Текст книги "Атомный экспресс"

– Ни хрена не понимаю я в этой коммерции! – выпалил он, вытягивая руку назад и показывая пальцем на тамбур, словно Ильич, но только наоборот. – Наш вагон подцепили к моим цистернам!

Глава 9

По-моему, это известие его больше обрадовало, чем опечалило. Его можно было понять – к цистернам с бензином, купленным на его кровные и ставшими основой стремительно растущего состояния, Влад относился почти как к живым и родным существам. Если бы это было возможно, мой друг затащил бы цистерны в наш вагон и ехал бы с ними в обнимку.

Влад был настолько взволнован этим, бесспорно, замечательным событием, что даже не придал значения явному абсурду, происходящему на наших глазах. Лично я, привыкший к железному правилу, по которому пассажиры ездят отдельно, а бензин отдельно, был, мягко говоря, шокирован.

– Наверное, у них не хватает локомотивов, – произнесла Мила. Ей, как и мне, очень хотелось дать хоть какое-нибудь объяснение случившемуся, но она тотчас стала оппонентом самой себе и начала задавать вопросы: – Это что же получается? В нашем составе не будет вагона-ресторана? Не будет бригадира? А мы будем и дальше ехать с покойницей?

– Лично я ничего страшного в этом не вижу, – ответил Влад. Мне казалось, что он с трудом сдерживается, чтобы не кинуться в пляс. – Не все ли равно, какие вагоны за нами? Главное, что здесь чисто, уютно и работают кондиционеры.

– Значит, и на вокзал наш вагон прибудет вместе с цистернами? – спросила Мила насмешливо.

– Конечно! – не колеблясь, ответил Влад. – Или на вокзал, или на товарно-сортировочную станцию. А что здесь такого?

– Замечательно! – Мила повела руками, ее тонкие пальцы блеснули золотом колец и перстней.

– Вас будут встречать на вокзале? – заботливо спросил Влад.

– Встречать, допустим, меня никто не будет, – ответила Мила. – Дело в другом. В отношении к пассажирам… Впрочем, туркменский парламент вряд ли будет дискутировать на эту тему, даже если мы все умрем здесь от жажды и бензиновых испарений… Когда же мы тронемся? Нет сил ждать!

Приоткрылась дверь купе девушек. Регина, жмурясь от яркого света, посмотрела в оба конца коридора и спросила меня:

– Который час?

– Почти три, девушка! – ответил за меня Влад. – Вы там нашего негра еще не придушили?

– Спят все, – шепотом ответила Регина и пошла в умывальник.

– Молодость – пора высокой приспособляемости, – изрек Влад, провожая девушку взглядом. – Этой юной эротоманке совершенно безразлично, к какому составу нас подцепили. Даже если бы наш вагон тащила упряжка гнедых лошадей, это вызвало бы у нее лишь восторг да очередной всплеск чувственных желаний. Нашим попутчицам нужны всего три вещи: секс, деньги и впечатления. А мы с вами, мадам, уже полчаса ворчим на предмет, простите за каламбур, состава нашего состава. Да какая в самом деле разница…

Влад начал стремительно набирать дискуссионные обороты и замолчал лишь потому, что его прервал звук удара. Дверь в конце коридора широко распахнулась, и я увидел Регину с перекошенным от страха лицом. За ее спиной стоял незнакомый мужчина в черных спортивных брюках и травяного цвета майке. Одна его рука лежала на плече девушки, а во второй, стволом вверх, он держал «калашников». Влекомая тугими пружинами дверь стала закрываться, но Регина даже не подставила руки, чтобы защититься от нее, и толстое стекло ударило ее по плечу.

– Как нехорошо! – покачал головой мужчина, сострадая Регине. – Не очень больно?

Он провел девушку в коридор. Именно провел, а не втолкнул. Движения его были плавные, какие-то отработанные, аккуратные, щадящие все, что его окружало. Он был небольшого роста, пожалуй, даже ниже Регины, с хорошо уложенными волнистыми волосами, в которых поблескивали нити седины, с нормальными, в общем, приятными чертами лица и гладко выбритыми щеками и подбородком.

– Доброй ночи, друзья! – ровным и спокойным голосом сказал он, с любопытством посмотрел на нас, улыбнулся и представился: – Майор Филин, начальник уголовного розыска. Приготовьте документы и билеты для проверки.

Оцепенев, мы продолжали стоять посреди коридора. За несколько часов, проведенных в изолированном от внешнего мира вагоне, я настолько привык к этому маленькому мирку, заселенному по-разному странными людьми, что воспринял появление здесь незнакомого человека как фантасмагорию. Мне кажется, Влад и Мила чувствовали приблизительно то же, и никто из них не шелохнулся, не сделал и шага к своему купе.

За нашими спинами раздался шум. Мы почти одновременно повернулись, но только на несколько секунд, будто боялись, что человек, назвавшийся Филиным, пока мы на него не смотрим, сделает что-нибудь нехорошее. С противоположной стороны в вагон зашли еще два незнакомца, оба с автоматами и с большим металлическим ящиком, напоминающим снарядный. Один был в форме сержанта милиции, высокий, худой, бледный до синевы, с зачесанными наверх волосами, обнажающими лоб, покрытый красноватой сыпью; грязный, в известковой пыли стального цвета китель на его худых плечах висел нелепо и криво; под расстегнутым воротом рубашки виднелась дешевая металлическая цепочка, на которой раскачивался странный кулон: истерзанный плетьми Иисус пытался взобраться по цепочке вверх, а к его спине был привязан большой крест.

Второй мужчина, лет тридцати трех, был одет так, как одеваются неприхотливые семейные мужчины с финансовыми проблемами: в серого цвета брюки, подпоясанные черным ремешком из кожзаменителя, полосатую нейлоновую рубашку, вышедшую из моды лет двадцать назад, и сандалии, надетые на выцветшие носки. Лицо его было маловыразительным, спрятанным под густой ухоженной бородкой и усами, какие отличают человека умственного труда, причем увлеченного своим делом до самозабвения.

– Работаем! – сказал им Филин и легко подтолкнул Регину лицом к окну. Она, как марионетка, уже не двигалась сама, не делала ни одного движения по своей воле. Руки ее висели вдоль тела, как длинные косы.

– Одной рукой держись здесь, – сказал он, взял ее слабую кисть и опустил ее на правый край поручня. – А другой – здесь.

Я таращил глаза, глядя на мужчину, на его ухоженное лицо, потемневшее от сильного солнца, на выразительные глаза с цепким взглядом, на крепкие руки, с чистыми, коротко постриженными ногтями, и все более отчетливо понимал, что он все делает не так. Он не говорил ничего особенного, его слова плыли в нормальной интонации, и сам он как будто не делал ничего страшного и выходящего из ряда вон, и все же меня начинало воротить от него, как от омерзительного и очень опасного чудовища.

Двое незнакомцев, которым Филин приказал работать, открыли первое купе и затащили туда ящик. Через минуту они принесли еще один. Они торопились, но были спокойны, словно выполняли привычную работу. Они ни разу не взглянули на нас, мы их вообще не интересовали. Если бы они не были вооружены, я принял бы их за «челноков», которые большую часть своего времени проводят в поездах среди сумок и коробок с товаром.

– Документы, пожалуйста, – повторил Филин.

Сержант и бородатый пошли по коридору, сдвигая все двери подряд и заглядывая в каждое купе. Они прошли мимо нас, не задев ни плечами, ни прикладами автоматов. В дверях купе, в котором спали негр и Леся, они задержались.

– Подъем! – сказал сержант.

Я думал, что первым выйдет из оцепенения Влад и, медленно раскручиваясь, как пластинка на старом граммофоне, начнет говорить недоброжелательные слова, плавно переходящие в откровенные ругательства, но ошибся.

– Сначала я бы хотела взглянуть на ваши документы, – неожиданно сказала Мила. – Если вы действительно майор Филин, то предъявите, пожалуйста, удостоверение личности.

Филин оставил распятую у окна Регину и повернулся к Миле. С его красивого лица вдруг исчезло все, что делало его живым, и оно стало напоминать протокольную фотографию на паспорт.

– Я вас очень прошу, – произнес он тем низким полушепотом, каким в мексиканских телесериалах мужчины признаются женщинам в любви, – делайте то, что я вам говорю. Надо, чтобы вы делали все быстро. Не заставляйте меня применять силу. Здесь все в моей власти.

Я не представлял себе тона, которым можно было бы произнести эти слова более убедительно. Филин не угрожал, не кричал и не давил на психику. Он очень интеллигентно и доступно, как талантливый учитель, объяснил, почему его надо слушаться. Не воспринять этот тон мог лишь совершенно глупый человек.

Из купе появилась заспанная Леся. Ничто так не искажает внешность человека, как его сонные глаза. Вполне симпатичная девушка сейчас напоминала дауна, которого потехи ради принарядили в джинсовый костюм и растрепали волосы на голове.

– Что такое? Кто это такие? – повторяла она, глядя то на подругу, то на вооруженных незнакомцев.

– Встаньте, пожалуйста, у этого окна, – попросил ее Филин и опустил руку на поручень.

Сержант и бородатый дошли до последнего купе, заглянули в тамбур и вернулись в коридор. Филин молча посмотрел на сержанта. Тот кивнул. Филин оставил на минуту Лесю, извлек из заднего кармана брюк портативную милицейскую радиостанцию, щелкнул тумблером, поднес ее к губам и сказал:

– Поехали! У диспетчерской притормаживаем.

Вагон тотчас дрогнул и стал медленно набирать скорость. Сержант с бородатым пошли по коридору в обратную сторону, опуская на окна светозащитные клеенчатые шторы. Я перехватил взгляд Влада. Он слегка прикрыл глаза и едва заметно кивнул, словно хотел сказать: пусть пока все идет своим чередом, делай, что говорят.

Собственно, ничего другого не оставалось. Никто из нас не понимал, что происходит, кто на самом деле эти люди и чего они хотят. Объяснений не предвиделось, вопросы задавать было нежелательно.

– Ну? – проявляя удивительное долготерпение, сказал Филин, взглянув на Милу.

– У меня нет паспорта, – ответила она, все более и более добавляя голосу жесткости, словно проверяя, где граница его интеллигентности, какой тон собеседник уже не выдержит. – Я его потеряла на вокзале.

– Это неправда, – все тем же завораживающим голосом произнес Филин. – Я должен осмотреть ваши вещи.

– Осматривайте! – легко согласилась Мила и протянула Филину свою сумочку. – Это все, что у меня есть.

Если она блефовала, то слишком смело. Проще простого было проверить ее сумочку и уличить во лжи. С другой стороны, у нормального мужчины, каким мне казался Филин, соблазн проявить благородство и не копаться в вещах женщины должен был превалировать над другими желаниями. В какой-то степени я оказался прав.

– Я хотел бы, чтобы вы сами показали мне ее содержимое, – сказал он, опуская откидной стульчик и наступая на его край ногой.

– Как прикажете, – безразличным тоном ответила Мила, расстегнула замок-«молнию» таким медленно-вызывающим движением, словно раздевалась, и перевернула сумочку над стульчиком. Оттуда высыпались клочок ваты, тюбик с кремом, пудреница, пинцет, упаковка марвелона, губная помада, ножницы, еще какая-то косметика…

– Это у вас откуда? – спросил Филин, кивая на разноцветные коробочки и футляры, похожие на горку конфет.

– Что – это?

Филин опустил руку и выбрал короткую металлическую трубку, изогнутую уголком. Я не сразу понял, что это накидной ключ проводницы.

Мила ответила не сразу. Она смотрела на ключ, лежащий на ладони Филина, словно на страницу малопонятного текста.

– Не знаю, – ответила Мила. – Я первый раз вижу это. Мне его подкинули.

Филин поднял голову и взглянул на сержанта:

– Принеси, пожалуйста, билеты.

И снова опустил взгляд на непроницаемые очки Милы. Сержант зашел в купе проводницы и вынес оттуда маленькую кожаную папку для билетов. Филин взял ее, раскрыл, провел пальцем по прорезям с номерами. Я следил за его пальцем через его плечо. Мила заняла третье купе, пятое или шестое место, но билета под этими номерами не было.

Филин слегка дернул головой, словно человек с энциклопедическим умом встретил неизвестное понятие в простейшем кроссворде. Он стал один за другим вынимать сложенные гармошкой билеты.

– Уваров, – прочитал он на билете Влада.

– Это я, – ответил Влад, делая вид, что внимательно изучает правила поведения пассажиров в вагоне.

– Вацура?

– Он за вашей спиной, – зачем-то за меня ответил Влад.

Филин обернулся, смерил меня взглядом и продолжил перекличку:

– Агеева!

– Я, – слабым голосом отозвалась Регина.

Филин аккуратно вставлял билеты на свои места.

– Ко-ми… – читал Филин по слогам. Наверное, у него было слабое зрение или же фамилия Леси оказалась слишком сложной. – Ко-ли… Коли-верда! Извините, я правильно прочитал?

– Правильно! – выдавила из себя Леся. Она стояла вполоборота к Филину, обхватив себя за плечи.

– И последний. – Филин развернул билет негра. – Бунимас!

Мы все молчали. Даже Влад отказался от комментариев.

– Бунимас! – повторил Филин, поднял лицо и встретился взглядом с сержантом. Я краем глаза заметил, как тот прожестикулировал рукой.

Филин не стал выяснять причину самовольной отлучки Бунимаса и сунул его билет на место. Сержант подтолкнул меня к свободному окну, и я оказался рядом с Лесей. Справа от меня встала Мила. Крайним, перед сержантом, встал Влад. Теперь мы стояли у зашторенных окон, как приговоренные к расстрелу арестанты.

– Запомните каждый свое место, – сказал Филин. – По моему приказу вы должны немедленно встать у окон в таком порядке, в каком стоите сейчас. А теперь каждый должен занять отдельное купе, включить в нем свет, опустить светозащитную штору и наполовину прикрыть дверь. От вас требуются только дисциплинированность и послушание, и большинству из вас я гарантирую жизнь… Агеева!

Филин кивком показал Регине на купе, в котором она должна была находиться. Ей досталось свое же место.

– Коливерда, в следующее!

Леся прошла в наше с Владом купе. Я занял пятое, до этого пустовавшее, предварительно прихватив с собой свою спортивную сумку. Мила прошла в четвертое. В коридоре вместе с незнакомцами остался только Влад. Сидя на диване у самой двери, я видел, как Филин рассматривает его со спины.

– Вам, к сожалению, некоторое время придется постоять у окна, – сказал он и подал знак сержанту. Тот подошел к Владу, вытаскивая из карманов маленькие черные наручники. Влад обернулся с опозданием, когда на его правом запястье уже щелкнул «браслет».

– Э, ребята! – Влад дернул пристегнутой к поручню рукой. – Мы так не договаривались! Я слишком тяжелый, чтобы ехать стоя!

Он повернулся к Филину и повел свободной рукой у его лица, словно погладил воздух. Этот жест чем-то напоминал загребающие движения борцов сумо, которыми они провоцируют противника на атаку. Влад как будто шутил, как будто играл, быстро приближаясь к той черте, за которой уже надо драться. Мне казалось, что Филин не придаст значения вроде бы безобидному возмущению Влада, но его лицо снова помертвело, как уже было при разговоре с Милой, и я понял, что так у Филина проявляется гнев.

Медленным движением Филин поднес к глазу Влада черный ствол «калашникова», его отливающее вороненой сталью дуло, словно учитель придвинул окуляр микроскопа к очам скептика, не верящего в клеточное строение растений. Передернул затвор, загнав патрон в патронник, и, опустив палец на спусковой крючок, тихо сказал:

– Вы создаете лишние проблемы. Это первое и последнее предупреждение.

Я представил себя на месте Влада, и мне стало больно от того, как сильный, упрямый и волевой человек в мгновение сломался и превратился в послушного великана. На его левом запястье щелкнул второй «браслет». Теперь Влад был пристегнут к поручням обеими руками. Он стоял лицом к зашторенному окну, высокий, крепкий, словно мачта фрегата, поддерживаемая с двух сторон стальными растяжками, и раскачивался в такт движения поезда. Он, как и я, ничего не мог сделать. Естественное желание не подчиниться и сохранить достоинство было легко подавлено тупым автоматным стволом, и против этого ствола существенным аргументом могло быть лишь более мощное оружие.

Бородатый шел по коридору и проверял, все ли окна в купе зашторены и включено ли освещение. Я придвинулся ближе к столу и стал следить за тонкой полоской света, пробившейся через щель под шторой и ползущей по пластиковым коробочкам с дорожным обедом. Поезд притормаживал. Колеса, словно молот по кувалде, били по рельсовым стыкам. Я слышал, как меняется шумовой фон, как отражается лязг колес о стены домов или заборы, мимо которых мы проезжали. Полоска света добежала до края стола и нырнула под него. Следом за ней, словно приняв эстафету, побежала другая. Мы медленно ехали мимо фонарей или прожекторов, мимо строений и деревьев. Наверное, вдоль вагонов тянулись платформы станции, возможно, это была Гаремджа.

Мы ехали уже совсем медленно. Извне наплыл, усиливаясь, шум мощного мотора и тотчас стал угасать, как если бы мы проехали мимо работающего на холостых оборотах локомотива. Спереди, по ходу движения, раздался пронзительный свист, а затем низкий, вибрирующий рев. Я пересел ближе к двери и выглянул в коридор. Влад прислонился лбом к клеенчатой шторе и, покачиваясь, стоял так с закрытыми глазами, словно спал. Рядом с ним, чуть-чуть сдвинув штору, одним глазом смотрел наружу Филин. Его лицо методично освещалось плывущим светом. Забулькала высоким тоном радиостанция в его кармане. Не отрываясь от окна, он приложил прибор к уху:

– Заскочил? Очень хорошо! Не забыл оставить номер телефона?… Тогда полный вперед! В разговоры ни с кем не вступать, всех отсылать ко мне!

В моих дверях появился сержант.

– Встань, – сказал он.

Мне казалось, что этот доходяга выше меня едва ли не на целую голову, но когда я встал, то увидел наши отражения в зеркале. Его мятые погоны едва доставали мне до плеч. Сержант, экономя словарный запас, молча заставил меня поднять руки и обыскал. Его заинтересовал бумажник, который он выудил из заднего кармана джинсов. Деньги, блокнот с телефонами, визитки он не тронул, вытащил только паспорт. Раскрыл, глянул на фотографию и вышел в коридор. Филину он отдал два паспорта – мой и еще чей-то. Филин сел на откидной стульчик и углубился в их изучение.

Словом, черт знает что! Если бы все это происходило днем, при свете солнца, я бы воспринимал происходящее более реально и вел бы себя соответственно, а не уподоблялся бы осенней мухе, попавшей между двойными стеклами окна. Сейчас же крепкая фигура Филина, застывшего в позе роденовского «Мыслителя» за изучением паспортов, и не менее крепкая фигура Влада, напоминающего прикованного к скале Прометея, воспринимались мной, как дешевые копии, выставленные в провинциальном музее искусств, и я зачем-то смотрел на эти экспонаты, надрываясь от поднятия отяжелевших век. Усталость родила во мне безразличие, и я нуждался в более сильном раздражителе, чтобы выйти из состояния комы.

Я завидовал негру, который плавно переходил от одной зависимости к другой, но при этом продолжал лежать на диване с теннисным мячиком во рту, и у него не было ни возможности, ни необходимости что-либо говорить и делать. Наверное, он крепко спал и вряд ли тяготился своеобразной позой. Девчонки, должно быть, тоже наплевали на призраков с автоматами и наверняка сейчас сладко сопели в подушки.

Вот только Мила наверняка не спала, не ела, не пила и не дышала, а подслушивала, подсматривала и вынашивала секретные планы. Я не мог представить эту женщину за каким-либо иным занятием в нашей нелепой истории и отдал ей соответственно нелепую роль.

Мне же ничего иного не оставалось, как мысленно сочувствовать другу и хотя бы мучительным бодрствованием разделять с ним его дискомфорт и унижение. Отупевший от душной ночи мозг даже не пошевелил аналитической извилиной и ни разу не поставил перед собой вопрос: кто эти люди и чего они добиваются? Я просто ждал рассвета, совершенно уверенный в том, что с рассветом все станет на свои места и все вопросы отпадут сами собой.

…Какое-то мгновение был провал. Мне казалось, что я продолжал думать, только мысли, как голоса людей в пещере, стали двоиться, троиться и наслаиваться друг на друга. Я вздрогнул и открыл глаза. Мерный и убаюкивающий стук колес, как швейной иглой, продырявил частый и пронзительный писк. Кто-то бежал по коридору, грохоча ногами.

– Вызов!

Ситуация изменилась. Все пришло в движение. Окружающие меня люди вдруг стали экономить время. Кинопленка сорвалась с шестеренок, понеслась перед фокусом горным ручьем, и мелодрама превратилась в истерику. Влад, выворачивая шею, смотрел в конец коридора. Филин поднялся с откидного стульчика, и мягкая крышка дала крепкую пощечину перегородке. Я тоже невольно вскочил на ноги, потому что безучастно сидеть уже не было сил, но, что надо было делать, я не знал и посмотрел в коридор.

Стуки колес отсчитывали последние секунды перед стартом. Все застыли. Прикованный Влад, землистый сержант, непритязательный бородач и в центре их, как цветок-лидер на клумбе, Филин с сотовым телефоном в руке. Он сильно наклонил голову набок, словно хотел, чтобы звуки из телефона падали в ухо отвесно, и поднял указательный палец вверх, словно ствол стартового пистолета.

– Остановитесь, полковник! – сказал Филин, и я машинально подмел взглядом всех присутствующих в коридоре, отыскивая среди них полковника, и лишь через мгновение понял, что этот человек, к которому обратился Филин, где-то очень далеко.

– Если вы намерены меня пугать, то разговора у нас не получится… Да, я вам все расскажу, если вы не будете меня перебивать… Моя фамилия Уваров. Владимир Уваров. Со мной мой друг Кирилл Вацура. В кабине машиниста еще один наш человек, фамилию которого вам знать необязательно…

Влад крутанул своей бычьей шеей и встретился со мной взглядом. Взгляд его был шумным, крепко забитым вопросами и эмоциями, и я, поморщившись, махнул рукой, чтобы он отвернул лицо и слушал.

– Кроме машиниста и его помощника, – продолжал Филин разговаривать с телефоном, которого называл «полковник», – с нами еще семь заложников… Огласить весь список? Специально для прессы! Записывайте! Гражданин Нигерии Джонсон Бунимас; две девушки: москвичка Олеся Коливерда и жительница Ашхабада Регина Агеева; житель Красноводска Александр Филин, назвавшийся инженером соляного завода; сержант милиции Хамид, фамилию назвать отказался; женщина по имени Мила – паспортные данные отсутствуют; и житель Астрахани Евгений Альтерман, безработный радиоинженер.

Филин, продолжая закапывать себе в ухо тихие звуки из телефона, повернулся на каблуках, встретился со мной взглядом и подмигнул. Я хотел ответить ему тем же, но у меня ничего не получилось, словно глаза мои были слеплены из бетона и уже успели застыть.

– Далее! – громко, как с тугоухим, говорил Филин. – Объясняю обстановку. Заложники прикованы наручниками к окнам, окна закрыты шторами, поэтому не советую стрелять наобум. Совет второй: не советую открывать огонь вообще, так как вагон прицеплен к цистернам с бензином. И третье: даже если вы решите пожертвовать заложниками и пустить поезд под откос, предупреждаю вас, что контейнеры с радиоактивными материалами мы спрятали в цистернах. В случае взрыва бензина радиоактивное облако распространится на сотни квадратных километров.

Филин замолчал. Невидимый полковник наносил ответные удары, отчего Филин хмурил брови и отрицательно качал головой. Ему эти удары были все равно что атака назойливых мух.

– Я о том и говорю! – снова ухватил инициативу Филин. – Очень правильные слова! Не будем горячиться и совершать ошибки. Мои условия вполне реальны, и выполнить их не составит большого труда: обеспечьте нашему составу зеленый свет до Бахардена включительно, а там я скажу о дальнейшем маршруте. Дайте диспетчерам команду, чтобы освободили путь следования, остановили, если надо, все встречные поезда; уберите пассажиров с платформ тех станций, через которые мы будем проезжать… Вам надо посоветоваться с руководством? Советуйтесь, полковник, советуйтесь, но не забывайте, что мы уже в пути.

Филин на секунду оторвал телефон от уха, выразительно посмотрел на бородача и пожал плечами, словно хотел сказать: он меня достал!

– Все понятно, полковник, не надо лишних слов! Вам приказали тянуть время, развлекать меня долгими и пустыми разговорами? Все эти ваши военные хитрости мне хорошо известны. Болтовни не будет. Говорить будем коротко и по существу, причем я буду приказывать, а вы отвечать «Есть!» и исполнять приказание… Теперь о грустном: между тридцатым и тридцать пятым километром после Гаремджи мы оставим на насыпи труп проводницы. Мне очень жаль, что так получилось. Никто из нас не хотел убивать эту женщину. Но она вела себя плохо, и я собственноручно проломил ей череп. Надеюсь, это последняя смерть в нашей истории… Прощайте, полковник! Звоните мне только в том случае, если захотите сказать что-либо по существу.

Филин отключил телефон и отдал его сержанту. Я вспомнил, как еще несколько минут назад хотел спать, и удивился. Влад больше не крутил своей бычьей шеей и не раскидывал по вагону вопросительные взгляды. Вопросов уже не было, а если и были, то Влад предусмотрительно стал их экономить. Девчонки напрасно спали и не подавали признаков жизни. Самое интересное уже началось: наши жизни стремительно падали в цене.