Текст книги "На фронтах Великой войны. Воспоминания. 1914–1918"

В Вербе 8 августа мы получили директиву штаба армии о наступлении армии. Ею предписывалось наступать и атаковать противника, который будет встречен на пути, при этом левый фланг армии, то есть наш 17-й корпус, должен был держаться в общем направлении на г. Жолкиев[31]31
  Город в Галиции недалеко от Львова, основан в XVI в. гетманом Жолкевским.


[Закрыть]. 7-я кавалерийская дивизия должна была, обеспечивая левый фланг армии, быть связью с правым флангом нашей 3-й армии.

На другой день мы выступили в том же порядке, спокойно и ночевали в районе южнее и юго-восточнее Владимир-Волынска. Штаб корпуса ночевал в этом последнем у западного выхода по шоссе на м. Устилуг[32]32
  Селение под г. Владимир-Волынский Волынской губернии. Имение Стравинских, куда регулярно летом приезжал композитор И. Ф. Стравинский.


[Закрыть]. При проходе через город 3-я пехотная дивизия переплелась с частями 10-й пехотной дивизии 5-го корпуса, которая через Владимир-Волынск шла в с. Пятыдни.

Вечером в штаб корпуса явился генерал-майор Орлов[33]33
  Орлов Александр Васильевич (1862–1914). Окончил Симбирский кадетский корпус. На службе с 09.1883. Окончил 2-е военное Константиновское училище (1884); выпущен подпоручиком в 79-й пех. Куринский полк. Офицер-воспитатель Донского кадетского корпуса в течение почти 8 лет. Полковник (1903). Командир 238-го Клязьминского резервного батальона (02–12.1904). Командир 238-го пех. Клязьминского полка (12.1904–05.1905). Командир 115-го пех. Вяземского полка (05.1905–06.1912). Ген. – майор (1912), за отличие. С 06.1912 командир 2-й бригады 25-й пех. див. Участник ПМВ. Командир бригады 61-й пех. див. Погиб в ходе неудачных боев 17-го арм. корпуса под Ивангородом. Похоронен в Петрограде.


[Закрыть], помощник начальника 61-й пехотной дивизии, и доложил командиру корпуса о прибытии в город по железной дороге двух полков 61-й пехотной дивизии, которые мы, впрочем, уже видели, когда входили в город; они занимали казармы квартировавших во Владимир-Волынске частей 17-й пехотной и 7-й кавалерийской дивизий. Связь с генералом Орловым тотчас же была установлена по телефону.

10 августа движение продолжалось: 3-я п. дивизия – по большаку на с. Грибовица, 35-я дивизия – по дороге на с. Бубнов, Иваниче. Штаб корпуса следовал за 3-й дивизией. Все шло мирным порядком; о противнике не было никаких сведений.

Ночевали: 3-я дивизия и штаб корпуса – в с. Грибовица, 35-я – в районе с. Иваниче. К вечеру в с. Мышов подошла и голова бригады 61-й пехотной дивизии.

В Грибовице, когда мы уже разослали войскам корпуса распоряжения о продолжении марша на 11 августа, был получен приказ о приостановке дальнейшего движения. Спавший уже генеральный штаб и командир корпуса были подняты, и снова началась спешная рассылка приказаний об отмене приказа. Потом постепенно все улеглось опять. Лишь я бодрствовал, следя за рассылкой распоряжений. Но не прошло и двух часов после рассылки «контр-ордра», как получен был новый «ордр», отменявший «контр-ордр» и предписывающий продолжать марш. Второй подъем начальства и генштаба и новые распоряжения об исполнении первоначального приказа о движении 11 августа. Когда я разослал их, уже приближался рассвет. Так мне почти и не удалось в эту ночь прилечь отдохнуть. Причина таких перемен распоряжений так и осталась для нас не совсем выясненной, тем более что никаких боевых столкновений армии еще не было.

Несмотря, однако, на последовавшие в течение ночи «ордры» и «контр-ордры», никакого «безордра» не произошло благодаря ночному бодрствованию и работе штаба. Войска выступили с ночлега своевременно. Часам к трем дня 3-я дивизия, а за нею и мы подошли к р. Бугу у д. Джарки. За Бугом перед нами простиралась, насколько глаз хватал, Галиция – неприятельская территория, но никакого неприятеля все еще не было. А обнаруженная и быстро исчезнувшая на левом берегу какая-то партия противника, вероятно, принадлежавшая к ландштурму, не вызвала к себе нашего внимания.

Авангард 3-й пехотной дивизии – 9-й Ингерманландский полк полковника Карнаухова[34]34
  Карнаухов Михаил Михайлович (1867–1918). Окончил Оренбургский Неплюевский кадетский корпус. На службе с 08.1886. Окончил 3-е военное Александровское училище (1888); выпущен в 159-й пех. Гурийский полк. Окончил Николаевскую академию Генерального штаба (1897). Штабс-капитан (19.05.1897). На штабных должностях в Туркестанском и Кавказском ВО. Нач. штаба 1-й Кавказской стрелк. бригады (06.1908– 05.1913). Командир 9-го пех. Ингерманландского полка (с 13.05.1913), с которым вышел на войну. Участник ПМВ. Кавалер Георгиевского оружия (09.03.1915). Ген. – майор (1915) за отличия. Нач. штаба 41-го армейского корпуса (09.1915–04.1916). Кавалер ордена Св. Георгия 4-й ст. (01.03.1916). Начальник снабжения Кавказской армии (с 20.06.1916). Командующий 39-й пех. див. (08–10.1917). Состоял в резерве чинов при штабе Кавказского ВО с 10.1917. Погиб в 1918 в Тифлисе.


[Закрыть] (генерального штаба, мой преподаватель по Тифлисскому юнкерскому училищу[35]35
  Существовало в 1866–1921 гг. Имело двухгодичный курс обучения, с 1901 г. – трехгодичный. В гг. ПМВ выпускало прапорщиков по ускоренной программе.


[Закрыть]), тотчас начал переправу на сколоченных из подручного материала плотах. Но операция эта происходила медленно из-за слабой грузоподъемности плотов.

Размеры реки были средние, ширина до 25–30 саженей, бродов поблизости не было. Наш берег был возвышенный и сильно командовал над плоским и низким австрийским берегом. Передовые части ингерманландцев разошлись веером для прикрытия переправы прочих войск и продвинулись вперед к с. Войславице.

Командиру 17-го саперного батальона полковнику Исакову[36]36
  Исаков Константин Николаевич (1869 – после 1917). Окончил 1-й Московский кадетский корпус. На службе с 08.1887. Окончил Николаевское инженерное училище. Выпущен подпоручиком (09.08.1888) в 6-й понтонный батальон. Окончил Николаевскую инженерную академию (1896). Штабс-капитан с переводом в военные инженеры. В распоряжении начальника инженеров Варшавского ВО (с 06.1896); в распоряжении окружного инженерного управления Кавказского ВО (с 20.02.1897). Капитан (05.04.1898). Участник Русско-японской войны 1904–05. Состоял в распоряжении начальника инженеров Приамурского ВО (с 14.02.1904). Корпусной инженер 1-го Сибирского армейского корпуса (с 25.06.1904). Подполковник (25.01.1905) за боевые отличия. Состоял в распоряжении Главного инженерного управления (с 25.11.1905). Пом. начальника Тифлисской (с 09.03.1906) и Кутаисской инженерных дистанций (с 18.07.1907). Нач. штаба Кавказской саперной бригады (08.1907–10.1910). Полковник (1908, за отличие). Нач. штаба инспектора полевых инженерных войск Кавказского ВО (10.1910–05.1911). Командир 17-го саперного батальона (с 20.05.1911), с которым вышел на Великую войну. Командир 21-го саперного батальона (07–11.1916). Корпусной инженер 38-го арм. корпуса (с 11.1916) и и. д. отдельного руководителя работ 6-го участка Западного фронта (на 02.04.1917). Ген. – майор в апреле 1917. Дальнейшая судьба неизвестна.


[Закрыть] (он же корпусный инженер), чрезвычайно энергичному, имевшему несколько таких же энергичных помощников из числа офицеров своего батальона, было приказано приступить немедленно к постройке постоянного моста через Буг и упорядочить технически, с целью ускорения, переправу авангарда 3-й дивизии. Нечего и говорить, что у полковника Исакова дело закипело. Мы с высокого берега из д. Джарки любовались работой саперов. Весь берег кишел ими, точно муравьями. Весь двуколочный обоз батальона оживленным аллюром и в каком-то прямо красивом порядке засновал по берегу взад-вперед, подвозя материал для постройки моста. Место для него было выбрано прямо против деревни Джарки, у заброшенной водяной мельницы, где представлялось возможным сократить длину моста использованием островка, отделяющего рукав для мельницы от главного русла реки.

В этот день впервые мы увидели свой корпусный авиационный отряд, под командой штабс-капитана Ткачева[37]37
  Вероятно, ошибка автора. В. М. Ткачев, выдающийся русский летчик, командовал в чине подъесаула 20-м корпусным авиационным отрядом в другой армии. 17-м авиаотрядом командовал И. И. Кравцевич, впоследствии генерал, инспектор авиации ВСЮР.


[Закрыть]. Он прибыл лётом и спустился аппарат за аппаратом у д. Джарки. Спуск ознаменовался одним грустными инцидентом. Смотреть, как спускаются и садятся чудовищные птицы, сбежались все, что были поблизости – и масса солдат, и жители деревни; при этом один из аппаратов при спуске задел какую-то бабу и смертельно ее ушиб. Некоторые истолковали этот несчастный случай за дурной знак. И, как увидим дальше, это оправдалось.

Распоряжением штаба армии для ускорения нашей переправы к нам в Джарки для наводки моста высылалась часть понтонного батальона. Жаль было, что об этом там не сообразили ранее. Зря поэтому потеряли мы два дня в Джарках.

Подошла в Джарки и бригада 61-й пехотной дивизии с двумя батареями и начальник этой дивизии, генерал-майор Симанский[38]38
  Симанский Пантелеймон Николаевич (1866–1938). Окончил Псковский кадетский корпус (1883). На службе с 09.1883. Окончил 2-е военное Константиновское училище (1885), выпущен подпоручиком, переведен в гвардию. Окончил Николаевскую академию Генерального штаба (1891), капитан. Старший адъютант штаба 35-й пех. див. (11.1891– 09.1896). Прикомандирован к Александровскому военному училищу для преподавания военных наук (09.1896–05.1900). Подполковник (1896). На штабных и преподавательских должностях. Полковник (1900), ген. – майор (1909). С 03.1909 командовал 2-й бригадой 35-й пех. див. Участник ПМВ. Командующий 61-й пех. див. (07.1914–07.1917). Кавалер Георгиевского оружия (06.01.1915). В резерве чинов при штабе Московского ВО с 07.1917. Ген. – лейт., командир 47-го арм. корпуса. Участник Белого движения на Северо-Западе. С 25.10 по 22.11.1918 начальник 1-й стрелк. див. Отдельного Псковского добровольческого корпуса, с 30.12.1918 по 01.1919 командир Либавского отряда. В эмиграции в Польше, военный историк, писатель, председатель Российского общественного комитета в Польше. Умер в Варшаве.


[Закрыть] со штабом.

К вечеру 13 августа понтонный мост был готов, постоянный саперный заканчивался. Наутро 14-го мы собирались продолжать марш по старой директиве. Но последовало изменение. 5-му и 17-му корпусам приказано было повернуть значительно направо и быстро наступать в общем направлении на Томашов[39]39
  Город в в Брезинском уезде Петроковской губернии Царства Польского.


[Закрыть]. Это решение было принято командующим армией, генералом Плеве[40]40
  Плеве Павел Адамович (1850–1916). Окончил Варшавскую гимназию. На службе с 08.1868. Окончил Николаевское кавалерийское училище (1870), выпущен корнетом в Лейб-гвардии Уланский Его Величества полк. Окончил Николаевскую академию Генерального штаба (1877). Участник Русско-турецкой войны 1877–78, обер-офицер при штабе 13-го арм. корпуса (07.1877–09.1878). На штабных должностях. Правитель дел в Николаевской академии Генерального штаба (11.1884–12.1890). Командир 12-го драгунского Мариупольского полка (12.1890–01.1893). Ген. – майор (1893), за отличие. Начальник Николаевского кавалерийского училища (06.1895–06.1899). Командир 2-й кав. див. (06.1899–11.1901). Ген. – лейтенант (1901), за отличие. Начальник войскового штаба войска Донского (11.1901–03.1905). Участник Русско-японской войны 1904–05. Ген. от кавалерии (1907), за отличие. С 03.1909 – командующий войсками Московского ВО. Участник ПМВ. Командующий 5-й армией. Кавалер ордена Св. Георгия 4-й ст. (18.09.1914). Во время Лодзинской операции руководил всеми русскими войсками в районе Лодзи. В 01.1915 получил вновь сформированную 12-ю армию, вскоре переименованную в 5-ю. С 12.1915 главноком. армиями Северного фронта, по состоянию здоровья в 02.1916 освобожден от командования и назначен членом Государственного совета. Умер в Москве.


[Закрыть] под влиянием слагавшейся на правом фланге 5-й и 4-й армий обстановки.

Там противник крупными, превосходными силами уже вел наступление на Люблин – Холм и в разрез между этими пунктами. Правофланговый корпус нашей армии, 25-й и следующий, 19-й – уже ввязались в тяжелые бои с наступавшим из района Томашова противником. 5-й и 1-й – до сих пор не только никого перед собой не встретили, но и не имели еще о противнике почти никаких сведений. Наши южные 3-я и 8-я армии вторглись уже глубоко в Галицию, направляясь на Львов и тесня перед собой противника. Невольно создалось впечатление, что главная масса Австро-венгерской армии направлялась для удара на Люблин – Холм.

Отсутствие противника перед 5-м и 17-м корпусами как бы указывало, что правый фланг направленных сюда сил обрисовывался где-то в районе Томашова.

Как потом выяснилось – это и было почти что так. Отсюда и явилось у командующего нашей армией решение широким маневром в ½ оборота направо от прежнего направления вывести два левых своих корпуса (5-й и 17-й) к Томашову примерно и ударить во фланг тем силам противника, которые давили на два правых корпуса (25-й и 19-й), надеясь при удаче совершенно опрокинуть замыслы противника на своем фронте и оказать влияние на положение на фронте нашей 4-й армии[41]41
  Создана на базе управления и войск Казанского ВО. Командующий – престарелый генерал А. Е. Зальца.


[Закрыть].

Это решение и распоряжение для его исполнения показалось нам очень интересным и, приступая к его исполнению, помню, мы, генеральный штаб, горели особым желанием поскорее достигнуть возможных крупных результатов. Лишь немного озадачивала нас загадочная тишина, молчание огромного лесисто-болотистого пространства в треугольнике Рава Русска – Белз – Жолкиев. В начале августа, как выше упоминалось, наша конница там побывала и ничего значительного не обнаружила. Но прошло уже несколько дней с тех пор. Обстановка тут могла измениться. А к тому же при исполнении предписанного маневра приходилось к этому загадочному пространству повернуться флангом. Вот почему сделано было все возможное, чтобы обезопасить себя с этой стороны от всяких неожиданностей. 7-я кавалерийская дивизия генерала Тюлина, следовавшая левее 35-й дивизии, по нашей просьбе была подчинена командиру корпуса.

14 августа, когда рассвело, все, что стояло у д. Джарки, двинулось одной колонной за авангардом 3-й пехотной дивизии. Буг перешли по отличному понтонному мосту.

Левая колонна – 35-я дивизия – перешла реку у Сокаля по шоссейному мосту. Ее движение слева прикрывала двигавшаяся левее и несколько уступом впереди 7-я кавалерийская дивизия[42]42
  Она должна была, двигаясь вдоль болотистой реки Солонки, охватывать на ней переправы. – Примеч. автора.


[Закрыть]. Для ее поддержки близко к ней следовал боковой авангард 35-й дивизии – 139-й Моршанский полк полковника Гутора (не генерального штаба).

Дивизии следовали: 3-я – по дороге на с. Войславице, Хоробрув, м. Ворелж, Городище, Гульче, Лиски, Новоселки; 35-я – на с. Шмиткув, Бузина, Длужиев, Васимов.

Штаб корпуса следовал с 3-й дивизией. Стояла чудная летняя погода. Дороги в Галиции оказались лучше наших. Страна была богата хлебом. На многочисленных по пути нашего следования хуторах и имениях помещичьих было много зернового фуража, который был еще или на полях, или в скирдах уже. Тут мы брали уже не стесняясь, как то было на Волыни. Особенно довольны были артиллеристы, что не нужно рыскать в поисках фуража. Все было всегда под руками.

Марш в этот день был утомителен. Каждая колонна прошла не менее 30 верст. Шли с раннего утра до темноты и в темноте еще подтягивались хвосты.

Помню, когда мы обгоняли части 3-й дивизии на привалах, те говорили, что очень утомились. Галицийские селения по пути были пустынны. Большинство жителей их покинуло. Некоторые селения, где было много еврейского населения, были полусожжены. В этот период войны, когда наши войска вторгались в пределы неприятельской территории, часто наше приближение к какому-либо селению отмечалось очень часто вспыхивавшими почти мгновенно в них пожарами. Сначала мы удивлялись, что в пустом почти селении вдруг ни с того ни с сего, что называется, пылали хаты, чаще же хозяйственные постройки. Но скоро все выяснилось. Оказывается, это были условные сигналы противнику о нашем приближении. Видимые очень далеко, они верно указывали ему о наших передвижениях. Нечего и говорить, что шпионами-сигнальщиками были почти исключительно жиды. Отсюда возникла особенная к ним ненависть у наших войск, а казаки были к ним беспощадны. В 1-й Донской казачьей дивизии разъезды, побывавшие и в этом районе, почти поголовно выжигали в селениях еврейские кварталы. Это было ответом на их «пожарные сигналы» с одной стороны, как месть за шпионскую их работу, а с другой – введение противника в заблуждение об истинном направлении нашего движения.

О противнике и в этот день не было сведений на фронте корпуса. Хотя 35-я дивизия по подходе к месту ночлега – с. Васимов – Пшеводов – слышала артиллерийскую канонаду где-то в северо-западном направлении. То же знала и 3-я дивизия, заночевавшая в районе Новоселки – Телятин – Радков.

В темноте уже штаб корпуса прибыл в Новоселки, место намеченного ночлега. Главная улица забита была остановившимися войсками 3-й пехотной дивизии, которые от переутомления как стали на пыльной дороге, так и полегли почти все поголовно и спали, кто где прилег. Тут же от раненых тобольцев[43]43
  38-й Тобольский графа Милорадовича пехотный полк. Сформирован в 1703 г. В ПМВ в 10-й пех. див. 5-го арм. корпуса.


[Закрыть] (10-я дивизия 5-го корпуса) мы узнали, что их полк, будучи в авангарде, вел у Лащова сильный бой с большими силами австрийцев.

До поздней ночи мы сидели в доме священника с. Новоселки, составляя приказ на 15 августа. Утомление было крайнее: помню, сидя засыпали на мягких стульях поповских.

Наш же «совет-коллегия» для составления приказа доконала нас окончательно.

На 15-е приказ по 17-му корпусу предписывал наступать в общем направлении на Белжец. Предвидя очень вероятную встречу с противником, он распределял войска корпуса по колоннам так, что в этом распределении намечался будущий боевой порядок корпуса. Правая колонна – 3-я дивизия должна была, придерживаясь тесной связи с соседом направо – 10-й дивизией 5-го корпуса у Лащова, наступать на с. Посадов, Жерники, Подлодов. 35-я – на с. Кржевица, Щенятын, Торношин, Заставе, Махнов. Бригада 61-й дивизии намечалась быть резервом и должна была идти на некотором расстоянии за 35-й дивизией. Левый фланг по-прежнему прикрывался 7-я кавалерийской дивизией.

Наш сосед справа 5-й корпус собирался на 15-е атаковать 10-й дивизией противника у Лащова, силы которого определялись боем с ними тобольцев около дивизии.

Выступление войск с ночлегов началось рано, на рассвете 15-го. Утро было прекрасное и погодой, и первыми сведениями. Подполковник Головинский ездил за ориентировкой в штаб 5-го корпуса, в Жулице, и привез оттуда известие о крупной победе наших войск: 10-я дивизия при содействии 11-го Псковского полка 3-й дивизии атаковала у Лащова австрийские силы, охватила их с обоих флангов и даже с тыла и после небольшого сопротивления взяла в плен целиком австрийскую дивизию с артиллерией и всеми потрохами[44]44
  Разгромлена 15-я венгерская пехотная дивизия, потерявшая 4000 пленными, 2 знамени и 22 орудия.


[Закрыть]. Весть эта облетела всех с быстротою молнии и произвела необычайно радостное впечатление. Утренняя наша воздушная разведка в направлении Томашова также давала как будто бы благоприятные сведения: по многим путям в районе Томашова было обнаружено массовое движение обозов в южном направлении. И нам так хотелось верить, что противник начинает очищать район Томашова под угрозой нашего удара им во фланг. А отсутствие до полудня сведений о встрече с противником на фронте нашего корпуса рисовало уже нам картину выхода его в тыл австрийцам.

Штаб корпуса уже собирался выступать из Новоселки, чтобы следовать за левой колонной, за бригадой 61-й пехотной дивизии, как намечалось приказом по корпусу. Но задержались мы вследствие желания начальника корпуса получить еще донесения из колонн, особенно из 35-й дивизии и 7-й кавалерийской, куда был послан с этой целью мотоциклист. Эта задержка с выходом штаба корпуса имела неблагоприятные последствия: командир корпуса в самую серьезную минуту лишен был возможности управлять войсками корпуса и влиять на события на фронте их. Прибывший наконец мотоциклист сообщил, что к 7-й кавалерийской дивизии он не мог проехать, ибо там бой. Какой бой, кого с кем – этого добиться от него не могли. Но по виду его, растерянному, как у ошпаренного, мы могли заключить, что начавшийся в левой колонне бой неблагоприятен для нас. Началась тогда суета. Посылались ординарцы один за одним. Мне приказано было вести к штабу 35-й дивизии линию телефона. Для быстроты были погружены на автомобиль несколько катушек кабеля и аппаратов и старший телефонист с группой своих людей поехал их разматывать. Однако до штаба дивизии было далеко – раз, а другое – никто не знал, где он в данный момент находится.

После полудня мы услышали в стороне левой колонны артиллерийскую стрельбу, а несколько спустя были ясно видны разрывы, характерные красноватые разрывы австрийских шрапнелей. Скоро в той стороне запылали пожары, горели деревни, не то Васимов, не то Ульговек. И было в этих пожарах что-то зловещее. Мы думали, что неприятельская артиллерия зажгла селения. Но было это и так и не так. Потом мы узнали, что были и поджоги злоумышленные, сигнальные. И когда на одной из хат в Васимове поймали жида, что-то, видимо, сигналившего, казаки беспощадно расправились со всеми жидами.

Из 3-й пехотной дивизии были сведения, что она, хотя и медленно, но продвигается вперед, ввязавшись с тоже наступавшим противником во встречные бои у Жерники – Подлодов. Все шло тут нормально, очень осторожно, именно в духе генерала Ползикова[45]45
  Ползиков Петр Владимирович (1854–1938). На службе с 09.1869. Окончил Пажеский корпус (1873), выпущен прапорщиком в Лейб-гвардии Егерский полк. Участник Русско-турецкой войны 1877–78. Флигель-адъютант болгарского князя Александра Баттенберга. Штабс-капитан (11.07.1882). 12.10.1878 зачислен в Николаевскую академию Генерального штаба, но в 03.1881 по домашним обстоятельствам отчислен в полк. Капитан (30.08.1888). Полковник (30.08.1893). Офицер-воспитатель Пажеского корпуса (11.1884–08.1893). Командир Севастопольского крепост. пех. батальона (07.1894–08.1897). Начальник Батумского военного госпиталя (04.1898–10.1899). Командир 21-го пех. Муромского полка (10.1889–05.1904). Ген. – майор (1904), за отличие. Командир 2-й бригады 37-й пех. див. (05.1904–01.1907). Начальник 1-й Финляндской стрелк. бригады (01.1907–09.1910). Ген. – лейтенант (1910) за отличие. Начальник 3-й пех. див. (09.1910–11.1914). Участник ПМВ. Освобожден от должности, произведен в ген. от инфантерии с увольнением со службы (1914/1915). В эмиграции во Франции.


[Закрыть], начальника 3-й дивизии, начальника очень осторожного, даже слишком иногда, вследствие этого медлительного, со склонностью к нерешительности, как потом мы его узнали. Полковник Серебрянников[46]46
  Серебрянников Владимир Григорьевич (1874–1937). Окончил 2-й Московский кадетский корпус. На службе с 08.1892. Окончил Военно-училищный курс Московского пехотного юнкерского училища (1894), выпущен в 20-ю арт. бригаду. Окончил Николаевскую академию Генерального штаба (1900), штабс-капитан. На штабных должностях. Участник Русско-японской войны 1904–05. Начальник строевого отдела штаба Севастопольской крепости (12.1904–06.1906). Подполковник (1905). Старший адъютант штаба Одесского ВО (05.1907–08.1913). Полковник (1909). Нач. штаба 3-й пех. див. (08.1913–12.1914), с которой выступил в поход. Участник ПМВ. Нач. штаба 13-й пех. див. (12.1914–1915). Командир 10-го грен. Малороссийского полка, пом. нач. штаба Двинского ВО (1915). Кавалер Георгиевского оружия (10.11.1915). Командир 289-го пех. Коротоякского полка (1916); начальник военно-дорожного отдела управления начальника военных сообщений Западного фронта (05.1916–03.1917). И. д. пом. начальника военных сообщений армий Румынского фронта по румынским дорогам (с 03.1917). Ген. – майор (1917) с утверждением в должности. Позже и. о. начальника военных сообщений Румынского фронта. В РККА добровольно с 1918. Начальник военных сообщений Западной армии; в резерве службы по военным сообщениям при ЦУПВОСО; инспектор при начальнике ЦУПВОСО. В списках Генерального штаба РККА от 15.07.1919 и 07.08.1920. С 07.1921 для особых поручений при ЗР. После Гражданской войны в 3-м управлении военных сообщений штаба РККА. Арестован 01.08.1930 по обвинению во вредительстве на железных дорогах. Вину признал, хотя на допросах вел себя стойко. 18.07.1931 был осужден к ВМН, с заменой 02.12.1931 на 10 лет ИТЛ. Вторично осужден к ВМН и расстрелян в 09.1937.


[Закрыть], его начальник штаба, был того же характера, вполне под стать своему дивизионеру[47]47
  Т. е. начальнику дивизии.


[Закрыть]. Это сочетание характеров впоследствии нередко было причиной неудачи наших хороших замыслов. От него же оба эти начальника и пострадали лично: и генерал Ползиков, и полковник Серебренников в октябре, когда мы яростно преследовали австрийцев, под Кельцами[48]48
  Кельцы (Кельце) – город в центральной Польше, в 170 км к югу от Варшавы.


[Закрыть], были оба отрешены от своих должностей за проявленную нерешительность.

К вечеру, часам к пяти, до нас стали доходить сведения, частично, не в порядке донесений, как того мы тщетно добивались, о сильных боях во всей левой колонне, боях, развивавшихся неблагоприятно для нас.

На это указывал и огонь неприятельской артиллерии. Разрывы его шрапнелей имели тенденцию распространяться в северо-восточном направлении, от Васимова, к Проневодову и далее; а направление выстрелов было как будто с юго-востока на северо-запад, то есть как раз под прямым углом к направлению наступления левой колонны. Иначе говоря, противник, по-видимому, появился и атаковал 35-ю дивизию и бригаду 61-й дивизии слева, во фланг им и даже несколько в тыл.

Настроение у нас в штабе резко изменилось. Командир корпуса, человек вообще спокойный, под влиянием нервного начальника штаба стал также нервничать. Положение его и в самом деле было трудное. Генерал далеко не решительный, тут, видимо, не знал, что предпринять. Обстановка была уже, несмотря на отсутствие информирующих донесений, почти ясна: 35-я дивизия и бригада 61-й дивизии получают удар оттуда, откуда мы больше всего и опасались, слева, во фланг. Но что можно было тут предпринять, чтобы изменить ее? Никакого резерва у командира корпуса не было. Сам он был далеко от поля событий. Никакой связи почти не было. Моя попытка выбросить вперед, в сторону 35-й дивизии, телефонную линию не давала результатов. Лучшим выходом, пожалуй, было самому ему с частью штаба выехать вперед, не ожидая больше выяснения обстановки и питаясь больше всевозможными частными сведениями, которые при неудаче всегда рисуют картину много мрачнее, чем она на самом деле есть. В руках у командира корпуса были находящиеся при штабе: 1 рота пехоты, 17-й саперный батальон, 1 эскадрон драгун и 1 сотня казаков. С таким резервом, когда в дело втянут весь корпус, конечно, многого сразу не сделаешь, но можно было надеяться по пути подобрать, остановить, устроить отходившие части. А там, бог весть, что могло быть: история ведь дает нам многое множество примеров, когда из ничего, казалось бы, создавалось не только кое-что, а очень многое. Во всяком случае надо было что-то попытаться предпринять. А этого сделано не было. Командир корпуса пребывал в том положении, которое характеризуется как худшее решение, когда нет никакого решения. Он все еще выжидал.

Часов около шести появились отходящие части 7-й кавалерийской дивизии. Одни из них проходили по дороге от Радкова через Новоселки и далее куда-то в тыл, другие – западнее Новоселок. Скоро вслед за сим разнеслась весть, что неприятельская кавалерия направляется на Новоселки с юго-востока. Опасность угрожала, таким образом, непосредственно штабу корпуса. Это вывело начальство из какого-то оцепенения. Роте приказано было занять южную и юго-восточную окраину деревни, эскадрону и сотне выдвинуться в направлении на д. Лиски для прикрытия штаба и освещения местности в этом направлении. Это все было, так сказать, прилично. А дальше было – неудачно. Начальник штаба посоветовал, что штабу немедленно надо уйти из Новоселок, отступить; куда – намечено было Старое Село. Немедленно поданы были автомобили и штаб помчался по дороге на Потуржин. Шаг был вдвойне неудачен. Вместо того чтобы отправить сначала обоз, учреждения штаба и вообще все, что в данный момент только мешало и связывало нас, а самим выбрать другой пункт, ближе к войскам и истинной обстановке, мы ушли дальше от этого, в еще большую неизвестность. Поспешный отъезд командира корпуса с личным составом штаба породил – иначе и быть не могло – паническое настроение в хозяйственной части штаба, в обозе и учреждениях. Все это, конечно, устремилось вслед за автомобилями. Несколько повозок было брошено по пути, просто отпряжены лошади и повозки брошены. А казначейство, контроль, суд приобрели такую инерцию, что казначей с сундуком выдохся только в Ковеле. Второе – путь отхода своего штаб выбрал нецелесообразно. Проще и логичнее было раз уж уходить, так уходить от неприятеля, то есть в сторону с. Телятин, а не почти мимо него, на По-туржин. Конница противника, от появления которой все и сорвалось с места, могла же наблюдать отступательное движение и действительно она его наблюдала, как мне лично пришлось в этом убедиться. Когда штаб собирался уходить из Новоселок, я по собственной инициативе попросился у начальника штаба поехать вперед для выяснения обстановки, хотя бы в районе, ближайшем к штабу. С собою взял трех казаков-конвойцев и по пути присоединил офицера связи, посланного с такой же целью. Сначала я направился по дороге на Радков. Эскадрон ротмистра Стрехи пошел в направлении на Лиски. По пути я встретил 2–3 эскадрона белорусских гусар[49]49
  7-й гусарский Белорусский императора Александра I полк. Сформирован в 1803 г. В ПМВ в 7-й кав. див. 19-го арм. корпуса.


[Закрыть]. Спрашивал у офицеров, откуда они, где остальные. Отвечали, что идут в тыл куда-то после «блестящей атаки». Приблизившись к лесу, что в 1½ верстах от Новоселки, мы спешились, вышли на южную опушку. Тишина. Никого. Достал бинокль и стал обшаривать всю впереди лежащую местность. Поле было пусто совершенно. Но через несколько минут я заметил неприятеля. Около батальона австрийской пехоты в строю вроде нашего строя «поротно» и роты «повзводно» спускалось по скату со стороны Васимова, направляясь на Радков. Я продолжал следить за ними. Но скоро батальон исчез в складках местности и пропал. Сколько я его ни ждал, он больше так и не появился. Никаких других частей противника, ни крупных, ни мелких, нигде больше не было видно.

Потеряв надежду далее проследить движение обнаруженного австрийского батальона, мы снова сели на коней и поехали влево на восток. Мне хотелось обогнуть находящийся здесь на самой нашей государственной границе другой лес и выйти в направлении на австрийскую д. Лиски, относительно которой еще днем ходили слухи, что она занята конницей противника. Деревня эта горела. Кроме того, я решил обследовать и упомянутый лес, нет ли в нем противника. Когда мы проехали с полверсты, заметили наш казачий разъезд (от конвойной сотни штаба корпуса), который вышел из упомянутого мною леса и по опушке направлялся к его северной оконечности, куда шли и мы. Для меня стало ясно, что в лесу противника нет. Когда мы огибали лес с севера, встретили дозор драгун от эскадрона ротмистра Стрехи. Я спросил их, где эскадрон; они мне его показали. Стреха собирался уходить на Новоселки, считая свою задачу по прикрытию отхода штаба корпуса исполненной. Я попросил его задержаться и предложил обследовать со мною местность между лесом и д. Лиски до этой последней. Он согласился.

Скомандовал эскадрону разомкнуться, после шеренги были разведены на большую дистанцию. Командир эскадрона поехал впереди эскадрона, рядом с ним я. Офицеры эскадрона – перед своими взводами. Вперед вдоль леса был выслан дозор с целью наблюдения за лесом[50]50
  См. схему 1.


[Закрыть].

Двигаться нам пришлось сначала по лощине, поднимаясь к гребню, который шел перпендикулярно нашему направлению, на линии д. Лиски, которая сначала не была видна. Неизвестность, что нас ждет впереди, невольно заставила всех нервно насторожиться до крайности. Нервные же окрики ротмистра Стрехи на людей эскадрона и его команды таким необычайно крикливым голосом, что я даже не узнавал командира эскадрона: голос был как будто не его. И замечательное психологическое явление: вся эта крайняя нервная напряженность через голос командира тотчас передалась не только людям, но даже коням и настроила их подобным же образом. Шли мы шагом, поднимаясь на гребень. Когда мы его почти достигли и перед нами открылись влево дымящаяся д. Лиски, впереди, за гребнем, лощина, а за ней дальше подъем на командующую высоту, вершина которой увенчана была каким-то кладбищем с группою деревьев, – раздались ружейные выстрелы, не часто, но и не редко. Пули засвистели над нами с характерным щелканьем. Ясно было, что нас заметили и стали обстреливать. Раньше, чем мы успели с ротмистром сообразить, откуда и что, как весь эскадрон в мгновение ока, что называется, повернул и галопом понесся обратно, к исходному положению в лощину. У меня было впечатление, что в этом «маневре» уже не мы, а лошади, инстинктивно чувствуя впереди опасность, управляли нами. По крайней мере, когда я попытался снова взять управление моим животным, – молодая кобылица, первый раз под седлом, – то мне это абсолютно не удалось, пока эскадрон, окрикиваемый командиром, не пришел в себя и не остановился. Переглянувшись с ротмистром, мы оба засмеялись, хотя еще и нервным смехом, что «драпанули»-таки под огнем. И словно желая загладить свой неблаговидный проступок, мы одновременно, без слов почти, решили, что попытку надо повторить. Несколько команд, резко произнесенных, и повернутый эскадрон снова пошел вперед.

Однако повторилось почти что то же самое. Выстрелы, дрогнувшие несколько всадников где-то в 4-м взводе, и снова все понеслось назад. Тогда нам стало не только смешно, но и досадно. И мы решили поехать вперед с ротмистром без эскадрона, сами. Это и исполнено было нами без всякого «маневра». От досады за какое-то малодушие мы точно в отместку себе напряжением воли заставили себя простоять открыто на гребне несколько минут. Мы рассмотрели на этот раз все, что было нам видно. Противника, который по нас стрелял, мы так и не узрели, и решили, что это небольшая группа его, пост или патруль, который, видимо, занимал видневшееся впереди в 1–1½ версте, на командующей высоте кладбище, или отдельные могилы. Деревня Лиски ничем живым себя не обнаружила и, по-видимому, была совершенно пуста и от жителей, и от противника. Спокойно, шагом мы вернулись к эскадрону. На этот раз по нас ни одного выстрела. Так мы получили первое боевое крещение. В эскадроне ротмистра Стрехи я никогда больше не бывал в «деле»; как не видел и его боевых действий. Но слышать – слышал не раз. Эскадрон уже не поворачивал под огнем, скорее наоборот, стремился добраться до противника и уничтожить его. Свидетельство этому – масса наград, полученных людьми эскадрона, и сам его командир был украшен белым крестиком[51]51
  Имеется в виду Георгиевский крест.


[Закрыть].

Наступили сумерки. Пришлось подумать о возвращении к штабу, тем более что мы не знали толком, где он остановился. Разговор был о Старом Селе, но уверены в этом мы не были, к тому же в создавшейся обстановке мало ли какие могли быть изменения. Разыскивать же штаб ночью – перспектива не из приятных. Ввиду этого мы решили следовать к штабу. Поравнявшись с северной окраиной леса, где я встретился с драгунами ротмистра Стрехи, я с офицером связи и нашими казаками повернул направо, чтобы, выехав из лощины на гребень, посмотреть на восток. Я знал, что сегодня оттуда, от нашей переправы через Буг у д. Джарки, ожидались 2-я бригада 61-й дивизии, ее артиллерия, обоз, парки, наша корпусная конница – 42-й Донской казачий полк. Группой в семь всадников рысью мы въехали на гребень и тотчас заметили: 1) на северо-западной опушке леса[52]52
  См. схему 2.


[Закрыть], что в трех четвертях версты приблизительно восточнее д. Лиски, стояла группа австрийских кавалеристов, в бинокль отчетливо были видны красные штаны. Как только они нас заметили, моментально скрылись в лес[53]53
  Я думаю, что тут была конница противника, наблюдатели которой отсюда могли ясно видеть уход штаба корпуса в Новоселки. – Примеч. авт.


[Закрыть]. Еще восточнее, далеко, – где именно, трудно было распознать в сумеречной мгле, – стреляла батарея: отчетливо были видны вспышки орудийных выстрелов, но звуков слышно не было, также невозможно было определить, куда стреляла батарея, так как нигде не видно было разрывов выпускаемых ею снарядов. Никаких продвижений войск нигде заметно не было.

Смеркалось, когда мы миновали Новоселки. У леса, что в одной версте севернее села, мы видели брошенные повозки из обоза штаба корпуса. Досадно было сознавать, что тут в тылу, спокойном тылу, который никакого противника не видел, а лишь болезненно его воображал, – так панически удирали, и что немалая доля вины в этом лежала на штабе корпуса.

У выхода из с. Потуржин мы встретили группу всадников, казаков-донцов. На вопрос, кто они, какой части, был ответ:

42-го Донского полка. «Где командир?» – «Сзади». В это время подъехал и сам он, полковник Никушкин[54]54
  Очевидно, донец недворянского происхождения.


[Закрыть]. Я назвал себя. Изложил ему обстановку и советовал повернуть полк и идти вместе с нами в Старое Село. Полковник Никушкин стоял на том, что он имеет приказание идти в Новоселки и должен его исполнить. Я его предупредил, что в окрестностях Новоселок есть противник, и сейчас село может быть им уже и занято. Тем не менее он остался непреклонным. Тогда я предложил ему направить полк в Новоселки и ехать в штаб за получением указаний. На этом мы расстались. Полковник Никушкин лично отвел полк в Новоселки, где никого не было, и сам после этого отправился в штаб корпуса, в Старое Село, куда прибыл спустя час приблизительно после моего возвращения.

Штаб корпуса я нашел в Старом Селе, в доме священника. Что тут происходило, и в селе, и около штаба, невозможно описать. Около дома со штабом была масса людей разных частей, раненые стонали, повозки – все это перемешалось в хаотическом беспорядке. В комнате, где работал штаб, также негде было повернуться. За столом командир корпуса, начальник штаба и офицеры генштаба заняты были приготовлением распоряжений.

Тут же был прибывший из штаба 5-го корпуса генерального штаба капитан Лесевицкий[55]55
  Лесевицкий (Лисевицкий) Николай Петрович (1873–1918). На службе с 09.1893. Окончил Петровский Полтавский кадетский корпус и 3-е Александровское военное училище (1895), выпущен подпоручиком во 2-й мортирный арт. полк. Капитан (1906). Окончил Николаевскую академию Генерального штаба (1907). Старший адъютант штаба 41-й пех. див. (11.1909–01.1911). Старший адъютант штаба Гренадерского (01.1911–03.1914) и 5-го арм. (с 03.1914) корпусов. Участник ПМВ. И. д. начальника штаба 67-й пех. див. (с 02.1915). Подполковник (1915). Кавалер Георгиевского оружия (ВП 05.05.1915) и ордена Св. Георгия 4-й ст. (26.09.1915). Полковник (06.12.1915). Нач. штаба 7-й Особой пех. бригады (с 07.1916 г.). Командир 202-го пех. Горийского полка (1917 г.). И. д. ген. для поручений при командующем 3-й арм. (с 22.07.1917). Участник Белого движения на Юге. В конце 1917 ген. – квартирмейстер полевого штаба Кубанской арм., в 01–02.1918 командир добровольческого отряда на Кубани. Во время 1-го Кубанского похода остался больным в аулах. Расстрелян в 03.1918 в м. Горячий Ключ.


[Закрыть]. Картина боя 15 августа в ее результатах постепенно вырисовывалась. 35-я и особенно 61-я дивизия получили чувствительный удар и понесли значительный урон.

Вот что произошло в 35-й дивизии.

До полудня дивизия шла спокойно, имея впереди, в авангарде, 137-й пехотный Нежинский полк[56]56
  137-й Нежинский пехотный Ее Императорского Высочества Великой Княгини Марии Павловны полк. Сформирован в 1863 г. В ПМВ в 35-й пех. див. 17-го арм. корпуса.


[Закрыть] полковника Пронина[57]57
  Пронин Александр Семенович (1867–после 1919). Окончил 2-й кадетский корпус. На службе с 09.1885 г. Окончил 1-е военное Павловское училище (1887), выпущен в 95-й пех. Красноярский полк. Капитан (1900). На 12.1905 в Лейб-гвардии Семеновском полку. Участник подавления восстания в Москве. Полковник (1907). Командир 137-го пех. Нежинского полка (с 07.1913 г.). Участник ПМВ. 15.08.1914, находясь в авангарде 35-й пех. див. на биваке у фольварка Турин, полк подвергся внезапной атаке противника и понес тяжелое поражение. В бою П. тяжело ранен. Отчислен от должности 07.01.1915. В резерве чинов при штабе Двинского ВО ввиду привлечения к следствию (вместе с начальником 35-й пех. дивизии ген-лейтенантом П. П. Потоцким) по обвинению в халатности (25.01.1915). Уволен от службы по болезни. Участник Белого движения на Востоке. В Народной армии Комуча – командир бригады 4-й стрелк. див. В армии адм. А. В. Колчака начальник 8-й Камской стрелк. див. (до 07.1919). Ген. – майор в 1919 г.


[Закрыть], влево – боковой авангард – 139-й Моршанский полк[58]58
  139-й пехотный Моршанский полк. Сформирован в 1700 г. В ПМВ в 35-й пех. див.


[Закрыть] полковника Гутора[59]59
  Гутор Александр Евгеньевич (1866 – после 1921). Окончил Михайловскую Воронежскую военную гимназию и 4-й Московский кадетский корпус. На службе с 08.1884. Окончил 3-е военное Александровское училище и Михайловское артиллерийское училище (1887). Выпущен в 1-ю арт. бригаду. Позже служил в 6-й арт. бригаде. Окончил Николаевскую академию Генерального штаба (1898). Капитан (1898). На штабных должностях. Прикомандирован к Александровскому военному училищу для преподавания военных наук (09.1901–01.1905). Подполковник (14.04.1902). Нач. штаба 3-й грен. див. (01.1905–12.1911). Полковник (02.04.1906). Командир 139-го пех. Моршанского полка (с 12.1911). Произведен в ген. – майоры с увольнением от службы по болезни с правом ношения мундира и пенсией и зачислением в пешее ополчение по Московской губернии (12.12.1914). В РККА. Начальник разведотдела штаба Западного ВО; помощник начальника военно-хозяйственного управления штаба Западного ВО; начальник учебно-организационного отделения военно-учебных заведений управления штаба Западного фронта (1,5 мес.); начальник Полевого отделения военно-учен. арх. того же фронта (0,5 мес.); нач. информ. историч. отделения штаба Западного фронта (с 16.02.1920). Завуч 31-х Самарских пех. курсов (08.1920–04.1921). С 15.04.1921 пом. начальника 31-х Смоленских курсов. Уволен в бессрочный отпуск.


[Закрыть], а еще левее, несколько уступом назад – 7-я кавалерийская дивизия генерала Тюлина. Нельзя сказать, чтобы о противнике не думали и шли беспечно. Наоборот, встречи с ним ожидали, особенно после маленького инцидента, послужившего причиной некоторого даже замешательства в колонне главных сил дивизии. Когда голова дивизии, 138-й Болховский полк[60]60
  138-й пехотный Болховский полк. Сформирован в 1863 г. В ПМВ в 35-й пех. див. 17-го арм. корпуса.


[Закрыть], прошла д. Кржевица, влево из леса, что тянется вдоль болотистого ручья Ржечица, вдруг выскочила группа наших всадников и бросилась в сторону колонны главных сил 35-й дивизии с криком «неприятельская кавалерия!» Болховцы засуетились, пришли в некоторое замешательство, но потом скоро успокоились, остановились и приготовились к отражению конницы. Однако последняя оказалась мифической.

В полдень дивизия подходила к с. Тарношин, где начальник дивизии, генерал-лейтенант Потоцкий[61]61
  Потоцкий Петр Платонович (1855 – после 1915). Окончил Петровскую Полтавскую военную гимназию. На службе с 08.1872. Окончил Николаевское инженерное училище (1875), выпущен подпоручиком в 3-й саперный батальон. Участник Русско-турецкой войны 1877–78. Окончил Николаевскую академию Генерального штаба (1882). Состоял при Виленском ВО. Старший адъютант штаба 30-й пех. див. (11.1882– 08.1884). Капитан (1883). На штабных должностях. Полковник (1892). Командир 95-го пех. Красноярского полка (12.1899–05.1903). Ген. – майор (1903). Нач. штаба 11-го арм. (05.1903–03.1904), 21-го арм. (03.1904– 09.1905) корпусов. Нач. штаба Варшавской крепости (09.1905–05.1907). Начальник Варшавской крепостной пех. бригады (05.1907–07.1910). Ген. – лейт. (1910). Нач. 28-й (07.1910–04.1913), 35-й (04.1913–10.1914) пех. дивизий. Во время Галицийской битвы в ходе наступления 5-й армии 35-я див. потерпела 15.08.1914 серьезное поражение в бою у с. Тарношин. Временно командующий 17-м арм. корпусом (с 15.08.1914). Отчислен в резерв чинов при штабе Киевского ВО. 02.05.1915 уволен со службы с производством в ген. от инфантерии.


[Закрыть], решил остановиться на привал, чтобы покормить людей. Тарношин – большое селение, разделялось на две части, сообщение между которыми было возможно по мосту в восточной части селения, по дороге из Ульговек[62]62
  См. схему 3.


[Закрыть].