Текст книги "Самое правильное решение (сборник)"

Самое правильное решение
Сбор современных сказов
Андрей Демьяненко

© Андрей Демьяненко, 2015

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero.ru

Окно в детство

Своё детство я помню плохо. Несколько моментов. Всё остальное, наверное, не важно. Помню, целовались под крыльцом детского садика с Ленкой, одногрупницей из того же сада.

Помню, как в старшей группе стащил у отца сигареты, и мы с пацанами курили, собравшись группкой у забора.

Помню, как под качели упал зимой. Ко мне бежит воспитательница. Помню, как зашивали рану на переносице под местным наркозом. И я не плачу. Врач сказал: «Молодец». А потом ехали домой с перевязанной головой в отцовской меховой шапке. Помню, как гордился, что голова перевязана, будто в бою ранение получил. Встревоженное лицо матери, когда вернулись.

С каждым годом моменты эти становятся отчетливее. Будто только вчера было. Иногда вспоминается что-то новенькое, словно окно в детство теряет мутность.

Так приятно бывает посмотреть в это окно…

Ехали с бабушкой на дачу. Теплый день, синие небеса, зелень деревьев. Такие краски чистые будто в калейдоскоп смотришь.

Бабушка говорит:

– Я в магазин зайду, ты меня здесь подожди.

Магазин – одноэтажный деревянный домик небесного цвета под ломаной крышей. До дачи еще километр. Я ждать не стал. Решил спрятаться. Побежал вперед. Наверное, юмор во мне просыпаться начал. Добежал, стою за кухней в малиннике. Жду. Малина выше меня, ладошки листьев к солнцу выставила, белые цветки и зелёные ягоды кое-где. Пчёлы жужжат, шмели. Досчатая охровая стена кухни нагрета солнцем. Тепло, спокойно. Тихо.

И вот бабушка:

– Андрюша! Андрюша!

Я молчу. Прячусь.

Бабушка опять:

– Андрюша!

Хорошо мне.

Затихла вроде… и вот опять:

– Андрюша!

Оп! А вот и я!

А бабушка сорвала прут березовый и принялась по спине и заднице меня охаживать. Березовая каша называется. Бабушка приговаривает: «Будешь знать, как убегать! Ты эту березовую кашу на всю жизнь запомнишь!» Боли не помню. Обиды не помню. Плакал, наверное. Помню, сижу перед кухней на площадке за столом деревянным некрашеным, всхлипываю. Щелочки в дереве. Муравей ползет.

– Есть хочешь? – спрашивает бабушка.

– Хо-о-о-чу, – отвечаю.

Яичницу помню. Белок белый-белый и желтки, как солнышки.

Воспоминание это самое яркое из детства. И самое счастливое. То ли из-за контрастности впечатлений, то ли из-за того, что это детство.

Моё детство, из которого я почти ничего не помню.

Окно в детство. Поэтическое эхо

 
Потускнели краски,
хохот через силу,
в новый день с опаской
окунаю рыло.
 
 
Это значит память
снова помутнела,
жизни светлый камень
грязен до предела.
 
 
Я давно не помню
вкус лесной малины,
вот бы мне потрогать
рыжую машину,
тот подарок детства
яркий, как желток…
 
 
Вижу пыль и плесень,
мутное стекло…
Чтобы вспомнить небо
детства моего,
что такое мне бы
запустить в окно?
 

Гирлянда

– Добрый вечер, уважаемые пассажиры! Хочу предложить вашему вниманию новогодние гирлянды, – вещал продавец, вошедший в вагон метро.

Теперь и здесь торгуют, – раньше только в пригородных электричках он них спасенья не было, а теперь и здесь… Спасенья нет.

– Лампочки работают долго, не перегорают, не бьются.

Продавец достал длинный зеленый жгут, утыканный точками светодиодов. Он продолжал тараторить, выделывая руками пассы, от чего гирляндная змея шевелилась, изгибалась – выглядела живой, хвост ее волочился по упертым в пол взглядам пассажиров.

Продавец нагнулся над своей сумкой, и гирлянда засветилась. Сначала вся, потом побежала световая дорожка, затем гирлянда замигала – быстро, так кокетливая девушка хлопает ресницами, изображая непонимание.

Народ упрямо смотрел в пол. Даже отражения мигания не появилось в их глазах.

Интересно, что он с собой аккумулятор носит?

Один мужчина подозвал продавца, протянул деньги, взял коробку. Ни радости, ни интереса. Скучающие руки крутили коробку, как кубик Рубика. Не решаемо. Открыл крышку – закрыл, открыл – закрыл. Ищет радость.

А продавец прошел через вагон по опущенным взглядам и сел рядом со мной, превратившись в одного из пассажиров. Ни пассов руками, ни отражений огоньков в глазах.

Может, купить гирлянду? Так есть уже одна.

Продавец вышел на следующей остановке. Осталось ощущение неловкости. Вот он ходит, показывает цветные огоньки, отражающиеся в стелах вагона и глазах, потом садится и становится пассажиром. Мы все как продавцы. Как ленивые продавцы, потому что редко достаем из сумки гирлянды. И так же редко получаем отклик. Просто едем оттуда, откуда уехали, туда, куда надо.

Завтра, – подумал я, – достану гирлянду и повешу на окно. Люди будут идти по улице, и кто-нибудь посмотрит на мое окно. Огоньки отразятся у него в глазах. Хотя бы огоньки гирлянды.

Большая проблема

Итак проблем немало, так еще и новогоднюю мишуру начали продавать рано. Чуть ли не с октября и во всех магазинах. С ребенком куда не зайдешь – новогодние соблазны.

Папа, давай купим то, давай это. Мне просто необходим подарок на Новый год – нормальная ребеночья философия.

Зашли как-то в гипермаркет.

– А купи мне Деда Мороза, – говорит сынишка.

Ряды бородатых красноносых рассматриваю… Выбор большой. Пластиковые и керамические, и в сереньких шубках и в красненьких, и наши и Сантаклаусистые.

– Какого тебе? – спрашиваю.

– Нет, – говорит, – мне не такого.

– А какого? – не понимаю я.

– Мне настоящего, – сообщает он. – Это все проблемы решит. Ты мне покупаешь Деда Мороза, а он мне – подарки.

– Да – улыбаюсь я, – проблем действительно поубавится.

И думаю, как объяснить ребенку, что покупка настоящего Деда Мороза – это проблема. Большая проблема.

Настоящая бабочка

Один мальчик очень любил складывать фигурки из бумаги. Мальчик сидел у открытого окна и вертел в руках фантики от конфет, превращая их то в журавлика, то в жука, то в собаку. Весь подоконник был уставлен разноцветными бумажными скульптурками.

Когда становилось темно, он зажигал свечу и складывал, складывал, складывал… Когда свеча гасла мальчик ложился спать, а утром новые фигурки появлялись на подоконнике.

Однажды вечером он сложил бабочку. Бабочка пошевелила лапками, проползала до карниза, замахала крылышками и перелетела на лужайку перед домом, где над цветами порхали настоящие бабочки.

– Привет! – крикнула бумажная бабочка.

– Вокруг закружилось несколько лимонниц.

– Ты кто? Ты кто? Ты кто? – спрашивали они.

– Я бабочка, – гордо отвечала бумажная фигурка.

– Ты не бабочка, – возражали лимонницы и к ним присоединились мотыльки, – ты не умеешь летать.

Но бабочка замахала крыльями и сделала круг над цветком.

– Ну и что! – заметила появившаяся шоколадница. – У тебя нет хоботка, чтобы собирать нектар и пыльцу.

– Я бабочка, – упрямо повторила фигурка

– Но на крыльях у тебя странный узор. Такого нет ни у одной настоящей бабочки, – сказала капустница.

– А что не так? – спросила бумажная бабочка.

– У лимонниц желтые крылья с двумя маленькими красными пятнышками посередине, мотыльки серые, белые, без узоров, у шоколадниц кирпично-красные крылья с черной каймой украшенной небесно голубыми пятнышками, мы капустницы белые с темными уголками вверху крыла и точками в середине крыла, – пояснила капустница.

– А ты? – спросил мотылек.

– Что я?

– У тебя на крыльях непонятный узор и написано: шоколадная фабрика, – заявил мотылек. – Ты не бабочка, таких бабочек не бывает.

Солнце садилось, дневные бабочки улетали. А бумажная – горько плакала.

– Как же так! – восклицала она между всхлипываниями. – Я бабочка!

Мальчик на окне зажег свечу.

– Свет! Свет! – закричали мотыльки. – Полетели скорей!

– Сгорите! – закричала бумажная фигурка.

– Ты не бабочка! – смеялись мотыльки, даже свет тебя не привлекает. – Ты точно не бабочка!

Мотыльки летели к свече. Огонь подпаливал им крылья, и они падали, трепыхаясь между бумажными фигурками.

– Я бабочка, – твердо сказала фигурка и полетела к свече.

Огонь опалил ей крылья, как и настоящим мотылькам. Она упала.

– Я бабочка, я бабочка, – шептала она. – Я настоящая бабочка.

Когда мальчик увидел среди фигурок бабочку с опаленными крыльями, он сделал фигурку мотылька из фольги.

Дорогие слова

Сын позвонил в конце рабочего дня.

– Привет, папа. Как дела?

«Понятно, – сообразил я, – что-то он хочет».

– Ты бы спросил меня «как здоровье?».

– Как здоровье? – спросил он.

– Здоровое. Рассказывай, чего хочешь?

– Хочу мульт посмотреть.

– Ты поел?

– Поел.

– Уроки сделал?

Идиотские вопросы, но и он ведь меня спрашивал «как дела?» и «как здоровье?».

– Остался русский, мне без тебя не справиться.

– А что такое?

– Опять сочинение.

– Без меня никак?

– Никак!

– Давай я приду, и вместе мульт включим.

– А когда ты придешь?

– Совсем скоро.

– Угу.

Когда я пришел домой, сын отсмотрел половину полнометражного мультфильма.

– Ага! Не дождался, – констатировал я, сделал перекусить и уселся к экрану.

Странно, но я люблю смотреть мультфильмы. То ли в детстве этого было мало, то ли из-за того, что только в мультах могут происходить невероятные вещи, то ли из-за веселости, то ли я так и остался ребенком.

После просмотра начались мучения. Я принялся готовить обед, а сын за кухонным столом уселся писать сочинение. Мучения для него – не для меня, мне готовить приятно.

– Дорогие слова, – объявил он тему.

Он не знал о чем писать и понимал, что процесс будет затяжным и муторным, папа же не сядет и не напишет за него сочинение. Одним словом – мучение.

– Дорогие слова – это золото, серебро, бриллианты, – предположил я, не понимая еще о чем речь.

– Нет. Не то, – засомневался он.

– Дорогие слова, это те слова, которые дорого можно продать, – понял я. – Допустим, один писатель, писал обалденные книги. И эти книги у издателя стоили очень дорого. Слова этих книг были дорогие…

– Нет, – пресек поток фантазии сын.

– Тогда, я ничего не понимаю, – затих я.

– Папа, мама – вот дорогие слова, – сказал сын.

– А-а-а… дорогие для тебя слова.

– Сочинение должно состоять из трех частей, – сообщил сын.

– Одна из них – название, – пошутил я.

– Это четвертая часть, – серьезно поправил сын. – Кстати, что ты думаешь, если назвать «Дорогие слова».

– Свежо и очень неожиданно.

– А что? Хорошее название. Так и назовем. Так вот… Сочинение должно состоять из трех частей.

– Да-а? – заинтересовался я.

– Да. Вступление, окончание и средняя часть.

– Композиционно верное решение, – одобрил я.

– Не помню, как называется средняя часть, – сообщил он.

– Середина? – улыбнулся я.

– Нет. Но не важно, – он тоже говорил игривым тоном, мой юмор чувствовал давно, даже перестал уже спрашивать «Папа, ты шутишь?».

– Как не важно? – хорохорился я. – Это же самая основная часть! Обычно самая большая. Там все происходит, все развивается.

– Угу, – согласился сын. – Как бы начать?

– Нет ничего проще, – сообщил я и замолк, пусть сам думает.

Писать сочинение за один присест неинтересно. Нужно побродить по квартире, посмотреть в окно, отвлечься на комиксы и игрушки. «Как бы начать?» – раздавалось из разных мест квартиры, пару раз даже из холодильника.

– Может, просто? – поборов головокружение от вертящегося звука спросил я. – Дорогие для меня слова – это мама, папа и так далее…

Сын сразу оказался за столом.

– Записываю. Дорогие слова – это…

– Важно, что дорогие для меня слова! – поправил я. – Для другого человека это может быть совершенно другой набор.

– Дорогие слова для меня, – снова начал сын.

– Как-то не по-русски, – заметил я. – Лучше так: дорогие для меня слова.

– Почему это так лучше?

– Звучит лучше. Ты же русский человек. Должен слышать. Это же музыка.

– А по-моему, все равно, – заупрямился сын.

– Не знаю, мне так не кажется. Эти две фразы, как огурец и конфета. Ты что выбираешь?

– Конфету.

– Нет. Ты выбираешь огурец!

– Ладно, – согласился он. – Пусть будет по-твоему. Дорогие слова для меня…

– Дорогие для меня слова! – выстонал я.

Наконец фраза записана. К маме и папе прибавились бабушка, дедушка. Рассматривались варианты дом, Родина, Россия. Но я решил, что Россия – это Родина. А дом – это строение.

– Так… Что писать в средней части, – эхом отдавалось из углов квартиры, за столом понятно никого.

– Развивай тему, – посоветовал я.

Метание звука продолжилось.

– Папа приходит с работы поздно, – начал я, – кушает, включает телевизор и с газетой заваливается на диван. Если сын подходит к нему с вопросом, папа всегда отвечает: «Отстань, не до тебя!» или «Я занят!». Именно поэтому «папа» – дорогое для меня слово. Слишком часто приходится его произносить, чтобы что-нибудь добиться.

Сын оказался за столом, но записывать не стал.

– Так? – спросил я. – Поэтому?

– Нет, – ответил сын.

– Может, потому что он разрешает смотреть мультфильмы и пользоваться компьютером, не то, что мама?

– Мама, папа, бабушка, дедушка – это дорогие и близкие мне люди. А Родина – я там родился.

– Замечательно! Только слова у тебя дорогие, близкие – тоже дорогие. Как-то банально все это. Мне кажется, что нужно разделить эти понятия. Мама – отдельно, папа – отдельно, бабушка – отдельно, дедушка – особняком. Ведь все они разные и по-разному тебе дороги.

– Бабушку я люблю за то что… – снова начал сын.

– Нет, нет, нет! Не годится, – запротестовал я, – дедушку я продам за пуговицу от штанов, а папу за ракушку. Разве можно знать, за что любишь? Резонно?

– А как? – растерялся сын.

«Как? Как? – подумал я. – Туманно. Расплывчато!»

– Бабушка играет с тобой в бадминтон, в мяч, ходит гулять? – спросил я.

– Угу, – согласился сын.

– Так и напиши.

– Как написать?

– Как я сказал.

– А как ты сказал?

– Бабушка играет с тобой в бадминтон, в мяч, ходит гулять, – повторил я.

– А дед?

– Дед? Дед с тобой рыбу удит. Я… Может, я готовлю хорошо? А мама? Маму за… С мамой почему тебе хорошо?

– Не знаю, – ответил сын.

– Так спокойно и хорошо бывает, только когда обнимет мама, – выдал я. – А Родина?

– Родина – место, где я родился.

– Если б ты родился на помойке, помойка была бы твоей Родиной? Это же бред!

– Бред.

– Дом, папа, мама, бабушка – это все и есть твоя Родина. Что родное – то и Родина. У них даже кони одинаковые – «род». Родня, Родина.

Сын вздохнул:

– А с третьей частью чего?

– Третья часть – это заключение, – сообщил я.

– И что с ней?

– Что? Что? Ты написал середину, подведи итог. Нужно красиво завершить. Это то, ради чего ты писал все это.

– Да? Разве?

– Ну да. Вышеназванные понятия дороги мне, поэтому и слова их обозначающие тоже дороги для меня. Сын что-то чиркнул в блокноте и теперь бродил по квартире, что-то выспрашивая у стен, до прихода мамы.

К двенадцати ночи общими усилиями сочинение было написано. К дорогим понятиям прибавились: семья, друг и еще что-то.

Оказалось, мама и папа – близкие люди, потому что сын с ними с рождения. Бабушка и дед – то, что я предлагал, только выяснилось, что дед рассказывает интересные истории. Родина – место, где сын родился и живет, и если надолго уезжает, то скучает. Набор банальностей.

Нормальное сочинение для начальной школы. Только в начальной школе и можно писать такие сочинения. В воспитательных целях. Взрослый человек вряд ли может такое написать. Хрупок кристалл его мира, трещины знаний и разочарований разрушили чувства. И поздно его воспитывать. И в школе он уже не учится, надобность в писании сочинений отпала. А я сел и написал, якобы от имени сына, и вот что у меня получилось…

Дорогие для меня слова – это мама, папа, бабушка, дедушка, семья, друг, Родина.

Мама прекрасно умеет занудствовать, если я делаю что-то не то, то она начинает ныть. Понятно, если бы сказала один раз, и хватит. А-то ноет и ноет. Ноет и ноет.

Папа частенько приходит с работы под мухой и начинает городить всякую чушь. Он думает, что это смешно. Воображает, что у него хорошее чувство юмора. А, по-моему, у него с головой не все в порядке. Иногда уж такую откровенную фигню сказанёт, что даже мама ныть начинает. И ноет и ноет!

Бабушка, пожалуй, самый положительный человек в этой семейке. Она действительно много со мной гуляет. Но недостаточно много! Можно и больше! Можно постоянно! А-то время на разгадывание кроссвордов остается и на сериалы.

Дед – зануда. Пожалуй, он порет еще большую чушь, чем папа.

Семья – это вот эти люди, которые живут в одной квартире, и шумно выясняют между собой отношения, когда я смотрю телевизор. Когда мне нужна полная тишина.

Друг – это человек, который может заявиться к тебе в любое время даже во время выяснения отношений в семье или во время нытья мамы и хрен его выпрешь.

Родина – это не место. Родина это там, где хорошо. Где ощущаешь себя дома, даже если кругом бардак, и так хреново, что даже непонятно, почему так хорошо.

Да, кроме как банальностями дорогие слова не опишешь.

Почему эти слова для меня дорогие? И дороги ли они для меня вообще? Не знаю.

Не знаю!!!

Настоящая бабочка. Друг

Я уже рассказывал про мальчика складывающего фигурки из разноцветных бумажек, фантиков и фольги.

Мальчик постоянно сидел у открытого окна. Во дворе на лужайке бывало играли в мяч соседские мальчишки, а он только сидел, смотрел и складывал.

– Иди к нам! – кричали мальчишки.

– Не могу, – грустно отвечал Серёжа.

– Ты не настоящий, – дразнились они. – Все настоящие играют в мяч!

– Сережа ничего не отвечал, он складывал фигурки. Он бы очень хотел побегать по траве, попинать мяч, но у него болели ноги.

Он не мог играть, не мог ходить, все, что он мог, это сделать из бумаги свою команду футболистов, в которых играл на подоконнике, заставляя их гонять бумажный катышек.

Однажды Сережа сделал мотылька из фольги. Сережа и не заметил, как мотылек встрепенулся и упорхнул на лужайку перед домом. Настоящие бабочки его не приняли. Они говорили о том, что у него другой цвет, что у него нет хоботка для сбора нектара. Но больше всех над ним издевался смешливый мотылек. Он порхал вокруг, и захлебываясь от смеха, находил все новые и новые отличия. Он смеялся над складками на теле конфетного мотылька, над его неуклюжим полётом, над серебристым цветом крыльев.

Когда наступил вечер, а Сережа снова зажег на окне свечу, мотылек воскликнул:

– Полетели! Там свет! – Все настоящие мотыльки летят на свет!

И они полетели. Крылья настоящего мотылька вспыхнули, и он упал.

– Что с тобой? – заволновался мотылек из фольги, его-то крылья не могли сгореть.

– Я почему-то не могу взлететь, – заплакал настоящий мотылек, ползая по подоконнику. Что-то произошло с моими крыльями…

– На мои, – сказал конфетный мотылек. – Я все равно ненастоящий.

Мотылек перестал плакать.

– Ты настоящий, – сказал он. – Настоящий друг.

Утром соседские мальчишки снова играли в футбол, а Сережа сложил из бумаги журавлика, который вдруг вырвался и стал кружить над головами играющих.

Ребята прервали игру и смотрели, как разноцветная птица резвится в воздухе.

– Откуда? Откуда она взялась? – спрашивали ребята.

Еще один журавлик выпорхнул из рук Сережи.

– Как здорово! Научи нас! – просили ребята наперебой.

Сережа улыбнулся и взял новый лист бумаги.

Ключи

Ты мне протянула ключи.

– Что это? – спросил я.

Тут же отворилась дверь в моё прошлое, в тот день, когда я первый раз убежал из дома. Не помню, в каком классе. В пятом? В шестом? Может быть. Занятия уже закончились, и мы проходили летнюю практику – убирали парк. Причиной моего бунта родители, вероятнее всего, назвали бы переходный возраст. Я не хотел есть суп, за что получил порцию ора. Не стал спорить. Выбежал из квартиры, не взяв даже ключи, и поехал на дачу. Думаю, я хотел, чтобы меня воспринимали взрослым. К тому времени я уже много раз ездил на дачу один, мы её тогда только строили. Родители бывали там каждые выходные, причём уезжали в пятницу, а мне наказывали являться в субботу после занятий в школе, помогать.

Школа. Открылся сразу весь пласт воспоминаний. Лица преподавателей. Классы. Конечно, не каждая минута протирания комплектов школьной формы, но ведь найдутся вещи, которые тоже, как ключи от прочих минут.

Учебник биологии. Я сижу за одной партой с девочкой, которая мне очень нравится. А ей не нравится картинка из учебника: нечто зелёное, возможно, огромная инфузория туфелька в среде обитания. Я же специально открываю учебник на этой вкладке, когда она смотрит в мою сторону. Ведь дёргают же мальчишки предмет своего обожания за косички! У неё нет косичек. И я показываю гипертрофированную инфузорию. Взгляд её убегает в сторону.

Лафет старинной пушки. Мы изготовляли макет в кабинете труда. Рано утром, перед занятиями я решил украсить его резьбой. И засадил маленькую стамеску себе в указательный палец. Вот этот шрам. Помню каждое мгновение того утра. Больница. Доктор, дрессирующий студентов. «Интересный случай», – говорит он, и просит студентов руководить его действиями. Мне накладывают жгут на палец, обкалывают новокаином. Вытаскивают стамеску. Недавно я наткнулся на неё в инструментах, там до сих пор спёкшаяся кровь. «Что теперь?» – спрашивает доктор студентов. «Надо пошевелить пальцем, проверить, не повредил ли сухожилия», – думаю я и шевелю пальцем. У меня хорошо с биологией. «Надо пошевелить…» – дублируют меня студенты. «Пошевелите», – говорит доктор. Шевелю! Перевязанный еду на второй урок. Чувствую себя героем. Второй урок – музыка.

Нас, плохо поющих, а зачастую просто открывающих рот, строили перед классом и заставляли исполнять разученные песни. Музичка ходила позади нас, наклоняла голову вперёд, вслушиваясь в наши фальшивящие голоса. Отпуская всё же поющих, пока не оставался один. Не я! Я успел сбежать от такого позора и сижу на последней парте, краснея.

Флаг. Мой друг снял флаг со школы. В то время это была политическая акция. Пионеры с комсомолом ещё не умерли. И я носил пионерский галстук. Сначала с гордостью, затем с равнодушием, позже прятал в карман. Устав комсомольской организации учить было лень – казалось бессмысленным. А ведь как я гордился, когда меня приняли в пионеры! Была зима, я шёл в расстёгнутой куртке, чтобы все видели, как огонь бьётся под воротником. А друг флаг снял. Этой теме было посвящено классное собрание после уроков.

После уроков оставляли и меня. Кабинет драить. Наша классная закрыла мой портфель с учебниками, чтобы не сбежал. Пришла, открыла кабинет, и её отвлекли. Я взял портфель и сбежал.

Да-да, и тогда сбежал на дачу. Туда уже перебралась бабушка с братом и сестрой. Не думал о том, что будет дальше. Мне важно было уйти от ора, от поедания супа, от отношения ко мне, как к ребёнку. Бабушка удивилась. Я наплёл нечто правдоподобное. Переночевал, и с утра поехал к линейке. Перед работой трудников строили во дворе. Пришла мать и, ни слова не говоря, протянула мне ключи от квартиры.

Я по-прежнему стараюсь убежать от проблем, и настоящее даёт мне ключи от будущего.

Теперь и ты мне протягиваешь ключи.

– Что это? – спрашиваю я.

– Это ключи от нашей новой квартиры, – говоришь ты и улыбаешься.

Я обнимаю тебя. Любимая. Ты мой ключ в будущее.