Текст книги "Лечение сном. Из записок старого психиатра"

Разъяснение того, как возникает страх, пришло из физиологической лаборатории Ивана Петровича Павлова. Была у Павлова собака Джон, с которой работала ближайшая помощница Ивана Петровича – профессор М.К. Петрова. Джон был собакой с достаточно сильной нервной системой. Тем не менее, особыми приёмами, специальной постановкой опытов, удалось у него нарушить нормальную работу мозга, вызвать болезненное состояние, «срыв».

Мне посчастливилось быть у И.П. Павлова в лаборатории в те дни, когда у Джона была вызвана отчётливая картина невроза страха. Я сообщил Ивану Петровичу сведения об интересовавшем его больном и собирался уходить. Неожиданно И.П. Павлов, воодушевлённый удачным опытом, как именно И.П. Павлов умел воодушевляться, предложил мне остаться и взглянуть на Джона. У пролёта лестницы, ограждённой частой решёткой, на уровне второго этажа, были положены куски сырого мяса. И вот Джон, голодный с утра, вместо того чтобы броситься к мясу, поджал хвост и с испуганным видом стал пятиться к стене. До тех пор пока мясо не было положено у стены с другой стороны лестницы, Джон его не брал. Как только его переложили, Джон с жадностью съел его. Это необычно для собаки поведение

И.П. Павлов объяснял следующим образом. «Если нормальное животное, приблизившись к краю, не двигается, не идёт дальше, значит, оно себя задерживает, но основательно, настолько, насколько нужно, чтобы не упасть. Теперь это задерживание утрировано, чрезмерно реагирует на глубину и держит собаку далеко от края – сверх надобности и в ущерб её интересам. Субъективно – это явно состояние болезни, страха. Перед нами фобия глубины…»

Это утрированное задерживание Павлов объяснял тем, что тормозной процесс, один из двух основных нервных процессор, подвергался чрезмерному перенапряжению и вследствие этого избирательно заболел: стал излишне, болезненно подвижным. В самом деле, «фобия», болезненный страх вызывались у Джона особыми приёмами, которые сам Павлов назвал «истязанием тормозного процесса». (Собаке поочерёдно предъявляли два метронома с различной частотой ударов: одна частота постоянно подкреплялась подачей пищи, другая – нет.)

Так обстояло дело с собакой в лаборатории. Но разве не перенапряжение, не истязанием тормозного процесса, с физиологической точки зрения, была та задача, которая была предъявлена на протяжении многих лет к нервной системе Ирины Петровны?

Подавлять протест оскорблённого самолюбия, скрывать обиду, не показывать справедливого гнева – это же и значит истязать тормозной процесс.

Не у всех больных с неврозом страха история заболевания оказывается столь драматической и необыкновенной: далеко не всегда и сами больные по своему богатому внутреннему содержанию похожи на Ирину Петровну. Но всегда анализ обстоятельств, при которых они заболели, показывает, что жизненная задача, с которой она не справились, была задачей на торможение. Чаще неврозом страха заболевают женщины, более впечатлительные, более эмоциональные.

Нужно сказать несколько слов относительно лечения. С собаками дело лечения оказалось не очень сложным. Исключение из опытов раздражителей, посредством которых невроз был вызван, приводило к излечению. У Джона его хозяйка на протяжении нескольких лет могла до 30 раз вызывать и снова излечивать возникавший страх. А как быть с человеком?

Ирина Петровна знала сама, какие испытания довели её до болезни: это был многолетний и очевидный для неё конфликт, под тяжестью которого она сломалась только после длительной и упорной борьбы. Но не всегда причины болезни так доступны, как у Ирины Петровны. Иногда больные не хотят или не могут сказать о причине своего невроза. Мне вспоминается, например, больной, страх которого возник после длительной борьбы с существовавшим у него извращённым половым влечением, которое было направлено на лиц своего же пола. Он не мог заставить себя рассказать то, что он хорошо знал, но, правда, не считал настоящей причиной болезни. Помогло нам одно из его сновидений, в котором фигурировал мужик с мотком проволоки внизу живота, преследовавший больного. Сновидение это дало мне основание высказать предположение о наличии у пациента гомосексуального влечения. Но и то, больной вначале восстал против моего предположения (затем он его подтвердил и рассказал мне историю возникновения извращённого влечения).

А ведь бывает и так, что больные самым честным образом настоящей причины своей болезни не знают. В подобных случаях задача врача бывает особенно трудной: установить, какие же жизненные обстоятельства оказались невыносимыми именно для этого человека. Никаких общих мерок тут быть не может. Обстоятельства, с которыми легко справляется один человек, для другого оказываются совершенно непреодолимыми. Чтобы добраться до основной причины, нужно бывает глубоко изучить и жизнь человека, и особенности его характера. Часто здесь могут помочь сновидения.

Но, скажем, причина обнаружена – значит ли это, что мы сможем её устранить? Ирина Петровна рассказала о поведении мужа, но ведь врач не может исправить старого донжуана, он не может ни примирить супругов, ни наоборот – развести их (в отдельных случаях врачу приходится выполнять и роль ЗАГСа).

Поэтому в таких случаях, как с Ириной Петровной, дело лечения оказывается нелёгким и заключается в упорной работе с психикой пациента, над его взглядами, над его отношением к жизни. А тогда, по возвращении мужества, больной сможет по-новому подойти к своим конфликтам, сможет преодолеть страх и найти выход их трудного положения.

Ирина Петровна стала понемногу выходить их дома, сначала в моём сопровождении, затем одна. Но поправилась она окончательно только после того, как обстоятельства её жизни коренным образом изменились. Мужу её пришлось длительный срок уехать из Ленинграда. Она осталась, начала много и плодотворно работать. Страх исчез окончательно.

Уже в 1946 г. я прочёл в газете, что Ирина Петровна награждена орденом «Трудового Красного Знамени». Со времени нашего первого знакомства прошло шестнадцать лет.

Любовь в подполье

Обеспокоенные родители привели ко мне в клинику стройную интересную девушку, девятнадцатилетнюю дочь-студентку. Она перешла благополучно на второй курс медицинского института и вдруг, совершенно неожиданно, разучилась писать. Вместо букв она могла изобразить только кружочки и крестики. Странным образом, она сама проявляла волнение значительно меньше, чем родители. С улыбкой заявляла она о том, что у неё поражена вторая лобная извилина мозга. А между тем, для волнения были достаточные как будто основания. У Гали не только исчезло умение писать, но появились вдобавок страшные, пугавшие родителей припадки. Неожиданно она впадала точно в забытьё и начинала вести непонятные, нелепые разговоры. Однажды, глядя перед собой остановившимся невидящим взглядом, она указала на разгуливавших во дворе куриц и спросила: «Кто пастух этих кур?» В другой раз, уже когда она лечилась у меня, с ней произошёл ещё более странный случай. Вернувшись домой, отец застал открытым подпол в доме. Галя была внизу и рылась в лежавшем там картофеле. На вопрос отца, что она делает, она заявила: «Я ищу любовь. Профессор сказал, что она у меня в подполье». Отец был очень встревожен, решил, что Галя окончательно сошла с ума.

За день или за два до этого мы с Галей действительно вели разговор о любви в подполье, но, конечно, не в подполье дома, а психической жизни. Для беседы на эту тему имелись достаточные основания. После длительного умалчивания Галя рассказала мне, наконец, о том, при каких обстоятельствах она заболела. Существовал некий Валя, студент технического вуза, проходивший в то время лагерный сбор. Он длительно ухаживал за Галей. Перед его отъездом они поссорились, и в ссоре он обидел её, задел её самолюбие. Вскоре из лагеря пришло письмо. В нём были не извинения, но объяснения в любви с настойчивым требованием её решения. Галя впала в сильное волнение. Он настаивал на ответе, а в Гале говорила не столько любовь, как оскорблённое самолюбие. Она не написала ни «да», ни «нет». Галя вдруг вовсе разучилась писать. Ответ остался ненаписанным, конфликт между любовью и самолюбием – неразрешённым. Любовь оказалась подавленной, действительно вытесненной «в подполье». Вот как Галя описывала мне однажды портрет Вали: «длинная, как у индюка, шея, оттопыренные уши, большой синеватый нос, всегда засыпанный перхотью воротник…» А в сновидениях её было иное: осмеянный Валя смотрел на неё укоризненным взглядом, лицо его было залито кровью.

Галя вовсе не была душевнобольной. Она страдала истерией. Я заставил её разобраться в причинах её невроза, сделал её несколько раз внушение. Галя быстро поправилась. Она снова научилась писать и написала то письмо, которое оставалось ненаписанным. Кажется, в нём было «да». У Гали были большие художественные способности. В то время, пока она не умела писать, она рисовала. Мне на память она оставила прекрасно исполненную копию в карандаше с картину Каульбаха «Сумасшедший дом».

Истерия проявляется по-разному. У некоторых больных может возникнуть паралич руки, у других отнимаются ноги. У меня есть пациентка, которую я знаю уже много лет. Мне показали её впервые по поводу страшной болезни: тридцатишестилетняя женщина разучилась ходить. Правда, лежа в постели, она могла двигать ногами совершенно свободно. При ходьбе они отказывались ей служить. Она не хотела сдаваться: с палочкой, держась за стены, она продолжала передвигаться. Эти попытки сопровождались постоянными неудачами: ноги вдруг подкашивались, и она падала, где попало. Вся она была разукрашена синяками и шишками. Алевтина Васильевна долгое время не хотела мне рассказать, как она «обезножила»… Я просил её сообщить, что она видит во сне. Она видела часто свою квартиру: она была запущенной, грязной, с поломанной мебелью… Тогда я заставил её рассказать о событиях её семейной жизни.

Муж её, с которым она прожила около пятнадцати лет, был осуждён за должностное преступление. Она много хлопотала за него и даже добилась, в конце концов, его освобождения. Всё время, пока он был в заключении, она жила заботами о нём, во многом отказывая себе, носила ему передачи. Неожиданно она узнала о том, что у мужа в тюрьме завязался роман с одной из надзирательниц. Были ещё и другие, дополнительные причины её болезни, но этот удар по самолюбию, эта психическая травма была основной. Лечение психическими методами, гипноз поставили Алевтину Васильевну на ноги. Нужно сказать, что муж в значительной мере помог её выздоровлению: он всячески старался загладить нанесённую ей обиду. Пациентка моя и после лечения осталась очень впечатлительной, настроение её всегда очень неустойчиво. Поступает она часто неразумно, по-детски. При новых неприятностях она иногда ходит хуже, немного приседает (неприятностей, огорчений у неё было за эти годы более чем достаточно). Но астазия-абазия, то есть неспособность ходить и стоять, у неё не возобновлялась более.

Частым проявлением истерии оказывается потеря речи или слуха, а иногда – и того и другого одновременно. Несколько лет назад я был в Барнауле на консультации. Мне показали девочку лет 14–15. Она держала в школе переходные экзамены. Письменная работа по математике была сдана, а утром, в день экзамена по географии, к которому она была не очень готова, она внезапно онемела. Её лечили смазыванием голосовых связок, электризацией гортани… Она могла немного говорить, но только чуть слышным сиплым шёпотом. Достаточно было 10-минутного внушения, и она сразу же заговорила громким голосом. Интересно, что это не единственная известная мне «жертва географии». За несколько лет до поездки в Барнаул у меня лечилась студентка Рабфака, заболевшая афонией (утратой громкой речи) также в день устного экзамена по географии. Когда с больным знакомишься глубже, всегда находятся ещё другие причины, часто даже более основательные, более важные. Однако видимой причиной, последней каплей, переполнившей чашу, у этих двух больных были волнение и страх перед предстоящим испытанием. Они онемели от страха.

Значительную часть истерических проявлений и можно бывает понять как выражение сильного волнения. Хорошо известно, что от волнения, от неприятной неожиданности могут подкоситься ноги, отняться язык и у здоровых людей… Непонятной, болезненной остаётся только задержка, «фиксация» этих проявлений волнения.

Истерической может быть даже утрата зрения – слепота. Однажды специалист по глазным болезням направил ко мне пациентку. У неё быстро ухудшалось зрение, хотя исследование глаз не обнаружило никаких отклонений. Правда, иногда глазное дно может оставаться неизменным даже при воспалении зрительного нерва: конечно, такую слепоту лечить внушением бесполезно. У пришедшей ко мне больной слепота оказалась психически обусловленной. Она рассказала свою историю: слепнуть она стала после того, как потеряла неожиданно в один день и мужа, и единственного сына. Они погибли при железнодорожном крушении. Жизнь потеряла для неё все краски, всю привлекательность. Её настроение можно было выразить словами: «не глядели бы мои глаза». Она потеряла сон, в неё постоянно болела голова, а глаза и в самом деле перестали глядеть. Понадобилось всего три или четыре внушения: больная стала спокойно спать, у неё прошли головные боли, и она стала видеть. Я помню, как она просидела целый день в саду, наблюдая за прохожими. Она наслаждалась тем, что видела их! А она ведь собиралась поступать в артель слепых… Помню случай, когда один врач в Ленинграде внушением вернул зрение больному, страдавшему слепотой 15 лет.

Нет никакой возможности перечислить все проявления истерии. Её не напрасно называли хамелеоном, обезьяной, великой обманщицей. Истерия может походить на самые различные заболевания. Бывают даже истерические нарушения со стороны внутренних органов: например, истерическая рвота, истерическое недержание мочи и проч.

На приём в невропсихиатрический диспансер пришла однажды миловидная девушка. Она приехала лечиться с Дальнего Востока, за несколько тысяч километров. Помню её тон, с которым она обратилась к группе студентов, присутствовавших на приёме: «Девушки, ведь я молода. Я тоже хочу жить, любить!» У неё были все основания огорчаться. Стоило её остаться вдвоём с молодым человеком, особенно если он её нравился, как у неё немедленно начиналась непреодолимая рвота. Если присутствовал кто-то третий, рвота никогда не наступала. В происхождении истерии нередко играют роль какие-нибудь детские переживания, детские травмы. Так было и с этой больной. Детские впечатления от игры в «папу – маму» оставили стойкий отпечаток в её сознании. Её отношение ко всему, связанному с полом, ко всему любовному, к её собственному влечению было неразрывно связано с отвращением. Рвота была лишь телесным проявлением этого отвращения.

Случаи истерии с нарушениями со стороны внутренних органов бывают сравнительно редко. Для них требуется особое предрасположение, особая зависимость внутренних органов от мозга. Лечение их также оказывается часто непростым делом.

Девушка с рвотой исчезла из моего поля зрения. Но недавно у меня была другая пациентка. Трижды в жизни она заболевала недержанием мочи. Случалось это каждый раз после больших огорчений, ударов по её самолюбию. В последний раз недержание мочи затянулось почти на три года. Оно причиняло ей очень большие страдания. Больная совершенно не чувствовала отхождения мочи. Поэтому она совсем не могла находиться в обществе, на людях. Подобное расстройство может зависеть от заболевания спинного мозга. У больной Ш. никаких органических отклонений со стороны нервной системы не находили. Не помогало ей и никакое лечение. И всё-таки недержание у неё прекратилось. Стоило её после долгих хлопот сесть в поезд, идущий из Новосибирска в Москву, как её недержание сразу же прошло само собой. Она стала вновь чувствовать нормальный позыв. У неё были и рвоты, также стоившие ей больших мучений. Они также исчезли. Всё дело было в её психике.

У себя дома, в Москве, она пользовалась признанием и уважением, как опытный педагог: работа давала ей большое удовлетворение. На новом месте ей не повезло. Её пробный урок оказался неудачным, в педагогической работе ей отказали, даже заподозрили её в самозванстве. За этой травмой последовал ряд новых, окончательно подорвавших её самочувствие. Я видел её, когда она на короткое время вернулась из Москвы. Передо мной был совсем другой человек: физически окрепшая, пополневшая, с бодрым лицом, живым взглядом, она была совершенно не похожа на истощённую, унылую фигуру, оставшуюся в моей памяти после трёхлетнего знакомства.

Ещё реже, но также встречаются при истерии нарушения со стороны кожи, различные сыпи, кровоизлияния. Лет двадцать назад за границей много шума наделала одна девушка, «стигматизированная из Коннегрейта», как её называли. Каждую неделю в пятницу у неё появлялись кровоизлияния на ладонях и подошвах, на тех местах, где, по евангельским описаниям, были раны от гвоздей у распятого Христа. В воскресенье эти кровоизлияния начинали заживать с тем, чтобы вновь появиться в пятницу. Коннегрейт стал местом настоящего паломничества.

В подобных случаях всегда приходится подумать об обмане, о симуляции, чтобы привлечь к себе внимание. Некоторые люди, с истерическим характером, умышленно причиняют себе какие-нибудь увечья, ожоги и проч. Врачи и все, кто их окружают, ломают голову над непонятной болезнью, а им доставляет удовлетворение: ими занимаются, ими интересуются, они в центре внимания. Однажды меня вызвали к больному. За ним замечали уже не раз, что он набивал себе высокую температуру и проделывал различные другие фокусы. На этот раз у него появилась кровавая моча. Врачи не понимали, в чём дело. Я заставил его открыть рот. Там были две кровоточащие лунки от извлечённых зубов. Оказалось, что больной тайком сходил к зубному врачу, и тот удалил ему два больных зуба. Он насасывал кровь и сплёвывал её в банку с мочой.

У девушки из Коннегрейта тщательным наблюдением всякий обман был как будто исключён. Она была религиозной особой, с истерическим характером: её «стигмы», то есть знаки на ладонях и подошвах, которые создали ей такую известность, свидетельствовали об особой чувствительности, ранимости её сосудов и зависимости их от психической деятельности, от мозга. При всей редкости подобных случаев, ничего чудесного в её кровотечениях не было. У отдельных истерических больных врачам удавалось не раз вызывать на коже пузыри, как от ожога, после прикладывания обыкновенной и совершенно холодной монеты.

Часто, почти у каждого истерика, можно найти расстройство кожной чувствительности. Отдельные части тела, особенно те, что бывают парализованы, могут совершенно не чувствовать боли. Больного можно колоть булавкой: проколоть кожную складку насквозь – он этого не замечает. Иногда болевая нечувствительность распространяется даже на всё тело. Недавно в клинике была такая больная. Уколы кожи в любое место оставались без реакции. Внушение полностью вернуло ей кожную чувствительность.

Когда-то нечувствительные места на теле больных считались «печатью сатаны», доказательством того, что больной одержим нечистой силой, находится с ней в сношениях. Так было, как мы говорили, в Средние века, когда возникали целые эпидемии «одержимости», и несчастных больных сжигали тысячами на кострах. Главными проявлениями одержимости служили такие признаки, такие симптомы истерии, которые наблюдаются и сейчас. Это истерические припадки. О припадках при истерии в широкой публике известно даже больше, чем о других её проявлениях. Припадки могут выглядеть по-разному. Иногда при волнении человек только заплачет, закричит, засмеётся. Говорят: у него «истерика». Чаще этим дело не ограничивается. Больные падают на пол, но падают они обычно осторожно, не разбиваясь, не ушибаясь. Иногда больной просто может полежать, как в обмороке, затем придти в себя, точно проснуться. Но особенное впечатление на зрителей производят припадки другого рода. Упав, больные начинают «биться». Они изгибаются всем телом, производят различные сложные движения, стонут, кричат. Чем больше внимания уделяется больным, чем больше их пытаются удержать, тем сильнее разыгрывается припадок, тем дольше он затягивается. Нередко по поведению больных в припадке можно легко догадаться, что они в этом время переживают. Ярко и выразительно воспроизводят они различные сцены из своей жизни. Убедительности и живости их мимики и движений могут позавидовать многие профессиональные актёры. Испуг, страдание, отвращение, страстную мольбу, даже наслаждение – всё можно прочесть на лице и в позах больных.

Я помню одну больную, которую я наблюдал вскоре по окончании Гражданской войны. Припадок её продолжался около четырёх часов. Это были картины самого различного содержания: тут была первая любовь, боевые эпизоды, в которых она участвовала, и бесполезная хирургическая операция, которой она подвергалась, и многое ещё. Она изгибалась дугой, била руками и ногами, кричала, декламировала, пела.

Подобные проявления «большой истерии» встречаются в наше время редко.

Формы, в которых проявляются болезни, с течением времени изменяются. Это правило относится не только к одной истерии. Даже многие заразные болезни с годами меняют своё лицо, как установлено в отношении сифилиса, гриппа и других инфекций. Перемены, происшедшие в картине истерии, зависят от роста культуры, от изменений в человеческой психологии. Современный человек думает иначе, чем его первобытный предок. Его мышление более упорядочено, более трезво, оно управляется знанием окружающей природы: в нём меньше места для фантазии, вымысла. Чувства, эмоции в значительной мере утеряли свою власть над человеческой психикой. Это сказывается и на проявлениях истерии. Истерии становится меньше, её картины делаются бледнее и более тусклыми. Нет прежних эпидемий бесноватости, когда сотни людей неистовствовали в диких плясках, катались в судорогах, в «конвульсиях» по полу, изрыгая хулу на несуществующего бога от имени несуществующего дьявола, будто бы вселившегося в них. Как редкое исключение, чаще в глухих углах, встречаются «порченные» в наше время.

Истерия, загадочная и многообразная в своих проявлениях, привлекала и продолжает привлекать к себе внимание учёных. С разных сторон подходили они к ней. То одна, то другая особенность истеричных казалась главной, объясняющей всё остальное в болезни. В характере людей, страдающих истерией, бросается в глаза своеобразная незрелость, детскость, точно человек на всю жизнь остался малым ребёнком. Истерик отличается особой впечатлительностью, его чувства поверхностны, неустойчивы, настроения характеризуются чрезвычайной капризностью, изменчивостью. Только что ваша собеседница была мила и приветлива, а вот она уже нахмурилась, обиделась или просто перестала проявлять к вам интерес. Говорят об истерической внушаемости и самовнушаемости. Почему у больного отнялась рука? – Это самовнушение! Почему он перестал говорить? Самовнушение! Почему он ослеп, откуда в него пузыри на коже или постоянная рвота, из-за которых он доходит до глубочайшего истощения? Во всём видели результат всемогущего «самовнушения», как будто таким образом вообще можно что-нибудь объяснить. Ещё хуже обстоит дело с «бегством в болезнь». Истерический симптом нередко можно понять психологически, он устраивает больного, избавляет его от какой-либо трудности. Галя не могла написать своему жениху ни «да», ни «нет»: она вовсе потеряла способность писать. Барнаульская школьница боялась провалиться на экзамене по географии – она онемела в день экзамена… Таких примеров можно привести очень много. Но значит ли это, что к истерическим больным нужно относиться как к симулянтам? А многие врачи пришли к такой упрощённой точке зрения! «Истерик», «истеричка» стали бранными словами.

Те средневековые инквизиторы, которые в истериках видели одержимых, были справедливее. Истерик, когда присмотришься к нему, оказывается обычно раздвоенным существом. В нём как бы два человека, две воли, даже два «сознания». Под именем «двойного сознания» были описаны редкие случаи истерического невроза. Больная Фелида вела двойную жизнь: в одной жизни это была в высшей степени скромная и нравственная девушка, в другой жизни, о которой она не сохраняла никакого воспоминания и в которую она переходила вдруг, точно проваливаясь, она была развязной, легкомысленной особой. Проснувшись раз из своего второго существования, она вдруг к своему ужасу оказалась беременной. О происхождении своей беременности она совершенно ничего не знала… Этот старый случай полного раздвоения сознания представляет собой исключительную редкость. Но известное расщепление сознания, неполнота психического синтеза были подмечены многими исследователями истерии.

Наблюдения над истерией послужили основным материалом для теории знаменитого Зигмунда Фрейда, названной им психоанализом. Изучая больных истерией, он построил своё учение о «бессознательном». У него была пациентка. У этой девушки заболевание истерией проявлялось в очень различных симптомах. Фрейд погружал больную в гипнотический сон. Во сне она рассказывала о различных тяжёлых и забытых событиях своей жизни; а рассказав и перестрадав вновь эти переживания прошлого, она избавлялась постепенно от всех симптомов своей болезни. Значит, в психике человека могут быть представления, о которых он не помнит, вовсе не знает даже.

Психическая деятельность человека не ограничивается тем, что он сам сознаёт. Есть ещё «бессознательное». Туда, в бессознательное, изгоняется, «вытесняется» всё то, что невыносимо, неприемлемо для сознания. А неприемлемыми могут быть переживания слишком тягостные или несовместимые с нравственными требованиями человека… Но вытесненное в бессознательное не ликвидируется, оно продолжает существовать, продолжает оказывать влияние на психическую жизнь человека. В истерических симптомах бессознательное как раз и может найти своё выявление. Симптом, по Фрейду, – это как бы соглашение, компромисс между сознанием и бессознательным, но компромисс, выраженный обычно в телесных нарушениях. Энергия бессознательных влечений претерпевает превращение, «конверсию», выливаясь в телесный симптом.

Девушка изгнала в «бессознательное» свои первые половые переживания. Через много лет, оставаясь вдвоём с молодым человеком, она расплачивается за это. Влечению нет доступа в сознание. Оно отвергается и превращается в … рвоту.

Галино отношение к жениху двойственно. В сознании живёт обида, задетое самолюбие, в бессознательном, в «подполье» душевной жизни – любовь, которую она не хочет признать. В итоге противоречия она разучилась писать…

Это, конечно, очень упрощённое изложение взглядов Фрейда. Он сам, наверное, не согласился бы с ним. Но и в таком изложении видно, что Фрейд не был несправедлив к истерику, он первый оценил значение душевной борьбы, происходящей в человеке, он показал, что истерик может и сам не знать причины своих симптомов. Их корни могут быть в душевном подполье, в бессознательном. Фрейдовское объяснение было интересным. Но оно было чисто психологическим. Где, в какой части мозга разыгрываются процессы, описанные Фрейдом? Каким образом происходит конверсия, то есть превращение отвергнутого полового влечения в телесный симптом, в паралич, в рвоту и т. д.?

Глубокое физиологическое объяснение истерии мог дать и дал только Иван Петрович Павлов.

Проба физиологического понимания симптомологии истерии была написана Павловым ещё в 1932 г. Здесь незачем, конечно, пересказывать её содержание. В объяснении истерии И.П. Павлов охватил все её стороны, все точки зрения, которых придерживались прежние исследователи.

Истерия есть продукт слабой нервной системы. Но слабость истерика относится только к высшему отделу нервной системы, к большим полушариям. Большим полушариям подчинена подкорковая деятельность, то есть безусловные рефлексы или, говоря психологическим языком, инстинкты, влечения, эффекты, чувства. У истериков контроль со стороны слабых полушарий оказывается пониженным. Отсюда проистекает особая эмотивность, преобладание жизни чувств у истериков. В этом ключ к возникающим у них припадкам.

И.П. Павлов считал, что слабость коры, слабость полушарий у истерика касается главным образом второй сигнальной системы. Так называл Павлов высшую форму деятельности больших полушарий, связанную с развитием лобных долей мозга. Условные рефлексы, которые существуют у животных, вызываются бесчисленными внешними агентами, звуковыми, световыми, вкусовыми и проч. Эти условные рефлексы возможны и у человека, но они составляют у него только низшую, или первую, систему сигнализации. Над ней у человека надстраивается вторая сигнальная система – речь. Благодаря речи становится возможным человеческое мышление, возникает наука. Но у истерика вторая сигнальная система вообще более хрупкая, особенно легко подвергается торможению. Так находит объяснение и сходство истериков с детьми, так объясняется И.П. Павлов и склонность к фантазированию, к сумеречным сноподобным состояниям, наблюдающимся у истериков.

Объяснил И.П. Павлов и склонность истериков к внушению и самовнушению. Раздражение определённых пунктов коры мозга, будь то какое-нибудь ощущение, представление или желание, переходит у истерика в действие не так, как у здорового человека. У последнего каждое действие контролируется целым рядом связей с различными другими ощущениями и представлениями. Действие оказывается разумным именно потому, что оно соответствует всей обстановке. Слабость коры истерика приводит к тому, что каждый пункт в коре мозга заряжается из подкорки особенно сильно (влияние чувств – эмоций). А сильное концентрированное раздражение вызывает вокруг себя пояс торможения (физиологи называют это отрицательной индукцией). Следовательно, все другие представления, ощущения, которые могли бы исправить действие, прежде чем оно совершится, выключаются. Вот и оказывается, что «вследствие постоянных посторонних и не умышленных внушений, а также и самовнушений, жизнь истерика переполнена всевозможными необыкновенными и своеобразными явлениями». С этой точки зрения Павлов разбирает случаи, которые врачи считают «бегством в болезнь». Иван Петрович доказывает, что не может быть никаких оснований говорить о симуляции. «Это случаи «роковых физиологических отношений».

Объяснил И.П. Павлов и возникновение различных телесных симптомов вплоть до стигматов у религиозных истериков. Деятельность всех органов человеческого тела имеет представительство в коре, связана там с определёнными клетками мозга. В силу механизма, который называют внушением и самовнушением, то есть вследствие особой концентрированности раздражения могут произойти даже частичные нарушения целостности организма. Многим учёным казались особенно непонятными «отрицательные» симптомы при истерии, то есть те, которые вызваны не процессом раздражения, а торможения. Мы упоминали о них выше, говоря о различных параличах, потере речи, утрате чувствительности и т. д. Но И.П. Павлов считал, что они ничуть не отличаются от остальных. В лаборатории наряду с положительными условными рефлексами вырабатываются и тормозные. Истерик же, в силу слабости своего мозга, даже при обыкновенных условиях жизни оказывается как бы хронически загипнотизированным, он всегда находится в состоянии частичного сна. Целый ряд раздражителей оказывается для него сверхмаксимальным, чересчур сильным. А физиологи знают, что слишком сильные раздражения для коры вызывают сон, торможение. Поэтому различные условия могут вести к возникновению именно отрицательных симптомов при истерии.