Текст книги "Поцелуй волчицы"

10

В загранпаспорте Нефедова живого места не было. Почти все странички были проштампованы малиновыми печатями КПП Шереметьево и имиграционного контроля двух десятков аэропортов мира. За последние три года Валера побывал почти во всех столицах Европы, дважды был в Вашингтоне, и совсем недавно – в Тель-Авиве, Каире и Ларнаке.

Я отложил паспорт и снова посмотрел в папку. Лист бумаги с обеих сторон был исписан крупным и неровным почерком Нефедова. Я начал читать, местами с большим трудом расшифровывая сокращения. Это были наброски, которые Валера, по всей видимости, делал в процессе чтения письма "А", и я немало удивился тому, с каким профессиональным скептицизмом он относился к каждому слову.

"= Где мои имя-отчество? Знает ли она их вообще? (Мой кол-га представил бы ей меня по и.-о.). = "Официальные госструктуры" – это что еще такое??? Хочется сказ. убедительнее, значит, не хватает убедит. фактов. = "Щепетильное дело". Разве дело м.б. щепетильным? Заговорилась. = Боится выдать себя "с головой", а письмо отправила по почте. Нет логики!!! = Назначила мне встречу на борту яхты, max. размер – 20×10 м. Ха-ха-ха! Еще бы лучше – в прямом эфире на НТВ. = Кто "А" на самом деле??? Вместо молодой жен. может оказаться пожилой мужч. = Внимание и еще раз внимание!!! Цель вызова на борт яхты: 1.Компромат; 2.Изоляция на неопр. время; 3. Пустить по ложн. пути."

Я вспомнил, как за завтраком изгалялся перед Валерой, читая письмо "А" и по ходу комментируя его, и меня охватил жгучий стыд. Нефедов не хуже, а лучше меня умел анализировать письма, а я, как зазнавшийся школяр, пытался утереть ему нос.

Еще в папке было несколько чистых листов бумаги и чек с отпечатанными на нем бледными кассовыми буквами и цифрами. Сверху крупными буквами было написано "Гостиница "Южная"; ниже, в графе "Стоимость номера/сутки" обозначено "80×2 (13.07. – 14.07.)". Затем следовал перечень дополнительных услуг, включая горячий душ, телевизор, холодильник и кондиционер, еще ниже – процент НДС, общая сумма и дата.

Я крутил чек перед глазами и все никак не мог сообразить, в какой кубик моей логической пирамиды его поместить. Вчера утром Нефедов снял гостиничный номер? Но зачем, если у нас с ним заранее было оговорено, что он остановится у меня? Что он собирался делать в этом номере до отплытия? Почему скрыл от меня, что снял гостиничный номер?

Я машинально нажал на кнопку вызова, забыв, что Зинаида давно ушла домой. Спуститься вниз и сварить кофе я не смог, настолько был переполнен эмоциями и взволнован собственным бессилием перед огромным количеством вопросов. Открыл бар, невидящим взглядом прошелся по горлышкам бутылок, закрыл его и остался сидеть перед ним на корточках.

Решил распутать дело по письму "А", с иронией подумал я о себе, но даже в своем друге разобраться не могу. Валерка не был со мной до конца искренним. Все правильно. Почему он должен полностью раскрываться передо мной, если я наотрез отказался помочь ему? Если бы согласился, то знал бы сейчас намного больше. Все равно судьба заставила взяться за расследование, но теперь у меня гораздо больше работы.

Я вложил чек в паспорт Валеры, спрятал его в барсетку и вышел из дома. Стоя на темной улице, я уже с нетерпением ожидал приезда Эммы, чего со мной давно не случалось. Когда в конце улицы вспыхнули фары такси, я уже был мокрым насквозь, но это обстоятельство было даже кстати.

Эмма, тонкая и высокая, как жердь, выскочила из машины и, цокая каблуками, кинулась ко мне. Точнее, сначала на меня навалился крепчайший запах ее духов, а затем и она сама.

– Маленький мой! – трагическим голосом произнесла она, слегка приседая и подставляя пухлые губы для поцелуя.

Мы были с ней нелепой парой, и единственное, что нас сближало, так это нежелание превращать наш союз в семью и заводить детей. В каблуках Эмма была выше меня, а когда она делала высокую прическу, зачесывая волосы наверх, я рядом с ней вообще чувствовал себя карликом. Профессиональная манекенщица, избалованная вниманием и вечной похотью окружающих ее мужчин, из огромного количества потенциальных любовников выбрала меня, должно быть, за то, что я никогда не навязывал ей свое общество. Со мной она отдыхала, играя несвойственную ей роль женщины, добивающейся мужчины. Может быть, я завоевал ее сердце тем, что научил плавать с аквалангами и летать над холмами Чатыр-Дага на параплане; такой экстремум не мог взбрести в голову ни кутюрье, ни многочисленным поклонникам, которые воспринимали Эмму хрупчайшим, нежнейшим и полупрозрачным существом.

– Ты вышел меня встречать? – с надеждой спросила она, заглядывая мне в глаза. – Ты совсем заждался?

Ее серебристый плащ, словно сшитый из шоколадной фольги, сверкал в лучах фонаря, и Эмма со своим великолепным макияжем, который ей как-то удалось сохранить до двух часов ночи, со своим театральным воркованием напоминала актрису на сцене.

Сыграет! – с уверенностью подумал я и, взяв ее за руку, подвел к "крайслеру".

– Мы куда-нибудь едем, маленький мой? – спросила Эмма, когда я усадил ее в машину и захлопнул за ней дверь. Я видел, что девушка была настроена как минимум на шампанское у камина в моей гостиной, но мне пришлось ее разочаровать.

– Ты должна мне помочь, – сказал я, включая зажигание и думая, как бы объяснить ей задачу, не вдаваясь в подробности.

Машина тронулась с места. Нежность у Эммы переливалась через край. Она касалась губами моей щеки, дышала в ухо и покусывала мочку.

– Ты полон загадок, – прошептала она.

– Положи это к себе в сумочку, – сказал я, протягивая Эмме паспорт Нефедова с чеком. – Когда мы зайдем в гостиницу, я притворюсь пьяным. Ты устроишь администратору скандал, скажешь, что в чеке не указан номер, а твой муж лыка не вяжет и не помнит, где поселился.

– Муж – это ты? – догадалась Эмма и хлопнула в ладоши. – Какая прелесть! Мы должны будем сыграть банальную семейную сцену?

– Ну, что-то вроде того, – ответил я.

– Но для чего все это? – весело спросила Эмма, рассматривая фотографию Нефедова в паспорте. – А ты на него в самом деле похож. Только здесь лицо более круглое.

– Ты меня хорошо поняла? – уточнил я. – Наша задача – узнать, какой номер оплачен по этому чеку и подняться к нему.

– Поняла! Поняла! – возбужденно ответила Эмма, подпрыгивая на сидении от нетерпения. – Какой же ты у меня фантазер! Надо же – муж! И напился так, что лыка не вяжет!

– Ты думаешь, я не способен так напиться? – спросил я.

Через четверть часа машина выехала на Свердлова. Я остановился и попросил Эмму пересесть за руль. Пока она разбиралась с полами своего серебряного плаща и выставляла наружу длиннющие ноги, я прижался спиной к мокрому стволу дерева и почесался об него, как лось, чтобы привести белую рубашку в соответствие с моим новым имиджем. Вдобавок, я оторвал от нее несколько пуговиц, размазал по груди спелую шелковицу и запутал в волосах кленовый лист.

– Нормально? – спросил я у девушки, опуская туфли в грязную лужу.

– Просто очаровательно! – воскликнула Эмма, сверкая глазами.

Она с восторгом смотрела на меня, а я скептически смотрел на ее восторг. Сфальшивит! – подумал я, когда отступать было уже поздно. Запорет дело на корню!

Мы подъехали к входу в гостиницу. Эмма заехала на тротуар и остановилась у самых дверей. Сонный швейцар, глядя на машину сквозь стеклянные двери, приготовился оценить кредитоспособность клиентов и определял момент, когда впору начать суетиться.

– Ну, – тихо сказала Эмма, сжав кулаки. – Начали!

Я сразу понял, что недооценил артистические способности своей подруги. Эмма выскочила из машины, с силой захлопнув за собой дверь, крикнула "Свинья!", отчего швейцар за дверью вздрогнул и затаился, широкими шагами обошла "крайслер" и открыла мою дверь:

– Вываливайся, ничтожество! – очень правдоподобно изобразила она. – Пьянь! Тупица! Неандерталец!

Ого, подумал я, вываливаясь из машины, создается впечатление, что у моей сладенькой за плечами богатый опыт семейной жизни.

Я закинул руку на плечо Эмме, стараясь не испортить ее осанку и не сломать тем самым карьеру манекенщицы.

– Животное! – простонала Эмма, почувствовав на себе мой вес.

Швейцар без энтузиазма распахнул перед нами дверь.

– Чего стоишь, как пень! – крикнула на него Эмма. – Помоги донести!

Со швейцаром я уже не церемонился и навалился на его плечо по-настоящему.

– Где ж это он так? – пробормотал швейцар и стал стремительно взвинчивать сумму чаевых. – Тяжелый! Охо-хох!.. А я после операции, мне тяжести как-то нежелательно…

Он шаркал ботинками, кряхтел, затаскивая меня в фойе. Пользуясь случаем, я стянул с его плешивой головы фуражку и нахлобучил ее себе на глаза.

– Не хулиганьте, гражданин, – мягко попытался приструнить меня швейцар, потянулся за фуражкой, но потерял равновесие, и мы оба повалились на пол.

– Дрянь! – с ненавистью сказала Эмма, перешагивая через нас и направляясь к окошку администратора, которая следила за происходящим сквозь толстые линзы очков.

– Охо-хох! – ворчал швейцар, поднимаясь на ноги. Я хватал его за колени и бормотал заплетающимся языком:

– Братишка! Не бросай! Христом богом…

– Где директор гостиницы?! – сходу пошла в бой Эмма, кидая на стойку паспорт.

– А что случилось? – едва слышно произнесла администратор, глядя своими увеличенными глазами то на нашу со швейцаром напольную возню, то на взбешенное лицо Эммы.

– Как по-вашему я должна узнать, какой номер снял мой муж, если он ничего не соображает?

– Разве ваш муж снял у нас… – произнесла администратор, но Эмма, не теряя инициативы, ее перебила.

– Вот квитанция. Сумму прописью вы не забыли написать. Свои реквизиты тоже. А где, позвольте узнать, написан номер комнаты?

Я позволил швейцару дотащить меня до дивана. Он попытался взвалить меня на него, но безуспешно. Мой расслабленный центнер был ему не по силам. Однако, лежать на полу мне надоело, и я заполз на диван без посторонней помощи.

– Номер комнаты указан в вашей гостевой карте, – спокойно объяснила администратор.

– Но он же ее потерял! – страдальческим тоном воскликнула Эмма.

– Ложитесь удобнее, – суетился вокруг меня швейцар, поправляя мне ноги. Попутно он обшарил мои карманы. – Как же вас угораздило так напиться…

Протрезвею – зарою в пляжную гальку, мстительно подумал я и, скосив глаза, стал наблюдать за Эммой.

– Не шумите, – с достоинством произнесла администратор, сверкая своими глазами-фарами. – Все проблемы можно решить. Не надо так волноваться.

– Вы издеваетесь надо мной? – на высокой ноте вспылила Эмма. Она здорово разыгрывала истерику! – Третий час ночи, я едва стою на ногах, мой муж в отвратительном состоянии, а вы хотите, чтобы я была спокойна! Где наша комната? Вы обязаны немедленно предоставить оплаченную мужем комнату!

Администратор молча взяла со стойки паспорт и раскрыла его. Взглянув на фамилию, она стала листать учетный журнал.

– Тридцать шестая. Это третий этаж, – сказала она, повернулась к стеллажу и демонстративно сунула руку в пустую ячейку. – Но ключа нет. Он должен быть у вас.

– Разберемся, – ответила Эмма, всхлипнула и взглянула на меня. – Вставай, свинья!

Кажется, ей понравилось играть роль жены, подумал я и, схватив швейцара за лацкан, встал с дивана.

– За помощь… – тихо забормотал швейцар Эмме, подтаскивая меня к двери лифта. – Отблагодарите за помощь и сочувствие. Тяжелый больно, а мне после операции…

Мы с Эммой отреагировали почти одновременно. Я, продолжая висеть на швейцаровом плече, сунул ему под нос кукиш, а Эмма, взглянув сквозь слезы на мясистый нос под козырьком фуражки, ответила:

– Хорошо. Зайдешь через час. Тридцать шестой номер. А я пока раздену и уложу эту скотину…

До того момента, как створки лифта раздвинулись перед нами, я успел в полной мере прочувствовать всю прелесть семейной жизни и тихо порадоваться своей свободе.

11

– А у тебя хорошо получается, дорогая моя, – высказал я свой восторг тотчас, как мы погрузились в кабину, и створки закрылись. – Где это ты так научилась искусству жены?

– Долгая история! – махнула рукой Эмма и приблизила лицо к зеркалу, рассматривая макияж. – Что ты думаешь делать теперь?

– Теперь мне очень хочется узнать, кто в тридцать шестом номере живет.

– Ну ты затейник! – с умилением глядя на меня, произнесла Эмма. – Понять не могу, зачем тебе все это надо?

Мы вышли в длинный коридор, посреди которого стояла пальма-муляж, а под ней тихо журчал японский фонтанчик. Стук каблуков Эммы приглушала светлая ковровая дорожка с длинным ворсом. Поравнявшись с тридцать шестым номером, мы остановились. Я прижал палец к губам, показывая, чтобы Эмма вела себя тихо.

Мы замерли. В коридоре стояла зловещая тишина, которую наполняло монотонное гудение неоновой лампы. Присев у двери, я заглянул в замочную скважину. Изнутри в нее был вставлен ключ.

На какое-то мгновение я почувствовал себя не в своей тарелке. Не знаю почему, но мне показалось, что из-за двери потянуло мистическим ужасом. Я не хотел думать о глупостях, но в голову упорно лезла какая-то чушь, связанная с Валеркой. Приподняв кулак, негромко постучал в дверь.

– Откройте, пожалуйста! – сказал я, почти прислонившись лбом к дверному косяку. – Мне надо сообщить вам что-то очень важное о Валере Нефедове.

Эмма, раскрыв рот, впитывала в себя все, даже самые ничтожные звуки, которые терялись в тишине. Не знаю, что именно она впитала, а мне послышалось, как в глубине комнаты что-то щелкнуло, а затем раздался очень слабый скрип.

Я постучал еще раз.

– Откройте! Это очень важно!

Я произнес эти слова негромко, боясь разбудить постояльцев всего этажа и сделать их невольными свидетелями ночного вторжения. Эмма от нетерпения стала ходить по коридору туда-сюда, изящно двигая бедрами, словно находилась на подиуме. Ее плащ сухо шелестел, на ковровую дорожку падали капли воды. Прошла минута, вторая.

Человек, который находился за дверью, явно не спал, но и не реагировал на мою просьбу. Если бы он впервые слышал фамилию Нефедова, то наверняка открыл бы, чтобы обложить меня матом. В крайнем случае послал бы из-за двери. Он этого не делал. Он насторожился и притаился.

Вдруг громко клацнул замок. Ожидая, что дверь сейчас распахнется, я отскочил от нее и на всякий случай принял боксерскую стойку.

Но ничего больше не произошло. В коридоре снова повисла тишина, оттеняемая нытьем неоновой лампы. Мы с Эммой переглянулись. Глаза моей подруги говорили о том, что вялое развитие динамики стало ее утомлять, и бокал шампанского у камина в моей гостиной становился для нее уже мечтой.

– Чертовщина, – пробормотал я, снова присев у двери. Ключа в замочной скважине не было. Сквозь нее я хорошо видел фиолетовый квадрат окна, прикрытого прозрачной тюлью.

Потеряв терпение, Эмма взялась за дверную ручку, и вдруг к моему изумлению дверь скрипнула и плавно открылась. Мы застыли на пороге, не решаясь войти. Я видел темную дверь в душевую, створки шкафа-купе, а дальше – край широкой кровати и телевизор. Балконная дверь была открыта настежь, воздух пришел в движение, подхватил тюль, и она взметнулась парусом к самой люстре.

– Есть кто-нибудь? – спросил я, с удивлением открывая в себе новое качество – я готов был поверить в мистику и увидеть в номере… Впрочем, зачем говорить о том, чего я не увидел?

Я стоял посреди комнаты, глядя на пустую кровать. Эмма тихо дышала мне в затылок.

– Здесь никого не было, – сказала она. – Номер пустой.

Баба, я на жизнь смотрит реальнее, чем я, заметил я. Вспыхнула лампочка бра. Эмма, словно подражая танцу тюли, принялась фланировать по комнате, и плащ ее колыхался серебряными волнами.

– Мне кажется, – сказала она кокетливо, – что мой маленький нарочно все это придумал, чтобы сделать мне сюрприз. Я права?

С этими словами она опустилась на край кровати и скинула туфли.

– Встань! – крикнул я и едва сам не вздрогнул от своего голоса. – Здесь кто-то лежал!

– Ну, маленький! – обиженно надув губы сказала Эмма, вставая с кровати. – Зачем ты меня пугаешь?

Мы смотрели на покрывало. Овальная вмятина грубо копировала фигуру человека. Я провел по покрывалу рукой. Оно было холодным, выстуженным сквозняком.

– Тебе показалось, – тихо произнесла Эмма. – Просто горничная плохо застелила… Поцелуй меня, пожалуйста!

Уже потеряв надежду на шампанское у камина, Эмма намеревалась взять хотя бы то, что было. Не замечая протянутых ко мне рук, я откинул в сторону тюль и вышел на балкон. Третий этаж, внизу – постриженные шары кустов и девственный газон. По сторонам – бетонные перегородки, отделяющие от соседних балконов. Перелезть на один из них – пара пустяков.

Я вернулся в комнату.

– Вставай! Уходим отсюда! – сказал я Эмме, вышел в прихожую, но не смог не заглянуть в душевую.

Там горел свет, и я не помнил, включил его, войдя в номер, или нет. Большое зеркало с подсветкой, биде и унитаз, похожие друг на друга, как братья, душевая кабина с матовыми тонированными стеклами, сухие нетронутые полотенца, лежащие стопкой на табурете. Я кинул взгляд на свое отражение и тотчас увидел на стеклянной полочке лезвие для женского станка. Я взял его салфеткой, завернул и сунул в карман.

Не успел выйти в прихожую, как входная дверь с грохотом захлопнулась, и кто-то попытался вставить снаружи ключ. Оттолкнув Эмму, я кинулся на дверь, обрушив на нее весь свой вес. Человек, который держал ее извне, обладал недюжинной силой, и мне пришлось навалиться на дверь спиной и упереться ногами в мини-бар. Приоткрыв дверь ровно настолько, чтобы в образовавшуюся щель протолкнуть ногу, я стал сантиметр за сантиметром отвоевывать пространство. Я еще не видел своего соперника, но уже слышал его сдавленное дыхание, скрип зубов и чувствовал резкий запах одеколона.

Когда я просунулся в щель наполовину, и захлопнуть дверь было уже невозможно, разве что разрезав меня на две части, соперник отпустил дверь. Как только я вывалился в коридор, он тотчас послал мне в лицо кулак. Этого по всем законам логики следовало ожидать, и за мгновение до встречи с ним я успел увернуться; кулак незнакомца по касательной прошел по моему плечу, и по подбородку скользнула влажная от пота рука. Из-под нее я увидел открытый, черный от щетины подбородок, крупный нос и золотой оскал. Момент был удобный, и я не преминул им воспользоваться. Не теряя времени, я развернулся корпусом, выстреливая кулаком, словно пращей, и не без удовольствия почувствовал, как костяшки пальцев достигли цели, как тяжелая голова запрокидывается назад, деформируется рот, разбрызгивая слюну.

Незнакомец был слишком тяжел, и удержался на ногах, хотя его повело спиной на стену. Вдогон я ударил его еще раз – крюком левой, и уже с широким замахом припечатал к стене прямым ударом правой.

Тяжеловес стукнулся затылком о стену и стал оседать на пол. Теперь я мог мало-мальски рассмотреть его. Это был рослый и крепкий парень, с короткой прической, крупными чертами лица; его голый торс был покрыт густой черной растительностью, которая стрелкой опускалась по впалому животу к молнии джинсов. Босоногий, с розовым отпечатком складки простыни на предплечье, он создавал впечатление человека, который еще пять минут назад крепко спал.

– Что ему надо было, маленький? – тихо бормотала Эмма над моим ухом. – Может быть, это был его номер? Может быть, он принял нас за грабителей?

Я молча подхватил ее под руку и быстро повел по коридору к лестнице. Опустившись на первый этаж, я открыл торцевое окно, вскочил на подоконник и подал руку Эмме.

– Это будет незабываемая ночь! – устало восклицала Эмма, когда я снял ее с окна и понес на руках по газону, ломая на своем пути кусты. – Посмотри, уже светает! Тебе уже легче, маленький?

– Значительно, – ответил я.

Предутреннее небо было серым и невыразительным, как асфальт, как штильное море, и на его фоне жесткие, словно вылепленные из воска цветы магнолии, густые многоцветья эремурусов и желтые трубки оносмы, коих были полны склоны, казались блеклыми и безжизненными. Мы ехали по пустынным улочкам, и тихий шелест шин не заглушал низкие и глуховатые пересвисты голубей. Эмма исчерпала запас терпения. На сегодня она отыграла свое и, сидя рядом со мной, клевала носом.

Я представил себе свой дом, стоящий на склоне, укрепленном гранитными, позеленевшими от мха булыжниками; сырые ветви, склонившиеся над террасой; осыпанный листьями пластиковый стол, за которым совсем недавно сидели мы с Валерой, и мне казалось, что все это происходило в ином мире, с другими измерениями, предъявляющем жесткие, немыслимые требования к жизни; и когда я опять туда сунусь, на меня хлынет поток новых вопросов, и чем дольше я буду находится под этим потоком, тем безнадежнее будет мое положение, и совесть начнет выматывать мне душу, мстя за мое недавнее легкомыслие и самоуверенность.

Я остановил машину рядом с родником, вытекающим из пасти каменного идола, заглушил мотор и откинул спинку сидения. Умираю, хочу спать, успел подумать я, и круговорот из цветных пятен, лиц и голосов стремительно уволок меня на глубину.