Текст книги "Столица на костях. Величие и проклятие Петербурга"

Тем более странно, что до сих пор никто не смог объяснить: в чем же именно состоит «особенность» города, и как, через какие механизмы он оказывает свое удивительное воздействие на человека.

Глава 2
Культурная столица России

 
Страшен город Ленинград.
Он походит на трактат,
Что переведен с латыни
На российский невпопад.
 

А. Величанский

Империи рано или поздно рушатся. Границы государств редко пребывают в неизменности. Кому, как россиянам, этого не знать… Но эти застроенные, измененные до неузнаваемости участки земной поверхности – города, – они продолжают жить какой-то своей, совершенно самостоятельной жизнью. Судьба некоторых городов очень тесно зависит от судьбы государства. Судьба других оказывается совершенно в стороне от судеб государств и империй, торговых путей и «величия» безумных владык.

Судите сами: маленькая Лютеция была совершенно ничтожным городишкой в сравнении с Суассоном или Орлеаном. Так, маленький городок в Галлии, мало интересный и галлам, и любым завоевателям. За нее не боролись варвары и галло-римляне, городок не делали своей резиденцией могущественные епископы и короли. Скорее сам город, разрастаясь по каким-то одному Богу ведомым законам, вынудил сделать себя столицей Франции.

Центр торговли, науки, культуры, моды, источник постоянных новаций решительно во всем – Париж превосходно видно в европейской жизни. Причем совершенно независимо от того, был он столицей или нет. Не будь Франция столь благоразумна, чтобы сделать Париж столицей, еще неизвестно, кому было бы хуже – остальной Франции или Парижу…

Краков стал столицей Польши в XI в. и перестал ею быть в XVI в. Вроде бы даже запустел после нашествия шведов в середине XVII века. Но… Краковский университет. Но начавшееся в Кракове восстание Костюшко (1794); Краковская республика 1815–1846 гг.; Краковское восстание 1846. Прошу извинить – но и краковская колбаса. Столичности Краков давно лишен; но развивается как город науки, город культурных новаций и вместе с тем – как «бунташное», вечно противостоящее властям место. В судьбе Кракова явно есть нечто, роднящее его с Санкт-Петербургом.

Так же и в Швеции Упсала без прямой помощи властей предержащих выросла из языческого, затем христианского культового центра в университетский город. Да какой! Общеевропейского значения. Не в королях и епископах дело: скорее это сама Упсала не позволяла себя обойти, и именно потому стала резиденцией архиепископа, центром торговли всей Южной Швеции, местом коронации королей и проведения мероприятий национального масштаба.

В XIX веке мрачноватая слава клерикализма и реакционности пришла к Упсале. Уж, наверное, такая слава приходит не посредством государственных указов.

Так же «самостоятельно» стал крупнейшим культурным центром Мюнхен. Не все родившееся в нем способно вызывать восторг – от идеи Баварской автономии до «Пивного путча». Но закономерность явно та же.

Словом, существуют города, в которых, подчиняясь еще не ясным законам общественного развития, происходит активное развитие культуры – выражаясь по-ученому, культурогенез. В этих городах складывается местный по происхождению культуроносный, культуротворческий слой. Население города по непонятной причине начинает заниматься науками и искусствами и добивается в этих занятиях многого.

Конечно, заниматься культурным творчеством куда удобнее, когда полон кошелек, а город имеет какие-то свои права и привилегии. Если у города есть статус, права, возможности, деньги – культуротворческий слой своих граждан город может расширять. Во-первых, в богатый город стекаются люди, и не самые худшие; да нужных людей богатый столичный город еще и может сознательно привлекать.

Во-вторых, это ведь не всегда бывает, чтобы творцы культуры имели возможность не тачать сапоги или вывозить мусор, а получать плату за совсем иной труд. Холст, подрамники, мастерские и уж тем паче бронза – стоят денег. Как и типографии, и металлические литеры, и краска, и бумага, превращаемая в книги.

Если денег на все это нет – культуроносный слой поневоле будет вести самое скромное существование. Многие вообще не сделают в своей жизни ничего, иные состоятся вполсилы.

Но получается – в некоторых городах этот слой может появиться в любую минуту, а как появится – сразу активен, вне прямой зависимости от городских вольностей или скопленного достояния. В таком городе постоянно возникают разного рода культурные новации, и в самых разных сферах жизни – от научных открытий и до религиозных переворотов, от усовершенствований в музыкальных инструментах и до новых форм общественной организации. Жить в таких городах одновременно интересно и тревожно.

А в других городах генезис культуры происходит вяло, в основном за счет приезжих или за счет финансовых вливаний. В любое место ведь можно привезти людей откуда угодно, и пока им платят, воспитанные в других местах художники, ваятели, писатели и ученые не разбегутся, а будут творить там, куда их привезли.

С XV в. Берлин – столица: сначала Бранденбурга, потом – Пруссии. В город долгое время была немалая эмиграция. Например, в XVIII в. треть населения Берлина составляли беглые из Франции гугеноты… Но ведь это же факт, что роль Берлина как города культуры, невзирая на его «столичность», на многочисленные финансовые вливания и не худших по качеству эмигрантов, многократно меньше, чем того же Мюнхена, Кельна или даже маленького Дрездена.

Опасаясь обидеть жителей других промышленных гигантов и древних столичных городов, не стану уточнять, которые из них вызывают у меня в памяти древнюю поговорку про Федору, которая велика… Лучше обратимся к Петербургу.

Уже говорилось о потрясающей способности города «включать в себя», ассимилировать вливающихся в Санкт-Петербург людей: независимо от роду-племени эти люди поколения через два превращаются в коренных, и притом в преданных городу жителей.

Если брать деятелей культуры, этот процесс начался с уроженцев немецких земель и пылких петербургских патриотов Б.С. Якоби, В.Я. Струве (основавших «петербургские» династии интеллектуалов) и продолжился уже «чисто русскими» СП. Крашенинниковым, И.И. Лепехиным, М.В. Ломоносовым. И чем дальше, тем больше среди культуроносящего слоя не только «чисто русских», но и «уже встречавшихся» фамилий.

Мало того что становятся петербуржцами «иногородние». Пресловутый спор двух столиц решается просто и ясно: можно назвать множество известнейших лиц, перебравшихся в Санкт-Петербург из Москвы (в качестве впечатляющих примеров – Н.И. Пирогов и СП. Боткин). Но нет ни одного обратного случая. Исключение – Илья Сандунов. Но и он, переехав из Петербурга в Москву, бросил театр и занялся будущими Сандуновскими банями.

Самое странное в том, что процесс этот шел и при «советской власти», и что этот процесс продолжается сегодня. Конечно, многих в Москву «вывели» в начале 1930-х, когда переводили все институты Академии наук – новая столица должна была обзавестись подобающими головными институтами. Выращивал – Санкт-Петербург. Должна была пожать, по замыслу коммунистов – Москва. И диву даешься, каким пшиком все отозвалось. Конечно, «выведенные» в Москву петербуржцы (среди самых знаменитых – В.И.Вернадский, среди менее известных – хотя бы палеонтолог Орлов) сказали свое слово. Но в целом «выведенные» в Москву научные школы «благополучно» зачахли. Заметно было первое поколение – то, которое родилось, окончило гимназии, получало образование в Санкт-Петербурге. На этом – все.

Если людям давали право выбора – наиболее интересные творческие типы из Петербурга уезжать отказывались (до войны – Тимирязев; после войны – Б. Штоколов). Или, вопреки утраченной Петербургом «столичности», перебираются именно в Петербург из провинциальных городов.

Уже в 1990-е годы Санкт-Петербург или породил, или «раскрутил» нескольких сильных писателей.

Из Петербурга родом В.В. Путин и многие из его окружения, вообще много людей из властных структур. Реализуются они в Москве… но корни их – в совсем другой столице.

Не менее интересно и еще одно… Санкт-Петербург лидирует решительно во всех культурных инновациях, какие только появлялись за последние 200 лет российской истории. Проводить сколько-нибудь подробный анализ, даже просто перечислять я не буду: потребуется монография, да пообъемнее, листов на 30. Намечу максимально коротко.

Естествознание:

– привлечение европейских (в основном немецких) ученых в Россию, и учение у них (Б.С. Якоби, Э.Х. Ленц, В.Я. Струве… список можно пополнить десятками имен);

– освоение пришедшего из Европы аналитического естествознания (В.В. Петров, И.М. Сеченов, Д.И. Менделеев – этот список тоже можно расширять до бесконечности);

– становление традиции «синтезного» естествознания, более соответствующей российской культурной традиции (В.В. Докучаев и вся его школа, В.И. Вернадский, А.Е. Ферсман, К.А. Тимирязев);

– возникновение русской школы физиологии и неврологии (В.М. Бехтерев, И.П. Павлов, СП. Боткин);

– становление русской школы психологии (знаменитые, постоянно и тупо высмеиваемые в советское время «педологи»).

Архитектура, изобразительное искусство (привожу без имен – слишком много пришлось бы назвать):

– рождение «русского классицизма», «русского романтизма» – весьма мало похожих на европейские образцы;

– рождение абстрактной живописи, русского авангарда;

– рождение модернизма и конструктивизма;

– становление русского паркового хозяйства.

Литературный процесс: русский классицизм; русский сентиментализм; русский романтизм; русский авангардизм.

Медицина: Н.И. Пирогов, Н.Н. Зинин, С.П. Боткин, В.М. Бехтерев.

Технические науки:

– изобретение радио А.С. Поповым;

– электромагнитный телеграф П.Л. Шиллинга;

– подводная лодка, миноносец и ледокол адм. СО. Макарова;

– металлография Д.К. Чернова.

Экономика:

в 1906 г. в Петербурге родился, здесь и учился Василий Леонтьев; а что коммунисты додумались выгнать за рубеж и этого сына России (и Петербурга) – так Петербургу от того честь не меньшая.

Гуманитарные науки: при нормальной, то есть царской, власти – школы папирологов, палимпсестиков (ныне почти забыто, что это вообще такое); школы историков, археологов, филологов. Естественно, условия развития научных школ, тем более в гуманитарной сфере, при советской власти были совсем другие.

Но и при советской власти:

– школа востоковедов (достаточно назвать всемирно известного И.М. Дьяконова, а есть и еще несколько, может быть, и менее «громких», но в профессиональных кругах «звучащих» имен);

– школа археологии (почти все советское палеолитоведение сосредоточено было в Ленинграде; здесь же возникла и продолжает оказывать воздействие на всю Европу школа крупнейшего теоретика Л.С.Клейна);

– Лев Гумилев, который один стоит целой научной школы;

– школа филологов и фольклористов.

Общественная мысль:

становление русского анархизма, народничества, марксизма; движение конституционализма (наиболее «европейское» по сути и по духу). Сейчас на глазах рождается русский нацизм; явление не самое светлое, согласен, но что по всей России в воздухе носится – то в Петербурге и рождается.

Честно говоря, просто не знаю, к какой области отнести культурный феномен «Серебряного века». Литературный процесс? Поэзия? Художественное творчество? Да нет, это явление шире. Тут целый комплекс явлений культуры, сливающихся в огромный, отозвавшийся резонансом по всему миру феномен «Серебряного века». Отмечу, что этот комплекс неразрывно связан с Санкт-Петербургом.

Если взять культурные инновации, сколько-нибудь значительные в масштабах Империи, тем более – в масштабах Европы, вне Петербурга практически не происходит вплоть до 1930-х гг.

Ничто не препятствует развивать что и где угодно. Но культурная жизнь Империи, вообще-то весьма интенсивная, делает именно в Петербурге какой-то необъяснимый «пик». В лучшем случае некоторые иные города разделяют с Санкт-Петербургом почетное место «первых», в которых нечто началось (как Харьков, в котором одновременно с Петербургом появились аэродинамические трубы).

Не менее характерно, что в любой из областей культуротворчества активную роль играют местные уроженцы, потомственные петербуржцы. Более того, им очень часто принадлежит в явлении ведущая роль – при том, что «конкурентами»-то является все население Российской империи.

Я не говорю уже о поразительной склонности санкт-петербуржцев ко всевозможной фронде, их постоянному дистанцированию от властей, нелюбви ко всяческому начальству. Черта, замечу, объяснимая у жителей Ленинграда в СССР, но решительно непостижимая для жителей столицы Российской империи.

Что интересно – в данный момент в Петербурге этого почти нет.

Можно сформулировать несколько вытекающих из этого… то ли принципов, то ли правил… не знаю, как назвать.

1. Культурные явления, наиболее значимые в масштабе Российской империи и СССР, возникают именно в Санкт-Петербурге.

2. Если явление культуры зарождается вне Санкт-Петербурга, оно обязательно проявляется в Санкт-Петербурге (даже если вне одного города-родины и Санкт-Петербурга оно больше не проявляется).

3. Культурные явления, начавшиеся в России и получившие общеевропейское или мировое значение, как правило, исходят из Санкт-Петербурга; культурные явления, возникшие вне Санкт-Петербурга, приобретают общероссийское или общеевропейское значение только после трансформации этого явления в Санкт-Петербурге.

И эти принципы культурной жизни России сказываются вне зависимости от того, является ли Санкт-Петербург столицей. Более того, они сказываются в полной мере, когда он становится «столичным городом с областной судьбой» – и притом городом, весьма нелюбимым, постоянно выкорчевываемым, «расчищаемым», усмиряемым властями.

Классикой культурной жизни СССР было наличие московской и петербуржской школ. С одной немаловажной разницей: московская школа, к которой был и приток средств (порой огромных), и внимание начальства, фактически была школой всесоюзного масштаба. Конечно, «прописка» была лимитной и там и здесь. Но в Москве «обходить» было проще. В Москву не только люди из ВПК, но и ученые из Академии наук, из вузов порой попадали из «провинции». Если специалист был уж очень нужен – «находили способ», и прописку «делали».

Научные же школы Санкт-Петербурга из-за все той же лимитной прописки, гораздо более «непробиваемой», чем московская, все более становился «городом без подпитки». Помню, как меня в молодости уговаривали жениться на ленинградке – и тем решить свои проблемы прописки. Другого способа друзья и родственники не видели.

Это обстоятельство необходимо учитывать при сравнении московских и петербуржских научных школ. Фактически сравниваются школы общесоветские и местные, санкт-петербуржские.

Санкт-Петербург своей «советской» судьбой областного города вполне доказал, что он в состоянии существовать и проявлять свои удивительные качества, будучи не центром колоссальной империи, а только экономическим и культурным центром своей округи – Северо-Запада. Россия очевидно потеряла от того, что город перестал быть ее столицей. А вот потерял ли Петербург?

Глава 3
Попытки объяснить феномен

 
Верь мне, доктор,
Кроме шутки! —
Говорил раз пономарь.
От яиц крутых в желудке
Образуется янтарь!
 

Граф А.К. Толстой

Три века существует Санкт-Петербург. Два века поражает он воображение людей. За эти три столетия сложилось целое море легенд о городе. Родилось еще большее количество противоречащих друг другу и здравому смыслу «объяснений» феномена Петербурга. Тут и «столичность» Петербурга: мол, не был бы он столицей Российской империи, так и не стал бы уникальным и удивительным городом.

Мол, ведь именно во времена, когда Петербург был центром Российской империи, возникли прекрасные памятники и храмы. Большая их часть возникла при прямом участии государственных лиц и посвящена императорам, государственным деятелям, путешественникам и полководцам, расширявшим пределы империи.

Естественно, в числе объяснений» фигурируют «белые ночи». Разводимые на ночь мосты. Непривычная планировка. Наводнения. Близость моря. Близость Европы.

И конечно же, все это предельно неубедительно. Город на краю русской Ойкумены? Город, где для россиянина слишком холодно, слишком высокие широты, пугающие россиян северными сияниями и короткими днями в декабре? Но помилуйте, в Новосибирске и даже в уральских городах значительно холоднее! Ну ладно, будем считать, что эти города расположены слишком далеко на востоке и вообще вошли в состав России слишком поздно.

Но существует ведь огромный и многообразный Русский Север – Каргополь, Вологда, Архангельск, Холмогоры… нет, даже и перечислять неудобно. Край интересный, яркий и самобытный – нет слов. Но лишенный начисто всего, что составляет духовный «ореол» Санкт-Петербурга. Русский Север – интересная, но по большому счету обычная часть земель, населенных исстари русским народом, – хотя и расположен Русский Север в тех же широтах и живут там в тех же климатических условиях.

Нет, дело не в климате.

Столичный город? Но Петербург столицей был недолго. Москва – столица с несравненно более устойчивыми традициями главного русского города. Она, как и подобает «настоящей» столице, лежит в центре Русской равнины, в самом сердце исторической России. По мере приближения к Москве просто зрительно видно, как концентрируется вокруг нее Россия, как словно бы «сбегаются» к ней деревни и города, как уплотняется население. Ну, и храмы, крепости, сопровождающие их легенды, сказки, исторические предания.

Не говоря уже о том, что столиц-то в русской истории, строго говоря, не две. Все-таки их, столиц, было как минимум четыре, если не пять: кроме поздних Москвы и Петербурга, на звание столиц Древней Руси вполне могут претендовать и Киев, и Новгород, и Владимир[13]13
  Буровский A.M. Отец городов русских. М., 2007.


[Закрыть]. Не говоря о том, что столицей самостоятельного княжества хотя бы недолго побыли почти все крупные, известные города Русской равнины (Кострома, Рязань, Чернигов, Смоленск, Псков, Тверь… перечисление можно продолжать) и великое множество ныне незначительных, но когда-то очень крупных и известных (Галич, Серпухов, Ростов, Суздаль, Муром – этот список тоже можно продолжить).

Причем и Киев, и Владимир, и Новгород тоже стоят в центре земли русской, а не жмутся где-то на окраине национальной Ойкумены. Все они богаты историческими памятниками, да такого возраста, какой трехсотлетнему Петербургу и не снился. Каждый из этих городов поздно или рано, но собирал русские рати против внешнего врага. Петербург же даже во время Отечественной войны 1812-го центром национального сопротивления не был. После Киева, Новгорода, Москвы, Владимира Петербург оказывается столицей и самой молодой, и самой недолгой, и городом с самыми слабыми традициями столичного, сплачивающего народ города.

Большой каменный город? Но из камня умели строить еще в киевско-новгородское время. А центральные части всех без исключения губернских городов и многих уездных – каменные. Площадь каменной застройки Москвы, даже Одессы, Харькова, Нижнего Новгорода – сравнима с площадью каменного исторического центра Петербурга. Так что и в этом он совершенно не уникален.

«Воплощенная в камне история»? Но это в несравненно большей степени относится к «первым трем столицам» – да и вообще почти ко всем старым городам русской равнины, Прибалтики. Не только Ярославль или Калуга, но даже Старый Оскол, Серпухов или Боровск гораздо в большей степени – города старые, хранящие память об исторических событиях.

Город, построенный с особой, исключительной жестокостью? Город, возведение которого потребовало особых усилий и особых, потому запомнившихся человеческих потерь? На такое невежество только руками разведешь. Можно подумать, Рим строился не на костях сотен тысяч, даже миллионов рабов. Можно подумать, Акрополь не был построен на совершенно страшные деньги: награбленные, скопленные войной, сколоченные работорговлей! Да при одном строительстве Версаля погибло больше, чем в Петербурге, – и это вовсе не страшная тайна истории, а факты, хорошо документированные, давно известные всем (кто хочет знать, конечно).

Огромные и роскошные памятники? Но после Московского, Псковского, Новгородского кремлей дворцы Петербурга вовсе не производят впечатления громадных. Петропавловская крепость сильно проигрывает в размерах Азовской и Нарвской крепостям. Есть, конечно, в нем такие громадные сооружения, как Исаакиевский собор, Зимний дворец и такие высокие, как Адмиралтейство. Но возведены они с таким совершенством пропорций, так гармонично и красиво, что громадные размеры памятников скрадываются, становятся менее вызывающими и проигрывают хмурой громаде Нарвской крепости или Псковского кремля (да объективно все-таки Нарвская крепость побольше размерами).

Кремли и крепости построены более ординарно, они больше похожи друг на друга, петербургская застройка «интереснее», отдельные ее элементы гораздо более самобытны – но это касается уже особенностей города, о которых шла речь с самого начала. А городом громадных памятников Петербург не является – что поделать! Памятники производят впечатление, запоминаются и заставляют изменять поведение вовсе не потому, что они очень велики.

Концентрация произведений искусства? Да, это уже «теплее». Но не будь эти памятники вписаны в единый архитектурный и культурный ансамбль, еще неизвестно, какое впечатление они производили бы. Скажем, как выглядели бы коллекции Русского музея, выставленные в Липецке или в Орле, и не в Михайловском замке, а в стандартной бетонной коробке?

Река и море? Нева и впрямь велика, красива. Москва-река или Десна – карлицы в сравнении с Невой. Но Волга больше, величавее. И историчнее. С Волгой связаны многие события Русской истории, по ней долгое время проходила восточная граница Руси, в XVI веке – граница Европы… Ничего подобного у Невы нет, в культурно-историческом плане эта река малоинтересна.

Море? Оно здесь мало отличается от озера и цветом, и волнением, и даже вкусом воды. Да и берег виден во все стороны. Не зря же назвали Финский залив неуважительно – Маркизовой лужей. Так что море здесь – «не настоящее», и если оно играет какую-то особенную роль, то только вместе с какими-то другими обстоятельствами, не само по себе. Не стали ведь особенными городами ни Ревель-Таллин, ни Рига, ни Хельсинки. Приморская Упсала – стала, стал и Новгород, хотя к морским побережьям он относится лишь косвенно – лежит от них в стороне. Все это доказывает, и убедительно – дело вовсе не в самом по себе море.

«Белые ночи»? Но даже во Пскове и Новгороде ночи уже «почти белые». А по всему Русскому Северу на той же широте ночи в самой маленькой, самой дикой деревушке будут в той же степени «белы», что и в Петербурге. Что характерно – нет ни малейшего признака хоть какого-то, хоть скромного отражения «белых ночей» в культуре русского Средневековья. Ни для одного из этих городов (Вологда, Каргополь, Холмогоры, Архангельск) «белые ночи» ну никак не являются типичным и значимым признаком. Их, столь важных для Петербурга, тут как бы и не замечают.

А европейцы еще сдержаннее. Разумеется, все северные европейцы прекрасно знают, о чем идет речь. В конце концов, вся Скандинавия лежит близ Полярного круга, и для любого жителя Скандинавии или севера Шотландии «белые ночи» – явление вполне заурядное, повседневное…

Но ни Астрид Линдгрен с ее проникновенным описанием и острова Сальткроки, и всей сельской жизни Смоланда, ни неискоренимый романтик Ганс Христиан Андерсен, ни Сальма Лагерлеф, ни певцы шведской (и вообще – северной) природы Петер Фреухен и Ханс Линдеман не издают по поводу «белых ночей» решительно никаких восторженных звуков. Они описывают их – и все, совершенно не фиксируясь на них как на явлении исключительном и особенно интересном. Даже шведские мистики – «фосфориты» восемнадцатого столетия и их современники, – романтики «готики» в той же степени сдержанны. Казалось бы – уж романтикам-то и карты в руки! Но эти, шведские романтики, интересуются совсем другими явлениями.

Описание соответствующих эффектов «белых ночей» можно найти и у Р.Л. Стивенсона (хотя бы в эпизодах с шотландскими скитаниями «Похищенного»), и у В.Скотта, и уж, конечно же, у Жюля Верна. У последнего есть и эстетика «белых ночей»: его герои находят «белые ночи» красивыми. Но эти восторги слабенькие, несравненно слабее, чем дружные восторги российского общества. В общем, сравнивать славу Петербургских «белых ночей» совершенно не с чем.

И выходит, что не Петербург славен «белыми ночами», а скорее «белые ночи» славны исключительно в Санкт-Петербурге. Почему-то именно здесь их замечают и обыгрывают как достопримечательность города.

В целом же приходится констатировать еще раз: на Неве уже почти три века стоит город-легенда. Но в чем причина «легендарности» – никто не в силах объяснить.

Что же и в самом деле происходит в удивительном городе на Неве? Я написал эту книгу после того, как долго искал ответа на вопрос. Я читал книги и разговаривал с учеными, я думал и спрашивал у самых умных людей, кого знал. Я не нашел никаких объяснений феномена.

Хуже того: большая часть того, что я с юности считал историей города, подлинными историческими фактами, оказалось, мягко говоря, не очень достоверным. Пришлось самому изучать проблему, собирать сведения, искать ответы на вопрос: каким образом Петербург воздействует на человека и на целые сообщества людей? Почему в Санкт-Петербурге все время что-то происходит? Что делает город особенным явлением русской и европейской истории?