Текст книги "Кафка"

Андрей Бурцев
Кафка

Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.

Токарев проснулся и, не открывая глаз, стал вслушиваться в себя. Голова болела, гудела голова, как вечевой набат, в ушах, как ртуть тяжелая, стучала кровь. Тошнило. В квартире было тихо, лишь где-то далеко, на кухне, звенела о раковину вода из раскрытого крана. Чирикали за окном воробьи. Не открывая глаз, Токарев стал вспоминать вчерашний вечер, когда обмывали его новую книгу. Все вроде бы было спокойно, чинно и благородно, никто не плясал без штанов на столе, никто не бил посуду и окна и не рвался «на волю», и не били, вроде бы, друг другу по мордам. Критик Заволжский, правда, изрядно назюзюкался, но блевать ходил строго в туалет, и, вставая из-за стола, говорил каждый раз своей даме: «Пардон». Токарев, пока был еще в силах, помнится, разговаривал с молодым писателем Сермигиным.

– Послушайте, мон шер, – говорил он тридцатилетнему юноше, цепляя на вилку скользкую матовую шляпку маринованного масленка. – Вы читали Кафку? Да-да, Ференца Кафку, великого и непонятного?.. Непостижимого… Прочтите, непременно прочтите. Вот у кого нужно учиться нам всем…

– Опять ты со своим Кафкой, – громко сказал, хлопая его по плечу подошедший Заволжский. – Брось! Не надоело тебе?.. Верите ли, – обратился он к смущенному Сермягину, который вертел в пальцах синюю рюмочку с прозрачным напитком. – Носится со своим Кафкой второй месяц. Всем уже уши прожужжал. Образованного из себя корчит. Эрудит…

– Да что ты понимаешь в классиках! – Взъелся Токарев. – Сидел бы здесь Кафка, он бы вам всем… он бы вас в порошок!..

– Кафка бы здесь не сидел, – с пьяной улыбкой ответил Заволжский. – К нашему союзу его бы на пушечный выстрел не подпустили. Да и вообще, Зачем он нам нужен, критик гнилого капитализма?

– Нужен! – стукнул кулаком по столу Токарев. – Хочу Кафку. Живого. Здесь. И сейчас!

– Да ты погоди, погоди, – сказал было Заволжский, но Токарев его прервал:

– Да что тут годить! Выпьемте лучше за усопших гениев человечества!

Они подняли рюмки, со звоном чокнулись и, под невнятный гул остальной толпы опрокинули в себя безвкусную жидкость, а потом… потом… А ничего потом не было. Это последнее, что я помню еще, подумал Токарев с неудовольствием.

Он осторожно коснулся пальцами холодных чугунных висков, потер их и открыл глаза. Яркий свет утра и солнца огненным бичом ударил по обнаженным нервам. Токарев со стоном зажмурился снова, успев отметить в комнате какой-то непорядок. UH прислушался, но все было тихо. Капала на кухне вода, и только. И вдруг, совсем рядом, непонятный звук, словно под полом зашуршала громадная крыса, и кто-то вздохнул, печально и тихо. Токарев осторожно приоткрыл глаза, и разом похмелье, и головная ужасная боль, которая тяжелее каторги, и вчерашние воспоминания – все отлетело прочь.

Большое, мягкое, раскидистое кресло было придвинуто к кровати почти вплотную, и на нем, на зеленом клетчатом пледе сидело, сложив тонкие передние лапы на груди, существо: морда крысиная, передние острые зубы выставились наружу, точно в ядовитой усмешке, большие круглые уши, как у Чебурашки, длинный хвост, но не голый, а, напротив, пушистый и мягкий.

– Вот-те раз, – хрипло сказал Токарев вслух. – Что же я пил такое вчера?.. Сначала шампанское… водку, помнится, раза два, не больше… токайское… ром смешивал с абсентом… и еще… боже, коньяк с мадерой! Понятно, – удрученно сказал он, стараясь не глядеть на животное, которое смирно сидело на пледе. – Где мой телефон?

– На столике за изголовьем, – сказало животное.

Токарев похлопал слезящимися глазами, потер зачем-то указательный пальцем с обгрызенным ногтем нос и сказал:

– Кто ты такой?

– Я кафка, – важно ответил тот. Или та? Голос у него был резковатый и излишне самоуверенный, но вполне сносный.

Токарев глубоко вздохнул и снова внимательно осмотрел его, а кафка спокойно сидел, сложив передние лапы на груди, и впивался в него булавками черных глазок.

– Ладно, – сказал наконец Токарев. – Говорить ты умеешь, а что ты умеет еще?

– А мы, кафки, все умеем, – нахально сказал кафка, глядя ему прямо в глаза.

– Слушай, – простонал Токарев, сморщив кирпичный нос. – Не могу больше… дай мне стакан вина!

– Мне кажется, ты вчера и так слишком… того… – сказал кафка, неопределенно поводя лапой.

– Дай! – еще громче простонал Токарев. – И не спорь, пожалуйста. Галлюцинации не спорят…

Кафка протянул лапу куда-то под кресло и достал стакан, почти полный прозрачного, чуть пенящегося и чуть желтоватого вина. Токарев жадно схватил его и припал, и забулькал, а пока он булькал, кафка сказал с некоторой обидой в голосе:

– Так ты еще не поверил в меня, хозяин?

– Конечно, – сказал Токарев в перерыве между глотками. – Вот сейчас допью, и ты исчезнешь… Не надо бы мне вчера столько смешивать…

– Но ведь я же не галлюцинация, не мираж. Как же я могу исчезнуть? – продолжал спорить кафка.

Токарев допил вино и, чувствуя, как проясняется в голове и крепнет мысль, глядел на него в полнейшем обалдении.

– А кем же ты еще можешь быть? – спросил он недоверчиво.

– Я – кафка, – с достоинством ответил тот.

– Оч-чень хорошо, – просипел Токарев, яростно почесав грудь. – А тогда зачем ты здесь? Что ты здесь будешь делать?

– Не знаю, хозяин… – честно признался кафка. – Я должен облегчить вашу жизнь, исполнять все ваши желания. А уж что я буду делать, это ваша забота… Наше дело маленькое – знай, исполняй, что прикажут, и все.

– Что же я с тобой буду делать? – пробормотал Токарев, встал, сунул озябшие ноги в шлепанцы и подошел к полуоткрытому окну. – И ведь людям-то не покажешь – засмеют. Эй, кафка, а кроме, как подавать вино, что ты еще можешь? – спросил он. За окном по тихой улице, дребезжа железом, проехал грузовик, за которым тянулось плотное облако белесой пыли.

– Мы, кафки, все можем, – ответил кафка. – Что ты, хозяин, прикажешь, то я и могу.

– Вы? – переспросил Токарев. – Вас что, много? Сколько именно?

– А сколько вас, людей? – спросил в свою очередь кафка.

– Около четырех миллиардов.

– Вот и нас ровно столько же.

– Ну, а писать ты умеешь? – спросил Токарев. В его тягучем, оглушенном мозгу зашевелилась какая-то идея.

– Это-то мы, кафки, умеем лучше всего. Нам ведь только это и требуется, чтобы писать. Так что прикажешь, хозяин?

Токарев прошелся по комнате, подбирая с пола носки и брюки, и снова сел на кровать, скрипнувшую под его грузным телом.

– Так вот тебе задание, – сказал он, глядя на кафку в упор. – Пиши! Что хочешь, то и пиши, лишь бы хорошо выходило… Ясно?

– Вот так бы и давно, хозяин, – весело сказал кафка. – Все вы к этому приходите, хотя начинаете почему-то с другого… Где у тебя машинка?

Началась веселая жизнь. Токарев отдыхал, проводя время без забот и хлопот, ходил в кино и театры, посещал выставки, встречался с многочисленными друзьями, а в трех журналах уже поместили его рассказы, и в толстом альманахе лежала обширная повесть, от которой редактор этого альманаха был без ума. И еще Токарев готовился подписать с издательством договор на роман-трилогию о современной советской деревне, в которой Токарев, надо сказать, отродясь не бывал, но роман собирался делать в расчете на то, что кафка вывезет.

Однажды в пустом, прокуренном коридоре Дома Писателей его остановил критик Заволжский.

– Привет старик, – бодро сказал критик. – Частенько тебя что-то стали видеть в обществе. Творческий простой?

– Напротив, мон шер, напротив, – весело потирая могучие руки, сказал Токарев. – Пишу, как никогда! Столько планов, столько возможностей… Да ты, конечно, читал уже последние рассказы…

– Читал, – сказал Заволжский. – И слов не нахожу. Смело, сильно, даже, где-то, могуче! Не ожидал, старик, не ожидал. Я ведь, дело прошлое, чего уж, не принимал тебя раньше всерьез, а теперь гляжу, – можешь. Можешь писать, черт тебя!..

– Хорошо, хорошо, – нетерпеливо прервал его Токарев. – А вот скажи мне – ты слышал когда-нибудь про такую штуку – кафка?

– Опять ты за старое, – простонал Заволжский. – Ты пойми, старик, это уж просто смешно. Кафка был заурядный писатель, а даже если и незаурядный, то все равно… Чего ты с ним носишься? Чего ты хочешь от него, да и от нас от всех? Не понимаю…

– Да я не про писателя, – пробормотал Токарев, чувствуя абсурдность своей попытки разузнать что-либо о кафках. – Бог с ним, с писателем…

Тоненькие, как ниточки, брови Заволжского поползли вверх.

– Я что-то тебя не пойму, старик… – начал было он, но тут появился откуда-то секретарь союза, обхватил и его за плечи и с криком: «Василий Игнатьевич! А я вас всюду…» уволок его по коридору, и они скрылись в сизых слоях дыма.

Придя домой, Токарев заглянул в кабинет, где дни и ночи, не зная сна и отдыха, строчил на машинке кафка. Потом он прошел на кухню, согрел суп и поел, и когда, сидя у распахнутого окна, курил сигарету и слушал воробьев, ненавистная машинка вдруг умолкла. Через полминуты кафка появился на кухне и протянул ему толстую кипу исписанной бумаги.

– Вот и роман, хозяин, – сказал он и протянул ее Токареву. – Я свое обещание выполнил, теперь пришла ваша очередь платить по счету.

Токарев положил роман на стол и скучающе посмотрел на стоящего рядом на задних лапах, чуть выше табуретки, кафку. При слове платить, он даже поморщился, точно у него вдруг заныл дырявый зуб.

– А про это ты мне ничего не говорил, – сказал он кафке и глубоко затянулся. – Что это еще означает? Что значит платить? Чем платить?

– Все нормально, хозяин. От вас почти ничего и не потребуется. Надо сказать только: да, я согласен. И все.

– А если я не согласен? – спросил Токарев. – Больше, чем тридцать процентов гонорара я тебе дать не смогу… Да и тридцать ты вряд ли…

– Нам, кафкам, деньги ни к чему, – сказал ему кафка. – Я же говорю, что вам это почти даром обойдется. Даже, скорее, на пользу пойдет. Ну, говорите же, да, я согласен.

– А нельзя ли это перенести на завтра, или, скажем, на послезавтра? – тянул Токарев, скорее по привычке, потому что знал уже, что скажет сейчас эти слова, потому что кафка иначе может уйти, а куда он теперь без него.

Кафка ничего ему не ответил, только отрицательно покачал головой с большими круглыми ушами, и снова, как в первый раз, Токареву показалось, что он саркастически ухмыляется.

– Ну, хорошо, – сказал Токарев. – Ладно. Пусть будет по-твоему. ДА, Я СОГЛАСЕН.

Он с облегчением шумно выдохнул воздух, и вдруг комната понеслась во все стороны прочь, как надуваемый газом воздушный шар, комната разбухала, расширялась с неимоверной быстротой. У Токарева захватило дыхание, зашумело в ушах.

Миг, и на кухне возле табуретки стояли две кафки: крысиные мордочки, большие круглые уши торчком и длинные пушистые хвосты. Они медленно опустились на задние лапы, обнюхались, внезапно большими скачками пронеслись по кухне и скрылись в щели за батареей.

Так появился на свете еще один кафка, и это означало, что на земле родился еще один человек. Потому что так уж устроен мир. И у каждого есть своя кафка…