Текст книги "Девятая рота. Факультет специальной разведки Рязанского училища ВДВ"

Глава 10. Жизнь. Быт

Самое сложное после того, как сознание пронзит дикий вопль дневального «рота, подъем!!», – это посадить себя на кровати. Дальше уже становится легче. Глаза открываются, но еще ничего не видят. Потом на ощупь схватить галифе с табурета. Портянки, сапоги – это еще во сне. Резкость во взгляде наступает только на лестничной площадке, среди полуголых тел однокашников. Во второй волне – бегущие, но уже не так быстро – второкурсники (четвертый взвод).

Когда мы убегаем с места построения роты, а оно было под аркой между нашей казармой и старым учебным корпусом, выползает третий взвод. Последним тянется, лениво почесываясь и зевая, четвертый курс, однако не все. Часть из них продолжает спать в уютных кроватях, особенно если на построении отсутствует офицер роты.

Первую зарядку проводил курсант третьего взвода Баранов. Будучи сам в спортивной форме, он сорок минут мотал нас по ближним рязанским улочкам, затем в старом кремле, перед колокольней, мы долго отжимались, приседали, ходили по кругу гусиным шагом, заложив руки за голову. Однако зря мы надеялись на значительные послабления после карантина…

Зарядка получилась дольше обычного, и мы едва не опоздали к утреннему осмотру, впрочем, эта процедура касалась только первого курса. Второй также стоял в строю, но даже не имитировал этого действа. Третий и четвертый частью лихорадочно готовились к предстоящим занятиям, частью дымили в курилке. Многие обретались в спортуголке, где некоторые активно качали мышцы, а некоторые по полной форме спали на борцовском мате головой к центру, а ногами на полу – пачкать его категорический запрещалось. По сути, утренний осмотр для старшекурсников действительно был не нужен – они и так давно научились тщательно следить за своим внешним видом.

После зарядки в умывальнике царило столпотворение. Наш санузел оставлял желать лучшего, но не чистотой, а общим состоянием. Стены были отделаны белой кафельной плиткой, но она было старой, щербатой, а местами треснувшей. Горячей воды не было в том смысле, что этого даже не было предусмотрено. Убогие краны и эмалированные раковины не радовали дневальных постоянной необходимостью драить эти древние сантехнические приспособления. Окна были распахнуты и зимой, и летом, но не потому, что в умывальнике было жарко. Скорее наоборот. Просто не было смысла таковые закрывать, ибо в них никогда не было стекол.

Баня была только по субботам, а наш образ жизни требовал более частой помывки, поэтому приходилось делать это ледяной водой. Чтобы помыть голову, согревали горячую воду в трехлитровой банке с помощью самодельного кипятильника, сконструированного из куска провода, ниток, шести спичек и двух лезвий для бритья. Этого объема хватало на две короткостриженые курсантские головы.

В положенное время мы стояли уставшие, но довольные в составе девятой роты для следования на завтрак и отличались от других только новизной фуражек. Этот неудобный головной убор обнаружил одно положительное свойство – на нем, сидя за столом, было очень удобно спать, приклонив голову на широкие поля с голубым околышем.

В столовой мы теперь сидели по четыре человека за столиком, но тоже по рангу. Первый курс возле входа, а четвертый ближе к раздаче. В один из таких дней нашему столику не поставили чайник, и я двинулся его добывать. На раздаче таковой оставался один. Надо же было такому случиться: за него ухватились сразу две руки – моя и второкурсника инженерного факультета. Мой оппонент грозно на меня, двухмесячного щенка, посмотрел, однако он почувствовал и другой взгляд, вальяжный и весьма многозначительный, – нашего курсанта четвертого курса Худякова. «Инженер» немедленно ретировался, а я, довольный, загромыхал тяжелыми яловыми сапогами к своему столу. Счастлив я был, конечно, не добычей, а тем, что оказался под защитой старшего товарища.

Будущий подполковник запаса А. Н. Худяков, выпускник 1-го отделения 1-го взвода 9-й роты, после выпуска попал в 16-ю бригаду специального назначения Московского военного округа, в поселок Чучково Рязанской области. Затем, до 1985 года, к-н Худяков был инструктором ПДС Московского разведывательного центра. С этой должности и с поддержкой начальника направления Героя Советского Союза полковника Колесника, м-р Худяков был назначен на должность заместителя командира формируемого в составе 22 ОБрСпН 411-го отряда.

Это было в декабре 1985 года, а в апреле 1987-го м-р Худяков стал исполняющим обязанности командира отряда. И.о. закончилось в октябре 1987 года, когда Александра Николаевича утвердили в должности комбата.

Комбат вывел батальон в Союз и стал слушателем 4-го отделения 2-го факультета Военной академии имени Фрунзе, которую закончил в 1991 году.

Ныне кавалер орденов Красного Знамени, Красной Звезды и «За службу родине в ВС СССР» III степени подполковник запаса Александр Николаевич Худяков проживает в Москве. Именно он был одним из инициаторов обращения к военному руководству о присвоении своему другу Евгению Сергееву давно обещанного звания Героя. Друзья Жени добились своего, справедливость восторжествовала, и он стал Героем России, увы, уже посмертно.

Первый курсантский завтрак нас порадовал. Качество было заметно выше, чем в учебном центре, а ужин вызвал еще более положительные эмоции не только качеством, но и количеством. Норма стала не только ВДВ-шной, но и курсантской. Давали, практически всегда, картошку-пюре, пускай и приготовленную из сушеного полуфабриката, а также жареную селедку, пускай и сильно костистую, но на постном масле с поджарками.

Увы, обед готовился все по той же формуле «вода-капуста», только сдобренный вареным куском сала, впрочем, абсолютно несъедобным. Изредка готовились щи из курицы, и их когтистые лапки плавали в кастрюле, отбивая аппетит, что в конечном итоге и требовалось доказать. Сама курица, видимо, успевала сбежать, оставив нам на съедение «кожистые ноги ниже колен с роговым и неухоженным маникюром», то есть когтями.

После личного времени начиналась чистка оружия, которая проводилась примерно по той же схеме, что и утренний осмотр. Первый курс усиленно драил части и механизмы автомата, второй ограничивался только получением штатного вооружения. Третий собирался вокруг стола для чистки оружия, чтобы поболтать, а четвертый пропадал по углам расположения или шел в любимый «булдырь» «почифанить», что в переводе с китайского означало – поесть.

Таким образом, все происходило в отсутствие офицеров, появление последних немного меняло ситуацию. В этом случае четвертый курс вынужден был присоединиться к личному составу, а иногда даже имитировать выполнение команд.

Наш второй взвод влился в ряды девятой роты в переходный период, а точнее – в момент безвластия. Почти бывший командир роты капитан Иванов, которого между собой курсанты звали по имени – Эдик, тенью отца Гамлета появлялся в расположении, и его уже абсолютно не интересовало происходящее вокруг. Офицеры роты, также воспользовавшись моментом, расслаблялись, не особо утруждая себя появлением на службе.

Мне кажется, что все офицеры, прибывавшие из войск в девятую роту, тешили себя мечтами о тихой размеренной жизни в областном центре, однако не тут-то было! Предполагаю, что то же самое думал и капитан Иванов. Увы, теперь он, наевшийся «курсантской ротой специального назначения», почти незаметно проскальзывал в канцелярию роты и так же тихо исчезал.

Капитан Эдуард Георгиевич Иванов, выпускник Московского ВОКУ, с должности командира 9-й роты РВВДКУ прибыл на должность НШ отряда СпН в 16-ю бригаду Московского военного округа. Дальнейшим местом службы была 9 ОБрСпН КВО, где Иванов служил в первой половине 80-х. В этот период службы майор Иванов успел побывать в должности советника в Афганистане. Следующим местом службы Э. Г. Иванова была Германия, 3 Гв. ОБрСпН.

С 1986 года гвардии подполковник Иванов командовал 1-м отрядом бригады. Сейчас кавалер орденов Красной Звезды и Звезды III степени ДРА подполковник запаса Эдуард Георгиевич Иванов проживает в городе Кировограде на Украине, или, по-новому, в Кропивницьком в Украине.

Ходили слухи, что на смену ему прибывал ротный из Уссурийской бригады, и задолго до его появления был объявлен конкурс на лучшее прозвище для него. Информации о будущем командире было мало, поэтому выбрали слово «Амба», что, как известно по роману Арсеньева о Дальнем Востоке «Дерсу Узала», означало – тигр.

Старшиной роты в то время был Григорий Быков, личность весьма неоднозначная и противоречивая. В тот период он один старался поддержать дисциплину в роте, однако Григорий Васильевич это видел по-своему. Однажды я наблюдал картину, как он строго отчитывал третьекурсника, а тот, сунув руки в карманы, лениво и беззлобно огрызался. Это было нарушением неписаных законов девятой роты. Даже однокурсники старшины недовольно морщились.

Гришины потуги уравнять в дисциплине и порядке все курсы закончились через пару месяцев. В память о его бесславном управлении ротой осталась так называемая «бмд» – тяжеленный ящик с длинной рукояткой, подбитый снизу щетками и предназначенный для натирки полов. На нем чьей-то язвительной рукой было выведено синей краской «Грыша». Он и был таким: тяжеловесным, прямолинейным и беспощадным, но и отважным тоже, что в дальнейшем послужило ему и тем, с кем ему приходилось общаться, плохую службу.

Судьба Григория Быкова получилась трагичной. Он пять лет отслужил в Забайкалье, почти четыре – провоевал в Афганистане. Мнения о нем остались настолько разноречивые, что это требует отдельного изложения. Однако об этом в другой раз.

После чистки оружия личный состав отправлялся на кафедру иностранных языков для самоподготовки, во время которой все, по сути, занимались самым важным для каждого в настоящий момент делом. В том числе и учебой, в особенности перед сессией либо когда на «сампо» присутствовал командир взвода.

Перед ужином оставался примерно час для физподготовки. В то время, когда в карантине у нас случался марш-бросок, здесь поголовно весь личный состав занимался спортом. В распоряжении курсантов были и брусья, и несколько перекладин-турников, и большое количество гантелей, ранее упомянутый татами для восточных единоборств и многое другое. В целом, к этому делу здесь подходили вполне серьезно и ответственно. Спортивный уголок в 9-й роте был, пожалуй, лучшим в училище.

Часть курсантов переодевалась в тренировочные костюмы для пробежки в городе. Как правило, это занятие не служило маскировкой «самоходов». Ну, разве что в исключительных случаях. Некоторые чудаки бегали, чтобы… подраться, то есть отработать изученные приемы рукопашного боя и каратэ в деле. Для этого во время бега они выбирали гражданских, праздно гуляющих парней покрепче, и слово за слово… дело заканчивалось дракой. Для схватки выбирались превосходящие силы противника, как по количеству, так и по телосложению. При этом я не припомню ни одного сильно избитого поклонника таких боев.

Мы, первокурсники, ринулись записываться на каратэ. Для этого существовал спецкласс, оборудованный для такого рода занятий и довольно неплохо. Напомню, что на дворе был 1976 год и о каратэ мало кто что знал. Занятия проводили курсанты старших курсов, но это были уже серьезно подготовленные бойцы. Чаще всего был Витя Головко, иногда Игорь Заверюхин.

Воспоминания к-ра 4-й группы 2-й роты 668-го отряда ст. л-та Евгения Барышева (Абчаканский караван) про трагедию:

Облетная группа во главе с замкомбата Виктором Головко (белорус) и замкомроты Василием Саввиным в первой «вертушке», командиром 421 РГ Владимиром Шелогуровым во второй «вертушке» полетела «на облет» в сторону Газни. Необходимо было посмотреть горные перевалы между двумя провинциями. Заодно слетать в соседний Газнийский отряд спецназа: уточнить обстановку, поделиться опытом. Сравнить жизнь, быт и организацию боевого планирования.

Утром 17-го апреля облетная группа возвращалась вдоль газнийской дороги (Кабул – Газни) в сторону ППД. Уже начали поворачивать на Бараки. И вдруг обнаружили караван из 15–20 вьючных животных (верблюды, ишаки). Обычное дело, досмотр. Духи шли не спеша. Ничего не предвещало беды. Спецназ налетел тут как тут.

Досмотры всегда проводились быстро. А здесь были явные духи, со стрелковым оружием! И при этом начали «огрызаться», отстреливаться из автоматов и гранатометов. Первым заходом две «восьмерки» (Ми-8) и два «Крокодила» (Ми-24) нанесли первое поражение духам из своего штатного вооружения. После первого круга Ми-8 с двумя подгруппами сели на перевале для досмотра каравана и уничтожения оставшихся еще в живых духов. Первая подгруппа была уже совсем рядом, около 30 метров от забитого каравана. Разведчики продолжали стрельбу. Необходимо было досмотреть караван и добить раненых духов, если такие еще оставались.

Но с пилотами Ми-24 случилась какая-то нестыковка. «Вертушки» огневой поддержки сделали боевой заход и отстреляли боекомплект. РГ была рядом у каравана! Разрывы от снарядов НУР зацепили практически обе подгруппы. На первую подгруппу во главе с замкомбата Виктором Головко обрушился шквал ракет. Казалось, такое удачное начало – а дальше было ужасно… Этот облет закончился большой трагедией.

Практически все разведчики были контужены или ранены. С горечью и печалью отреагировали военнослужащие и служащие нашего отряда, услышав по радиостанции в ЦБУ печальное известие о результатах боя.

Караван был уничтожен, но разведчики заплатили за него слишком дорогую цену. Там, на поле боя, скончался тяжело раненный майор Виктор Николаевич Головко (белорус, похоронен в г. Борисов). Слава Герою!

В ППД батальона также поступила информация, что так же погиб замкомроты ст. л-т Саввин В. И. Его вместе с Виктором Головко «вертушками» отправили на Кабул. Последний путь: госпиталь – морг.

Печальное известие дошло до разведчиков родной 2-й роты. Командир 424 РГ в это время стоял у каптерки (палатка старшины роты). Слезы начали накатываться на глаза. Спазм подошел к горлу, пошли первые похлипывания. Все напряжение, которое накопилось у лейтенанта за всю его непродолжительную службу в Афганистане, перешло в молчаливое рыдание (это был уже второй погибший офицер роты, это не просто боевой товарищ, а воинский брат, «крещенный» на поле боя).

Старшина Леня Сапронов взял лейтенанта за рукав и потащил в каптерку. Из термоса кружкой зачерпнул какой-то жидкости и сунул лейтенанту под нос: «Пей!» Командир группы молча залпом выпил всю кружку. Брага медленно начала расходиться по крови, выводя командира из столь необычного состояния. Лейтенант обмяк, сел на табуретку в каптерке. Старший прапорщик налил вторую кружку…

Вечером в комнате замкомроты Саввина собрались его сослуживцы, чтобы помянуть Василия. Пришли офицеры и женщины батальона, принесли фотографию замкомбата Виктора Головко. На стене висела маленькая «рамка» (отрезанный кусок ватмана) с фотографией В. И. Саввина и описанием его подвигов. Рядом с ней расположили фотографию Виктора Головко.

…Утро следующего дня было солнечным, но не радостным. Отряд поднимался по своему распорядку дня. На душе будто «кошки скребли». Ничего не хотелось делать. И тут… из ЦБУ донеслись радостные крики: «Васька живой!» Командир РГ-424 пошел на ЦБУ узнать, что за информация гуляет по батальону. Радости не было предела! Ваську мы похоронили, но оказалось, что он был контуженный, лежал и ничего не соображал. Кровь текла из щеки, второй осколок вырвал на бицепсе кусок мяса. Васька был весь в крови. Первоначально подумали, что он погиб… Но не тут-то было… Его госпитализировали.

Не прошло и месяца – Василий Саввин вернулся в свой батальон для дальнейшего прохождения службы. Жизнь продолжалась… А «рамку» с фотографией, где черная полоса наискосок, пришлось подарить Васе на память (стилистика автора сохранена).

Тренировки проводились жестко и даже беспощадно. Удары должны были наноситься в полную силу, блоки – ставиться соответственно. Это было больно. Иногда очень больно, но мы терпели. Наши добровольные инструкторы за этим следили строго.

Постепенно число желающих глубоко постигнуть тайны восточных единоборств уменьшалось, и к четвертому курсу остался, кажется, только Юра Козлов. Однако каждый из нас в той или иной степени овладел элементарными приемами, а главное, мы перестали бояться драки и, как бы это пафосно ни звучало, рукопашной схватки. Многие продолжали заниматься этим самостоятельно.

День заканчивался вечерней прогулкой и поверкой. Все происходило по той же схеме. Впрочем, ошибочно полагать, что для старшекурсников была сплошная вольница. Свои «права и свободы» приходилось постоянно отстаивать. Офицеры роты были достаточно принципиальными, а противостояние – жестким. Нарушения дисциплины создавали определенную репутацию курсанту, а от этого могло зависеть распределение, поэтому четвертый курс находился в менее выгодном положении и, в результате, более управляемым. Другое дело третий курс. Эти «дисциплину хулиганили и водку пьянствовали» довольно часто, кроме «женатиков».

Крупные «залеты» случались довольно редко, а внутренние конфликты были компромиссными. Старшекурсник на вопрос офицера придумывал слабо правдоподобную версию, а тот делал вид, что верит.

Одна сторона стремилась поддерживать дисциплину на более или менее приличном уровне, а другая, как могла, боролась за независимость, хотя последнее было свойственно и младшим курсам, но на другом уровне.

Действительно, дисциплина в девятой роте была не на высшем уровне, но иначе и не могло быть. Чтобы это понять, необходимо обратиться к истокам создания войск СпН, а вернее – к их основателям. Это были те самые лихие и отважные, пренебрегающие своей жизнью фронтовые разведчики, которые по эту сторону линии фронта особой дисциплинированностью не отличались. Это отложило свой отпечаток и на девятой роте. Более того, это было даже необходимо.

Дело в том, что курсант инженерного факультета, получив погоны, немедленно встраивался в жесткую иерархическую пирамиду и был призван действовать строго по приказу в обозначенных рамках. В частях спецназа все было несколько иначе. Субординация в повседневной службе никем не отрицалась, но на учениях или тем более во время боевых действий командир группы становился самостоятельной единицей. Он вынужден действовать полностью самостоятельно, принимать рискованные решения, придумывать нестандартные ходы, и все это не ограничивалось полем боя, которого для спецназа не существует как такового. Кроме того, командир группы должен обладать качествами в общечеловеческом смысле отрицательными, как-то: коварство, хитрость, изворотливость.

Все эти особенности создают условия и обстоятельства, при которых некоторая свобода от дисциплины была просто необходимой, и это с лихвой получали курсанты девятой роты. Даже командир роты делал разнос нарушителям не за то, что натворили, а за то, что попались. Это было позорно.

Глава 11. Китайский язык. Малеева

Кафедра иностранных языков являлась полной вотчиной девятой роты. Курсанты инженерного факультета здесь появлялись очень редко, поэтому и за порядком следить приходилось тоже нам.

Паркетный пол блистал, большие окна делали коридор светлым и уютным. Классы, рассчитанные на десять-двенадцать человек, создавали невоенную атмосферу. Главное, здесь не было ни армии, ни уставов, ни строгой дисциплины. На два, а то и на четыре часа в день можно было почувствовать себя простым студентом, что только помогало осваиванию иностранного языка и военного перевода. Огромная в этом заслуга наших преподавателей. Начальник кафедры полковник Шудря немало этому способствовал.

Прошлое некоторых из них скрывалось за семью печатями, но судя по просочившейся информации, миссию они выполняли рискованную. Впрочем, что-то, видимо, было правдой, а что-то легендой, придуманной самими курсантами.

А еще нам очень нравился местный туалет. Фаянсовый умывальник, писсуар и отдельная кабинка с дверями! Курсанты норовили справить тяжелую нужду именно здесь, в тишине и одиночестве. Кто служил в армии, понимает, о чем я. Однако унитаз был не силах проглотить все, предложенное молодыми и здоровыми организмами. И все это приходилось убирать в основном первому курсу.

Первым в этом деле оказался Игорек Скирта. Вызвался сам, на спор. О резиновых перчатках мы и понятия не имели. И он сделал это, подав нам пример. В наших юношеских умах это вызвало, не побоюсь этого слова, восхищение.

Из воспоминаний подполковника Скирты (орфография и стилистика сохранены):

9 октября 1982 года наш отряд дислоцируется в новом месте – провинция Саманган, 5 км северо-западнее н.п. Айбак. Комбат, ткнув перстом в карту, произнес риторическое «здесь» – под пальцем оказался кишлак под названием Кули-Ишан. Иногда такие операции, профилактические, без всяких подтвержденных разведданных, давали результаты.

В тот раз решили выбрать тактику америкосов – «молот и наковальня», для чего 3 рота под командованием ст. лейтенанта Влада Маркушева совершила скрытый марш ночью 10–15 км и заняла позиции в засаде между кишлаком и вероятными путями отхода духов в горы. Утром следующего дня 4 рота Олега Частухина с 1 ротой Самойлова и приданным им батальоном «зеленых» (так мы называли братьев по оружию) с ревом и пылью стала блокировать кишлак, оставляя только путь в горы – в нашу засаду. Общими действиями руководил и.о. НШ батальона ст. лейтенант Ахметов (Серега Ершов уехал поступать в Академию Фрунзе).

Вначале духи не приняли бой и стали отходить в горы, но, напоровшись на засаду и потеряв 7 человек, вернулись в кишлак, где тактически выгоднее было отражать атаку. Оставив технику, мы спешились, разделились на группы и пошли сжимать кольцо. Моей группе досталось направление вдоль русла речки, которая делила кишлак на две части – у нее были высокие и отвесные берега 4–5 м высотой. Бой завязался сразу, у «зеленых» вспыхнул БТР – не зря гранатометчика Ашрафа прозвали «Софи-ракет» – точный глаз, а ведь бил метров с 400.

Вот и мы напоролись на духа, расстреляв полмагазина как на дуэли, я приказал сержанту Абушахмину продолжать состязаться в точности огня с духом, а сам с помощью радиста Акбарова и сержанта Кравченко влез наверх, прополз эти 80 метров и завалил духа, так сильно увлекшегося стрельбой с моим сержантом. Сполз назад, и опять вперед; в голове группы – сержанты и я, замыкающий – радист.

В береге русла реки была масса пещер, где свободно могли укрыться духи, поэтому, пока не закончились гранаты, закидывали в них Ф-1, но гранаты скоро кончились. И тут слышим свист. Развернувшись с радистом назад, смотрим: свистят из стоявшей наверху БМП и машут руками. Как потом сказали пацаны, они не могли сами стрелять, так как близко от нас он был. И тут выскочило это чудо природы. Из-за поворота с 3–4 метров от бедра дух дал очередь. Я не мог стрелять, находясь за радистом, но Акбаров не растерялся и очередью свалил духа. Сделали остановку на перекур, говорю радисту: «Давай связь – «Компас» «взял» еще один АК», а он в ответ: «Товарищ ст. лейтенант, станция не работает!» Осмотрели станцию, а в ней два пулевых отверстия. Примерил станцию на себя – радист стоял ко мне перпендикулярно – одна пуля была бы в груди, другая в животе. Сел на труп духа, выкурил еще одну сигарету. Спасло нас еще то, что у духа был АК китайского производства – после короткой очереди его заклинило.

В тот раз мы хорошо поработали – группа уничтожила 7 духов, добыла 5 АК, 1 пулемет БРНО, вместе с группой ст. лейтенанта Рината Муртазина, первый за всю историю РПГ-7, комбат давно обещал Красное Знамя (орден) за это. Все вместе мы уничтожили более 30 духов, в том числе и главаря Ашрафа, много АК, целых 3 РПГ-7, карабины, пистолеты.

Радиста Акбарова, спасшего жизнь командира группы, наградили орденом Красной Звезды, оба сержанта были награждены медалями «За отвагу», Ринат вместо обещанного Знамени получил орден Красной Звезды, за общее руководство удачной операцией Ахметова наградили орденом Красной Звезды, ну а меня… Меня угораздило где-то за 2 недели до этого «залететь» в командировке в Кабуле (ездил за наградами для отряда) вместе с однокашником, командиром группы Кабульской роты СпН Валей Ганчуком – нас глупо повязали в дукане, а там с этим было строго. НШ Армии объявил нам по 10 суток ареста и «вдул» начальнику разведки Армии – нашему прямому шефу. Ну а тот как увидел наградной лист на меня, так, говорят, чуть ногами не затопал от бешенства – разорвал мой наградной на мелкие кусочки. Видно, крепко его вздрючили за нас с Валей. Обидно, конечно, но не в орденах счастье, я знал – в меня бойцы верили, и это самое главное! А не все орденоносцы могли этим похвастать.

Старший лейтенант Игорь Скирта благополучно заменился в 4 ОБрСпН ПрибВО в Вильянди, был командиром группы в роте Героя России Евгения Сергеева, командовал спортивной парашютной командой бригады, затем занимал должность ЗКВДП 1-го отряда. Кавалер ордена Красной Звезды, выпускник 2-го взвода 9-й роты, майор Игорь Константинович Скирта вышел из КПСС и уволился из ВС СССР с должности командира 1-го отряда 4-й бригады в первой половине 1991 года… Союзу оставалось жить считанные месяцы…

Игорь Скирта был первым из нашего взвода, кого опалила афганская война.

К первому занятию по китайскому языку мы были морально готовы и с нетерпением ждали его. Однако душа наша требовала отнюдь не лингвистических потуг. Нас интересовало другое: старшекурсники успели сообщить, что преподаватель – женщина.

Любопытство наше было удовлетворено очень скоро. Капитан Валентина Алексеевна Малеева оказалась молодой и симпатичной женщиной. Первое время мы даже несколько робели в ее присутствии, а она очень мягко помогла нам в общении и освоении такого сложного языка.

В Сельцах. Курсанты Старченко (слева) и Скирта

Чего стоило мне первый раз произнести вслух иероглиф «hui», но Валентина Алексеевна приучила нас слышать только китайское значение, а ведь это очень ходовой звук. Однажды она начала читать простейший текст и, вместо того чтобы озвучить иероглиф, сказала: «А вот это вам еще рано слышать. Вы для этого еще не созрели». Созрели мы быстро. Буквально на следующем занятии легко оперировали этим звуком, имеющим в китайском языке не меньше двух десятков значений.

«Китайцы 3 взвода сдали экзамен. Слева направо: курсанты Семенов, Климешов, Голдин. Сидит курсант Раковский

Присягу мы принимали 3 октября в музее ВДВ. Я зачитывал текст, вложенный в красивую красную папку, а передо мной в стеклянной витрине лежал первый ранцевый парашют РК-1 (ранцевый Котельникова).

Через некоторое время в училище состоялся выпуск. Построение и прощание с Боевым знаменем училища началось в десять часов утра. Наш взвод в это время сидел перед капитаном Малеевой и старательно списывал с доски простейшие закорючки китайского языка. Кстати, Валентину Алексеевну мы видели в военной форме за все время обучения всего несколько раз. Впоследствии во время нашей учебы она стала майором.

Мы старательно тянули шеи в сторону окон, уж очень хотелось посмотреть на новоиспеченных лейтенантов, а когда грянул марш «Прощание славянки», и вовсе повскакали с мест. Валентина Алексеевна сама пригласила нас посмотреть, и мы дружно выстроились в ряд, глядя вниз на плац. Подразделения строевым шагом маршировали мимо трибуны. Синяя лейтенантская форма сидела на парнях как влитая, золотые погоны, казалось, сверкали на солнце.

Однако некоторые офицеры, в том числе и во взводе СпН, были облачены в общевойсковую парадную форму. Тут с нашей стороны посыпались различные предположения на этот счет. Молчал только Костя Кожмяков. Чуть позади него стояла Малеева, и едва заметная улыбка Джоконды блуждала на ее лице. Константин взял себя за подбородок и насколько глубокомысленно, настолько же и громко произнес: «Фигню вы, братцы, порете!» Он употребил, конечно же, другое слово, близкое по смыслу, но иное по форме и весьма далекое от литературных и моральных норм. Конопатый и рыжеволосый Костя густо покраснел.

Мы замерли. Я искоса посмотрел на Валентину Алексеевну, но выражение ее лица оставалось прежним, только из-под полуопущенных длинных ресниц сверкнул лукавый блеск синих глаз.

После того, как все расселись по местам, Малеева пристально посмотрела на Константина и произнесла: «Эти лейтенанты едут служить за границу, а там они носят общевойсковую форму».

Капитан Кожмяков К.

Лейтенант Константин Кожмяков после выпуска попал в 22-ю бригаду СаВО, затем был в Афганистане, где он начинал командиром группы 3-й роты в легендарном 177-м Газнийском отряде специального назначения, продолжил заместителем командира 2-й роты в не менее легендарном 186-м Шахджойском отряде, а завершил в 411-м Фарахском отряде 22-й бригады.

Был ранен. По замене попал в 9-ю бригаду специального назначения Киевского военного округа, в Кировоград. Занимал должность НШ 1-го отряда спецназа, затем перешел в ОПО штаба бригады. Капитан Кожмяков пользовался в Кировоградской бригаде реальным уважением как офицеров и прапорщиков, так и солдат и сержантов срочной службы.

Уважение сослуживцев – не пустой звук! Специально для этой книги попросил сослуживцев Константина Константиновича вспомнить капитана Кожмякова. Самое характерное свидетельство – старшины запаса Николая Ермолаева. Николай призывался весной 1987 года из Иркутской области и весь период срочной служил в 1-й группе 1-й роты 1-го отряда 9-й бригады КВО. Ему слово:

«Капитан Константин Кожмяков у меня остался в памяти всегда подтянутым, с надвинутым на глаза козырьком фуражки, из-под которого он, слегка задрав голову, осматривал окружающий мир из каштанов и мелькающих среди них солдат. Вообще немного разгильдяйский, как и подобает офицеру СпН, солдаты уважали из-за того, что он без повода не «доставал» мелочными придирками, поэтому и повода не давали. После Афгана прихрамывал вследствие ранения, поэтому, наверное, и пошел по штабной линии. Когда он был дежурным по части, в принципе, у личного состава «дедов» было приподнятое настроение, кто хотел, тот сваливал в «самоход», но все это было допустимо, главное не «спалиться».

Если попал, то тут уже без вариантов, он считал это «подставой». В общем, в «залетчиках» я у него не был, поэтому карательных мер его не помню. Но «по духанке», когда нас, «духов», «качали» по ночам, в дежурство капитана Кожмякова ставили по две «секи» на окно, но он умудрялся всех обойти, и у «дедов» по утрам была общая изнуряющая зарядка со всем личным составом. Поэтому, по сути, в его период службы в Кировоградской бригаде спецназа была нормальная армейская обстановка. Мне это нравилось – и когда был «духом», и когда был «дедом». Вся трудность воспоминаний о капитане Кожмякове в том, что я за весь период службы очень мало находился в 9 ОБрСпН, я имею в виду – в ППД в Кировограде. Начинался учебный период, и группа уезжала в Федоровку. По его окончании возвращались в казармы, нас как-то не сильно привлекали ко всем хозяйственным и прочим работам, поэтому офицеров помню непосредственно тех, с кем пересекались по ТСП и МПД, штабных вообще мало помню, тем более там связистов было тьма. Офицеры говорили, что за голову Константина Кожмякова в Афгане духами была назначена большая сумма…»