Текст книги "Егерь Императрицы. Граница!"

Андрей Булычев
Граница!

Часть I
На Дунае

Глава 1
Полевой лагерь Первой русской императорской армии в Северной Румелии

Полевой лагерь Первой дунайской армии генерал-фельдмаршала Румянцева жил своей жизнью. В отдалении, ближе к лесу, там, где стояли гренадеры графа Вяземского, слышался барабанный бой. Из расположения Астраханского пехотного, растянувшего свои серые палатки за штабными шатрами, раздавались крики капралов и унтеров. В направлении Шумлы, обгоняя колонну какого-то пехотного батальона, пропылил эскадрон гусар. Два молодых солдатика с натугой тащили большой казан в сторону огороженного рогатками и плетнем временного городка, туда, где высились шатры командующего и всей его свиты. Пожилой унтер в накинутом поверх мундира фартуке ворчливо подгонял рядовых.

Жаркое июльское солнце раскалило воздух. Прошло уже три недели, как на землю Северной Румелии не выпадало ни единой капли дождя. В знойном мареве висела мелкая, как абразив, пыль, поднятая тысячами ног пехотинцев, копытами лошадей конницы, орудийными передками и повозками интендантов.

Вот уже второй час Лешка маялся на солнцепеке возле одного из шатров главного квартирмейстерства и все поглядывал в ту сторону, куда только что утащили обед.

– Должны бы уже скоро вернуться, вашбродь, – кивнул комендантский капрал в ту же сторону. – Вона, повара туды последний котел потащили. Значится, и их высокопревосходительства совсем скоро изволят откушать, а всех, кто с каким делом у них тама был, стало быть, отпустят от себя. Потом оно, конечно, им и поспать надобно будет. Ну а как же опосля хорошего обеда да в такую вот жару им и не поспать? А вы бы пока в тенек все же зашли, господин капитан, напечет ведь вам голову. Вона с самого утра ажно солнце как жарит! Ну, чисто ведь пекло, и какой уже день!

– Ладно, Селантьевич, немного осталось, потерплю. Все правильно говоришь, я вот за этот шатер покамест зайду, вот там, в теньке-то, и буду дожидаться, – Алексей кивнул на небольшую полоску тени, видневшейся за выцветшей на солнце парусиной.

– Ну да, ну да, ждать-то оно так, это ведь завсегда тяжело, – вздохнул пожилой ветеран и кивнул сменившемуся с поста солдатику. – Пошли, что ли, в роту, Ванька? С сапог тока вон пыль себе сбей! А ты давай, Устимов, принимай, значиться, свой пост! Смотри только у меня, чтобы здесь порядок завсегда был, и как только их высокоблагородия завидишь издали, так сразу же господину капитану об этом доложи. Ну все, меняйтесь теперяча!

– Караул сдал! – пересохшими губами проскрипел сменяющийся и, перекинув фузею на плечо, шагнул в сторону.

– Караул принял! – молодой солдат встал на плотный, вытоптанный участок земли и опустил свое ружье к ноге.

«Да, вот кому не позавидуешь, стоять на самом солнцепеке, – подумал Егоров. – Скорее бы уже со мною все решилось. Да хоть и под арест, лишь бы была какая-нибудь определенность».

Шел уже пятый день, как ополовиненная рота егерей вернулась в полевой лагерь русской армии с Ришского перевала. Трижды за это время Лешке пришлось давать пояснение скучным штаб-офицерам, как в устном, так и письменном виде, и отвечать на множество всяких вопросов о боях за эти последние два месяца. Опросили также всех его обер-офицеров и даже трех старших унтеров водили под караулом в штабные армейские шатры.

– Все про вас выспрашивали, ваше благородие, – доложился по прибытии хмурый Макарович. – Как вы роту ночью после Козлуджи поднимали и как велели её тихо из дивизионного лагеря выводить. К кому перед этим ходили, и долго ли вы времени были там. Ну и про перевал, это уж само собой, тоже много у нас выспрашивали. Особливо про то, почему мы с егерями бригадира Заборовского обратно под Шумлу не ушли и как встречали у крепости энтих турчанских вельмож.

Копали глубоко. Лешке даже пришлось вспоминать события трехлетней давности по кровавым боям у крепости Журжи. Припомнили ему и дело с полковником Думашевым, но особенно много вопросов было по службе под началом Суворова.

– Под Александра Васильевича роют, – понял Егоров. – Я-то им что? Так, лишь сошка мелкая, капитанишка, завернутый в зеленое сукно, которого с высоты властителей мира сего и разглядеть-то даже сложно. А тут вон целый генерал-поручик, только что недавно командовавший одной из четырех дивизий армии. Видать, никак не может Каменский простить ему той победы под Козлуджи! Без него ведь там самую главную армию османского визиря Суворов разгромил, когда генерал свои войска начал назад от неприятеля отводить. Все злобится, все причину ищет, как бы ему на своем сопернике отыграться и как выставить его в самом черном свете! Самоуправство ли это было или же он специально под удар превосходящих сил турок русскую армию подставлял? А не умышленно ли он пытался сорвать высокие переговоры с турками тем стремительным броском егерей на горный перевал?! И ведь всего-то какой-то единственной ротой была взята тамошняя крепость, еще и удерживаемая потом целых две недели. Очень все это как-то подозрительно!

Ну да, с Каменского станется, сказывают же, что у него связей хоть отбавляй в самых верхах. Как-никак из сиятельных господ он сам и с нужными людьми всегда знается. Да и перед командующим армией генерал-фельдмаршалом Румянцевым хорошо умеет Михаил Федотович выслужиться. Еще и подать себя ретивым исполнителем высшей начальственной воли старается.

А Суворов что? Да выскочка он, паяц, шут гороховый! Ему бы не воевать и тысячами солдат командовать, а в своем поместье, дураку, безвылазно бы сидеть! А что победы? Да какие там у него победы, так, лишь досадная случайность и простое везение! Разве же это правильно – так, как он, воевать: не полными своими восемью тысячами сорокатысячную армию визиря с ходу атаковать, да еще и после длительного, скоростного марша и в изнуряющую страшную жару! Вон как своими войсками он рисковал! И ведь не послушал никого, откинул все указания начальства, крайне опрометчиво он сам действовал! А если бы разбили его турки там, у Козлуджи, а потом и на дивизию Каменского бы налетели всем скопом?! И все, считай, что нет половины армии у русских за Дунаем. Разбивай их жалкие остатки да заходи беспрепятственно в пределы самой империи!

Ну да, именно так или примерно вот так их превосходительство и «топил» сейчас своего соратника по оружию, боевого генерала, добывшего славу русскому оружию и фактически поставившего победную точку в этой войне. Как там, у классиков? Пока талант пробьется, бездарность уже успеет выслужиться?! Вот как раз в точку! – вздохнул Алексей.

– Ваше благородие, ваше благородие, господин капитан! – послышался голос из-за палатки. – Кажись, там их высокоблагородия к нам идут, – караульный кивнул в сторону дальних шатров.

Действительно, в приближающемся офицере Алексей сразу же узнал своего шефа, главного квартирмейстера армии и представителя Военной коллегии полковника фон Оффенберга.

«Ну вот, похоже, сейчас все и прояснится, – подумал он, вглядываясь в хмурое лицо штаб-офицера. – Видно, не все так радужно, а, да и ладно, мне стыдиться нечего, будь что будет! Лишь бы к ребятам вопросов не было и не расформировали с таким трудом сколоченную, обученную и прошедшую крещение огнем этой войны роту».

– Здравствуй, здравствуй, капитан, – кивнул полковник, оглядывая егеря. – Запарился уже, небось, меня тут ждать? Ну, давай, заходи. Часовой! – окрикнул он застывшего караульного. – Ко мне пока никого не пускать! Я занят буду!

Внутри шатра стояла духота и было вряд ли прохладней, чем на улице. Одно лишь благо, что здесь не было того прямого палящего солнца, как за белой выцветшей парусиной. Барон, вздохнув, ослабил завязки своего шелкового черного галстука и расстегнул верхнюю пуговицу на камзоле.

– Подсаживайся к столу, Алексей, – кивнул он на небольшую скамейку, стоявшую рядом с его походным столом. – Разговор у нас с тобой небыстрый будет, а, как у нас говорится, в ногах правды нет. Так что нечего тебе тут посредине шатра истуканом торчать. Садись, да садись ты уже, – чуть поморщился он, глядя на уставную, стоявшую по стойке смирно фигуру офицера.

– Так, ну что тебе сказать? Из хорошего у меня для тебя лишь то, что высокой комиссией, проводящей расследование действий особой роты главного квартирмейстерства армии, признано, что твоей вины в неисполнении приказа командира дивизии, генерал-поручика Каменского в том, чтобы оставить Ришский перевал, нет. Ибо находился ты до самого своего выхода из полевого лагеря под командованием у генерала Суворова. И о том, что он от оного отстранился, не знал. Установлено, что нет твоей вины и своеволия и в том, чтобы занять Ришский горный перевал. Собственноручно написанное распоряжение Суворова тут пришлось как раз в помощь, и нашелся-таки тот письменный приказ по главному квартирмейстерству о передаче вас в его непосредственное и прямое подчинение. И как только сразу его не нашли? Удивительно сие! Ох уж эта канцелярия, ох эти бумажные души! Затеряли, видать, они его сами, не в ту папку документ сунули, – и он иронично хмыкнул. – С этим-то со всем ладно, ну а вот теперь мы переходим к плохому. После десяти дней осады в крепости твоя рота влилась в состав бригады Заборовского и затем ушла с ним на равнину к Бургасу. Потом бригада получила приказ вернуться в Шумлу к основным нашим войскам, а вот ты опять занял ранее оставленную тобой крепость и удерживал ее до подхода меня и секунд-майора Сулина. Вот здесь уже так, как раньше, «по-простому» не отвертишься. Бригадир ведь фактически включил твою роту в состав своего подразделения, и выходить обратно с перевала вы должны были вместе с ним. Но ты же у нас самый умный стратег и посчитал, что вполне вправе поступать именно так, как тебе хочется. А этим чуть было не сорвал всю сложную комбинацию по ведению переговоров генерал-фельдмаршала. Ты хоть сам-то представляешь, что бы было, если бы Реис-эфенди Ибрагим Мюниб, стряхнув с себя мозги своего сотника, убитого прямо у него на глазах, развернулся бы возле крепости и убрался восвояси в Стамбул? А, Егоров, представляешь?! – барон пристально смотрел на Лешку. – Ну-у? Чего ты молчишь?

– Но он же не убрался, ваше высокоблагородие, – вздохнул молодой офицер. – Значит, ему мир был даже еще нужнее, чем нам. А убрался бы… – и Лешка, набравшись храбрости, поднял глаза на куратора. – Тогда бы наши дивизии перешагнули через удерживаемый перевал и двинулись бы к проливам. И неизвестно еще, какие условия мира были бы тогда, когда мы подошли бы к столице турок.

Фон Оффенберг откинулся на спинку своего массивного стула и с прищуром уставился на егеря.

– Егоров, вот скажи мне на милость, почему я все время должен тебя откуда-то вытаскивать, а? Ну что у тебя за талант-то такой – находить себе неприятности? Очень крупные неприятности, хотелось бы заметить! Странный ты человек, молодой, в чем-то развитый не по годам и в то же время вот дурак дураком, словно бы недоросль поместный. Как будто в тебе две личности одновременно уживаются! Ты делаешь выводы и принимаешь решения и как зрелый муж, и как глупый мальчишка одновременно. Как так-то?! – полковник уставился в стол, посопел, как видно обдумывая, стоит ли ему вообще продолжать весь этот разговор. И наконец, похоже, принял решение. – Ладно, в твоих словах и в поступках, конечно, есть свой резон, если оценивать их с уровня совсе-ем молодого офицера. Ну вот, захотелось тебе совершить подвиг во славу Отечества. Проявил ты самостоятельность и положил половину роты, разменяв ее на несколько сотен жизней врага. Только вот у молодых офицеров всегда ведь есть те рамки, которые им ставят более сведущие и умудренные жизненным опытом начальники. А тут ты действовал совершенно самостоятельно, основываясь только лишь на своем личном и узком видении обстановки. Если бы ты ушел вместе с бригадой, если бы ты только ушел… – и барон хлопнул ладонью по столу. – Ладно, в любом случае мирный договор уже заключен, и ни ты, действуя из лучших побуждений, ни многочисленные внешние силы изменить уже здесь ничего не смогли. Осталось его только ратифицировать, а для этого нам нужно время. Мы не могли идти на Стамбул, Алексей, – вздохнул барон, – никак не могли. Во всяком случае, не сейчас. Это означало бы, что мы начинаем войну сразу с несколькими европейскими государствами, крайне не заинтересованными в таком резком усилении Российской империи. Три полнокровных австрийских корпуса только лишь ждут сигнала, чтобы ударить нам в открытый фланг в Верхней Валахии. Франция и Англия готовы направить свои экспедиционные силы на помощь османам и запереть наш флот в Средиземноморье. Союз с Пруссией совсем не надежен. Фридрих думает только лишь о своей личной выгоде и ни за что не прольет за нас каплю крови своих гренадеров. В Швеции новый король спит и видит, как его корабли высаживают десант в устье Невы, а он потом стоит себе величественно на балконе Зимнего дворца и принимает оттуда парад своих войск. У нас нет столько сил и средств, Алексей, чтобы воевать со всей Европой, и только лишь из-за того, что какому-то капитану вдруг захотелось прогуляться по Стамбулу. Европа, – хмыкнул полковник. – Да что там далеко ходить, у нас вон Емелька Пугачев недавно Казань взял и теперь похваляется аж на саму Москву идти! Все уральские заводы уже в его руках, и теперь они ему пушки да ядра льют. Все Поволжье разорено и пылает восстанием. В центральных губерниях дворянские усадьбы горят, их хозяева вокруг на деревьях развешены, а толпы крепостных к самозванцу в войско спешат. Мы в шаге от той национальной катастрофы, какая случилась после смерти Бориса Годунова. Ты помнишь, что тогда было с Русским царством? Нет, прав, сто раз прав фельдмаршал Румянцев, разыгравший эту архизапутанную комбинацию с турками и заставивший их заключить с нами мир. Нам нужно время, чтобы привести все свои внутренние и внешние дела в порядок, а вот потом мы еще посмотрим, кто будет диктовать свою волю на Балканах.

Алексей сидел, вперив свой взгляд в стол. Сейчас ему хотелось просто провалиться на месте, хотелось сжаться в комок под этим ироничным и все понимающим взглядом. Вот так всегда, а ведь он хотел как лучше. Неужели все было зря? Все эти десять дней ожесточенных боев на перевале. Неужели зря легли в эту каменистую землю Болгарии десятки его ребят, его славных егерей-волкодавов?!

– Ну и чего ты, как девица-скромница, покраснел, а, капитан? – усмехнулся барон. – Дошло, наконец, до тебя, что не все так просто и не всегда самое быстрое и прямое решение есть самое лучшее? Ладно, вижу я, что у тебя голова наконец-то работать начала и что ты сам все понял, отчего это на тебя гнев начальственный вот так вот изобильно вдруг пролился. А то интриги у него, видишь ли! Героев славных завистники грызут! Хотя и это, конечно, есть, не отрицаю. Ну как же без них?! – и он хлопнул Лешку по плечу. – Ну-ну! Не раскисать, капитан! Ты же вроде как самый главный у меня волкодав. Чего теперь нос-то повесил?! Ладно, скажу я тебе то, чего, может, и не надо было говорить, дабы воспитательный эффект от сего разговора не понизить. Не зря вы вцепились в те камни на Ришском перевале! Не зря все это, Егоров! И, похоже, не зря вы свои зубы показали самым большим министрам Блистательной Порты Оттоманской империи. Впечатлили, так сказать, произвели эффект! Не ожидали они для себя здесь такого приема! Ох, не ожидали! Думали, что перед ними тут заискиваться все сразу же будут. Станут церемониальные парады устаивать да пылинки с них сдувать, лишь бы такой нужный мирный договор в этой затянувшейся войне поскорее заключить. А тут на тебе! Вдруг разом мозги начальника охраны да на шитый золотом шелковый халат! Еще и жерла орудий со стволами штуцеров смотрят тебе прямо в душу! Ах, нахалы! – и Генрих Фридрихович аж причмокнул от удовольствия, как видно, мысленно смакуя и представляя всю эту картину. – Что Реис, что Нишанджи эфенди – все они в один голос потребовали у нашего главнокомандующего головы унизившего их русского молодого офицера в такой грязной зеленой форме, да еще и с волчьим хвостом на шапке. Но, как видно, в голове уже прокрутили, что раз русские себя так агрессивно ведут, так, значит, совершенно они в себе уверены и большую силу за собой чувствуют! Ну, разумеется, и их высокопревосходительство, он ведь тоже весьма не глуп, да и людей хорошо знает и чувствует, коли уж вообще до таких вот высот власти дошел. Румянцев разом на ступеньку выше требования от нашей стороны поднял. А что? Все равно ведь уже былого не вернуть, коли такое случилось. Ну вот такие у меня офицеры в войске, еле сдерживаю я их, сиятельные господа турки. Так и горят они желанием к вашим проливам идти да столицу Османской империи на свой остро отточенный штык взять! А за непочтительное отношение к столь уважаемым людям, как вы, это да-а. Ух, я его накажу! Ох и накажу нахала! Да по всей строгости! Даже не сомневайтесь, уважаемые министры Османской империи! И накажет ведь, Егоров, как-никак это же генерал-фельдмаршал, а не какой-нибудь там полковник, пусть даже и со связями! – барон с прищуром смотрел на Алексея. – Подробнейший рапорт о всех твоих похождениях, капитан, в ярких красках и в самом выгодном свете уже ушел туда, куда надо, – и он кивнул на крышу шатра. – Какая уж там реакция на него будет у сильных мира сего, я покамест и сам не ведаю, да и будет ли она вообще, мне это тоже сейчас неизвестно. Но вот что я в точности знаю, так это то, что тебе пока на глаза высокому армейскому начальству показываться вообще смысла никакого нет. Ну вот зачем ему портить такое хорошее настроение? У него сейчас одни лишь лавры по столь знаменательной виктории на уме. Ему нужно победные реляции наверх слать, повышения в чинах и больших премиальных оттуда ждать, а тут вдруг ты словно немой укор для его «чистой» и «незапятнанной» совести. Не-ет, точно, никак нельзя здесь светиться! Может, тебя вслед за генералом-поручиком Суворовым отправить? Его, я слышал, на поимку Емельки Пугачева к Волге готовятся послать.

Барон надолго задумался. Все это время Лешка сидел тихо – «как мышка», не желая мешать глубокому мыслительному процессу своего начальника. Наконец полковник, как видно, принял решение.

– Нет, на поимку Емельки вас отсылать тоже никак нельзя. Пусть без вас там кому положено с ним справляются, у тебя и так сейчас одно лишь название от роты осталось. Какие у тебя потери? Наверное, совсем обескровленная после последнего боя? Сам своими глазами видел, как ты едва ли семь или восемь десятков из той Ришской крепости выводил. Да и то они все поранены там были. Эко ведь потрепало вас? – и он сочувственно вздохнул.

– Из ста пятидесяти пяти человек полного состава сейчас в строю восемьдесят, – четко, на память доложился капитан. – Из безвозвратных потерь у меня пятьдесят шесть погибших и еще три инвалида. Итого пятьдесят девять. Несколько человек за эту неделю из полевого лазарета перешли на долечивание в роту, и теперь там, а также в гарнизонном госпитале Бухареста осталось шестнадцать егерей. Сколько времени им нужно на выздоровление и все ли они смогут это сделать – большой вопрос. В любом случае мы своих раненых не оставим и всем чем сможем им поможем. Чуть более половины роты готовы к бою, да и то большая ее часть с мелкими ранениями. И нам нужно около месяца времени, чтобы восстановиться. Да и то, как восстановиться? Один обер-офицер у меня, а именно полуротный, прапорщик Хлебников, на месяца два – это уже точно выбыл из строя. Погиб командир четвертого плутонга унтер-офицер Зотов. У самого старшего нашего утер-офицера Зубова отсекло руку, интендант роты без ноги. Погибли командиры двух отделений, капралы. Теперь полгода времени нам нужно, чтобы заново собирать роту и учить егерской науке новеньких. Нужно подбирать новых младших командиров. Да много еще чего нужно.

– Ну вот и займись этим, – кивнул одобрительно Генрих Фридрихович. – Роту и тебя самого удалось отстоять, подожди меня благодарить. Это генерал-майору Денисову спасибо нужно сказать, а то, знаешь ли, были серьезные потуги и против тебя, и против твоего детища. Так вот, наша армия до весенней распутицы следующего года должна быть вся полностью выведена в пределы южных губерний Российской империи. А уже сейчас, еще до конца июля и в самом начале августа она выводится на свой, левый берег Дуная из этой османской Северной Румелии. Вот и давайте выдвигайтесь-ка вы туда самыми первыми, нечего вам, как обычно, пыль в хвосте войск глотать да прикрывать их, все равно ведь сшибок с турками теперь не будет. По прибытии на место своего основного квартирования в Бухаресте займись восстановлением своей роты, она нам еще понадобится, но об этом я тебе уже позже скажу. Вот эти полгода времени, пока наша армия будет находиться в Валахии, у тебя как раз таки и будут, для того чтобы заново сколотить роту. Больших трудностей я здесь не вижу. Желающих перейти «в волкодавы» сейчас хоть отбавляй, а опыта в подготовке людей у тебя и у твоих командиров предостаточно. Что, зря там у озер такие учебные полигоны простаивают? Жалко их, конечно, будет потом туркам оставлять. Но приказ Румянцева гласит однозначно и никакому разночтению не подлежит – в марте месяце последний русский солдат должен уйти за Буг, в пределы новых российских южных губерний к местам своей постоянной дислокации. Вот и давайте, пара дней вам еще, и начинай уже выдвигаться на Бухарест.

Лешка, посчитав разговор оконченным, вскочил со своего места и замер перед полковником по стойке смирно, готовясь уже выходить наружу.

– Подожди-ка, не спеши пока, капитан, – приостановил тот его. – Я вот что еще хотел тебе сказать. Твоя рота, Егоров, без преувеличения совершила подвиг, и для оценки, для осмысления оного потребуется какое-то время. Поверь, найдутся еще те люди, которые по достоинству смогут оценить это ваше дело. Готовь представление на всех своих офицеров, Алексей. Сейчас как раз тот случай, когда на войска прольется дождь из наград, чинов, званий и премиальных. А вот по тебе, капитан, тут, извини, тут уж пока придется слегка обождать. Но, уверяю, ничего не забыто. Просто нужно немного времени. Ты же и сам все это хорошо понимаешь? – и фон Оффенберг, как-то виновато вздохнув, отвел свой взгляд в сторону от стоявшего перед ним навытяжку офицера.

– Да я все понимаю, ваше высокоблагородие, – мягко улыбнулся Лешка. – Спасибо вам, Генрих Фридрихович. Разрешите идти? – и выскочил за полог после молчаливого кивка барона.