Текст книги "Оживший кошмар русской истории. Страшная правда о Московии"

Глава 14
Опасность, исходящая от Московии

Дешева кровь на червонных полях, и никто выкупать ее не будет.

Никто.

М.А. Булгаков

Разумеется, в истории и самой Московии была вовсе не одна тупая азиатчина. Был рывок в эпоху первых Романовых. Фактически та Московия, о которой я писал в этой книге, кончилась в Смутное время. После Смуты появляется некая «Московия-2»… Говоря о государствах Древнего Востока, историки часто выделяют «Старовавилонское» и «Нововавилонское», или «Новоассирийское», царство. Для стран Европы такие разделения не приняты, а зря. Франция после Столетней войны – это совершенно другое общество и государство. «Новофранцузское королевство».

Точно так же и Московия при Романовых, с 1613 года, – эдакое «Новомосковское царство». На престоле сидела династия, не страдающая комплексом неполноценности. Последствия изоляции и ксенофобии удавалось быстро устранить.

Весь XVII век Русь стремительно рвалась вперед… Очень славная эпоха, время на удивление симпатичных личностей на троне и их приятных, образованных придворных. Время экономических и культурных перемен, причем исключительно к лучшему. Время, когда Русь выходит на международную арену могучей и уверенной в себе. Время создания русского флота, светской живописи, театра, исчезновения многих диких законов и обычаев[107]107
  Буровский А.М.. Правда о допетровской Руси. М., 2010.


[Закрыть].

Но вот что характерно: мирное созидание русского XVII века вовсе не утвердилось в народных легендах как нечто хорошее и «правильное». Тем более не как героическое и славное, достойное подражания. Это – дикая «кондовая» допетровская Русь.

А вот чудовищный рывок Петра I… Результаты модернизации меньше, чем при его отце, масштаб разрушения такой, что Мамай и Тохтамыш позавидовали бы. Сломано в сто раз больше чем сделано, страна будет веками расхлебывать кашу, заваренную царем Антихристом[108]108
  Буровский А.М. Петр Первый. Проклятый император. М., 2008.


[Закрыть]. «Зато» – все правильно. Чудовищный рывок, расточение материальных ценностей и человеческих жизней, Россия, поднятая на дыбы… Все соответствует представлениям рядового россиянина о том, как «должны» совершаться изменения, как выглядят поворотные периоды истории.

Тут тоже исторический выбор. Выбор того, что берется в прошлом за образец. Образцы москальства просты. Москальство всегда предлагает простой выход из любого, сколь угодно сложного, положения вещей. Именно в том великий соблазн русской Азии. «Чего там думать?! Трясти надо!»

Наивно думать, что если «Московии-1», «Старомосковского княжества» давно нет, то экономические, культурные и политические традиции русского Северо-Востока, Московии – только достояние истории. Если бы! Они живут, определяют отношение людей к жизни, и в этом кроется серьезная опасность для современных людей – жителей Российской Федерации. Тех, кто называет себя русскими и кого правильнее было бы называть великороссами.

Россиянин любит решать все вопросы самым примитивным способом. Он вообще не любит ничего сложного, требующего усилий. Все, для чего нужно учение, квалификация, затраты интеллекта, ему несколько подозрительно. «Простой» – это у нас до сих пор положительная характеристика человека. «Простейшее решение проблемы!» – готовно радуются люди.

А все, над чем надо еще потрудиться, люди не любят, что поделать…

Интенсивный подход к решению любой проблемы многим россиянам чужд органически, утробно. Ну просто душа не приемлет. И это обеспечивает легчайшую замену разумных, эффективных, но сложных технологий вредными, но зато очень простыми в применении.

Лев Толстой очень хорошо описывает, как помещик Левин, несмотря на самые замечательные намерения, еле-еле сводит концы с концами. Для Левина было важно, чтобы «каждый работник сработал как можно больше, и притом… старался не сломать веялки, конных граблей, молотилки, чтоб он обдумывал то, что он делает; работнику же хотелось работать как можно приятнее, с отдыхом, и главное – беззаботно и забывшись, не размышляя»[109]109
  Толстой Л.Н. Анна Каренина // Толстой Л.Н. Собр. соч. в 14 т. Т. 8. М., Гослитиздат, 1952. С. 242.


[Закрыть].

В результате «он посылал скосить клевер на сено, выбрав плохие десятины… – ему скашивали подряд лучшие семянные десятины, и оправдываясь тем, что так сказал приказчик, и утешали его тем, что сено выйдет отличное; но он знал, что это происходило оттого, что эти десятины косить было легче. Он посылал сеноворошилку трясти сено – ее ломали на первых рядах, потому что скучно мужику было сидеть на козлах, под махающими над ним крыльями…. Все это делалось только потому, что всем хотелось весело и беззаботно работать»[110]110
  Толстой Л.Н. Анна Каренина. С. 242–243.


[Закрыть].

Правда, словно в насмешку над самим собой, Толстой тут же выводит семью мужиков, которые ведут рациональное хозяйство и делают то, чего Левин никак не может заставить[111]111
  Там же. С. 244–247.


[Закрыть].

А ведь это и сейчас так. Есть великолепные работники, которых и заставлять не надо. Но их мало, а основная масса живет по нормам старого мерзкого анекдота: «Прислали в леспромхоз японскую пилу. Сунули в нее полено. Распилила.

– Угу, блин… – сказали суровые сибирские мужики.

Сунули в нее бревно. Распилила.

– Угу, блин… – сказали суровые сибирские мужики.

И тогда сунули мужики в пилу рельсу. Сломалась!

– Ага, блин! – обрадовались суровые сибирские мужики.

После чего пошли валить лес двуручными пилами».

Что, я сказал неправду? Оклеветал русский народ? Ну-ну…

В политике эта же черта позволяет очень неплохо существовать всем, кто предлагает упрощенные решения разного уровня, от ловли зеленых «жидов» под кроватью до омовения сапог в водах Индийского океана. В 1996 году Жириновский имел серьезные шансы стать президентом, и на 90 % – усилиями этих любителей простоты.

Что сказать? Российскую Федерацию населяет множество людей, которые просто органически, почти на уровне физиологии, не способны жить в современном мире.

Столетиями природорасточительная технология отбирала тех, что работает на рывок, снимает сливки, не задумываясь о последствиях. Веками община и государство отбирали «простых» – тех, кто меньше склонен к размышлению, анализу, сравнению, рефлексии (грешен, не помню, как полагается ругать рефлексию: «буржуазной» или «интеллигентской»? Вставьте сами нужное).

А «шибко умные», умеющие и любящие думать, склонные вычленять себя из любой общности и добиваться успеха, истреблялись поколениями, веками. Хотите тест? Попробуйте сами подумать, каковы должны быть последствия для генофонда страны, для ее перспективы на будущее. Если вы думаете, что никакого, – значит, последствия сказались и на вас.

Бытие в прочных тисках государства и «коллектива» страшно уродует людей. Мало того что человек отвыкает (точнее – смолоду не приучивается) жить сам, без подпорок государства и общины, – об этом уже сказано немало. В самом обществе утверждаются самые примитивные формы общежития, даже «вспоминаются», казалось бы, давно умершие. Защищая себя и свой образ жизни, люди придумывают самые несусветные способы идеализировать эту архаику, показать всем (и самим себе), до чего же им хорошо без свободы.

Бывший советский, нынче российский человек так привык быть несвободным, что вообще плохо понимает эту потребность и еще хуже понимает, до какой степени несвободен.

Один «невозвращенец» рассказывает историю, после которой сбежал из СССР. Сотрудник Внешторга, он долго жил в Дании и завел там роман с местной дамой. От лишних глаз они часто уезжали за город; как-то рассказчик во время свидания «засек» подозрительную машину, решил, что его выследили, и страшно занервничал.

К его удивлению, женщина ударилась в слезы.

– Я знала, что вы рабы, – плакала она, – но чтобы до такой степени… Чтобы тебя могли так перепугать этой проверкой…

Она предлагала все что угодно, любые усилия, любые деньги: только, мол, беги, пока не поздно, пока еще можешь, беги изо всех сил туда, где никто не посмеет выяснять – с кем вообще проводит время взрослый человек.

До русского впервые, в общем-то, дошло, как выглядит он сам и его поведение для западного человека. Он бежал.

«И сейчас чиновники не понимают – как это кто-то что-то произведет, продаст, купит, зарегистрирует сам, без команды. Как это кто-то получит много денег… Благие желания, искреннее стремление к реформам упираются в непонимание самой их сути – свободы и права»[112]112
  Трифонов Е. Рабство во имя свободы, или Перестройка № 1 // За Россию. 1994. № 12.


[Закрыть].

В системе «московско-советско-российского» мировоззрения (как сейчас модно говорить, «ментальности») так же сильна и непривычка к дисциплине.

Всякий запрет, всякая рекомендация вызывает сильнейшее отторжение – а вдруг это начальство придумало, чтобы нас в очередной раз притеснить?! В российской действительности подозрение, прямо скажем, далеко не беспочвенное. Но если мыть машину – это не необходимость, а блажь инспектора ГАИ, то ведь и соблюдение скоростного режима, и правил обгона – это тоже его вредная выдумка. Что водку вредно пить – придумали врачи, чтобы им больше досталось. А уж что надо вовремя приходить на работу – так это вовсе черное измышление начальства. И «всякий порядочный человек» просто обязан гнать по улицам города под 100 километров, напиваться до бесчувствия, опаздывать на работу и вообще быть максимально расхлюстанным. То есть бунтующим рабом.

Об этом блестяще пишет Марина Влади[113]113
  Влади М. Владимир, или Прерванный полет. М., 1989.


[Закрыть], а Карен Хьюит так объясняет одно из коренных отличий британца от россиянина: «Когда британец обнаруживает знак, запрещающий ему въехать в улочку, он рассуждает примерно так: «Я вместе с другими запретил себе въезд»… Русский же исходит из того, что это «кто-то запретил мне сюда въезжать»[114]114
  Хьюит К. Понять Британию. М.,1993. С. 74.


[Закрыть]. Ах, запрещают?! Нарушу!

Опыт жизни заставляет меня утверждать: точно так же рассуждает «русский», когда ему «запрещают» курить, обжираться, пить крепкие напитки или «заставляют» заниматься своим здоровьем и не употреблять экологически вредных дезодорантов. А! Это какой-то иностранный гад придумал, что я не должен использовать это вещество, когда я его-то и хочу использовать?! Так я же ему назло буду делать так, как привык!

Так же и с соблюдением любых правил и законов, правил общежития в любой стране.

Поведение туристов из СССР или Российской Федерации в аэропортах или в гостиницах еще недавно вызывало… сложные чувства. По крайней мере автор сих строк за границей старается по-русски не говорить и с соотечественниками не общаться.

Но ведь эта нетерпеливость, некультурность, грубость заставляют напрягаться хозяев страны. Ведь людям, которые не могут управиться с самими собой в элементарной житейской ситуации, особенно-то не доверишься и на борту терпящего аварию самолета или во время наводнения. Если они так пихаются только для того, чтобы попасть к стойке первыми, что будет, если от «пробиться к стойке» будут зависеть не «первым войти в самолет», а здоровье, сохранение имущества и жизнь?!

Отсутствие дисциплины в поведении взрослых мужчин и женщин не вызывает уважения. Тем более агрессивность. Каждой исторической эпохе свойственен свой приемлемый уровень агрессивности. Сознание многих россиян очень архаично, и сравнительно с людьми других народов (в том числе поляков, украинцев и белорусов) они агрессивны. Невероятно, неприлично агрессивны. Много раз мне доводилось наблюдать, как иностранцы удивляются этой агрессии российских коллег.

Как он любит, холит, пестует свою агрессивность, этот средний россиянин! И в малом, и в большом он инстинктивно стремится разделить мир на «их» и «нас». Отделиться, спрятаться от «них», скажем, закрывшись за колючей проволокой «закрытых городов» – комфортабельных и добровольных концлагерей для победителей. А если удастся – то напасть на «них», стукнуть, обидеть, уничтожить! Очень часто россиянин даже не понимает, что он агрессивен, что его поведение прочитывается как угроза.

– Эти французы какие-то странные! Рявкнешь на них – они улыбаются и отступают! – со смехом рассказывала мне одна дама. Помнится, я спросил эту даму: а что, по ее мнению, думают французы при этом? И оказалось, что моя собеседница, в ее почти 30, об этом просто НЕ ЗАДУМЫВАЛАСЬ. Ах, эта прелестнейшая незамутненность совкового сознания! С чем сравнить? Разве что с такой же незамутненностью сознания московита времен царя Иванушки… Плюнешь в общую миску – эти дураки-шляхтичи из нее перестают есть! Смех с ними, да и только!

Агрессия – это ведь не только готовность нападать, отнимать, применять силу. Это и полное непонимание окружающих. Их как бы и не существует.

На государственном уровне господство «московской» культуры уже привело к нескольким катастрофам разного масштаба – от экологических до политических. Начну с самой страшной и самой очевидной из их: с разрушения природной среды, прямого следствия культа расточительности.

Веками никто особенно не заботился о том, чтобы одна и та же земля сохраняла, а тем более приумножала свое плодородие. Для многих в наше время стало своего рода идеалом крестьянское хозяйство. Мол, там заботились о природе, вели себя хорошо, плодородие почв не падало. Эти представления странным образом расходятся со сведениями, полученными основоположником российского (и мирового) почвоведения Василием Васильевичем Докучаевым. В.В. Докучаев как раз доказал, что плодородие почв при ведении традиционного хозяйства падало, да еще как!

А главное, никого это особенно не волновало: ни крестьян, ни правительство страны. Подумаешь, истощение почв! Перейти на другое место, и все… Еще при Столыпине идея переселения или идея раздела помещичьей земли была несравненно сильнее идеи рационального использования того, что есть. А тем более идеи интенсификации.

Вроде бы советская власть даже начала с природоохранных мероприятий. В лесах опять появился лось, а в заповедниках – и соболь. Но вот проведение такой масштабнейшей акции, как «освоение целины», дает знакомые примеры. Если хотите: то же переселение избыточного населения на новые территории, на своего рода «Новое Заволжье» или «Казахстанскую Сибирь».

От более ранних актов переселения это отличалось, во-первых, огромной ролью государства, намного большей, чем даже в пору Столыпина. В 1954 г. Пленум ЦК КПСС принял постановление «О дальнейшем увеличении производства зерна в стране и об освоении целинных и залежных земель».

Государство организовывало, везло, отводило, поставляло технику, скупало продукцию, обеспечивало и заставляло.

Во-вторых, большая часть «целинных и залежных земель» просто не подлежала земледельческому освоению. Как правило, это территории, где ураганные ветры мгновенно могут унести плодородный слой. Не случайно русские никогда не селились тут и не заводили своего хозяйства.

Госпланом СССР было намечено распахать в Казахстане, Сибири, Поволжье, на Урале и в других районах страны не менее 43 млн га целинных и залежных земель. За 1954–1960 гг. в СССР было поднято 41,8 млн га целины и залежи. Из них ныне на территории Российской Федерации находятся 16,3 миллиона.

Последствия понятны: огромные массивы земель, которые могли использоваться века и тысячелетия, оказались загублены в считаные годы. Масштаб разрушения явился мне во время работы своей экспедиции в Хакасии. Мы стремились комплексно изучать интересующие нас территории, и среди прочего выяснилось, что хакасской степи, строго говоря, больше не существует. Там, где произрастали ковыльные и разнотравные степи, завели хлебные поля. Два года ходили по уши в зерне, не успевали вывозить. На третий год хлеб не вырос и не вырастал уже никогда, потому что плодородный слой исчез.

Пытались вернуться к скотоводству, но безнадежно: плодородный слой исчез, и там, где росли степные травы, стал вырастать бурьян и прочие сорняки. На месте прежних степей сейчас лежат так называемые «бэдлэнды» – «дурные земли». Характерно, что в русском языке это явление и не осмысливается никак, приходится переводить с английского. Американцы столкнулись с таким же явлением на Среднем Западе, отследили его и описали. Русские сталкивались с ним множество раз, но не объясняли его, не описывали и не осмысляли. Они просто переселялись на еще пока не тронутые земли.

Мы с моей будущей женой описали в общей статье происходящее на территории «поднятой целины», о которой в советские времена ходило столько официальных и неофициальных легенд[115]115
  Буровский А.М., Голубцова Е.В. Человек и природа в Хакасии // Лик сфинкса. Материалы исследовательской программы «Генезис кризисов природы и общества в России» и IV Международной конференции «Человек и природа – проблемы социоестественной истории». М., 1995. С. 25–35.


[Закрыть]. Например, о том, как для прокорма баранов в Хакасию привозят комбикорма: то, что растет на месте степных растений, не кормит бедных животных. Никаких. И что баранов разводить в этих местах, что слонов и бегемотов, – разница невелика. «Целина» – это уничтоженные земли.

Впрочем, за последние десятилетия погибло и много «старых» земель, которым как будто ничто и не угрожало. Оказывается очень даже угрожало: использование земель не по назначению. Когда пахотные земли зарастают лесом, кочкарники «приходится» распахивать, заливные луга ушли на дно очередного «рукотворного моря», а скот «приходится» пасти то в лесу, то на бывших пахотных землях, рано или поздно начинается деградация и гибель земель, что поделаешь.

Сельскохозяйственные земли СССР погубили старые стереотипы Московии: неаккуратность, расточительность, привычка к изобилию земли и упорная вера в то, что обязательно должны быть территории для расселения и для ведения привычного хозяйства. Ну никак не может быть так, чтобы таких земель не было…

Точно так же, как пахотные земли, экстенсивно использовались леса и недра. Леса со времен «великих строек социализма» повырублены так, что давно уже нет никакого такого «зеленого моря тайги». В песнях есть, а в реальности – нет. Есть огромные площади старых и новых вырубок, заваленных гниющими деревьями. Площади, по которым можно бродить целый день, не встретив ничего живого.

Мало кто знает, что в Сибири сегодня охотничьи угодья куда более скверные, чем в Германии, Польше или тем более в Канаде. Плотность расселения косули, благородного оленя, лося или медведя несравненно меньше, и дело не в суровом климате (в Канаде он примерно такой же), а в бедности выхлестанных, истребленных, обнищавших угодий.

Почему же «от них» охотники едут к «нам»?! А они и не едут, успокойтесь. В одних США зарегистрировано 15 миллионов охотников и охотниц. Ну и многие ли хлынули в Россию, как только представилась возможность? Единицы, верно? Остальным вполне хватает дичи там, у себя. Даже в Германии и в чудовищно перенаселенной Чехии охотничье хозяйство поставлено лучше, а дичи на единицу площади больше в 20–30 раз.

Так же вычерпаны недра. Никто ведь не думал, что не все можно сразу же хапнуть; что завтра может понадобиться то, что берем сегодня. Все было просто: наши недра неисчерпаемы, только знаем мы еще не все! Будет надо, пойдем и найдем! А когда к 1980-м годам «вдруг» оказалось: найти ничего нового уже не удается, совки-московиты разводили руками и глупо ухмылялись – даже к прилету марсиан они были готовы больше.

Добавим к этому, что многие культурные ландшафты разрушались совершенно сознательно, из высоких идейных соображений. Например, царящие над Русской равниной белокаменные храмы превращались в склады или в магазины. Другие культурные ландшафты – например, Москва – переделывались до неузнаваемости, а третьи превращались в натуральные помойки.

Добавим, что все в чудовищной степени загажено: завалено отходами, в том числе токсичными и радиоактивными, загазовано и залито бензином, мазутом, прочей гадостью: никто ведь никогда не соблюдал хоть какого-то порядка.

В свое время Л.И. Брежнев много говорил про «страны-тюрьмы», в которых нет «народных демократий», а коммунистические партии объявлены вне закона. Но тогда по аналогии СССР и Российская Федерацию смело можно назвать – «страна-помойка». И с полным на то основанием.

Наивные люди часто не понимают – охранять в России природу, естественные ландшафты поздно. Больше попросту нечего охранять. Те ландшафты, в которых выросли предки, которые были для них родными, исчезли. Не существует ни целинных степей, ни «девственных» лесов, в которых водились «можжевеловые» рябчики. Это было, но этого нет, как нет птицы дронта или лесов каменноугольного периода.

Природная составляющая России погибла, и тут ничего не поделаешь.

О демографической и социально-политической катастрофе России в XX веке уже написано немало – хотя бы прекрасные книги И. Бунича. Но есть в этих катастрофах аспект, который вроде бы никто пока совсем не освещал.

Мои представления о том, что происходило и происходит в России, коренным образом изменилось 12 сентября 1995 года на конференции по социоестественной истории. Конференцию необязательно проводить в самое плохое время и в самом скучном месте России. Вполне можно провести ее в бархатный сезон на южном берегу Крыма. И поэтому мои впечатления от сообщения невозможно отделить от ярких, как переводная картинка, пейзажей, шороха волн о гальку, крутых склонов, поросших можжевельником. В этот день семинар проходил в Голубой бухте, непосредственно на камушках у прибоя.

– Обратите внимание, – говорил Эдуард Сальманович Кульпин, балансируя на омытом морем, черном камушке, – какие довольные лица у казаков, штурмующих морозовскую мануфактуру… 1895 год, до революции далеко. А какие счастливые лица у рабочих, швыряющих булыжники в казаков! Полное впечатление, что русским людям нравится друг друга истреблять.

С точки зрения социоестественной истории, – добавляет Эдуард Сальманович, подумав, – тут и нет ничего удивительного. Ведь выходов из кризиса природы и общества только четыре: завоевать кого-то и жить за его счет; расселиться на незанятые земли; перейти к новым, интенсивным технологиям… Или, – вскидывает голову Эдуард Сальманович, – надо уменьшить число людей.

Если ртов становится чересчур много, если началась борьба за хлеб и чистую воду, чистый воздух – то ведь любой становится врагом. Или вернее – просто лишним. Люди на подсознательном уровне хотят, чтобы их стало меньше. Им и правда приятны сцены гибели – это ведь сцены решения кризиса. Тут огромное количество возможностей – от желания самому погибнуть, или по крайней мере не иметь детей, до стремления объединиться с кем-то, более тебе близким, и с ними вместе уменьшать число «других». Не так уж важно, кто эти «свои», а кто «чужие». Истреблять можно «буржуев», казаков, евреев, поляков, «кулаков», неважно кого именно. Важно, что у всех или по крайней мере у большинства в голове ясно сидит: людей слишком много! Надо, чтобы их стало меньше!

И вот погромы, террор первых лет XX века. Десятки тысяч жертв… Мало!

Первая мировая война – 10 миллионов покойников. Мало!

Террор двадцатых годов, расказачивание, голод в Поволжье – пять или шесть миллионов… Мало!

Террор тридцатых, коллективизация – двадцать или тридцать миллионов покойников… Мало!

Вторая мировая война – тридцать или сорок миллионов покойников…

Вот теперь как будто хватит. И Россия на какое-то время успокаивается, останавливается, до конца восьмидесятых, до «перестройки». А сейчас тоже в головах, в подкорке сидит, что людей чересчур много. И россияне приведут к власти любое правительство, поддержат любую политику, лишь бы число людей уменьшалось[116]116
  Полное впечатление, что уже привели.


[Закрыть].

Так же и в начале века… Почему пришли к власти именно большевики? Почему не те же эсеры? Да потому, что тогда покойников было бы меньше, а россиянам нужен был как раз тот, при ком покойников будет как можно больше.

Надо было видеть лица нашей конференции, право. Словно не влажный и теплый бриз повеял с мягко мерцающего, затянутого дымкой моря, а холодный сухой ветер прилетел из снежных полей Арктики. Стянуло лица холодом и страхом. А ведь люди собрались много чего видевшие и пережившие.

– Скажите… А вот эти… Которые согласны исчезнуть сами. Они ведь тоже могут быть опасны…

– Конечно! Возьмите всевозможные «батальоны смерти» во время Первой мировой войны. Люди так и говорили – мол, хотим умереть. А скольких с собой прихватили?

Тишина. Работа мысли на всех лицах.

– Э-ээ… Эдуард Сальманович… А никак нельзя вести себя иначе? Например, привести к власти правительство, которое как раз остановит взаимное истребление?

– Можно! Конечно, можно! Но для этого нужно, чтобы большинство населения, хотя бы значительная часть, хотело бы не уменьшения числа населения, а перехода к интенсивным технологиям. Это же стихийный, подсознательный процесс…

– А иначе…

– А иначе независимо от лозунгов, при любых поворотах политики все будут искать одного: как бы людей стало меньше. И убивать друг друга будут зверски, с невероятной жестокостью – потому что все лишние, каждый – конкурент остальным.

Тут у меня перед глазами явственно встали вдруг уже не батальоны смерти, а образ почти что литературный: гоголевские «козаки», в конном строю идущие на пушки. События почти того же времени – солдаты Бориса Годунова, поджаривающие на сковородках младенцев в Комарницкой волости.

– Эдуард Сальманович… Вот невероятные жестокости, которыми сопровождались опричнина, Ливонская война, Смутное время… Жестокости, которые невозможно объяснить рационально… По-вашему, они имеют ту же природу?

– А как же… Это время кризиса природы и общества в России. Время, когда людей оказывается слишком много, когда люди вызывают ненависть друг у друга. По-другому и не может быть.

И мы какое-то время еще сидим, слушая усиливающийся ветер, плеск волн о камни, шорох песка, осыпающегося на склонах. А потом, не сговариваясь, начинаем одеваться и отправляемся к автобусу.

Стоит ли комментировать? Ведь уже и так понятно, почему Московия плеснула в мир свою шайку зверья, почему москали всю свою историю вовсю резали и морили голодом друг друга. И почему люди Великого княжества Литовского, жители куда более населенной страны, порывались не стирать с лица земли, а кормить умирающих московитов: их-то подсознание не подсказывало им, что людей на свете слишком много.