Текст книги "Пуськи – Поцелуськи"

Андрей Днепровский-Безбашенный
Пуськи – Поцелуськи

(всё зависит от взгляда на вещи)

Право, до чего же странно устроена жизнь. В ней всё время что-нибудь друг за друга цепляется, повторяется, забывается, а потом начинается снова, новые «грабли», проблемы, ошибки, заботы… Забыться от всего этого можно, наверное, только во сне.

Говорят, что настоящий человек это тот, кто ничего не боится и всегда даёт сдачи… (не знаю, может быть, не все с этим согласны). Но как бы там ни было, чтобы без проблем дотянуть до своей неминуемой смерти, нужно, не то, что бы ничего ни бояться, а быть, как бы это сказать, осторожным, хотя такое качество как осторожность, почему-то всегда граничит с презренной трусостью, пороком инстинкта подлого самосохранения. (Впрочем, как сказал классик – «Из жизни живым всё равно не выбраться…»). Ведь трус это тот, кто осторожный, тот, кто осмысливает свои действия, а не умеющий осмысливать собственные действия (таких людей иногда называют безбашенными) если и не попадёт под статью, то к нему обязательно прилипнут какие-нибудь неприятности, и тогда его жизнь так тряхнёт за душу, так тряханет, что надежды совсем не останется.

Сначала Анисим пребывал в состоянии первозданного счастья. К трусам он относился с презрением. Не зажигал он огонь в человеческих умах и не пытался познать законы природы с тайнами её великого равновесия. Он просто жил наслаждаясь жизнью, что согласитесь, дано далеко не каждому. А теперь, когда предстал перед ситуацией, которую подсуропили ему небесные силы, совсем скис, духом сдал и в корень отчаялся, от чего скорбел в сумерках в недоумении его помутневший лик. Анисим стоял в камере следственного изолятора и тешил душу себе белым снегом, как горнолыжник на склоне. Сквозь метеллическую решетку он увидел Московского снегиря, который нахально спал на проводах, потом арестант подошел ближе к окну решив дохнуть глубже, потянул воздух ноздрями, но кислород был тяжелый, от чего в груди у него как-то сдавило… Та ситуация в которую он попал, была хоть и тяжелая, но небезнадёжная. Ему вспомнилась армия, где он одновременно был и таран и хирург, вскрывающий гнойные нарывы. Память Анисима, была свежа и ещё долго кровоточила.

Были ли у него враги? Да, были… Правда, враг был сначала один, название ему было – время. А потом, в армии к нему добавился ещё один враг по имени Мустафа, которого Анисим возненавидел ещё больше чем время. Мустафа конкретно засел в его памяти, но это был всего лишь фасад, за которым он прятал свои не затянувшиеся душевные раны. Сейчас перед ним стояла стена сплошного непонимания.

Анисим, глядя на наглого снегиря, стоял и предавался воспоминания. Он вспоминал свою пятилетнюю дочку с невинными глазками бусинками, которую он любил больше всего на свете. Вспоминал дочку своего ротного, примерно такого же возраста.

– Пап, а пап… – дергала девочка за руку отца, который для Анисима был командиром роты. – Я хочу, чтобы слоники снова побегали?

– Доча, слоники устали и им надо маленечко отдохнуть… – отговаривал её отец.

– Пап, ну, пожалуйста, ну пусть они ещё хоть немного побегают… – слёзно просила дочка.

– Ну ладно… Только один круг. Рота!!! Одеть противогазы, по плацу кру-у-у-угом марш!!! – вновь отдал команду командир роты.

Повелеваюсь приказу командира рота снова надела противогазы и, превратившись в слоников, снова зашла на орбиту указанного круга, от чего глаза девочки просто светились счастьем.

Скривившись в грустной ухмылке Анисим вдруг вспомнил своё босоногое детство, когда он бегал с ключом от квартиры на шее вместо креста… Вспоминал, как стоял на вокзале недалеко от «сталыпинского» вагона, из которого выводили зэков и сажали на корточки, осуждая их и вовсе не думая, что самому скоро выпадет тоже самое.

Теперь судьба начертила ему черкушку, где никакой силой желания уже ничего нельзя было исправить. Он хотел перевести гнев на милость, но милостью здесь и не пахло. За это время столько мыслей перебродило в его голове, за коими и занял он свою принципиальную позицию, снова и снова ныряя сознанием в это дело в стенах каталажки. Кружил он мыслями, как ранен

...

конец ознакомительного фрагмента