Текст книги "Войны некромантов"

Андрей Дашков
Войны некромантов

Живя,

Будь мертв,

Будь совершенно мертв –

И делай все, что хочешь,

Все будет хорошо.

Бунан

Часть первая. Лазарь

Так чистый ручей становится мутным

При слиянии с мутным ручьем!

Эдгар Ли Мастерс

Глава первая. После смерти

Здесь лежу я, не угадавший, что происходит

На земляном ложе!

Эдгар Ли Мастерс

В течение целого лунного месяца насыщает Луна взрыхленную черную землю неведомым ядом. В течение целого лунного месяца перемещается вслед за ночным светилом саркофаг с прозрачной крышкой, а в нем – лишь труп, кровь, сырая земля и преломленные крышкой жидкие лучи. Саркофаг движется по Монорельсу, проложенному в Долине Мертвых, – так медленно, что его движение становится заметным лишь по изменению тени, которую он отбрасывает. Но некому замечать это. Долина безлюдна и утопает в тишине...

Монорельс очень стар. Согласно преданию, его создали древние с какой-то нелепой целью; опоры – из камня, а змеиное тело – из нержавеющего железа. Долина в те времена представляла собой чуть ли не балаганное место, в котором смерть гостила крайне редко. Теперь Монорельс изъеден дождями и похож на серую губку, но двигающиеся по его изгибам зловещие предметы все еще не издают ни единого ржавого звука. Движение остается совершенным потому, что подчиняется неспешному ритму вращения небесных сфер, а может быть, причина этого – магия некросферы, во всяком случае, саркофаги плывут в лунном сиянии, словно лодки потустороннего мира, вне времени и звуков, перевозя свое содержимое между незыблемыми горами вечности...

Только с рассветом распадается волшебство. Утренние лучи проникают в долину – и все замирает до следующей ночи. Это дни беспамятства, разделяющие зыбкие сны, и это время света, который разрушает многое из того, что создано тьмой. Многое, но не все. Саркофаги останавливаются на промежуточных станциях – в гротах, облитых изнутри горным хрусталем, где подолгу блуждают лунные лучи, пойманные в ловушку идеальных отражений...

Птицы избегают этого места, но если им все же случается пролетать высоко над ним, то сверху Монорельс представляется издохшим чудовищем, избравшим для своей могилы глубокую щель посреди горной страны и свившимся в агонии в бессмысленные кольца. Люди не появляются здесь ни днем, ни ночью. Они загружают саркофаги у начала Монорельса и встречают их у самого конца, даже не зная точно, каков окажется результат их усилий. Все известное принадлежит им; за неопределенность отвечают демоны Ра-сетау[1]1
  Ра-сетау – царство мертвых в египетской мифологии


[Закрыть]. Это – плата за колдовство, и она устраивает даже самых осторожных.

Но осторожные и недоверчивые находятся далеко – главным образом, в столице, Моско. К помощи же Монорельса прибегают те, кто не мыслит себя вне культа, безоговорочно следует по темным дорогам своей судьбы, защищая интересы секты в миру и имея лишь одно по-настоящему опасное оружие – ядовитое насекомое в опустошенной глазнице...

Не одну сотню лет передвигаются в Долине Мертвых зловещие предметы. Только Луна может засвидетельствовать происходящие в них изменения. От новолуния – к новолунию. От печального начала – к неизвестному и, может быть, ужасному продолжению.

Император стоял на восточной террасе дворца и смотрел на развалины древней крепости Кремлин. Угасающий свет заката окрасил остатки увенчанных зубцами стен и полуразрушенные башни в кроваво-красный цвет. На одной из башен чудом уцелел скелет пентаграммы – символа с утраченным смыслом. А с востока уже надвигались низкие тучи, пожирая последние лучи невидимого солнца. Ночь наступала в небесах и на земле...

Император уже не в первый раз поймал себя на том, что зрелище руин завораживает. Напоминает о вечности и примиряет со временем, текущим, как песок между пальцев. Кремлин, к тому же, тревожил воображение, поскольку хранил мрачные загадки, которые никогда не будут разгаданы.

Крепость слишком огромна; ее было бы трудно защищать, тем более что здания внутри крепостной стены мало пригодны для обороны. Чего не скажешь о подвалах, полных человеческого праха. Подземелье не изучено и на одну треть, в нем множество ловушек, картографы порой не возвращаются, известные ходы тянутся на многие лиги за пределы Моско...

Красный луч угас, и Кремлин затопила тьма. Так же, как и другие развалины старого города. Столица давно переместилась к западу, берега пересыхающей реки опустели, широкая полоса зыбучих песков подковой охватывает крепость, а среди отравленных прудов и озер бродят призраки. Только тусклые огни иногда загораются в той стороне – это бродяги жгут костры, согреваясь долгими холодными ночами.

Император мог бы сейчас, не сходя с места, отыскать каждого из отщепенцев, нашедших убежище в мертвом городе, – зафиксировать их тени внутри черепа, а потом напугать до смерти, заставить бежать во дворец или размозжить головы о камни... Мог, но был равнодушен к сброду. Сброд бессилен и безвреден. Еще со времен своей бурной юности Император усвоил, что драгоценную силу «психо» не расходуют по пустякам. Вполне возможно, ее следует поберечь для предстоящей беседы с мастером секты лунитов, обосновавшихся в Казских горах. Император не помнил имени человека, попросившего об аудиенции, – для него все сектанты были на одно лицо: призрачные фигуры, крадущиеся в сумерках сознания...

Сзади глухо кашлянул Гемиз – его личный секретарь. Смышленый малый, не владеющий «психо». Император находил это удобным. Гемиз был взят из самых низов, «из грязи», и предан властелину, как собака, – до двенадцати лет он в буквальном смысле слова ел с хозяйской руки. Император поручал ему некоторые щекотливые дела, но и близко не подпускал к оружию...

Гемиз подкрался неслышно, как кошка.

– Он пришел? – спросил Император.

– Да, Ваше Императорское Величество.

– Я приму его здесь.

Гемиз замялся. Император знал, в чем дело. Верный человечек беспокоился о его безопасности.

– Ладно, – сказал он, еле заметно улыбаясь. – Пришли сюда охранника.

Секретарь мягко заскользил прочь, а Император устроился между статуй, слившись с темнотой, и превратился в одну из них. Сосредоточившись, он поискал приближающегося гостя. Он нашел тень мастера и обнаружил, что тот закрыт, причем закрыт очень хорошо. Этого следовало ожидать, и это осложняло дело.

Рядом с лунитом двигалась тень охранника. Над этим человеком, как и над девятнадцатью другими своими телохранителями, Император поработал лично. В результате их агрессия стала узконаправленной и не могла быть обращена против хозяина и членов его семьи. Подавленную энергию он перевел в иное русло. Это привело к тому, что его телохранители пользовали женщин в невероятных количествах. Хозяин не возражал – пусть рожают будущих солдат Империи Россис...

Лунит вошел на террасу, и Император почему-то сразу же подумал о жабе. Низкий мужчина с темным лицом и широкой щелью рта. Влажные губы, пухлые руки. Просторный зеленый плащ с капюшоном. Один глаз мастера был закрыт повязкой. Нет, не повязкой, – империалом. А под монетой... О, Господи! Неужели бедняга носит ЭТО все время?..

От сектанта дурно пахло. Император хорошо знал этот запах – запах опасности. Не примитивной, не грубой, как удавка на шее, а подкрадывающейся исподволь, но зато имеющей катастрофические последствия. Это означало только то, что рано или поздно от лунита придется избавиться. А может быть, и от всей его шайки.

Вошедшего звали Грегор. Он сразу же отыскал Императора своим единственным глазом. Детские игры в невидимость вызывали у него лишь снисходительную улыбку, однако он не позволил себе улыбнуться. Слишком многое зависело от настроения монарха... и, как ни странно, от его аппетита. Аппетита к разрушению.

За спиной Грегора размеренно дышал телохранитель – на первый взгляд, почти неуязвимая тварь, хотя мастер взялся бы за неделю свести ее в могилу. Не помогли бы мечи, арбалеты, фетиши и очистительные ритуалы. Слабые места людей Грегор умел находить сразу же. Другое дело – Император. Незыблемое существо. Тот, который правит сбродом и удерживает пошатнувшийся мир на краю хаоса.

Мастер секты остановился в пяти шагах от Императора, правильно определив приемлемое расстояние. Это избавило охранника от необходимости останавливать его, а хозяина – от неприятных ощущений.

Император пребывал в совершенном покое; даже дыхание его было незаметно. Грегор еще раз убедился в том, что тот слишком силен, и следовательно, секта избрала верный путь. Мастер отдал должное банальному ритуалу, изобретенному, конечно же, для людей, придающих большее значение форме, чем содержанию.

Он низко поклонился, а когда выпрямился, в его руках был подарок – светящийся шар, поместившийся на ладони. Грегор убрал руку, и шар поплыл к Императору. Он плыл медленно, не вращаясь и излучая холодный молочно-белый свет...

Император пропустил шар сквозь уплотненный слой воздуха, окружавший его фигуру невидимой защитной оболочкой, и поймал кончиками пальцев. При ближайшем рассмотрении оказалось, что это миниатюрная Луна – с темными пятнами морей, хребтами, ущельями, кратерами, – потрясающе точная копия ночного светила, только от нее исходил собственный, а не отраженный свет. Император повернул шар и впервые в своей жизни бросил взгляд на невидимую сторону Луны – на незнакомые очертания гор, никем не названные моря, цирки, подобных которым он не встречал на Земле... Шар был теплым, но это было не заимствованное тепло человеческих рук. Внутри пористого материала тлел разрушительный огонь.

– Откуда ты знаешь, как выглядит темная сторона?

– Мой дух странствовал там, Ваше Императорское Величество, – с деланным смирением произнес Грегор.

Что ж, это было исчерпывающее объяснение. Император понял, с кем имеет дело. На всякий случай он отбросил шар подальше от себя. Тот упал на каменные плиты, но не разбился, а медленно откатился к краю террасы. Он катился слишком медленно и завершил свой путь плавной спиралью. Цвет свечения изменился на болотно-зеленый.

Грегор не обиделся. Он и сам давно уже не принимал никаких подарков. Любой подарок – это начало мистической зависимости и вполне реального конца.

Стоя в зеленоватом сумраке, мастер Грегор изложил свою просьбу.

Вначале Император подумал, что совершил ошибку, согласившись принять свихнувшегося фанатика, и пожалел было о потерянном времени. Однако он знал, что пользу можно извлечь из чего угодно; все дело лишь в удачном маневрировании.

– С чего ты взял, что меня заинтересует твое предложение?

Грегор терпеливо пояснил.

– Война с Четвертым рейхом неизбежна, не так ли? Это не тайна для любого, у кого есть глаза и уши, а также хоть капля мозгов. В таком случае, желательно, чтобы пограничные королевства стали нашими надежными союзниками. Особенно, Булхар, – как самое сильное из них...

– Ближе! – перебил его Император. – Подойди ближе!

Грегор сделал три шага. Теперь он видел даже морщины на лице Императора и ощущал сопротивление уплотненной среды.

– Продолжай!

– Старый Люциус дышит на ладан. Не сегодня-завтра Гальварус станет королем. После свадьбы с ним может произойти какая-нибудь неприятность. Скажем, гангрена. Или злокачественная опухоль. Одним словом, он умрет. После этого Булхар станет Вашей провинцией.

– Допустим. Надеюсь, ты небескорыстен?

– Конечно, нет, Ваше Императорское Величество. В случае успеха я попрошу у Вас часть Казского хребта, которую укажу сам. В вечное и необлагаемое налогом владение.

Император улыбнулся своим мыслям. Гнездо некромантов находилось слишком далеко от столицы, чтобы он мог контролировать их. Зато мастер всегда будет под рукой... Но было еще кое-что, о чем Грегор не упомянул – с востока накатывались племена желтолицых варваров, и Император знал, что не сможет защитить свои земли, сражаясь против двух сильных врагов. Ему нужна была быстрая победа над рейхом, и тогда можно будет сколь угодно долго сдерживать нашествие варваров в узком горлышке континента. Поборов отвращение, он выдавил:

– Излишне говорить, что настоящая принцесса не должна пострадать. Я имею в виду...

Теперь Император увидел улыбающуюся жабу.

– Поцелуй смерти, – быстро подсказал Грегор.

– Да, ЭТО можно назвать и так. В противном случае...

– Я понял. Если бы я хотел совершить ритуальное самоубийство, то выбрал бы более простой способ. Но Ее Высочество должна исчезнуть примерно на год. Ее никто не должен видеть. Иначе игра окажется бессмысленной.

Грегор следил за ложью, стекавшей с губ, и ложь становилась правдой. Все зависело от точки зрения. Он умел менять точку зрения так, что этого не замечал никто.

– Год... Что ж, я дам тебе год...

Император отвернулся в знак того, что аудиенция закончена. Сектант поклонился и заторопился по своим темным делам. Полы его плаща шелестели, словно крылья летучей мыши.

– Лазарь, говоришь? – вдруг произнес Император вслед уходящему человеку. Очень тихий голос догнал Грегора и пригвоздил к месту. Мастер спиной ощутил чье-то дыхание, хотя охранник находился в нескольких шагах от него.

– Ты богохульник, Грегор, – прошептал тот же голос в самое ухо.

Несмотря на панцирь, сковавший тело, Грегор медленно повернулся и склонил голову в знак уважения.

– Кажется, мы прочли одну и ту же древнюю книгу, – предположил сектант, на минуту позабыв об этикете. Все повисло на очень тонкой ниточке.

– У меня широкие взгляды, – с иронией бросил Император. – Та книга мертва и забыта, хотя некоторые строчки доставили мне удовольствие.

Он погрузился в себя, забыв о существовании лунита...

* * *

Он долго сидел в одиночестве, размышляя о незначительной мелочи, которая не давала ему покоя. Существовал единственный способ вернуться в состояние равновесия. Император снова вызвал Гемиза и отдал тому короткий приказ. Он подождал еще минут десять, а потом пошел взглянуть на то, что сделали чужие покорные руки.

В одном из темных закоулков дворца ему показали тело охранника, который был единственным свидетелем его разговора с Грегором. Вокруг шеи мертвеца пролегла тонкая багровая полоса. Император коснулся еще теплой кожи трупа и закрыл его выпученные глаза.

Он с облегчением почувствовал, как улетучивается тревога. К нему опять возвращалось то, что не купишь ни за какие сокровища мира, – безупречный и безмятежный покой.

То, что пытался разрушить Грегор.

Покой.

Принцесса Тайла была юной, хрупкой, неискушенной в дворцовых интригах и не понимала, чего от нее хотят. Вначале отец объявил о своем решении отправить ее в женский монастырь, и одно это расстроило девушку до слез. Она знала, что такое жизнь среди монахинь. Ее ожидали скучные уроки по богословию и демонологии, еще более скучные молитвы, однообразные дни, похожие на годы, и спертый воздух келий, в которых можно считать себя похороненной заживо...

А чуть позже появился страшный низенький человек. От его рук пахло сырой землей и мертвыми насекомыми. Он принялся раскладывать перед нею какие-то инструменты, не менее отвратительные, чем он сам. Ей сказали, что это врач, но гораздо больше неизвестный был похож на могильщика. Тайла увидела край бумажного листа, торчавшего из его потертого черного саквояжа. Лист был исписан рваными лесенками гексаграмм. Принцесса изумилась; потом оказалось, что и это одобрено Императором. Человек в зеленом плаще взял своими влажными пальцами ее бледную анемичную руку и долго прощупывал, всматриваясь в сложный и едва заметный рисунок вен...

Тайла не успела испугаться. Она слишком привыкла к безопасности, к тому, что во дворце ей ничего не угрожает. Она испытывала только брезгливость, пока ее не схватили цепкие руки служанок. Эти женщины, которые всегда были вкрадчиво-угодливы и ласковы с нею, вдруг оказались сильными и жестокими.

Тайла пыталась вырваться, но тщетно билась в удерживавших ее тисках. Одноглазый мужчина прятал за спиной какой-то предмет с пожелтевшей костяной рукояткой. Ее последней мыслью было, что она видит дурной сон, а потом перед нею заблестела кривая игла. Игла приближалась к белой подрагивающей руке...

Боль была ничто по сравнению с пронзившим ее сердце страхом. Она увидела темную вязкую жидкость, ползущую внутри прозрачной трубки, и обморок наконец позволил Тайле исчезнуть.

Человек по имени Вальц был убийцей и никогда не жалел об этом. Он достиг совершенства в своем ремесле. Единственное, о чем приходилось сожалеть, это о том, что мало кто мог оценить его искусство. Разве что... жертвы, но вспышка их чувств длилась недолго – минуты, иногда часы. Самому Вальцу хватало впечатлений, полученных при созерцании смерти, в лучшем случае до утра.

Еще его искусство покорило тех, кто охотился за ним, – сторожевых псов закона – но совсем по-иному. Оно ужаснуло их, как ужасало мирных пугливых обывателей, и сделало вечными спутниками Вальца, его последователями и преследователями.

В конце концов, они загнали убийцу в угол, и этим лишили себя красоты и тайны. Он не обижался на них – он был горд тем, что познал вещи, к которым другим людям не дано прикоснуться. Вещи, о которых некоторые боятся даже думать...

Вальц до сих пор не мог понять, как он попал в лапы императорских ищеек. Должно быть, его конец был предопределен свыше, и было бы глупо сопротивляться Истинной Силе. Нет, Вальц оказался не настолько самонадеян. Он был совершенным орудием смерти, он избегал немыслимых ловушек, но теперь его время кончилось. Его приговорили к казни через повешение, и он пришел к выводу, что ничего не имеет против. Если в загробном мире ему суждено встретиться со своими жертвами и у них будут глаза (в чем Вальц сильно сомневался), он преспокойно посмотрит в эти глаза своим ясным чистым взором, и может быть, даже ТАМ ему снова захочется убить...

Вальц улыбнулся своим мыслям. Холод и сырость царили в камере, в которую заточили узника тупые животные, лишенные чувства прекрасного, но это нисколько не беспокоило его. Как и цепи, сковывавшие руки, ноги и скрепленные на поясе. Они стесняли движения, но были не в состоянии помешать полету его фантазии.

Вместо покрытых плесенью стен он видел сны: юное девичье тело под голубой луной – целый мир, облитый волшебным светом; рельеф с холмами, впадинами, равнинами – и Вальц перекраивал этот мир своим острым, как бритва, ножом... Или другое: старуха, задолжавшая костлявой несколько лет, и Вальц помогал смерти получить то, что ей причиталось. Или мужчина в расцвете сил; удача, слава, богатство, любовь – часто этого достаточно, чтобы забыть о собственном ничтожестве. Вальц просто напоминал самодовольным о тщете существования и возвращал забывшихся в прах...

Собственную казнь он тоже собирался превратить в мимолетное, но запоминающееся произведение искусства. У него это почти получилось. Утром Вальца вывели наружу и яркое солнце ослепило его. Потом приговоренного везли по улицам в какой-то клетке, и люди бросали в него оскорбления, птичьи экскременты и гнилые фрукты, а он безмятежно улыбался им, снова обнаружившим свою тупость и трусость. Его улыбка постепенно возымела парализующее действие. Многим она внушала необъяснимый страх.

Вальца втащили на эшафот – цепи мешали ему взойти по ступенькам. Отсюда он окинул взглядом притихшее людское море. По обе стороны от эшафота выстроились имперские солдаты. Вдали, на краю одной из самых больших площадей Моско, были видны темные коробочки карет; из окошек за ним наблюдали бледные настороженные лица.

Вальц улыбнулся распорядителю казни, как родному брату, пришедшему на помощь в трудную минуту. С него сняли цепи. Законник выкрикивал что-то в пронизанный светом воздух, а потом осведомился о его, Вальца, последнем желании.

У Вальца было последнее желание. Он попросил приблизиться к краю эшафота. Здесь он опустил штаны и начал мочиться. Тугая струя выгнулась дугой, орошая первые ряды. Толпа отхлынула, но стоявшие сзади сдержали натиск передних, и тем не удалось отодвинуться так далеко, как хотелось бы.

Палач ударил Вальца между лопаток, схватил за шею и грубо толкнул к виселице. Убийца отказался от мешка, стал на люк, который должен был провалиться под его ногами, и ощутил щекочущее прикосновение веревки. Он по-детски засмеялся и подставил лицо теплым лучам солнца. Все эти люди желали ему зла, но он не верил, что ТАМ будет хуже...

Секунды звенящей тишины.

Металлический лязг, судорожный вдох, уже неразличимый хруст шейных позвонков.

Конечности повешенного дернулись несколько раз, как у балаганного клоуна. Одна чувствительная дама упала в обморок.

Сопровождаемый проклятиями, Вальц отправился навстречу своей мечте. Смерть встретила его мгновением боли и ласковой бархатной тьмой...

* * *

Поднявшийся к ночи ветер раскачивал труп на опустевшей площади. Вороны терпеливо ждали на крышах ближайших домов; самые смелые из них уже сидели на перекладине виселицы. Им внушала некоторые опасения странная подвижность мертвеца. Казалось, что он шевелит руками; во всяком случае, руками явно шевелила его длинная вытянутая тень.

Вороны ждали долго... Когда начал гаснуть свет в окнах, обращенных к площади, исчезла и страшная тень. Одна из птиц прыгнула на голову трупа. И... ничего не случилось. Теперь они раскачивались вместе, и ворона даже находила в этом какое-то удовольствие. Она нацелилась клювом в приоткрытый и остекленевший левый глаз, который заманчиво поблескивал, будто осколок зеркала. Ее спугнул раздавшийся поблизости стук копыт.

Черный тяжелый экипаж, запряженный четверкой, ворвался на площадь. Он был похож на катафалк, но люди, прибывшие в нем, были из другого департамента. Они имели всего лишь четыре глаза на троих, и это не могло быть случайным совпадением.

Неизвестные действовали быстро и слаженно. Кинжал перепилил толстую мохнатую веревку, и шесть рук подхватили мертвеца. Когда его сносили с эшафота, свернутая набок голова сильно ударилась о ступеньку.

– Осторожнее, болваны! – прошипел глухой голос из кареты.

Края рваной раны на голове Вальца разошлись, но крови не было. Трое бережно погрузили труп в экипаж. Разгоряченные кони повлекли его за собой в глубокое ущелье улицы. Вся операция заняла не больше минуты. Так, в нарушение обычая, согласно которому преступник должен был болтаться на виселице три дня, труп повешенного был снят в первую же ночь после казни.

Разочарованные вороны снялись с насиженных мест и растворились в темноте.