Текст книги "Слуга оборотней"

Глава двадцать третья
Пробуждение ненависти

Госпожа Лейна Солнак доживала свой век в небольшом поместье под Скел-Могдом. Прискорбные события почти двадцатилетней давности разбили ее жизнь.

Она не запомнила ночь родов. Утром ее, полуживую, нашли лежавшей на испачканных кровью простынях. Ковры в спальне тоже были пропитаны кровью. Здесь же находились трупы двух сиделок и лекаря Димарка со смертельными ранами, нанесенными стилетом. Удавка в руке лекаря и исчезнувший перстень наводили на определенные размышления, но тогда ей было не до них – ее ребенок бесследно исчез.

Двор не простил ей этих странных обстоятельств, и она в полной мере познала, что такое травля с улыбками на устах. Последней каплей явилось то, что герцог был не слишком огорчен таинственным исчезновением младенца, хотя и проявил некоторое беспокойство, опасаясь шантажа. Прошло некоторое время, и он вообще забыл о ребенке.

Госпоже Солнак пришлось распроститься со светской жизнью. Она сделала это без сожаления. У нее не осталось друзей, а единственный близкий человек стал ей безразличен. В провинции она быстро лишилась столичного блеска, превратившись в очень одинокую и меланхоличную женщину. Она постарела, и ее красота увяла, чтобы уже никогда не расцвести вновь.

Ее немногочисленные слуги считали Лейну безразличной ко всему. Так оно и было, если не считать одной навязчивой мысли, то и дело посещавшей ее на протяжении долгого времени. Она знала, что Димарк был человеком Левиура. Тогда что означала удавка в его руке?.. Лейна цепенела, пугаясь того, к чему могли привести подобные мысли. Не находилось человека, который поставил бы все на свои места.

Старый шут герцога Дилгус появился в поместье Солнак в конце чудесного осеннего дня, когда фруктовый сад шумел под теплым ветром, сбрасывая желтые листья, а дым костров приносил с собой приятную горечь. Все это удивительно гармонировало со старым домом и увядающей хозяйкой.

Дилгус не видел Лейну с тех пор, как она перестала принимать герцога, – то есть очень давно. До этого они соблюдали «нейтралитет», хотя госпожа Солнак настороженно относилась к сомнительным шуткам дурака. Он же считал ее женщиной наивной и неспособной на решительные поступки.

Теперь оба постарели, и все ошибки молодости, главная из которых – нетерпимость, остались в прошлом. Однако шут понимал, что боль прошлого еще ощутима и все можно испортить одним неосторожным словом.

Его встретил старый слуга, имени которого он уже не помнил, и проводил к госпоже. Лейна принимала в большой комнате с темными шторами, где царили полумрак и мягкие оттенки зеленого и серого. Островок покоя, которому не была подвержена только смятенная душа…

Хозяйка была в платье пастельно-розовых тонов, лишенном излишеств и украшений. В ее волосах серебрилась седина. Дилгус склонился перед нею, но она ласково обняла его. Мягкая ладонь коснулась горба и не отдернулась. Он ощутил легкий цветочный аромат духов.

– Вы помните меня, госпожа?

– Конечно, Дилгус, но не верю своим ушам. Ты стал вежливым и официальным! Где твоя дерзость? Что-то случилось?

– К сожалению. Я не посмел бы вторгаться в вашу частную жизнь, если бы нам всем не грозило вторжение гораздо более страшного врага.

Он увидел, как омрачилось ее лицо. Улыбка стала напряженной и заметно похолодела.

– Я слышала, что болтают слуги. Ты говоришь о какой-то войне на юге?

Дилгус колебался. Он все еще хотел сохранить королевство и все еще сомневался, послужит ли этой цели смерть герцога. Однако на самом деле он уже стал марионеткой Оракула, и его визит преследовал совсем другие цели. Мертвая голова, спрятанная в замке Левиур, сильно запутала все дело, и шут не был уверен ни в чем. Он даже не знал точно, чего хотел добиться от госпожи Солнак.

– Да, – ответил он наконец. – Война на юге. Оборотни приближаются к Белфуру. Их ведет человек, родившийся в Скел-Могде.

– Враг короля?

– Если вспомнить о том, что представляет собой король, я бы сказал, скорее, враг герцога.

Ему не нужно было смотреть на Лейну, чтобы ощутить, как она напряглась.

– Это неудивительно, – сказала госпожа Солнак. – Враги есть у всех нас…

– Но если враг – собственный сын, это сильно меняет дело!..

Несколько секунд Лейна смотрела в одну точку на стене. Потом перевела взгляд на шута.

– О чем ты болтаешь, Дилгус? – Она почти в точности повторила фразу герцога.

– О том, что восемнадцать лет назад у Сайра Левиура родился сын, который был украден сразу же после своего рождения, а сейчас он объявился во главе земмурской стаи… Знакомая история, не так ли?

Шут почти с удовольствием наблюдал за сменой настроений на ее лице. Кратковременный приступ боли, сомнение, разочарование, наконец, зрелая и нешуточная ненависть…

– Ах ты, урод!.. – дрожа от гнева, воскликнула Лейна. – Ты решил снова посмеяться надо мной?! Может быть, это ОН прислал тебя? В таком случае я прикажу слугам забить тебя палками до смерти…

– Боюсь! Боюсь! Боюсь!!! – заверещал шут, кривляясь и забираясь в кресло с ногами. Он разыгрывал сценку из былых времен и знал, что ему ничего не угрожает. Он держал бывшую любовницу Левиура на прочном крючке.

– Идиот… – прошептала Лейна и, похоже, некоторое время цеплялась за это объяснение. Потом она поняла, что капля яда, выпущенного шутом, теперь будет непрерывно разъедать ее мозг и душу. Проклятый дурак все-таки разрушил хрупкую невидимую стену, которой она себя окружила. – У тебя есть доказательства? – спросила она небрежно.

– Помилуй, женщина! Доказательства должны быть у того, кто претендует на наследство. Или у того, кто хочет отомстить отцу-убийце…

Она отшатнулась, словно он дал ей пощечину. Дилгусу показалось даже, что Лейна сейчас упадет в обморок. Только глаза остались живыми на неподвижном обескровленном лице.

Шут понял, что попал в самое больное место. Его разговоры с мертвой головой оказались не напрасными.

Он приблизился к госпоже Солнак и с удовольствием отметил про себя, что на ее когда-то безукоризненной коже появились морщины. Что ж, загубленная молодость – еще один прекрасный повод для мести.

– Ты помнишь, что было в руке Димарка? Я могу рассказать тебе, почему Левиур хотел избавиться от внебрачного ребенка… И о том, почему младенец был украден. И почему исчезли твой перстень и простыни…

– Хватит!!!

Шут поразился той легкости, с которой извергал из себя слова Оракула. Сам он не был свидетелем тех событий, но точно знал, что все происходило именно так.

Лейна Солнак дрожала. Пелена самообмана рассеялась, обнажив единственно верное истолкование фактов. Чувства, дремавшие в ней так долго, пробудились с лихорадочной силой… Лейна сама не подозревала, что способна на такую дикую ненависть и нестерпимую жажду мести.

Ее ненависть была написана на исказившемся лице, и шут остался доволен своей работой. Он считал, что нашел инструмент, орудие казни, которым сможет воспользоваться в удобное время и в удобном месте.

– Ты что-то говорил о наследстве? – спросила госпожа Солнак голосом, лишенным оттенков.

– Стая приближается, и вряд ли королевские войска смогут оказать ей серьезное сопротивление. Если будет устранен король, герцог станет главным претендентом на престол. Его дочь исчезла… и вряд ли жива. – Дилгус засмеялся. Кто, как не он, знал об этом!

– Чему ты радуешься, дурак? Если Скел-Могд падет, какое значение будут иметь претензии Левиура и его наследников?

Этот же вопрос задавал себе и Дилгус. И находил единственный ответ: мертвая голова знала то, чего еще не знал он. Существовала причина, по которой оборотням было выгодно разыгрывать в Белфуре «внутриполитическую карту». Эта причина беспокоила шута, но не настолько, чтобы он отступился.

– Тебя не должно интересовать лишнее. Если будешь послушной, я устрою тебе встречу с сыном. Только ничего не предпринимай сама! Он дикарь и вздернет тебя на первом же суку… А теперь я ухожу. – И шут отвесил насмешливый поклон.

…Лейна Солнак смотрела мимо него в потемневшее окно. День был безнадежно испорчен не только визитом Дилгуса, но и резкой переменой погоды. Юго-восточный ветер принес с моря тучи, его порывы жестоко трепали оголяющиеся деревья. Сорванные листья уносились прочь, как ржавые мертвые птицы, чтобы, в конце концов, сгнить и превратиться в пыль…

У Лейны было ощущение, что гораздо более страшный ветер с юга скоро сорвет ее с ветви жизни и унесет далеко отсюда, в загадочное и желанное место, где, подобно листьям, становятся пылью разбитые сердца.

Часть пятая
Претендент

Глава двадцать четвертая
Сектант

Восемь дней и ночей стая грабила столицу Круах-Ан-Сиура. Горел и тонул в черном дыму когда-то прекрасный город. Ветер закручивал смерчи из пепла, раздувал пожары, срывал одежду с трупов. Нетронутыми огнем оставались лишь каменные храмы, дворцы и дома, но мутная пелена затянула сиявшие на закате солнца шпили и купола.

Преобладающими цветами стали красный и черный. На голых деревьях болтались повешенные. По ночам оставшиеся в живых обитатели города боялись выходить на улицы, где охотились превращенные волки. Оборотни не спешили убирать мертвецов – убирали только своих офицеров, которых бальзамировали и с почетом отправляли в Земмур.

Уже ощущалась нехватка воды и пищи. Опасность возникновения эпидемии была более чем реальной. Но болезни, распространенные на западе, угрожали только одному человеку в стане захватчиков. Этот человек находился на верхнем, десятом ярусе королевского дворца, символизировавшем высшее Небо Просветленных, и его мало волновало все, что происходило внизу.

Олимус, бывший вожак бандитов по прозвищу Болотный Кот, а ныне четырнадцатый барон Гха-Гул, занял роскошные апартаменты свергнутого короля, достойные предводителя стаи численностью около двадцати тысяч оборотней. Правда, теперь, после битвы и штурма Вормарга, их осталось около двенадцати тысяч. Победа досталась Гха-Гулу труднее, чем он думал, и более дорогой ценой.

Впрочем, враги расплатились с ним сполна, и он остудил свой гнев в крови. Головы короля и членов королевской семьи украшали зубцы одной из дворцовых стен, а генералов оборонявшихся войск, у которых не хватило ума сбежать, ожидала еще более страшная участь.

Но сегодняшней ночью Олимус решил отвлечься от забот. Он проводил ее в обществе знаменитых вормаргских шлюх.

Если искусство плотской любви и достигло где-то расцвета, так это в южной столице. Жар здешнего солнца перетекал под кожу и становился страстью, способной поглотить любого человека, не отягощенного более мрачными привязанностями.

Барон и три женщины… Белая дикарка с севера с длинными льняными волосами; кремовокожая уроженка Морморы; гарбийка с зелеными миндалевидными глазами… Пятым, невидимым, участником оргии был Стервятник Люгер. Он оставался все так же ненасытен, и его голод был все так же неутолим. Призрак отдавал энергию Олимусу, и она переходила в более плотную форму. В такие минуты эти двое сливались в единое целое, существовавшее одновременно в разных измерениях.

Гха-Гул был безразличен и неутомим. Проститутки впервые видели такое. Каждая из них знала все о самых жестоких проявлениях страсти и могла довести до исступления любого мужчину, но черноволосый юнец с гибким тонким телом был одержим демоном неудовлетворенности и насилия…

Здесь, в огромной спальне короля, под вращающимся куполом, воспроизводящим звездное небо, Олимус одерживал еще одну сомнительную победу. Он мог бы посмеяться над всеми, но и сам ускользнул от блаженства; потусторонний двойник никогда не давал ему почувствовать всю полноту земной радости…

Гха-Гул быстро взрослел; его воспитывала пролитая кровь, воспитывали проклятия жертв; он уже понимал, что отравлен стремлением к несбыточному, в том числе к окончательному злу, после которого должно было наступить освобождение. Но он напрасно ждал освобождения. Люгер давным-давно подменил его душу…

Женщины, облитые вином и фруктовым сиропом, затеяли любовную игру, облизывая друг друга, а Олимус стоял голый у окна и смотрел на ночной город. Панорама разоренного Вормарга вдохновила его.

Кошмар, ставший явью, и оттого еще более притягательный… Это совершил ОН, когда-то ничтожный послушник, которого судьба выбрала разрушителем мира. Оружие древних… Оно было как помощь забытых богов, которым он теперь молился, и его молитвой стал рев атакующей стаи.

Он упивался запахом гари и понял, что никакое содрогание плоти не заменит ему романтического и мрачного пейзажа за окном. Вот где была настоящая жизнь – в опасной близости смерти.

Ему нравился Вормарг. Он хотел бы остаться здесь. Но еще больше ему нравилось движение. Его влекло кровавое зарево на темном западном горизонте, влекла Мормора – место, где рождаются летающие корабли и обитают древние маги…

Олимус жадно внимал рассказам Стервятника после того, как перерезал шлюхам глотки.

На следующее утро стая выступила в западном направлении, оставив в Вормарге гарнизон, достаточный для поддержания нового порядка. Ближайшей целью Гха-Гула был Ревенет – город, расположенный вблизи границы с Морморой, в котором осели многие жители Скел-Моргоса, бежавшие от Сферга. Там барон собирался не только пополнить убывающие запасы продовольствия, но и получить сведения о тактике и оборонительных сооружениях морморанской армии.

После сражения под Вормаргом Олимус стал гораздо более осторожным. Оружия, доставленного из Кзарна, едва хватило, чтобы вооружить двадцатитысячную армию, а теперь его осталось гораздо меньше. Кроме того, кончилось горючее для стреляющих машин, и оборотни превратили их в сторожевые посты. Сражаясь с пятидесятитысячной армией, стая выпустила более половины запаса огненных стрел, и барон понимал, что после штурма Скел-Могда их не останется вовсе. Отравляющий же газ доставлял определенные неудобства атакующей стороне – задерживал наступление на несколько часов или даже дней.

Гха-Гул отдавал себе отчет в том, что для успешного применения древнего оружия ему не хватает какой-то важной составляющей, но времени и сил на новый поход в Кзарн уже не было.

Его эйфория шла на убыль. Оставалось надеяться на то, что армии западных королевств не выступят против него совместно – по крайней мере, до подхода подкрепления из Земмура. Имелась еще одна, почти фантастическая возможность, о которой Олимус думал все чаще. Стервятник поразил его воображение рассказом об острове Лигом и о том, как когда-то получил в свое владение летающий корабль…

А пока стая продвигалась к западной границе, разрушая деревни и монастыри, вытаптывая оазисы и крестьянские поля, захватывая рабов и наложниц. В обозе находилась большая часть награбленного в Вормарге, и пока это поддерживало боевой дух солдат на высоком уровне. Хорошо укрепленные замки местных феодалов приходилось оставлять в тылу, окружая их для длительной осады. Это отвлекало значительные силы оборотней и усугубляло опасения барона.

Чувствительные удары с флангов наносили небольшие, но подвижные конные отряды сиурских рыцарей, уцелевших под Вормаргом. Обычно они нападали ночью и успевали исчезнуть до того, как стая разворачивалась в боевой порядок.

Все это привело к тому, что под стенами Ревенета оказалось не двенадцать, а чуть больше десяти тысяч воинов. Впрочем, Олимус рассчитывал на быстротечный штурм. Когда-то город атаковали монстры Сферга; следы разрушений еще были хорошо заметны и делали оборону весьма уязвимой.

Однако штурм так и не состоялся.

В ту ночь, когда стая окружила Ревенет, Гха-Гулу доложили, что прибыл посланник Магистра Йэлти. Барон принимал его в своей походной палатке. Он ожидал увидеть рыцаря в окружении слуг, изнуренного долгой и опасной дорогой, но посланник явился один.

Им оказался служитель культа Гангары – полуофициальной религии Земмура. Этот принадлежал к одной из малочисленных сект, члены которой добровольно лишали себя одного глаза. В левой глазнице оборотня тускло сиял шар из селенита с точно воспроизведенными очертаниями лунных пятен. Считалось, что подобная операция дает власть над демонами, обитающими на ночном светиле.

Маленький двойник луны поблизости от мозга… Кто знал, что творилось в голове высокого человека с аскетическим лицом, который вошел в палатку барона в сопровождении его телохранителей? Во всяком случае, происходящее на земле являлось для него лишь отголоском каких-то иных событий.

– Ты пришел один? – спросил Гха-Гул, которому казалось, что совершить путешествие из Дарм-Пассарга до стен Ревенета в одиночку почти невозможно.

Вместо ответа человек просто склонил голову. Все, за исключением Олимуса, знали, что сектанты передвигаются только ночью.

– Как ты избежал нападения горцев?

– Меня хранила Гангара. – Человек почтительно коснулся пальцами своего отвратительного украшения, как будто благодарил за что-то мертвый камень. (Впрочем, не такой уж мертвый. Отрицать магическую связь мог только тот, кто не видел, как лунные лучи, преломляемые инструментами сектантов, в одно мгновение превращают людей в безумцев.)

– Йэлти велел передать тебе, чтобы ты поторопился со взятием Скел-Могда.

Олимус, который не любил, когда ему напоминали о его зависимом положении, криво усмехнулся.

– У меня другие цели.

– Мне все равно, – дерзко заявил человек с камнем вместо глаза. – Но есть причина, из-за которой твои цели могут измениться.

Из-под просторного дорожного плаща появилась его рука, сжимавшая обрывок ткани. Он шагнул вперед, но один из телохранителей барона преградил ему путь. Тогда он с презрительной улыбкой вручил офицеру стаи то, что принес из самого Дарм-Пассарга.

Олимус принял из рук своего человека перстень с вырезанными в кровавой яшме инициалами и кусок розовой ткани, по краю которого были вышиты символы, ничего ему не говорившие.

– Эти вещи принадлежали твоей матери, – добавил посланник Йэлти бесцветным голосом.

Несмотря на молодость, барон Гха-Гул прекрасно владел собой и ничем не выдал своей заинтересованности. Жестом он отослал из палатки охрану. Когда он остался наедине с сектантом, ему пришло в голову, что хозяева играют нечисто.

– Говори, – приказал он.

– Мне поручено передать, что твоя мать еще жива и ее можно найти в Белфуре. От нее ты узнаешь тайну своего рождения и происхождения. Возможно, это откроет тебе дорогу к трону. Это все, что я знаю.

Олимус скрипнул зубами. Его хотели превратить в слепого исполнителя. Так ли уж важно, кто его мать? Гораздо важнее узнать, что случилось с отцом. Впервые он заподозрил, что Люгер – не его отец, и ему стало не по себе…

Некоторое время барон с ненавистью разглядывал посланника Йэлти, как будто тот был в чем-то виноват. Скорее всего, сектант говорил правду. Интересно, чем Магистр оплатил его услуги?..

Путь к трону… Теперь Олимус начал кое-что понимать. Например, то, зачем он вообще понадобился оборотням и почему удостоился посвящения в рыцари Земмура. Это было унизительно, но если выяснится, что он действительно человек королевской крови, то от него уже не смогут избавиться, как от загнанного коня.

Странная игра… Выходит, оборотни сами отдают в его руки законную власть в Белфуре? Он должен был разобраться в этом и понять, чего же от него хотят на самом деле. Во всяком случае, Олимус пришел к выводу, что отныне ему не нужен Ревенет. Но была еще одна причина: он боялся Йэлти, потому что хорошо знал, кому принадлежат на самом деле тысячи воинов, расположившихся сейчас вокруг города…

Барон отослал сектанта и велел проследить за ним. Еще до рассвета тот исчез в северном направлении.

Утром без всяких объяснений Гха-Гул приказал своим офицерам сворачивать лагерь. Это был не самый лучший ход в преддверии богатой добычи. Уже в который раз Олимус погасил недовольство, пожертвовав частью своего личного золота и драгоценных камней. Еще до полудня удивленные солдаты на стенах осажденного Ревенета увидели, как стая уходит на север, не сделав ни единого выстрела.

Так один короткий разговор спас жизнь нескольких тысяч человек. Вместо них должны были умереть другие.

Глава двадцать пятая
Ночь отступления

Сражение под Скел-Могдом продолжалось вторые сутки. Армия Белфура, усиленная ополчением и наемниками, все еще сопротивлялась. На южных холмах оборотни развернули пусковые установки и обстреливали город огненными стрелами, уделяя особое внимание королевскому дворцу.

Пока что горожане справлялись со вспыхивавшими в разных местах пожарами, однако разрушения были такими значительными, что некоторые улицы стали непроходимыми.

Обстрел продолжался и ночью. Десятки и сотни комет – на этот раз не зловещие знамения, а реальная смерть, – с ревом прорезали затянутое дымом небо. С поля боя доносился далекий гром, словно звук надвигающейся грозы. Стая неумолимо теснила обороняющихся.

К исходу второго дня остатки королевских полков стали отходить под защиту городских стен. В глазах отступавших застыл ад. Они видели то, что казалось им сверхъестественным. Однако рыцари и гвардия продолжали сражаться с отчаянием обреченных. На каждого убитого оборотня приходилось четверо погибших белфурцев.

Несмотря на то, что сопротивление стало бессмысленным, оно приносило свои плоды, лучше всего заметные барону Гха-Гулу. Он знал, что его силы на исходе и Скел-Могд будет последним взятым им городом. Если он вообще сумеет его удержать с оставшимися пятью тысячами солдат…

Однако что-то разладилось в механизме, запущенном далеко отсюда демонической личностью по имени Йэлти. И хотя Олимус не сомневался в могуществе Магистра, он сомневался в тех, кому было доверено привести в исполнение другие части плана. Барон ничего не знал об Оракуле Востока и его похищении; он не понимал, почему Левиур допустил создание столь мощной оборонительной армии. Одно ясно: ни на кого нельзя положиться. Барон убедился в том, что даже худшие из людей не способны идти до конца по дороге зла.

И еще этот странный посланник, не выходивший у Олимуса из головы. Зачем сектант отправился на север? Гха-Гул не удивился бы, если бы узнал, что тот сейчас находится в Скел-Могде. Может быть, именно для того, чтобы ликвидировать герцога? «Слишком поздно», – раздраженно подумал барон и приказал готовить к атаке свои отборные конные части. Настало время излить свою злобу, долго копившуюся внутри…

Он медленно объезжал выстраивающиеся клином офицерские полки, и его пронзало ни с чем не сравнимое ощущение силы. Перед ним была аристократия Земмура, воины в десятом, а то и в двадцатом поколении. Сражение имело для них самодостаточную ценность. Смерть в бою означала нечто большее, чем рай… Все они были закованы в темную сталь. На груди у каждого тускло поблескивала волчья голова. Под ними хрипели черные кони, казалось, позаимствованные у ветров ночи. Спокойные до тех пор, пока вибрация, излучаемая всадником, не поразит их мозги и нервы…

У Гха-Гула от возбуждения слегка кружилась голова. Кем же был он сам, если командовал этой жуткой стаей убийц? Ему хотелось заорать в небеса, чтобы его услышали на самых дальних звездах, за которые цеплялись самодовольные боги. Он презирал их всех, ничего не просил и ни на что не надеялся. Свою награду он возьмет сам.

Призрак, заменивший ему отца, был где-то рядом, витал в сумерках, неотличимый от дыма, сгущался в крови, неотличимый от жажды мести, обволакивал мозг, пораженный безумием…

По другую сторону кровавой бойни находился другой безумец, отчаянно храбро сражавшийся за короля. Но его отчаяние проистекало из растерянности. Лишившись поддержки Оракула, герцог превратился в куклу без кукловода. Его знания, коварство и опыт были выжжены из сознания колдунами Дарм-Пассарга. Он был пуст, как младенец, и так же беспомощен против интриг.

Теперь Левиур шел на поводу у короля и руководил обороной в опасной близости от поля боя. Неоднократно ему самому приходилось пускать в ход меч, когда к его палатке прорывались отдельные группы оборотней. Своих земмурских телохранителей во избежание измены он оставил во дворце. Однако этот поступок преследовал еще одну цель – герцог как будто предчувствовал, что рано или поздно ему придется искать себе надежное убежище.

С наступлением темноты ему стало ясно: сражение проиграно, и единственное, на что могли надеяться белфурцы, – это продержаться под защитой городских стен. Левиур дал приказ отступать, опасаясь, что оборотни предпримут успешный обходной маневр. Гха-Гул давно сделал бы это, если бы имел возможность рассредоточить свои силы.

Почти одновременно с первым герцог отдал и другой приказ, о котором не знал никто, кроме человека, получившего его. Не знал даже король.

Это был приказ готовить замок Левиур к длительной осаде.

Дилгус пребывал в мучительном раздумье. Ему хотелось уцелеть в мясорубке войны. И хотелось сохранить говорящую голову. В том, что Оракул рано или поздно вознаградит своего владельца, он почти не сомневался. Так же как в том, что тот нуждается в преданности. Но в отличие от многих других шут стремился не к богатству и власти. Желание Дилгуса было гораздо более сложным, и за его исполнение он был готов заплатить любую цену…

Когда прискакал гонец от Левиура с приказом готовить замок к осаде, горбун понял, что времени на размышления уже не остается. Он принял все меры к тому, чтобы Оракул не испытывал неудобств при переезде.

Сосуд с головой покоился в ящике, обложенный несколькими слоями мягкой ткани, а ящик был надежно прикреплен к седлу. По другую сторону лошадиной спины его уравновешивал почти такой же ящик, набитый магическими побрякушками, в изобилии скопившимися в комнате шута за долгие годы. Некоторые из них были не совсем бесполезны, но в глазах человека несведущего ничего не стоили.

В тревожной суете никто не обратил особого внимания на отъезд шута. Несмотря на наступающую ночь, в замок продолжали въезжать телеги с продовольствием, дровами, кольями, камнями, глиной и множеством других вещей, без которых жизнь взаперти продлилась бы недолго. Сюда же стекались местные крестьяне со своим примитивным оружием.

Полная луна освещала землю и неспокойное осеннее море. Ветер нещадно трепал пламя факелов и жидкие волосы на непокрытой голове Дилгуса. Его лошаденка не спеша миновала решетку и простучала копытами по подъемному мосту. Спрятав голову под капюшоном накидки, Дилгус улыбнулся своим мыслям. Слуги Левиура суетились вокруг, а он спокойно и без помех вывез из замка самое главное сокровище герцога…

Шут преодолел расчищенный пологий склон перед замком, на котором не было ни одного местечка, где мог бы затаиться враг, и поехал по лесной дороге на север. Подальше от Болотного Кота с его дьявольским оружием, подальше от безумца Левиура и от Преподобного Тексора, знавшего о Дилгусе больше, чем тому хотелось бы.

Шута распирала беспричинная радость. Впервые в жизни он действовал на свой страх и риск, впервые освободился от власти герцога. Это тоже была завуалированная месть за нанесенное увечье и за долгие годы унижений, но Дилгус не осознавал того, что мстит. Близость Оракула затуманивала его разум. Однако радость его оказалась преждевременной.

Тем временем черный клин тяжеловооруженных рыцарей стаи врезался в оборонительные порядки белфурцев. Расстреляв все снаряды из оружия, добытого в Кзарне, оборотни перешли к рукопашной схватке. Их было не так уж много, но атака оказалась стремительной и внезапной. Фланги клина медленно раздвигались, подобно раскрывающимся крыльям, подминая под себя всадников Белфура, бегущих лучников, арбалетчиков и копьеносцев. Место убитого оборотня тут же занимал воин из второго ряда атакующих, и стальная стена казалась несокрушимой.

Холодное сияние луны озаряло жуткий пейзаж, на котором исполняла свой вечный танец многоликая смерть. Прокатившись, волна оборотней оставила позади себя изувеченные тела, воющих от боли раненых, утопающих в крови и не сумевших выбраться из-под груды доспехов превращенных.

Впереди, на самом острие клина орудовал мечом барон Гха-Гул. Слившись с конем, он, казалось, стал продолжением четвероногого тела. Его черные волосы развевались, как конская грива; лицо, забрызганное чужой кровью, искажал звериный оскал; пена стекала из уголков рта…

Меч древнего рыцарского клана жил своей собственной жизнью. Рука Олимуса следовала за клинком бессознательно, и это не раз спасало его от смерти. Он отражал удары из темноты, удары, похожие на вспышки слепящего света, и меч барона рвался навстречу чужим клинкам раньше, чем их видели его глаза.

Сзади и сбоку Гха-Гула прикрывали сыновья Стражей Пределов – оборотней, владевших высшими военными титулами в Земмуре, за исключением членов королевской семьи. Для них это была упоительная битва. Да и сам Олимус не ощущал полученных ран; запах крови распалял его, как хищное животное; время исчезло из долины, залитой лунным светом и озаренной вспышками взрывов…

Стены города и ненасытные рты городских ворот были уже совсем близко. Барон знал, как важно ворваться туда на спинах отступающих, ибо для длительной осады у него не осталось людей и снарядов. Когда защитники Скел-Могда были обращены в бегство, он рискнул раздвинуть фланги, и атакующий клин превратился в тонкую подкову, охватывавшую город от юго-западной до юго-восточной окраины. Передовые отряды оборотней глубоко вклинились в смешавшиеся порядки белфурцев, разделяя их черными ветвящимися трещинами. Концы трещин жадно тянулись к воротам.

Подкова охватила четыре въезда в город. Два из них были запечатаны прежде, чем оборотни достигли их и откатились, поливаемые со стен дождем стрел. Возле двух, остававшихся открытыми, завязалась наиболее жестокая схватка.

Когда король и герцог решили пожертвовать частью оставшихся снаружи войск, было уже поздно. В любом случае последние из отступавших были отданы на растерзание оборотням, и их гибель стала вопросом времени.

Наконец солдаты стаи ворвались в ворота, растекаясь по близлежащим улицам. Здесь они натолкнулись на баррикады, наспех сооруженные жителями Скел-Могда, но это уже не могло остановить лавину разъяренных воинов. Оборотни карабкались на баррикады по трупам своих товарищей, и каждая новая смерть была подчинена общей цели. За солдатами шли офицеры и методично, с бесчеловечной жестокостью добивали раненых.

Теперь пожарами была охвачена вся южная часть города. В багровом зареве метались тени людей, оглохших от грохота и звона клинков. Бесконечная усталость соперничала со страхом и инстинктом самосохранения. Обожженные лошади затаптывали уцелевших. Волки находили в домах беззащитных и скованных ужасом горожан. Действовало только одно правило: перед штурмом Гха-Гул запретил оборотням убивать женщин зрелого возраста. Этому странному приказу подчинялись почти все…