Текст книги "Щекочу нервы. Дорого (сборник)"

10

И вдруг его как обухом по голове ударили! В дверь позвонили. У Юдина остановилось сердце, и мгновенно заледенела рука. Он поднялся на ноги, широко распахнутыми глазами уставился на приоткрытую дверь спальни и превратился в манекен. Кто это? Соседка? Или милиционер? Или группа захвата?

Он не знал, что делать. Перепуганное сердце стало биться в грудную клетку, словно требовало, чтобы его выпустили, ибо не желает оно сидеть внутри ненадежного человека, с которым происходит черт знает что.

Какое-то мучительное мгновение в квартире стояла гробовая тишина, и Юдин уже подумал, что звонок ему всего лишь причудился, что это так нехорошо шутит измученная нервная система, но в дверь позвонили снова, совершенно явственно, протяжно, настойчиво. Укусив кулак, Юдин на цыпочках вышел из спальни, прикрыл за собой дверь и беззвучно сел на стул в холле. Пусть звонят сколько угодно! Его нет дома. Он уехал. Улетел в Шарм-эль-Шейх. На две недели. Имеет же он право уехать куда ему хочется! Подписку о невыезде он не давал, никакими обязательствами ни с кем не связан.

Юдин провел бы в полной неподвижности, напоминающей анабиоз, неизвестно сколько времени, если бы не услышал, как кто-то вставляет ключ в замок. От этого звука у него встали волосы дыбом. Кто это? Может, полуночные воры ковыряются отмычкой? А может…

Ему страшно было подумать о ком-либо другом. Будь это воры, Юдин принял бы их хлебом и солью да помог бы вынести из квартиры громоздкий телевизор. Мучительно захотелось исчезнуть, раствориться в воздухе или крепко уснуть подобно тому, как это сделала Гертруда Армаисовна. Но он смог лишь приподняться со стула и на полусогнутых ногах приблизиться к раскрывающейся двери. Она раскрывалась со скрипом, и оттуда, с залитой тусклым светом лестничной площадки, потянуло сырым сквозняком, и вместе с ним в прихожую вплыла до боли знакомая Юдину женщина с темным от загара лицом и с большой спортивной сумкой на плече.

– Мила… – едва смог вымолвить Юдин, находясь в полуобморочном состоянии. – Ты… откуда? Ты зачем?..

– Миленький! – чувственно произнесла Мила, глядя на мужа страдальческими глазами. Она кинула сумку на пол, как раз на туфли Гертруды Армаисовны, и вытянула вперед руки.

Юдин позволил заключить себя в жаркие объятия. Идиотские мысли проносились в его голове: о том, что в доме больше нет ни одной таблетки омнопола, что мешок для мусора уже зарезервирован, а дважды использовать его не очень гигиенично… Чем сильнее душила Мила его в своих объятиях, тем меньше оставалось шансов, что Юдин придет к какой-нибудь умной мысли. Все в его голове спуталось и смешалось.

– Разве путевка уже закончилась? – бормотал он, покорно подставляя щеки под влажные и смачные поцелуи. – Я отвезу тебя в аэропорт… Тебе надо обязательно отдохнуть еще…

– Я вся издергалась, измучилась! – надрывно шептала Мила, приглаживая вставшие дыбом волосы Юдина. – Я поняла, что с тобой случилось что-то ужасное, что ты без меня пропадаешь! И я все бросила и села на первый попавшийся рейс… На кого ты стал похож, миленький мой! На тебе лица нет! Ты весь трясешься… У тебя лихорадка, да?

– С чего ты взяла? – отвечал Юдин, чувствуя, что морально созрел на самый несуразный и отчаянный поступок, лишь бы не дать Миле увидеть покойницу. – Я прекрасно себя чувствую… Вот, собираюсь ложиться спать…

Он отводил глаза, а Мила настойчиво искала его взгляд и приседала для этого, и на цыпочки вставала, и крутила своей глупой головой во все стороны.

– Нет-нет, ты говоришь неправду! Пять часов утра, а ты до сих пор не в постели! И глаза у тебя перепуганные… Миленький мой! – Она обняла его в новом порыве нежности. – Ничего не бойся! Я с тобой! Я за нашу с тобой любовь жизнь отдам! Я все препятствия собой пробью!

«Ого!» – подумал Юдин, и все внутри его сжалось, как если бы на него наезжал танк.

Он почувствовал, что она начинает снимать туфли, и, дабы остановить этот процесс, с силой сжал ее в своих объятиях.

– Может, мы погуляем? – спросил он. – Это так романтично… Предрассветный час…

– Погуляем? – удивилась неожиданному предложению жена. В последний раз они гуляли вместе лет пять назад, когда выводили отправить естественные надобности дебильного тещиного пуделя.

– Ну да! То есть я хотел сказать, чтобы ты погуляла. У тебя взвинчены нервы. Ты устала от дороги… А я пока… пока наведу здесь порядок… Праздничный стол, шампанское…

Тяжело дыша, он подталкивал Милу к двери. Она сопротивлялась, лицо ее становилось все более тревожным и озабоченным.

– Миленький! В своем ли ты уме? Я прилетела, чтобы тебе помочь, чтобы быть с тобой в трудную для тебя годину, а ты выпроваживаешь меня на улицу… Нет, нет! Я никуда не пойду! Я не предам тебя, не брошу!

– Тогда хотя бы прими ванну! – умолял Юдин. – Тебе с дороги надо помыться! От тебя… нехорошо пахнет! Можно даже сказать, смердит!

– Правда? Прости, – смутилась жена, украдкой приподнимая руки и нюхая подмышки. – Конечно, я немедленно приму ванну…

И тут вдруг ее взгляд остановился на дамской сумочке, лежащей на полочке перед зеркалом. Лицо Милы перекосилось, глаза сдвинулись к переносице, как бывает у пограничных овчарок, когда они видят нарушителя.

– А это еще что такое?

Юдин попытался заслонить сумочку собой, но Милу уже невозможно было остановить.

– Понятия не имею, – пояснил Юдин. Он не заготовил заранее подходящего ответа и ляпнул то, что само сорвалось с языка.

– Как это не имеешь? Как это не имеешь?

Жена напоминала сорванную со склона снежную лавину. Ее целеустремленность и скорость продвижения к сумочке неумолимо нарастала. Даже Юдин со всей своей внушительной массой не смог ее остановить. Мила схватила сумочку, осмотрела ее со всех сторон, помяла и подняла на мужа многотонный взгляд.

– Миленький, как это понять?! – с зарождающейся истерикой воскликнула Мила, тряся сумочкой перед носом Юдина. – Здесь была женщина?!

– Женщина? – эхом отозвался Юдин и заморгал глазами.

– Ты мне изменял, да? Ты ласкал другую?! В то время, когда я… когда я… так тебя…

Ее глаза наполнялись слезами, словно свежие раны кровью. Она замахнулась сумочкой, но в тот миг, когда Юдин закрылся руками, оттолкнула его и, громко стуча каблуками, зашла в холл. Юдин кинулся ей наперерез с тем отчаянием, с каким разве что впору кидаться под поезд.

– Мила, я тебе все объясню! Остановись! Выслушай меня!

Юдин понятия не имел, что хочет объяснить жене. Он думал только о том, чтобы она не зашла в спальню.

– Не надо мне ничего объяснять! – начала всхлипывать Мила. – Я все поняла… Здесь была чужая женщина…

Он схватил ее за плечи, не позволяя ей сдвинуться с места.

– Да, была, была! – раскаивающимся голосом начал заверять Юдин, стараясь окончательно утвердить жену в мысли, что сейчас в квартире никого нет.

– Ах, все-таки была?! – с новым взрывом негодования воскликнула жена и влепила Юдину пощечину. Он обрадовался этому взрыву. Эмоции могли вышвырнуть Милу из квартиры.

– Еще как была!! – приплясывая перед Милой, кричал Юдин. – И мы с ней трахались!! Несколько часов подряд!! (Тут у него немного перехватило дыхание от столь наглой лжи.) Да… С бешеной страстью. Порочно. Пошло. Аморально… И соседка все видела, иди у нее спроси!!

– Ах… ах… – заскулила Мила. Схватившись за сердце и захлебываясь слезами, она попятилась в прихожую. – Ты… это просто… как же так…

– А вот так! А вот так! – делая поступательные движения тазом, кричал Юдин. Он уже радовался приближающейся победе. И, чтобы Мила выскочила из квартиры наверняка и надолго, добил ее: – Потому что я тебя на дух не переношу! Ты вообще не женщина! Ты черт знает что такое!

Проливая слезы на пол, Мила юлой повернулась к двери и схватила свою дорожную сумку. Она, бесспорно, выскочила бы из квартиры, подгоняемая обидой и унижением, если бы в это судьбоносное мгновение не увидела на полу примятые сумкой посторонние туфли.

Сумка с глухим стуком выпала из ее ослабевшей руки. Юдин, глядя за происходящим, медленно закрыл глаза и тотчас почувствовал, как едкая капелька пота съехала ему на переносицу. Амба. Все пропало. Мила поняла, что разлучница-изменница, эта похабная кошка, эта грязная проститутка и сука рваная, в данный момент находится в квартире.

– А-а-а! – протянула она сдавленно, и на ее лице отразилось что-то умопомрачительное, от чего Юдину стало страшно. – Так она здесь? Тут? В моем доме?

– Во-первых, дом мой, – поправил Юдин, но это уже не могло остановить развитие трагических событий. – А во-вторых, она давно ушла. Босиком.

Растопырив руки, Юдин попытался удержать жену в пределах прихожей, но Мила подняла с пола омерзительную, насквозь пронизанную пороком туфлю и наотмашь ударила Юдина каблуком по голове. Юдин едва не потерял сознание, но все же устоял на ногах.

– Где она?! – кровожадно кричала Мила, распахивая двери ванной, туалета, кухни. – Где эта сифилитичка?!

Юдин, пошатываясь, преследовал ее и пытался схватить за подол сарафана.

– Мила, возьми себя в руки! У тебя же два высших образования! Ты же интеллигентный человек!

Но интеллигентный человек не слышал Юдина. А Юдин в конце концов выдохся и не смог больше преследовать свою жену, которая перемещалась по квартире, словно рассерженный матадором бык. Именно так, как положено быку на корриде, Мила замерла перед дверью в спальню: чуть пригнула голову, приподняла плечи, шумно засопела. Глаза ее налились кровью…

Юдин, трусливо ожидающий развязки за спиной жены, вдруг опешил от счастливой идеи, спикировавшей ему в голову. Сейчас Мила разнесет дверь в щепки и ринется на Гертруду Армаисовну. Разумеется, Мила будет уверена, что «сифилитичка» крепко спит, а потому не преминет воспользоваться ее беспомощным положением. Скорее всего, разъяренная супруга станет душить покойницу, а когда угомонится и начнет нормально соображать, то осознает, что убила человека. Конечно же, она чистосердечно признается в содеянном милиции. Мила всегда была совестливой и честной, как все дуры и бедняки на земле. Какой чудесный выход из, казалось бы, тупиковой, безнадежной ситуации! Это не просто спасательный круг! Это целый корабль, вдруг подоспевший Юдину на помощь.

В общем, Юдин застыл за горячей спиной жены, позволяя событиям развиваться по своим законам. Он не думал в это время ни о моральной стороне грядущей перспективы, ни о тяжких испытаниях, которые предстояло пережить его жене. Он вообще ни о чем не думал в тот момент, разве только о том, что благополучно миновал темную камеру с вонючей парашей и расписанными уголовниками… Мила двинулась на дверь, чем-то напоминая транспортную космическую ракету, которая стартует медленно, но летит потом так, что не остановишь. В ее вкрадчивых, сдержанных движениях угадывалась запредельная мощь разгневанной самки. Юдин облизывался, мысленно желая жене безумной, но праведной злости… Мила отворила дверь. От блеска ее глаз в спальне стало светло, как в операционной. Гертруда Армаисовна покоилась на своем смертном одре в прежней умиротворенной позе, отдавая свое бесчувственное, остывающее тело на растерзание.

Мила вперилась взглядом в усыхающий трупик своей соперницы, жадно разглядывая все то, из чего Гертруда Армаисовна состояла, и на ее глаза стала снисходить сладостная патока нежности и умиления. Так детишки смотрят на спящих зайчиков или котят.

– Баиньки делаем, – прошептала Мила, прижимая палец к расползающимся в улыбке губам, и, попятившись назад, тихо прикрыла дверь. – Долларами обложилась! Заработала свои грязные деньги и прикорнула малость.

Юдин оторопел. Логика в развитии событий вдруг дала сбой. Мила вовсе не кинулась душить Гертруду Армаисовну. Мало того, она даже не попыталась ее разбудить! «Баиньки делаем…» И это – все? Это и есть проявление неистовой женской ревности и мести?

Пока Юдин справлялся с нахлынувшей на него очередной волной тупикового ужаса, Мила, мурлыча себе под нос песенку, подошла к входной двери, заперла ее на два оборота и сунула ключи в какое-то затаенное женское место. После чего вернулась в холл, села в кресло, закинула ногу на ногу и взялась за телефон.

– Ты кому звонишь? – спросил Юдин, чуя приближение чего-то еще более скверного, чем уже было.

– Маме, – ответила Мила, всем своим видом показывая, что делает это с необыкновенным удовольствием.

– Зачем?! – воскликнул Юдин. Упоминание о теще даже в самые светлые дни безнадежно портило ему настроение. Сейчас же слышать о ней было просто невыносимо.

– Чтобы приехала, – нараспев ответила Мила и приложила трубку к уху. – Чтобы приехала и увидела эту спидоноску своими глазами.

Юдин едва успел вырвать трубку из руки Милы.

– Не делай этого, я очень тебя прошу! – изо всех сил начал убеждать он. – Не надо маму! Не надо!

– Отдай телефон! – потребовала Мила. Она вовсе не хотела лишать себя такого редкостного удовольствия и наступала на Юдина очень даже решительно.

Только сейчас Юдин понял, что тещу он боится более всего. Это плотоядное существо, появившись тут, неминуемо взяло бы реванш, и победный вопль вырвался бы из ее крысиной пасти, и неописуемый восторг селевым потоком снизошел бы на нее. Вот оно! Свершилось! Я ведь говорила, что зять – мерзавец и ничтожество! Я ведь предупреждала, что он гадина! Наконец мы увидели его истинное лицо! Падай же на колени, жирный суслик! Сейчас ты за все ответишь – и за борщи, и за носки, и за навязчивые запахи!

Теперь он был готов на все, лишь бы не позволить теще отыграться, взять верх в их многолетнем и изнурительном поединке. Юдин затолкал телефонную трубку в джинсы, подобно тому, как еще совсем недавно надменный Аль Капоне совал за пояс пистолет. Но Милу это не остановило, хотя она давно забыла, как это делается и что есть интересного у мужчины в штанах.

– Милочка! – неузнаваемо меняясь, жалобно клянчил Юдин. – Давай обойдемся без мамы! Не надо беспокоить старушку! У нее сердце… Давление… Геморрой…

– Нет, без мамы никак не обойтись! – играя с Юдиным, как кошка с полупридушенной мышкой, возразила Мила. – Она будет главным свидетелем на суде. Поэтому должна все увидеть.

– На каком суде? – пролепетал Юдин.

– На бракоразводном! – ответила Мила, удивляясь тому, что муж задает такой глупый вопрос, и ловко вцепилась в его ремень.

– А разве ты собираешься разводиться? – развивал дискуссию Юдин, отступая в сторону кухни.

– А как же, миленький? С меня довольно! Натерпелась. Наелась.

– Ну ладно, как хочешь, – проявил несвойственную ему покладистость Юдин. – Только зачем суд? Можно и без суда. Детей у нас нет. Можно без суда, так сказать, полюбовно. Обо все договоримся…

– Нет, без суда никак нельзя! – улыбаясь, ответила Мила. – Самые широкие слои общественности должны узнать всю твою подноготную сущность! Судья не сможет без слез читать приговор. Твой адвокат после процесса удавится от стыда. Это будет грандиозное событие в судебной практике!

И тут Юдин сделал то, чего сам от себя не ожидал. Он опустился перед Милой на колени да еще сложил ладони вместе, словно молился перед иконой.

– Ты права, – забормотал он. – Это будет грандиозный процесс. Но только не бракоразводный… Ты еще ничего не знаешь… Я ведь… я ведь ее убил!

Мила скривилась.

– Как мне надоела твоя ложь, Юдин! – презрительно сказала она.

– Да иди и посмотри сама! Она уже посинела и закоченела!

– Ну и что? Все сифилитички синие и закоченевшие! Я все равно не верю ни одному твоему слову. Вот приедет мама, все увидит своими глазами…

И Мила снова попыталась отобрать у Юдина телефон. Но тут у Юдина окончательно сдали нервы. Он ударился головой о пол, и слезы выплеснулись из его глаз, словно пенистое шампанское из бутылки.

– Милочка! Милочка! – всхлипывал Юдин, целуя застежки на туфлях жены. – Очень тебя прошу… Умоляю… Не надо… Пощади… Хочешь, я дам тебе денег? Много денег!

– Давай! – вдруг согласилась Мила и требовательно протянула руку.

– Сейчас! – кивнул Юдин и снова ударился головой о пол. Боясь, что жена передумает, он кинулся в спальню и принялся сгребать раскиданные по постели купюры. Пусть забирает эти мерзкие бумажки! Пусть все заберет и уйдет! Только быстрее бы она ушла! Светает с каждой минутой. Скоро на улицы выйдут дворники, и тогда незаметно вынести труп будет невозможно. Придется снова дожидаться темноты… Нет, только не это!!

Он перетянул резинкой кривую, неряшливую пачку и в дрожащих ладонях вручил ее жене.

– Сколько здесь? – спросила она, небрежно кидая пачку в дорожную сумку.

– Тридцать…

– Мало, – проявила необыкновенное стяжательство Мила.

– Но-о-о…

– Или мне позвонить маме?

Черт с ними, с деньгами! Лишь бы быстрее ушла, и с концами! Юдин вынес в прихожую стул, встал на него и стал выламывать рейки подвесного потолка. Мила следила за мужем с веселым интересом.

– Вот еще десять, – сказал Юдин, протягивая Миле запыленную и горячую от лампочек пачку долларов.

– Еще! – потребовала жена.

Все к черту! Все! Юдин, сжимая в руке отвертку, словно грозное оружие, забежал в гостиную и принялся раскурочивать колонки домашнего кинотеатра. На ковер посыпались пухлые пачки: одна, вторая, третья…

– Это все, – задыхаясь от работы, сказал Юдин и вытер грязный пот со лба.

– Ой ли? – скептически уточнила жена.

Конечно же, она знает, что это еще не все. Ее уже не обманешь, как прежде. Даже если Юдин будет говорить ей чистую правду, она не поверит ни единому его слову. Он опустился на четвереньки и стал выламывать паркетные дощечки.

– Какой ты, оказывается, бережливый затейник! – заметила жена. – Наверное, хранил нам на старость, так ведь? Заботился о семье, думал о нас с тобой? И как все аккуратно сделано – дощечка к дощечке, никогда не догадаешься, что там наш семейный тайник…

– Хватит издеваться! – взмолился Юдин, сунул руку под пол и вынул оттуда полиэтиленовый мешочек. – Вот! Это последнее! Больше ничего нет! Забирай и уходи!

Он кидал тревожные взгляды на окна. Уж очень быстро светает!

Мила затолкала пачки денег в спортивную сумку, вжикнула «молнией».

– Но это еще не все, – сказала она.

– Тебе этого мало? – взвыл Юдин и зачем-то рванул на груди рубаху. Все высосала из него! Всю его жизнь и все его накопления! Все женщины одинаковые, все они кровососки! Гнать ее отсюда! И выкинуть эту гадкую женщину из памяти!

– Ты должен написать расписку… Вот тебе ручка, бумага… Пиши: «Я, Юдин Александр Анатольевич, не возражаю против расторжения брака…»

Такую расписку он напишет с удовольствием! И даже каллиграфическим почерком. Чтобы у работников загса никаких вопросов не возникло. Чтобы они прекратили затянувшуюся агонию этой идиотской семьи гербовой печатью. Шлеп – и динозаврик не жена Юдину более. Не жена!

Он старательно писал под ее диктовку.

– «…и никаких материальных претензий к ней не имею», – диктовала Мила. Потом она внимательно перечитала, что он написал, аккуратно сложила листок пополам, спрятала в сумку, сделала Юдину ручкой и ушла.

11

Ушла. Ушла! Ушла!! Юдин подпрыгнул молодым козлом, хлопнул в ладоши, присел, изобразил руками какую-то замысловатую фигуру. Ему хотелось сплясать гопака… Но не сейчас. Потом. Он должен как можно быстрее упаковать Гертруду Армаисовну в мешок и вынести на улицу. Найти в каком-нибудь чужом дворе мусорный бак и кинуть ее туда. И покончено с этой страшной историей! Он ничего не знает. Пушкин подтвердит, что Гертруда Армаисовна ушла от него живой и невредимой и пропала где-то по дороге домой. И денег у Юдина никаких нет. Пусть сыщики взломают все полы, разобьют все стены, обрушат все потолки в его квартире. Хорошо, если найдут долларов сто. Нет никаких улик! Юдин чист, как писсуар в платном туалете… Вот только… только…

Он вдруг испугался того, что мог в суматохе забыть об очень важной улике. Во-первых, туфли Гертруды Армаисовны. Их непременно надо надеть ей на ноги. А во-вторых, ее сумочка. Там может быть еще какой-нибудь компромат.

Юдин кинулся в прихожую. Мила в порыве эмоций зашвырнула сумочку в угол между зеркальным шкафом и входной дверью. Юдин сел на пол. Надо вытряхнуть из сумочки все содержимое. Скорее же, скорей! Юдин никак не мог открыть «молнию»: ушко на бегунке было отломано. Он тряхнул сумку. Судя по звуку, внутри было полно всякого хлама. Не лучше ли разрезать ее ножом?.. Юдин торопился, ломал ногти о зубчатые края «молнии»…

И тут он почувствовал чью-то руку на своей голове. Если бы ему на голову упала бетонная плита, то ощущение было бы приблизительно такое же. Юдин обмер. Не в силах вздохнуть, с трудом превозмогая гипсовую неповоротливость шеи, он медленно обернулся и чуть не сошел с ума.

Перед ним, покачиваясь на нетвердых ногах, с закрытыми глазами, стояла Гертруда Армаисовна.

– Ы-ы-ы-ы… – вырвалось изо рта Юдина.

Этим звуком он необыкновенно точно выразил все свои чувства и мысли. Неопределенно короткий проме-жуток времени Юдин боролся с разрывающими его желаниями: покорно отдать себя на съедение покойнице или оказать ей отчаянное сопротивление. Пока он решал, как ему лучше поступить, Гертруда Армаисовна разлепила веки и нетрезвыми глазами посмотрела на него.

– Простите, – невнятно пробормотала она. – Кажется, я уснула… Что ж вы меня не разбудили?.. Который уже час?

Не получив ответа, Гертруда Армаисовна направилась в туалет. С оскорбительно-тупым выражением на лице Юдин прислушивался к звукам, которые оттуда доносились. Потом зашумела вода, и Гертруда Армаисовна снова предстала перед его очами. Юдин мысленно отметил, что у покойницы очень даже здоровый цвет лица и все конечности сгибаются легко и без скрипа. По-видимому, с ней вполне можно было бы завести полноценное общение, но Юдин не знал, о чем люди говорят в подобной ситуации. У него на уме вертелся только один вопрос: «А вы разве не умерли?», но задать его он никак не решался.

– Ну как? Вам понравилось?.. – спросила она, собирая раскиданные по квартире туфли. – А вот кофе у вас дерьмо. От него еще больше спать хочется.

Юдин не сразу заметил, что у него раскрыт рот.

– Не сердитесь, – виноватым голосом сказала Гертруда Армаисовна, причесываясь перед зеркалом. – Я сама не пойму, как так получилось. На меня вдруг навалилась такая страшная усталость. Я думала, что полежу немножко, но даже не заметила, как уснула… Подайте, пожалуйста, сумочку.

Она ловко подцепила ногтями сломанный бегунок, раскрыла «молнию» и вынула оттуда пластиковый файл с каким-то документом.

– Распишитесь, пожалуйста, где галочка, – попросила она, протягивая документ Юдину. – Вы подтверждаете, что экстрим-агентство «Сламбер» оказало вам все оговоренные услуги в полном объеме и у вас нет претензий по качеству.

Юдин ровным счетом ничего не понимал.

– Какие услуги? – едва смог вымолвить он. Из-за того что рот его был постоянно открыт, язык успел высохнуть и потому двигался с большим трудом.

– Что значит какие? – безразличным голосом произнесла Гертруда Армаисовна, продолжая смотреть на себя в зеркало. Она послюнявила пальчик и пригладила брови. – «Нашествие монгольского хана» и «Ограбление банка». Остросюжетные интерактивные инсценировки в режиме реал-тайм и нон-стоп.

– А зачем расписываться? – с неугасающим страхом Юдин смотрел то на Гертруду Армаисовну, то на документ.

– Но вы же не имеете к нам претензий? – удивилась Гертруда Армаисовна. – Актерский состав, на мой взгляд, сыграл безукоризненно. Импровизаций и элементов неожиданности было предостаточно. Да и я, мне кажется, не ударила в грязь лицом, выложилась до конца.

Юдину показалось, будто в нем начинает переворачиваться что-то огромное, тяжелое, вроде корабля, который тонет, заваливается на борт, и из воды поднимается гигантский киль… Его душила стремительно созревающая мысль, что он совершил какую-то страшную ошибку, где-то по-крупному лоханулся.

– А как же банк… Банк ведь не тот? И столько убитых…

Гертруда Армаисовна повернулась к Юдину, вскинула одну бровь, посмотрела на него строго:

– Вы меня не пугайте, Александр Анатольевич. Хватит прикидываться! Финиш! Игра закончена! Если хотите продолжить, то нам сначала надо определиться с сюжетом. И, конечно, вам придется заплатить деньги. – Гертруда Армаисовна тряхнула головой, изобразила офисную улыбку и протянула ладонь. – Всего доброго! Спасибо вам. Будем рады снова видеть вас!

Сказав это, она закинула сумку на плечо и вышла из квартиры.

Юдин смотрел на закрытую дверь, и его сознание было чем-то сродни кухонному баку для пищевых отходов: там и хлебные огрызки, и капуста из борща, и рыбные косточки, и картофельные очистки, и раскисшие кусочки пирожного. Событийный хаос никак не укладывался в его голове. Почему Гертруда Армаисовна воскресла? Выходит, она и не умирала? Может, омнопол давно просрочен, выдохся? И в банке никого он не лишил жизни? И ограбления не было, а была безостановочная, напичканная импровизацией, остросюжетная, интерактивная инсценировка в режиме реал-тайм и нон-стоп? Все инсценировка, от начала и до конца?

Юдин вдруг заплакал. Потом засмеялся. Потом снова заплакал. Зашел на кухню, смял приготовленный мешок и затолкал его под мойку. Мила берегла его к осени, когда придет время заготавливать картошку. Можно, конечно, всю зиму покупать в супермаркете – мытый и расфасованный по паре килограммов, но Мила экономила деньги Юдина, покупала дешевый картофель у мужиков, торгующих с машин, сама перла на себе мешок, дома перебирала, укладывала в картонные коробки и хранила на балконе. Она на всем экономила, мучаясь угрызениями совести, что Юдин приносит домой несоизмеримо больше денег, чем она. Она вообще умница, хозяюшка, хранительница домашнего очага. Она благородна, великодушна, она прощала ему все – измены, подлость, ложь…

Юдин метался по пустой квартире, держась за голову, чтобы не расплескать помои. С него сняты все жуткие обвинения. Он никого не застрелил, не отравил, даже не ограбил. И все же облегчения не наступало. Юдин начинал осознавать, что самое страшное, самое безнадежное, самое гиблое, что делало его жизнь пустой и бессмысленной, в другом… Он пинал ногами обломки паркетных дощечек, пластиковые крышки от акустической системы, гнутые потолочные рейки. Пустота вокруг! Пустота! Абсолютный ноль, вакуум!

Но только не о деньгах думал Юдин. О Миле, которую потерял. «Что случилось?» – терзался он вопросом. Из-за чего весь сыр-бор? Измены не было. Преступления не было. Ничего плохого не было. НЕ БЫЛО! Так почему Мила ушла? Из-за чего разрушена прекрасная, дружная и сплоченная семья?

Заправляя на ходу рубашку, Юдин выскочил из квартиры. Теперь все будет по-другому! Юдин не хочет быть монгольским ханом. Не хочет быть великим гангстером. Он хочет быть хорошим мужем… Он заехал в цветочный магазин. Продавщицы только начали работу и расставляли букеты на стеллажах.

– Поскорее можно?! – прикрикнул он на продавщиц.

Взял самый дорогой, неправдоподобно красивый букет. Для тещи. «Это вам, – скажет, – дорогая вы моя Зинаида Викторовна!» А так ли положено вручать женщине цветы? Юдин не знал. Он никогда не дарил цветов жене, не говоря уж о теще. Считал, что обе бабы даже трухлявого веника не заслуживают. Да и сейчас он так же считает, но надо мириться, воссоздавать семью, словно птицу Феникс из пепла.

Ему очень понравилось это сравнение с птицей, неожиданно пришедшее на ум. В дорогом подарочном бутике глаза его разбежались от изобилия товаров. Что бы купить Миле? Что ей нужно? Собственно, все, что лежало на прилавках. И заколку для волос, и фен, и духи, и нарядную кофточку, и клипсы в уши, и кулончик на цепочке, и эпилятор и… и… и… Ничего этого у нее нет. Мечтала, но стыдилась попросить денег у Юдина, а своей зарплаты ей хватало только на мыло, шампунь и туалетную бумагу. Теперь у нее будет все, что должно быть у женщины!

Продавщица едва успевала снимать с полок товары и складывать их в большой пакет. Одного не хватило, пришлось наполнить второй. Когда Юдин заглянул в кошелек, то с удивлением обнаружил там единственную десятирублевую купюру. Он испытал именно удивление, а не что-либо иное, потому как давно забыл, что это такое, когда нет денег.

– Простите, – сказал он. – У меня с собой только кредитка…

И, заливаясь краской стыда, быстро вышел на улицу. Ладно, обойдется Мила пока без подарков. У нее все юдинские деньги. Пусть сама купит себе все, что пожелает… На пересечении улиц Невольной и Фельдмаршала Паулюса вдруг закончился бензин. Пришлось бросить «БМВ» на краю проезжей части и пересесть в автобус. Тысячу лет Юдин не ездил в автобусе и очень удивился тому, как выросли цены на билет.

Оставшуюся часть пути ему пришлось преодолеть пешком – денег на метро уже не было. Он представлял, как обрадуется Мила его приходу. Как приятно удивится цветам теща. Накормит его борщом (Юдин был страшно голоден!), а потом Юдин с умеренной долей юмора расскажет о том, как экстрим-агентство щекотало ему нервы. И все вернется на круги своя. Вот только новые деньги, которые Юдин впредь будет приносить с работы, придется прятать в других, еще более надежных местах. И с шлюхами вести себя осторожнее…

Дверь открыла теща и принялась рассматривать Юдина так, будто не узнавала его. «Какая все-таки отвратительная тетка! – подумал Юдин. – И как Мила похожа на нее!»

– Чего тебе? – не очень-то гостеприимно спросила теща.

– Мила дома? – буркнул Юдин и ткнул букетом в жирное от питательного крема лицо тещи.

Она не ответила, и он прорвался внутрь. Грязный, темный, отвратительный коридор! И множество сальных, наслоенных друг на друга запахов. Юдин толкнул некогда белую, с облупившейся краской дверь, зашел в комнату, в которой почти ничего нельзя было разглядеть из-за слепящего света. Но Милу, сидящую перед потускневшим от старости трюмо, он увидел. Ее отражение смотрело на него безрадостно и удивленно.

– В чем дело? – холодно спросила она, не оборачиваясь.

Приперлась теща, встала поодаль, подбоченилась. Теперь эти две летучие мыши будут изгаляться над ним!

– Собирай манатки! – приказал Юдин Миле. – И домой!

– С какой это стати? – равнодушно поинтересовалась жена и пинцетом выдернула волосок из брови.

Внезапно распахнувшаяся дверь огрела Юдина по затылку. Потирая ушибленное место, он машинально отошел в сторону, и потому, должно быть, вошедший в комнату мужчина заметил его не сразу.

– Есть! – крикнул он, вскидывая над головой руку с желтой бумажкой.

– Купил?! – восторженно пискнула Мила, вскакивая с пуфика и кидаясь мужчине на шею.

– Купил! Как мы с тобой хотели – трехкомнатную! Пятый этаж! С евроремонтом! Въезжай и живи хоть сейчас!

Только теперь Юдин узнал его. Да это же бакенбардистый водитель из экстрим-агентства! Пушкин, едрена вошь! Но откуда Мила знает его? И почему между ними такие фамильярные отношения? Нехорошее подозрение закралось в его душу.