

С тихим шорохом повернулся ключ в замке, и солидная калитка, оббитая широкими полосами чёрного металла и являвшаяся составной частью крепких двухстворчатых ворот, распахнулась.

– Проходи, Брут, – пригласил Пугач, но тут же насторожился: – Ты, никак, с псом? Тогда погоди немного. Не так всё и просто. Хотя… Чистокровный хаски? Ну-ну… Найда! – обернулся в сторону дома. – Ко мне!

Вскоре рядом с его ногами появилась собака.

«Лайка?», – засомневался Тим. – «Может быть, только какая-то нетипичная. Белая, с редкими бисквитными пятнами. Очень…э-э-э, компактная, ладная, лохматая и «шерстяная». Голова клиновидная и мощная. Угольно-чёрный аккуратный нос. Углы рта слегка загибаются, образуя некое подобие ехидной улыбки. Глаза тёмно-коричневые, глубоко посаженные, широко расставленные, немного раскосые, миндалевидной формы. Хвост пышный, гордо закинутый на спину. А, вот, уши какие-то маленькие и слегка закруглённые на концах…».