Текст книги "Сомнений больше нет"

– Зачем? Это всего лишь царапина.

– А если я получу заражение крови?

– Хватит прикидываться. Ты настоящий лесной оборотень и заживать на тебе должно все, как на собаке.

Ригель хрипло рассмеялся.

– Слышишь? Оборотень! И значит, убить тебя может только серебряная пуля. Но, не переживай, большевики – атеисты и не верят в мистику, а значит им не убить тебя и ты будешь жить вечно.

– Заткнись! – внезапно взорвался раненый. – Оставь меня в покое! Рано или поздно нас всех переловят. Войне конец! Германии – конец!!! Скоро русские возьмут нас за шкирку и начнут вести допросы, а допрашивать они умеют. Посмотрим, как ты тогда запоешь!

Теперь злорадно рассмеялся раненый.

– Вот когда ты сможешь блеснуть своим красноречием, Ригель, – продолжал он. – Когда они подпалят твою эсеэсовскую шкуру.

– Как ты смеешь, старая крыса! – вскочил со своего места белобрысый парнишка из Гитлерюгенда. – А ну встать, когда разговариваешь с гауптштурмфюрером!

– Заткнись, молокосос, – спокойно сказал раненый. – Нет, больше никаких, гаупт-штурм-фюреров! Всё! Кончились!

Фридрих, забившись в угол, молча наблюдал за этой сценой, набив за щеку хлеба с салом. Затихли и остальные бандиты. Напрягся только Маркус, и положил на колени автомат. Один из фашистов, тщедушный, по виду туберкулёзник, вдруг хрипло рассмеялся.

– А, что ты, Йоганн? – обернулся к нему раненый, прекратив бинтовать руку. – Чего ржешь? Твоя шкура ничуть не дороже моей! На месте русских я за нее не дал бы и пфеннига!

– Копейки! – поправил его, закашлявшись, туберкулезник.

– Что-о-о? – не понял раненый.

– Я говорю, что теперь пришла пора считать на рубли и копейки.

– Всем вам одна цена – дерьмо! – подвел итог раненый. – Не сегодня – завтра, нас всех переловят, как зайцев.

Ригель медленно поднялся со своего места и подошел к нему.

– Ты действительно серьезно ранен? Давай, я посмотрю.

– А-а, иди ты в задницу!!!

Раненый отмахнулся и продолжил бинтовать руку серой тряпицей.

– Камрады, неужели пережив эту поганую войну вы хотите сдохнуть в этой грязной, вонючей яме, – продолжал вещать он. – Ради чего? Завтра, быть может, нас всех расстреляют. Хватит слушать этого спятившего наци! Каждый в этой ситуации выплывает сам. Мы еще можем сдаться. Да, нас будут допрашивать. Но мы можем плести русским любую чушь. Можем сказать, что всегда сочувствовали коммунистам и пошли в диверсионный отряд только для того, чтобы при случае перейти на сторону русских. А скрывались только потому, что боялись наказания. Но эта жизнь в норах – хуже любого наказания. Да, это не самая лучшая уловка. Можете поверить мне на слово, русских мы не проведем. Они уже давно не верят в пролетарский интернационализм немцев и готовы растерзать любого, кто им кажется «истинным фашистом». Впереди – самое лучшее – сибирские лагеря, но скорее всего – пуля в затылок у стены первого попавшегося сарая. Но все-таки у нас есть шанс выжить. Выжить! Понимаете?!

Все это время Ригель стоял рядом с ним, прислушиваясь к тому, что говорит раненый. Ригель даже слегка подался вперед, якобы заинтересованный монологом, оперся одной рукой на колено, а второй незаметно потянул из ножен холодный белый клинок. На последней фразе раненого, Ригель точным ударом вонзил нож ему под нижнюю челюсть. Раненый захрипел, захлебываясь собственной кровью. А Ригель спокойно пронаблюдал за его кончиной, медленно вытер лезвие ножа о штаны и взяв у Фрица кусок сала, начал готовить себе завтрак. Труп медленно завалился на бок.

– Выбросьте эту скотину подальше от лагеря и как следует замаскируйте, – сказал Ригель, поедая сало.

Двое бандитов и Маркус поспешно вытащили труп из бункера. Все остальные молчали. Фридрих продолжал жевать.

– Мальчик мой, сходи в город, купи что-нибудь пожрать, – Ригель кинул пачку советских денег белобрысому пареньку.

Личный счет капитана Ямпольского

Солнечные зайчики отражались от стекол аптеки и плясали на белой стене комендатуры. Капитан Ямпольский прошел мимо часового в темный и прохладный коридор. В кабинете комендант Артузов посмотрел на вошедшего мутным взором.

– Сволочи, мать иху ети! – капитан бросил на стол пыльную фуражку. – Теперь нападение на фельдъегеря. Это черт знает что такое! Такое ощущение, что у этого Ригеля везде свои глаза и уши. Мы его в одном месте стережем, а он появляется там, где его совсем не ждут.

Ямпольский рухнул на венский стул, витые ножки которого слегка подкосились.

– Работать надо лучше, капитан, – усмехнулся комендант Артузов. – Носишься, как бешенная собака по округе, а «вервольфы» у тебя под носом фельдъегерей бьють!

– Я этого гада, Ригеля, из-под земли достану. Сколько он моей крови за два года выпил, падаль.

– Война давно закончилась, а у нас тут каждую неделю, то убийство, то взрыв, то поджег, – покачал головой комендант. – С севера литовские бандиты лезут, с юга – польская Армия Крайова, будь она неладна. Не область, а проходной двор. Шляется всякая нечисть. А нам ее, капитан, извести надо во что бы то ни стало! С меня и так каждый день стружку снимают. Ну, есть у тебя мысли, как этого Ригеля изловить или нет?

Ямпольский закурил. Жадно глотнул дыма и закашлялся.

– Банда у него небольшая, человек двадцать. Мобильная. А местность, сами знаете какая – леса, болота. Бункеров немцы понатыкали на каждом метре, да и старых построек уйма. То же взять поместье Эйлау, там в этих подземельях черт ногу сломит. Ригель волк хитрый, разбил банду на четыре группы, после дела нырнули каждый в свою нору и ищи-свищи.

– А тебе голова на что? – возразил комендант. – Чтобы фуражку носить? Думай, соображай.

– Я себе уже все мозги сломал, – покачал головой Ямпольский. – Как призрак, раз – и нет его.

– Используй местную агентуру.

– Это тебе не Белоруссия и не Польша, тут на них где сядешь, там и слезешь. Каждый второй – фашист недобитый. Это у Ригеля, тут на каждом углу агентура.

– А почему? Потому что боятся они его, а должны – тебя бояться! Усекаешь, капитан?

– Ничего скоро всю эту немчуру отсюда выселят, полегче будет. Тогда уж…

– Ага! – взбеленился комендант. – Тогда? А пока пусть Ригель ужас нагоняет. Пусть «вервольфы» людей режут по ночам. Да? Два года. Два года, Ямпольский как война кончилась, а у нас тут такое творится! Сиди в засаде, живи в лесу, но гадов этих мне достань.

– У меня с этим Ригелем свой счет, – зло сказал Ямпольский.

– Вот, – подытожил комендант. – Раз так, тебе и карты в руки. Всё, свободен.

Ямпольский надвинул на лоб фуражку, подошел к двери, но тут комендант его окликнул.

– Стой. О каждом, слышишь меня, Ямпольский, о каждом своем шаге и даже намерении, докладывать лично мне. Понял меня? В любое время дня и ночи.

Расставляя знаки препинания, комендант глухо ударял кулаком по столу, так что фарфоровый олень на красном сукне слегка потряхивал рогами.

– Так точно, товарищ майор.

Ямпольский козырнул и вышел. Комендант Артузов повернулся к окну, удостоверился, что капитан миновал пыльный двор и запрыгнул в кабину «Студебеккера». Тогда комендант, не вставая со стула, достал из сейфа бутылку водки, наполнил стакан и немедленно выпил.

– Вот ведь жизнь собачья, – сказал он, крякнув, и тряхнул вихрастой головой.

***

Вечером в своей комнатушке господин Базель, он же штандартенфюрер СС Отто Герц, инструктировал лже-топографа Яна Горака. По уже сложившей традиции, прежде чем начать разговор, который не предназначался для посторонних ушей, толстяк Базель осторожно подошел к двери, прислушался, и запер ее на ключ. По каменным стенам ползли длинные тени. Комната была освещена только неверным светом восковых свечей. В их трепещущем пламени бледное лицо Базеля казалось поистине инфернальным. Заостренные уши на лысом черепе делали его еще более похожим на Носферату.

– Сейчас не 45-й год, – начал издалека Базель. – С тех пор многое изменилось, Пауль. Европа снова готовится дать отпор восточным варварам. Из пепла войны возникает новый мир. И Германия вновь может занять в нем положенное ей место. Немецкие политики уже ищут новую опору на Западе. Наши цели не изменились – дать отпор коммунистической заразе и расширить наше жизненное пространство. Вторая цель, по-видимому, не найдет полного понимания у держав-победительниц. Однако общие интересы западного мира, которые обязательно возникнут под давлением обстоятельств, приведут к тому, что оборонять Европу без немцев будет невозможно. И это наш единственный шанс, снова оказаться в строю.

– Это ваши предположения, господин Базель? – спросил Горак, стряхивая пепел в бронзовую пепельницу в виде головы пуделя.

– Отнюдь, мой друг, отнюдь. Вы помните генерал-лейтенанта Гелена?

– Начальник 12-го отдела генштаба – «Иностранные армии Востока»?

– Да, легенда нашей разведки на Восточном фронте. В самом конце войны, когда катастрофа была уже неизбежной, он оставил штаб-квартиру генштаба в Бад-Райхенхалле и сдался в плен американским войскам. Он уже тогда понимал, что союз Советов с британцами и американцами – в прошлом. И можно ожидать, что все западные державы довольно скоро, хотя каждая по-своему, проявят повышенный интерес к возможности использовать немецкий потенциал для ведения разведки на Востоке.

– Это очень интересно, – насторожился Горак. – Я весь – внимание. Вы готовы сказать мне что-то конкретное?

– Больше нам не придется действовать на свой страх и риск, – Базель понизил голос. – Я жду человека с той стороны.

– От американцев?

– От Гелена. Но думаю, приказы отдают американцы. Вы готовы к совместной работе?

– Так точно, – кивнул Горак.

– Я рад, что в вас не ошибся. Сейчас каждый верный человек будет на счету, а здесь в Эйлау мне не на кого положиться. Я уже не молод, и мне сложно бегать по лесу. Но мой ум, мой опыт – еще могут принести немалую пользу нашему общему делу в борьбе с варварским Востоком.

– Я в этом убежден, господин штандартенфюрер.

– Оставим громкие звания до лучших времен, мой друг, – махнул рукой Базель. – Я уже в том возрасте, когда человека интересует только одно – дело. А сейчас самое главное – предупредить Ригеля и его людей. Я уже давно с ними не связывался. Боюсь, они превратились в обычных лесных разбойников. Да и в том, что их духовный настрой на должном уровне, я не уверен. Вам необходимо отправиться в лес и оставить сообщение для Ригеля. Он очень осторожен. Настоящий оборотень. Подозревает даже собственную тень. Поэтому я очень рад, что на связь с ним пойдете именно вы. По крайней мере, вас он знает лично.

– Где он скрывается? – спросил Горак.

– Этого не знаю даже я. И это очень затрудняет наше общение. Подозреваю, что теперь мы будем получать приказы, которые обязаны будем исполнять незамедлительно. Но я знаю, где у Ригеля находится «почтовый ящик» – это тайник в глубине леса, неподалеку от пересохшего болота. Надеюсь, Ригель откликнется, тогда вам нужно будет встретиться с ним и сообщить о том, что наша работа переходит на новый уровень. Со дня на день прибудет человек от Гелана, он обеспечит нам связь и финансирование.

– А что потребуется от нас?

– Четкое исполнение приказов нового командования, – Базель постучал по лакированному краю стола янтарным мундштуком.

За окном собирался дождь. С Балтики ледяной ветер мчал серые тучи. Угрожающе гудели сосны в темном лесу. А в холе имения Эйлау трещали дрова в старом камине, было уютно и весело. Пока Базель инструктировал Горака, внизу в широком зале собрались почти все сотрудники управления. Одна из девушек играла на рояле Шуберта. Мягкие звуки поднимались к сводчатому потолку и витали там, как невесомые, легкие птицы. Несколько чисто девичьих пар кружили по паркету. Трое мужчин укрылись в тени, в углу, за одним столом. Михаил Копылов разлил простую советскую водку по изысканным богемским стаканам. Виктор Глинский и Сергей Жилин переглянулись.

– Ну, за знакомство, – поднял Копылов свой кубок.

Мужчины чокнулись и выпили.

Виктор встал из-за стола, одернул гимнастёрку, и провел большими пальцами под ремнем. Это был еще молодой мужчина, слегка за тридцать. Военная форма хоть и без погон ладно сидела на нем и выявляла многолетнюю выправку. Он обтер и без того блестящие голенища яловых сапог друг об друга и пригладил волосы руками.

– Ну, с богом, – сказал он и, повернувшись к Копылову, бросил с задорной улыбкой. – Прикрой, командир, атакую.

Виктор пересек по гипотенузе зал, легко, с улыбкой обходя пары танцующих девушек, приблизился к Эве Бузек, которая беззаботно болтала о чем-то с подругами, ловко подхватил ее и увлек, закружил в танце.

– Ну, а ты что же? – Копылов усмехнулся и повернулся к Сергею. – А? Что ж не атакуешь? А, Серега! Не журись. Смелым города покоряются.

– Да не танцор я…, – смущённо ответил Жилин.

– Эх, Серега, такую войну на своих плечах вынесли. Столько моих товарищей об этом дне мечтали. Ждали, и не дождались. Да, для меня каждый день мирной жизни – праздник. Вот ты думаешь, пьет Копылов. Да? Пью. Так ведь я пью за себя, и за того парня. Я каждый день жизни радуюсь, за всех моих боевых товарищей. Я ведь теперь не только за себя живу, но и за них. Эх, если б не ранение, я бы сейчас такого гопака вжарил. А ты тут сидишь, как кисейная барышня! Больше жизни, фронтовик! Ну, давай.

Они снова выпили. В этот момент к их столику вальяжно подошла Неле Вебер.

– Товарищ Копылов, можно мне украсть вашего приятеля? – мягко спросила она приопустив длинные ресницы.

– Эх, Нелька, дорогая! – вскинулся Копылов. – Нужно! Встряхни его как следует, этого приятеля. А то сидит, как у попадьи на именинах. Нос повесил.

Сергей Жилин неловко выбрался из-за стола, едва не опрокинув недопитую бутылку, но Копылов ловко, единственной рукой подхватил драгоценный сосуд и с облегчением покачал головой. Жилин взял госпожу Вебер за руку и все-таки с достоинством добрался до импровизированной танцевальной площадки. Он приобнял Неле, едва коснувшись талии, а второй рукой взял ладонь с тонкими аристократическими пальцами и ярким маникюром. Сначала робко Сергей повел свою партнершу в медленном танце, но потом, освоившись, закружил ее по залу, так что свет от свечей преломился между ресниц и разбился разноцветным полыханием и бриллиантовыми брызгами.

В это время на втором этаже, покинув комнату Базеля через потайную дверь, появился Горак. Он осмотрелся в темном пустом коридоре и осторожно вышел на балюстраду. Внизу вальсировали парочки, куратор Копылов подперев кулаком щеку, жевал, мечтательно глядя на молодежь. Горак словно ни в чем не бывало начал спускаться по мраморной лестнице в холл. Здесь он, пользуясь тем, что все увлечены вечеринкой, прошел в тени портьер за роялем и выскользнул из поместья.

Рояль звучал мягко и проникновенно. Госпожа Вебер была, пожалуй, единственным человеком в холле, кто обратил внимание на исчезновение топографа, но она тут же склонила голову на плечо Жилину и, увлеченная движением танца, грациозно понесла свое стройное тело дальше по зеркальному паркету.

– Вы хорошо ведете, – сказала она. – Уверенно.

– Спасибо, – улыбнулся Жилин, – Немного одеревенел без практики. Уж и забыл, когда в последний раз так непринужденно вальсировал.

– Это хорошо, что вы такой спокойный. После войны стало много нервных мужчин. А женщины больше всего ценят спокойствие и уверенность.

Музыка на мгновенье затихла. Неле и Сергей отошли к окну и укрылись в тени бархатной портьеры, отгородившись от любопытных глаз. Рояль снова ожил, но Неле только покачала головой в ответ на беззвучное приглашение Сергея продолжить танец.

– А вы хорошо говорите по-русски, – улыбнулся Сергей. Было заметно, что он не спешит покидать свою спутницу.

– Спасибо, я училась недолго в Ленинграде, – сказала Неле.

– Говорят, красивый город. Никогда там не бывал.

– Красивый. Еще успеете. Вы молодой, у вас вся жизнь впереди.

– Ну, не такой уж я и молодой, – усмехнулся Жилин. – Вечный студент.

– Что это значит?

– Я ведь на фронт ушел прямо из института. После демобилизации пришлось доучиваться. А так мне уже – тридцать.

– Для мужчины – это молодость.

– Разве у мужчин и женщин молодость и старость наступают в разное время?

– Да. Век женщины короток, поэтому мы так стремимся все успеть, так жаждем жить.

– Теперь, я думаю, у всех жизнь наладится. Уверен, такой замечательной и…, – Сергей на секунду запнулся. – И красивой женщине еще предстоит прожить немало счастливых лет.

Госпожа Вебер тихо рассмеялась.

– Спасибо вам, Сергей. Как говорят в России, такие слова, да услышал бы бог?

– Нам теперь ни бог не нужен, ни черт не страшен. Такую войну одолели. Уверен все у вас будет хорошо, Неле. И дети будут, и семья и долгая, счастливая жизнь. И мужчины ваши нервишки подлечат, дайте срок.

Внезапно Неле Вебер стала серьезной и чуть сильнее впила острые пальчики в плечо Сергея.

– Вы знаете, Сережа, я сама стала здесь очень нервной.

– Вы? Вот бы никогда не подумал. Вы производите впечатление очень уверенной в себе женщины.

– Что-что, а впечатление, мы – немцы произвести умеем. И нам этого еще долго не забудут.

В глазах Неле темнела затаенная горечь.

– Перестаньте, – оборвал ее Жилин. – Никто не собирается мстить немецкому народу. Мы воевали с фашизмом, а не с Германией. И вы – немцы, пострадали от гитлеризма больше всех. Вам еще предстоит поднимать страну из руин. И я сейчас говорю не о строительстве, хотя и с этим дел невпроворот, я прежде всего говорю о восстановлении немецкого самосознания, разрушенного этой войной.

– По-моему, вы правы. И вы большой умница.

– Спасибо, – запунцовел Сергей. – Надеюсь, я вас хоть немного успокоил?

– Немного – да. Но я говорила не только о войне, – Неле оглянулась, словно хотела убедиться, что ее никто не подслушивает.

– О чем же?

– Вы знаете, – неуверенно начала Неле. – По-моему с этим поместьем что-то не ладно…

– В каком смысле?

– Вы слышали легенду о призраке?

Жилин коротко рассмеялся, но заметив, как строго смотрит на него госпожа Вебер, быстро состроил серьезную физиономию.

– Да, – сказал он. – По дороге сюда, какой-то чудак лодочник пытался нас напугать разными баснями.

– Баснями?

– Ну, сказками. Вы же современная женщина, Неле. Неужели вы верите в эту чепуху?

– Вы курите? – вместо ответа спросила госпожа Вебер.

Жилин достал портсигар и предложил ей сигарету. Неле закурила, не спеша выпустила струйку дыма и вопросительно посмотрела на Сергея, словно прикидывая, стоит ли продолжать свой рассказ.

– В сказки я не верю, – наконец спокойно и четко выговорила она. – Но я привыкла доверять собственному слуху и зрению.

– И что же вы здесь такое увидели?

– Если бы я могла точно ответить на этот вопрос, наверное, я бы тогда смогла определить к кому мне следует обратиться, но…

– Но?

– Но я не могу точно сформулировать, что я видела и слышала. И я понимаю ваш скепсис, Сергей. Еще сложнее мне говорить с теми, кто давно находится здесь в Эйлау… Поэтому я и решила обратиться именно к вам.

– Я вас слушаю.

– Однажды, я шла по коридору второго этажа. Дело было глубокой ночью. Мы допоздна работали с коллегой Базелем и я… задержалась. В этот момент я заметила, что небольшая дверь, которая ведет в подвал и обычно заперта, на этот раз приоткрыта и снизу, из подземелья, мелькнул неяркий свет. Мелькнул, я сразу погас. Я зажгла керосиновую лампу и спустилась в подвал. Неожиданно я услышала негромкий звук…

– Что это был за звук?

– Не могу точно сказать, но он был таким печальным, что сердце мое сжалось. Я побоялась идти дальше, я вернулась к лестнице, но прежде чем подняться по ней на секунду оглянулась. И тогда я увидела…

– Что? Что вы увидели?!!!

– Это длилось всего мгновенье. Я не успела рассмотреть. Словно тень мелькнула перед моими глазами. И мне показалось, эта тень была чем-то живым, но не осязаемым…

– Как такое возможно?

– Не знаю.

– Больше вы не спускались в подвал?

– Нет.

– А когда это произошло?

– Примерно неделю назад.

– И вы никому об этом не рассказывали?

– Я и сейчас уже жалею, что рассказала.

– Почему?

– Потому что вы смотрите на меня, как на сумасшедшую.

Жилин на секунду потупился.

– Вы ошибаетесь, Неле, – пробубнил он себе под нос.

Звуки рояля давно погасли в тишине. За стенами лил дождь. Угли в камине едва тлели. Вечеринка потихоньку замирала. Многие девушки уже разбрелись по своим комнатушкам. Куратор Копылов, запрокинув голову и открыв рот, спал в уютном мягком кресле наполеоновских времен.

– Уже поздно, – сказала Неле. – Проводите меня до моей комнаты, а то теперь после всех этих воспоминаний мне страшно идти одной по темным коридорам.

Эва Бузек стояла, скрестив руки на груди, и делала вид, что внимательно слушает то, о чем ей рассказывал неугомонный Витя Глинский, но на самом деле она пристально следила за Неле и Сергеем. Когда те поднялись наверх, Эва резко оборвала Глинского, быстро попрощалась с ним и убежала в свою комнату. Витя пожал плечами, разбудил Копылова, и они оправились к себе, на мужскую половину.

Возле комнаты госпожа Вебер остановилась и многозначительно застыла в дверях. Ее взгляд, словно о чем-то спрашивал Сергея. Но Жилин только смутился под этим пристальным взглядом, галантно, но спешно откланивается и поспешил по деснице в свою келью.

Ночь словно обрушилась. Дождь прекратился. Тьма за окнами замазала все чернотой и весь лес пошел глухим звоном, стал таинственным, непроглядным, до самого горизонта, где в чащу упирался с неба белый столб лунного света.

Отошла серая туча, луна поднималась все выше, замерцали звезды и как будто стали реже. В твердом и ясном лунном свете торчали только несколько сосновых вершин, весь остальной ландшафт поглотила безбрежная тьма.

Жилин не мог уснуть. То ли неуютно показалось ему на новом месте, в тесной комнатушке, действительно больше похожей на узкую монастырскую келью. То ли растревожила его эта дикая луна. А может, сказались все треволнения последних дней и все эти россказни о призраках.

Жилин хотел открыть окно, чтобы покурить. Но древняя, упрямая фрамуга не желала поддаваться, а спать в прокуренной комнатке Сергею никак не улыбалось. Он вышел в коридор, зажег свечу в древнем фонаре и встал возле окна. Жилин фыркнул спичкой, но в тот момент, когда ее пламя погасло, он боковым зрением уловил, словно сверкнувший отсвет в глубине коридора. Сергей обернулся и увидел дверь в подвал, о которой ему рассказывала госпожа Вебер. В узкой щели снова блеснул и погас огонь свечи.

Жилин затушил сигарету и крадучись пошел к окованной железом, тяжелой, подвальной двери. Он потянул на себя ручку, проем стал шире. Жилин, подняв фонарь над головой, спустился по темной лестнице.

Тесный подземный коридор был завален разным хламом. Перешагивая разбитые багеты и тюки старого тряпья, Сергей пошел вперед, заметив впереди небольшую площадку с колонами. Оказалось, что от нее в разные стороны расходятся коридоры пошире. Заглядывая по очереди в каждый из них, Сергей на мгновение замер. Что-то колыхнулось в дальнем углу коридора, во тьме, словно тень, мелькнувшая на миг, и исчезнувшая в подземелье. Жилин сделал несколько шагов вперед и увидел еще одну лестницу, ведущую вниз. Он спустился и на него дохнуло могильной стужей старого подвала. Копоть от фонаря черной вязкой струйкой бежала по каменному, заросшему паутиной, потолку. Запах плесени мешался с пылью. Под ногами что-то хлюпало. Вдруг Сергей замер, он услышал тихий и жалобный звук колокольчика. Этот звук словно скорбел о потерянной душе, обреченной на вечные скитания во тьме. Жилин вошел в подземелье. В этот момент он увидел призрака. Это была согбенная фигура в темном плаще с капюшоном. Тень прошла мимо, всего в нескольких метрах от Жилина, и тогда он снова услышал жалобный звон колокольчика у себя за спиной. Жилин резко обернулся, но увидел только трепещущую, как саван, паутину на высоких сводах подземелья.

Подозрительный незнакомец

Все утро Жилин думал о событиях минувшей ночи. Что это было? Что он видел? Что пронеслось перед ним? После двух пережитых контузий Сергей не очень-то доверял своим ощущениям. Возможно, это была всего лишь игра воображения. Сон наяву. И не более того. Стоило ли рассказывать о своих видениях кому-либо? Учитывая, что подобные игры разума могли быть прощены, например, экзальтированной женщине, к тому же иностранке, Сергей пришел к выводу, что ему бывшему военнослужащему Красной армии и советскому гражданину о подобных видениях лучше помалкивать.

Жилин поплескался во дворе возле умывальника. Наскоро оделся, пообедал внизу в столовой, стараясь не замечать заинтересованных девичьих взглядов, что буравили его со всех сторон, и двинулся к выходу из усадьбы. Там его уже поджидали Витя с Эвой. Вместе они отправились на работу.

Свой первый трудовой день в Эйлау Жилин рассчитывал провести тихо и незаметно. Итак, после танцев с симпатичной немкой, на него стал пристально поглядывать даже куратор Копылов. Сергей решил, что лишнее внимание ни к чему.

После дождливой ночи все утро дул сухой, обжигающий ветер. Кружил пылью над лугами. Высохшие на солнце хохолки-выскочки вознеслись над травяным полем. А в глубине спрятался бледно-розовый клевер, перемешавшийся с повителью и мышиным горошком. В резных изразцах зубчатых листочков укрылись алые ягоды полевой земляники. А над ними поднимался на толстом колючем стебле исполинский чертополох, издалека сияющий сиреневыми, яркими цветами.

Жилин, Эва и Витя Глинский трудились вместе на лугу, неподалеку от поместья. Быстро поднималось солнце. Жаркий ветер играл верхушками трав. Среди зелени желтели маленькие колокольчики льнянки. Вдали голубела кромка леса.

Витя Глинский работал с нивелиром. Жилин записывал данные в толстую тетрадь. Эва некоторое время стояла возле длинной белой линейки, но вскоре видимо утомившись, присела на зеленый луг, и стала плести венок. Ее тонкие пальчики ловко свивали в косу травы и цветы.

– Эвка, хватит дурью маяться, – прикрикнул на нее Виктор, оторвавшись от объектива. – Работать надо.

Эва водрузила себе на голову венок и томно потянулась.

– Витя, какой же ты зануда. Такое чудесное утро. Солнце прекрасное осветило нас своими лучами, как языческое божество.

– Эт, мать твою, поэзия! – отозвался Витя и вновь прилип к глазку прибора.

Эва сорвала еще несколько цветков и закружилась с букетом по травяному полю. Ее светлое платье развевалось, словно у балерины. Стройные ноги девушки мелькали среди багульника, а белые волосы таяли в сияющей синеве. Жилин невольно засмотрелся.

– Солнце! – крикнула Эва. – Я готовлю для тебя жертву!

Она подбросила букет к небу, и он разлетелся разноцветным фейерверком, взрывом голубых фиалок, золотыми колокольчиками льнянки и белыми цветами медвежьего лука, так похожего на эдельвейсы. Эва все так же вальсируя, оказалась возле корпящего над тетрадью Жилина и надела ему на голову венок из душистых соцветий.

– Сергей, – вдруг строго спросила она, – а почему вы ночевали у себя в комнате?

– А где же мне еще ночевать? – удивился Жилин.

– Я думала, вас соблазнила госпожа Вебер?

– Чушь какая! – слегка покраснел Сергей.

– Ничего не чушь, у нас тут целый полк девушек, но все мужчины влюблены только в нее. Только о ней и думают, только о ней и мечтают.

Эва обернулась к Глинскому.

– Правда?

– Не правда! – поспешил оправдаться Жилин.

– Правда, правда, – засмеялся Глинский.

– Ребята, слушайте, у нас работы непочатый край, а вы занимаетесь какой-то ерундой, – насупился Жилин. – Эва! Ну, в самом деле!

– Мальчики, а пойдемте купаться?

– Где ты была, когда я был мальчиком, родная? – усмехнулся Глинский склонившись возле нивелира.

– Витя – ты записной пошляк! – Эва уперла в стройные бедра острые кулачки.

– Неточная характеристика, – поправил Глинский. – Я натур-философ.

Он закончил измерения, медленно расстегнул офицерский ремень и потянул через голову гимнастёрку.

– Ну, что кто первый к озеру? – спросил он, стягивая сапоги. – Наперегонки?

И, не дожидаясь ответа, помчался по залитому солнцем лугу. Эва бросилась догонять Глинского.

– Как дети, честное слово, – сказал Жилин и отложил в сторону тетрадь.

Между сосен и молодых берез круглое, как чаша, с голубой, прохладной и совершенно спокойной водой – озеро. Ломанным, зеленым краем вокруг раскинулся лес. А над ним весь синий, глубокий и прозрачный, струящийся зноем день. Идущая от воды свежесть. Острая осока по берегу, желтая песчаная отмель, уходящая в коричневую тьму, белые лилии и кувшинки, стаи мальков уткнувшихся носами в подводные коряги, заросшие илом. Тень от нависших деревьев гуляет по зеркалу вод. Палая березовая листва колышется на легкой волне. Среди корней россыпь высохших сосновых игл и шишки. Заросли вереска и черники подходят к самой воде. Темно-синими глазками светятся убеленные росой ягоды. Чудесный запах сосновой смолы.

Жилин подошел к озеру. Эва и Глинский раскидали одежду среди трав. На песке, как всегда бывает после ветра, лежала волнистая рябь, называемая обыкновенно свеем. Жилин посмотрел на верх. На высоком берегу, под кручей, провисли длинные корни деревьев, пробившиеся сквозь землю и песок наружу, и теперь над темными волнами реки почти достигали воды. Когда ветерок волновал воду, волны плескали на концы и нити корней, и те качались и стучали друг о друга.

Сергей снял пиджак, вязаную безрукавку и рубашку. Засучил до колен широкие брючины и уселся на теплый песок. В воде резвились Эва и Глинский. Витя подныривал, норовя ухватить девушку за щиколотки, и старался, словно водный дух утащить ее на глубину. Эва заливисто хохотала, повизгивала и обдавала Виктора, как только тот осмеливался появиться на поверхности, фонтаном сияющих брызг. Жилин с усмешкой смотрел на эту идиллическую картину, пожевывая соломинку.

Веселая троица и представить себе не могла, что в это самое время кто-то внимательно наблюдал за ними из зарослей. Среди деревьев остановилась темная тень, скрытая листвой. Каждое движение на берегу угадывали злобные и встревоженные глаза.

Жилин сидел на берегу, наслаждаясь солнечным светом и теплом. В воде все также азартно гонялись друг за другом Эва и Глинский. В очередной раз ускользнув от Виктора, Эва выскочила на прибрежный песок. Ее умытое водой миниатюрное тело, в элегантном купальнике светилось объятое золотым блеском. Глинский медленно выбирался из воды и, изображая дикого хищника, с ревом бросился вслед за Эвой. Однако она успела проворно исчезнуть в кустах. Глинский с шумом углубился в чащу, чертыхаясь, накалывая голые ступни о сосновые шишки.

– Эвка, тьфу ты! – шумел он. – Ну и черт с тобой! Оглашенная.

Эва на цыпочках совершила обходной маневр в сосновой тени и теперь, скрывшись в кустах, из засады наблюдала за Глинским, который смешно заковылял обратно к Жилину.