Текст книги "Пустите тупицу в Америку"

Глава пятая
www.rifa.ru

Директор свел меня с заказчиком из Сыктывкара, которого я в ресторане раскрутил на контракт. На этой сделке я немного заработал, о чем немедленно доложил Насте. Она, как всегда, отнеслась к моим финансовым удачам равнодушно, заметив при этом, что деньги, в отличие от кандидатской диссертации, не способствуют приближению счастливого дня свадьбы.

Я с ней согласился, но все же подумал о том, что после замужества даже самые духовно обогащенные особы почем-то резко переводят свой интерес в материально-финансовую область.

Календулов не звонил уже третий день. Думаю, он пребывал в очень плохом настроении в связи с моей диссертацией. Видимо, сутками напролет ломал голову над тем, как бы этот бездарный и антинаучный бред протолкнуть к защите, чтобы получить от меня деньги. «Ничего, – думал я, – пусть трудится. А то привык, наверное, взятки лопатой загребать и при этом ничего не делать».

– Какой-то ты странный в последнее время, – заметил директор, когда зашел ко мне в кабинет и застукал меня читающим «Справочник по физике для поступающих в вузы».

– Кандидатскую пишу, – ответил я, улыбаясь, чтобы невозможно было понять – правду я говорю или шучу.

– Кандидатскую? – удивился директор. Выдернув из моих рук справочник, он посмотрел на обложку. – По-моему, старина, тебе пора в отпуск.

«Вот и хорошо! – подумал я, когда директор вышел. – Информация уже засела у него в голове. Когда я объявлю ему, что стал кандидатом наук, он, по идее, не должен слишком удивиться. Обязательно вспомнит, что про диссертацию я как-то уже ему говорил».

Но куда важнее было убедить в своем кандидатстве будущего тестя. Чтобы подготовить его к перевариванию большой лжи, для начала надо было прикормить маленькой ложью. С этой целью я позвонил ему и попросил заказать мне в библиотеке Академии наук отчеты о последних исследованиях в области газовой динамики. Аристарх Софронович был весьма удивлен моей просьбой и вежливо поинтересовался, на кой ляд преуспевающему спекулянту столь высокие научные труды. Проявляя скромность, я уклончиво ответил, что слишком суеверен для того, чтобы раскрыть эту тайну сейчас.

На четвертый день ожидания звонка от Календулова я уже был готов выложить за кандидатский диплом две тысячи долларов. На мой взгляд, за такие деньги Календулов самолично мог бы написать для меня гарантированный «проходняк».

На исходе четвертых суток я уже стал подумывать о том, что, пожалуй, соглашусь заплатить две с половиной тысячи. Я стоял в очереди на обмывку колес, чтобы загнать машину в гараж, как вдруг в кармане запиликал мобильник. У меня даже мысли не было, что в столь позднее время может позвонить Календулов, тем не менее это был именно он.

У меня даже сердце просело от волнения, словно диссертацию писал я, и от ее качества зависела моя дальнейшая карьера.

– Сергей Васильевич, – приглушенным голосом сказал Календулов. – Мы могли бы завтра встретиться с вами?

– Да, конечно, – ответил я, напряженно думая о том, как изящнее спросить о сумме.

– Тогда я буду ждать вас в десять утра.

На этом пришлось разговор закончить. Я так и не нашел подходящих слов, чтобы выяснить, сколько же он намерен с меня содрать. «Ладно, – подумал я. – Три тысячи – и ни цента больше! На этой сумме буду стоять до последнего! Иначе, Настя обойдется мне слишком дорого».

Утром, несмотря на километровые пробки, я без опоздания приехал в академию. Календулов встречал меня в вестибюле. Едва я увидел его лицо, то сразу понял, что диссертация произвела на него шокирующее впечатление. Павел Герасимович смотрел на меня так, как ученый смотрит в микроскоп. Он крепко пожал мне руку, задержав ее в своей ладони больше, чем следовало бы. Мне показалось, что он готовит себя к трудной процедуре объявления суммы.

– Давайте пройдем в буфет, – предложил он. – Студенты сейчас на занятиях, и там никого нет.

Я оставил пальто в гардеробе, чтобы он не подумал, будто у меня во внутренних карманах спрятан диктофон. Пусть говорит со мной откровенно и прямо. Я способен трезво оценить все его доводы.

Мы зашли в буфет. Я взял два кофе и бутерброды с бужениной. Календулов, наверное, очень нервничал, поэтому с жадностью накинулся на бутерброды. Я терпеливо ждал, когда он все прожует и заговорит.

– Скажите, – сказал он, оторвавшись от чашки и переведя дух. – А вы сами написали эту диссертацию?

– Увы, – ответил я, с трудом сохраняя естественное выражение на лице.

– Вы удивительно скромный человек, – произнес Календулов. – По-моему, вы даже не представляете, что написали.

Я смотрел на Календулова уже с некоторым подозрением. С чего это он так странно заговорил?

– Такой молодой, – не без зависти сказал он, прижимая к губам салфетку. – Сколько вам лет?

– Скоро будет тридцать.

– Тридцать лет! – вздохнул Календулов. – Прекрасный возраст. Я хочу вас от души поздравить.

Он нес что-то не то. Человек, который намеревался урвать как можно больше денег, говорил бы с точностью до наоборот: что я уже не молодой, и лучшие годы прошли для меня даром, и ничего хорошего впереди меня не ждет.

– Я вас не совсем понимаю, – сказал я. – С чем вы хотите меня поздравить?

– С диссертацией! С прекрасной диссертацией!

Я смотрел на Календулова, как на умалишенного. Он меня разыгрывает? Или грубо льстит? Но зачем? Какая ему от этого выгода?

– Вы уверены, что она прекрасная? – с сомнением произнес я.

– Безусловно уверен! – ответил Календулов. – И не только я. Я долго не звонил вам по той причине, что дал посмотреть вашу работу двум ведущим специалистам в области аэродинамики. И они очень высоко ее оценили.

Я смотрел на лицо Календулова, пытаясь намертво ухватить его взгляд, но мне это не удавалось. Было похоже, что я ловил кепкой лягушку на лугу. Я шлеп, а она прыг. Я шлеп, а она прыг.

«Что ж это получается, – думал я с таким чувством, будто Календулов принимал меня за другого человека. Собственно, так оно и было – он принимал меня за физика. – Это что же Чемоданов накалякал такое? Супердиссертацию? И сам об этом не знает?»

Жесткий скептицизм сидел во мне. К своему несчастью, я был слеп и не мог составить собственное мнение о диссертации. Календулов мог заявить, что моя диссертация – это бред сивой кобылы, и я принял бы его оценку с той же неспособностью ее опровергнуть.

– Вы даже не представляете, как я рад! – продолжал Календулов. – Увы, теперь очень редко удается встретить молодых и талантливых ребят. Все таланты ушли в бизнес. Наука осиротела и превратилась в нищенку. А вы – самородок. Вы являете собой тот самый случай, когда человек сам не знает, насколько талантлив и образован…

Кажется, мое лицо начала заливать краска стыда.

– Вы совершенно не нуждаетесь в моей помощи. Вашу диссертацию не надо проталкивать, не надо заранее подкупать ученый совет, обрабатывать особо ретивых оппонентов. Ваша диссертация уже просто сама летит на утверждение! Ее даже слегка придержать надо, как молодого коня.

Я был совершенно сбит с толку. Такого поворота событий я никак не ожидал, и не испытывал радости. В моем сценарии была заложена слабая, никому не нужная, практически дебильная диссертация, написанная пожизненным неудачником. И эта диссертация при помощи мощных финансовых вливаний должна была проскочить ВАК<$FВысшая аттестационная комиссия, которая присуждает ученую степень и контролирует качество диссертаций.>, родить мне «корочку», а затем бесследно сгинуть в мусорной корзине. И чем меньше людей были бы посвящены в ее содержание, тем спокойнее я козырял бы дипломом кандидата наук перед будущим тестем. Талантливая диссертация создавала мне лишние проблемы. Она слишком высвечивала мою личность и превозносила мое имя. Это был тот редкий случай, когда реклама пошла бы мне во вред.

– По-моему, – произнес я, уставившись на черное донышко чашки, – вы меня перехвалили. Признаться, я не слишком старался, когда писал ее. Тяп-ляп, лишь бы сплавить, лишь бы протолкнуть…

– Это тем более характеризует вас как талантливого ученого, – прервал меня Календулов. – Могу представить, что бы вы написали, если бы очень постарались. Это был бы настоящий фурор в научном мире!

Под стол провалиться со стыда, и только!

– Меня беспокоит, – сказал я, демонстративно глянув на часы, – что защита диссертации может надолго затянуться.

– Нет! – категорически возразил Календулов. – Мы все сделаем достаточно быстро. Есть только одно «но»…

Он выждал паузу, глядя на мой галстук. «Сейчас как скажет, что необходимо провести дискуссию с академиками по газовой динамике с моим участием в прямом эфире телевидения, – подумал я. – Вот народ потешится!»

Лицо Календулова приняло виноватое выражение, с каким просят деньги в метро «нездешние» люди.

– Диссертацию надо чуть-чуть доработать.

Хрен редьки не слаще! Я даже скривился, как от боли.

– А без доработки никак нельзя? – с надеждой в голосе спросил я.

Календулов отрицательно покачал головой.

– Я понимаю, что вы заняты, что у вас нет времени. Но это очень, очень нужно! Вы испекли замечательный пирог. Но осталось добавить последнюю изюминку, последнее маковое зернышко!

– А вы уверены, что игра стоит свеч? – проявил я занудливость. – А если все-таки диссертация достойна лишь мусорной корзины? Какой смысл ковыряться в ней, тратить время?

Календулов откинулся на спинку стула и сложил свои волосатые ручки на животике.

– Какой же вы все-таки скептик! – покачал он головой. – Да ваша диссертация уже в Интернете на сайте академии! Я ее читает весь мир!

– Что? В Интернете? – повторил я и прикусил язык. Ох, круто дело развернулось!

– Да! – обрадовался моему удивлению Календулов. – Можете убедиться сами. Откройте наш сайт. Три «дабл ю» – «РИФА» – точка – «ру».

Отказаться было невозможно. Да и с какой стати я должен был отказываться? Это только вызвало бы ненужные вопросы и подозрения. Молодой и перспективный ученый, какого я из себя корчил, просто обязан был с радостью взяться бы за «последнее маковое зернышко»!

– Что там надо доработать? – смиренно спросил я.

– В том месте, где вы ссылаетесь на дифференциальное уравнение Эйлера и переходите к уравнению Бернулли…

Он минут пять что-то говорил на совершенно непонятном мне языке, пока я не перебил его.

– Знаете что, – сказал я. – Мне трудно сориентироваться без текста, и голова сейчас ничего не варит. Если вам не трудно, напишите все это на листочке.

– Хорошо! – согласился Календулов. – Я все подробно изложу и оставлю листок на вахте.

Мы пожали друг другу руки, и я с облегчением вышел вон.

Глава шестая
Началось!

Я сидел перед экраном компьютера и шлепал по клавишам. Секретарша Зоя принесла мне кофе, но уйти не торопилась. Села напротив, закинула ногу за ногу.

– Что ты там ищешь? – спросила она.

– Да где-то тут мою диссертацию поместили, – сказал я будничным голосом.

– Диссертацию? – удивилась Зоя, встала, подошла ко мне, заглянула через плечо.

Я перелистывал рубрики. Моя фамилия нигде не значилась. «Может, он напутал чего?» – подумал я и щелкнул по надписи «Разработки молодых ученых академии». И тут сразу увидел знакомый заголовок: «Течение с образованием волн разрежения…»

Мое сердце заколотилось столь сильно, что я испугался, как бы Зоя от стука не оглохла.

– Вот она, – сказал я голосом уставшего от симпозиумов и научных конференций физика.

– Правда? – Зоя изобразила неискренний восторг и склонилась еще ниже. Теперь ее волосы щекотали мне щеку. – А где фамилия?

Фамилии, в самом деле, не было. Наверное, так было принято – труды соискателей выставлять как общие наработки академии. Мне было даже лучше оставаться инкогнито, чтобы не слишком светиться в научном мире.

– А ты разве что-то понимаешь в физике? – нежно проворковала мне на ухо Зоя, едва не касаясь его губами.

«А ты думала, что только в сексе?» – мысленно ответил я ей. Стоило пару раз сказать Зойке откровенный комплимент, как она стала вести себя в моем кабинете как в собственной спальне.

– Да я в физике с детства души не чаю! – заявил я. – Трехкратный победитель межрайонных и общеевропейских физических олимпиад!

– Правда? – ахнула Зоя. – А я и не знала.

– Так-то, голубушка! – завершил я саморекламу и хлопнул ладонью по столу. – Все, извини! У меня сейчас важная встреча.

Зоя заметно приуныла и вышла. В фирме я слыл среди сотрудниц женихом номер один. Длинноногих вешалок у нас было предостаточно, выбирай не хочу. Работали у нас дочери военных, рабочих, бизнесменов, осужденных и даже негров. Но не было ни одной дочери академика, умеющей играть на скрипке. Потому мое сердце было закрыто для сотрудниц наглухо.

Так я и сказал Насте, когда мы, лежа в постели, курили и строили планы на будущее. В старую двухкомнатную хрущевку, доставшуюся мне от родителей, я Надю никогда не приглашал – там было слишком тоскливо. А в новой квартире все еще громыхал ремонт. Потому я использовал любой повод, чтобы заскочить к Насте в гости. Особенно мне нравилось бывать у нее в те вечера, когда профессор задерживался на симпозиумах.

– Мне придется снова ехать к Чемоданову, – сказал я.

– Зачем? – отрывисто спросила Настя, гася окурок в пепельнице.

– Научный руководитель требует какой-то абзац дописать.

– А сам не можешь? – то ли серьезно, то ли издеваясь, спросила Настя.

– Да там одни формулы Бельмондо фон де Фюнеса! На всю диссертацию всего два слова по-русски: «Тема» и «Содержание».

– Он может снова потребовать деньги, – предположила Настя.

– Ну дам я ему еще десять баксов, пусть подавится! – отмахнулся я.

Тут в дверь позвонили. Я почему-то почувствовал себя героем популярных анекдотов и едва не кинулся к шкафу. Настя накинула халат, нахмурилась и пробормотала: «Кого еще там принесло?» Она вышла и плотно прикрыла за собой дверь. Я одевался и смотрел в окно, за которым синели сумерки. Тут мне на ум пришел тихий и печально-лирический вывод. Я могу многое. Могу купить квартиру, сделать в ней евроремонт. Могу слетать с Настей в Египет, могу купить ей платье в самом дорогом и престижном бутике. Но никакие деньги не наделят меня способностью самолично написать и защитить диссертацию. А как, должно быть, прекрасен творческий процесс! Какой восторг, какой экстаз испытывает автор, когда слышит восхищенные отклики и признание силы своего ума! И он полон удовлетворения, полон сладкой усталости, и происходит удивительное единение личности с мировым научно-техническим прогрессом…

Я услышал за дверью приглушенные голоса – один женский, а другой мужской. «А какой общий метраж? – вещал женский голос. – А эти окна куда выходят, на север или на юг?» Настя что-то отвечала, но настолько тихо, что я не разобрал ни слова. «Окна у вас деревянные, – тараторила невидимая женщина, – а это плохо. Сейчас, знаете, пластиковые в моде!» «Пластиковые мы всегда успеем поставить, – вторил ей мужской голос. – Главное, чтобы соседи нормальные были. Не заливают?» «Так сколько вы за нее просите?» – перебил женский голос.

Настя ответила, но еще более тихо. Затем голоса стихли, а через минуту хлопнула дверь. Может, я чего-то не расслышал, но такие разговоры обычно ведутся при продаже квартиры. Этот вывод меня слегка обескуражил.

Когда Настя зашла в комнату, я ее первым делом спросил:

– Вы разве продаете квартиру?

– Они ошиблись, – ответила Настя, снова забираясь под одеяло. – Им на два этажа ниже… А ты не подслушивай!

– Я не подслушивал, – ответил я, пожимая плечами. – Но вы так орали, что дверь вибрировала.

Настя тотчас перевела разговор на другую тему, но это маленькое событие крепко запало мне в голову и не вываливалось оттуда, пока не произошло еще, на мой взгляд, более странное событие.

Я возвращался к себе домой, на старую квартиру, как запиликал мобильный. Было уже поздно для деловых звонков, и я нежно промурлыкал в трубку в полной уверенности, что это Настя:

– Да, малыш, слушаю тебя!

В трубке раздался шорох, скрип, затем незнакомый мужской голос произнес:

– К сожалению, это не малыш.

– А кто это?

Ошибки с абонентами на сотовой связи особенно неприятны, потому что за них приходится платить.

– Не отключай телефон, – посоветовал голос. – Я твой друг.

– Короче можно? – спросил я, испытывая не совсем приятные чувства от общения с незнакомцем, интонация которого не предвещала хороших новостей.

– Ты еще не защитился? – вкрадчиво поинтересовался голос.

У меня мурашки поползли по коже. «Началось!» – подумал я. Таким тоном мог говорить только человек, знающий о моих махинациях.

– Пока не защитился. Ты доволен? Еще вопросы есть?

«Неужели Чемоданов кому-то проболтался? – думал я. – Но он не знает номера моего телефона!»

– Еще никто не раскрыл твою аферу? – продолжал наслаждаться своей недоступностью и властью незнакомец.

– Укуси трубку и дерни кота за хвост, чтобы получить удовлетворение! – крикнул я и отключил телефон.

Настроение уже было испорчено. Неприятно, когда о твоей тайне узнает тот, кто не должен знать о ней. Вдвойне неприятно, когда не знаешь этого человека. Мне захотелось немедленно выяснить, как это могло случиться. Я набрал номер Насти.

– Настенька, – сказал я в трубку. Голос у моей любимой был сонным, кажется, я ее разбудил. – Вспомни, пожалуйста, ты никому не рассказывала про диссертацию?

– Про диссертацию? – вяло повторила она и, наконец, пробудилась окончательно. – Странный вопрос! Конечно же никому! Я что – враг себе?.. А что случилось?

– Не волнуйся, – ушел я от ответа. – Просто мне так показалось.

– Не бери дурного в голову, – посоветовала Настя. – Никто об этом не может узнать. Да и кому это интересно?

«Вот ты и не права, – подумал я, отключая телефон. – Кому-то это показалось даже очень интересным… Неужели Чемоданову? Прибью физика!»

До самого дома я думал о возможных последствиях. Самое худшее, что мог сделать телефонный «друг», это настучать про меня Календулову. Но подтвердить, что диссертация написана не мной, мог только Чемоданов. А это не в его интересах.

Я окончательно успокоился на той мысли, что всесилие денег с легкостью уладит даже самый громкий скандал, какой мог бы вспыхнуть в научных сферах.

Глава седьмая
Собачка, которая чесалась

Надо ли говорить, с каким чувством я ехал к Чемоданову! Погода дополняла мрачный антураж. Как и в первый раз, не было ни снега, ни мороза. Грунтовая дорога раскисла, моросил мелкий дождик, щетки безостановочно размазывали по ветровому стеклу грязь. Машина переползала из ямы в яму, словно сытый и уставший от жизни хряк. В довершение всего по радио передавали исключительно гадкие новости. Я скрипел зубами от ненависти к Чемоданову, от которого был зависим. И меня уже не успокаивали мысли о том, что он, безусловно, талантливый ученый и прирожденный исследователь. Я знал одну простую истину: я вынужден был идти на поклон к опустившемуся типу, пьянице и дегенерату.

Я уже выезжал из леса и видел тоскливые очертания заброшенного завода, как подал сигнал мобильный телефон. На дисплее значилось, что номер недоступен для определения. После вчерашнего разговора с незнакомцем я воспринимал не определенные звонки с затаенным раздражением.

– Слушаю! – ответил я, прижав трубку к уху, и по долгой паузе и шумному дыханию понял, что это снова «друг».

– Представь ситуацию, – шепотом говорил незнакомец. – Ученый совет принимает защиту, все аплодируют и поздравляют тебя. И вдруг кто-то громко говорит: «Он лжец! Он тупица и негодяй! Он присвоил чужой труд!»…

– Послушай ты, моралист, – произнес я, мысленно проклиная изобретателя телефонов. – Представляешь, как тебе будет больно, когда я тебя найду?

– А зачем меня искать? Я рядом. Можно сказать, что я сижу в тебе. Я твоя совесть…

– Тритон ты болотный, а не совесть, – ответил я. – Чего ты добиваешься? Денег хочешь?

– Ты думаешь, совесть продается за денежки?

Мне показалось, что я уловил знакомые нотки Чемоданова. Неужели, это он? И тотчас у меня родилась азартная идея поймать этого засранца с поличным. Я уже подъезжал к поселку, уже видел в тумане абрис его дома. Надо было любой ценой удержать «друга» на связи.

– Давай поговорим по-хорошему, – мягким голосом сказал я. – Прочему ты считаешь, что я не имею права купить продукт чужого труда?

– Не-е-ет, – с укоризной прошептал «друг». – Ты его не просто купил. Ты объявил себя его создателем. И потому боишься разоблачения. Ибо это стыдно – неучу рядиться в мантию ученого…

Я въехал во двор, заглушил мотор и, стараясь не производить лишнего шума, вышел из машины. Сигнализация тихо пискнула, но мой оппонент, по-моему, не обратил на этот звук внимания.

– Мне кажется, – сказал я, зайдя в подъезд, – что ты все слишком драматизируешь. В цивилизованном мире так все делают. Например, Япония скупает лицензии на высокие технологии, потом производит телевизоры или магнитофоны, но все по праву считают их японскими.

– Ты подменяешь термин, – с иронией произнес «друг». – При чем здесь производство? Если бы ты был производителем! Но ты хочешь купить себе ученую степень. Абсурд! Ее можно только заработать, заслужить, все равно как воинское звание, орден или титул…

Я уже не отвечал и быстро поднимался по зловонной лестнице, словно на ринг. Третий этаж, четвертый, пятый… Я уже не слушал, о чем бормочет мой собеседник. Жажда расправы над Чемодановым сделала меня глухим и слепым. Не осталось никаких сомнений, что это он играл со мной. Что ж, мы сейчас продолжим нашу дискуссию на тему нравственности.

Отключив телефон, я сунул его в карман и с разбегу обрушился на дверь.

– Чемоданов!! – крикнул я. – Открывай, моралист!!

Со второй попытки я выломал замок и ввалился в квартиру. В коридоре его нет… В «узбекской» комнате нет…

Я кинулся в захламленную комнатушку, в которой Чемоданов принимал нас с Настей. Вот он, лежит на диване, вытаращив на меня дурные глаза, и подтягивает одеяло к подбородку.

– Что?! Не ждал?! – дрожа от восторга, крикнул я и сорвал с него одеяло.

Чемоданов был в одних трусах. Никакого телефона в его руках не было. У него вообще ничего не было в руках.

– Ты чего?.. Ты чего?.. – бормотал он, в ужасе забиваясь в угол.

– Телефон где?! – рявкнул я, действуя по классическим правилам оперативной работы: не дать преступнику опомниться и уничтожить улики; выбить из него признание здесь и сейчас.

– К-к-какой телефон? – заикаясь, пробормотал Чемоданов. – Нет у меня никакого телефона.

– Не ври, Чемодан, не ври! – не сдавался я, хотя воинственный пыл начал угасать. – Ты попался! Бесполезно отпираться!

У него было явно заспанное лицо. Сыграть помятую от подушки физиономию было невозможно. Я не мог поверить, что ошибся.

– Где я попался? Чего я сделал-то? – потихоньку приходил в себя Чемоданов.

Я скинул на пол подушку, заглянул под диван, раздвинул шторы, пробежал взглядом по книжным рядм.

– Ты чё, Серёнька! – пробормотал Чемоданов. – Какой телефон? У меня отродясь телефона не было.

Я продолжал обыск уже просто от отчаяния. Посмотрел на кухне, в пустой комнате, потом заглянул в ванную и туалет. Я не нашел даже телефонной проводки.

Я выглядел круглым идиотом. Толкнув ногой дверь, чтобы не сквозило, я вернулся к Чемоданову. Он напяливал на себя свои пионерские шорты.

– Ты ж меня заикой так сделаешь! – пожаловался Чемоданов. – Я сплю. Вдруг грохот… Представляешь, что я подумал?

– Я заплачу тебе за новый замок, – сказал я, опускаясь на стул и расстегивая пальто.

Пришло состояние отупения. Я зачем-то вынул из кармана мобильник, нажал, без разбору, на клавиши, и сунул его обратно. Чемоданова не на шутку взволновало мое странное поведение.

– Что с тобой? – допытывался он, натягивая на свои узкие плечи нелепую розовую «водолазку». – Может, тебе приготовить кофе?

– Ты кому-нибудь говорил про диссертацию? – спросил я.

– В каком смысле? – заморгал глазами Чемоданов, что мне очень не понравилось.

– В прямом смысле! – злобно проворчал я. – Ты говорил кому-нибудь, что продал мне диссертацию?

– Да что ты, Серёнька! – перекрестился Чемоданов. – Типун тебе на язык! Кому я скажу? Зачем? У нас с тобой мужской договор…

– Какая-то сволочь пронюхала, что диссертация не моя, – оборвал я его. – И теперь достает меня телефонными звонками… Нашел бы – убил!

Чемоданов покачал головой и стал теребить свои мясистые влажные губы.

– Богом клянусь, я никому не говорил, – произнес он. – И под пытками не скажу. Ты на меня не думай. Моя совесть чиста…

– Что это ты про совесть вспомнил? – с подозрением сказал я, с прищуром глядя на Чемоданова.

Я не знал, верить ему или нет. В самом деле, какой ему резон кому-либо рассказывать про диссертацию? И без того трясется над деньгами. Наверняка думает, что если моя идея с защитой провалится, то я нагряну к нему за баксами. Пусть так думает и впредь.

– Ладно, – подвел я черту. – Я к тебе, в общем-то, по другому делу. Диссертация-то у тебя слабенькая!

Чемоданов молча пожал плечами, мол, ничего поделать не могу, другой нет и не предвидится. Но мне понравилось выражение его лица – как у двоечника, которого отчитывает учитель. Значит, верит мне безоговорочно, возражать не пытается.

– Умные люди прочитали, – продолжал я, внимательно наблюдая за реакцией Чемоданова, – и за голову схватились. Наковыряли огромное количество недостатков.

Чемоданов вздохнул и развел руками.

– Но самый главный недостаток – вот! – с этими словами я вынул из кармана листок с замечаниями Календулова и протянул его Чемоданову.

Тот взял, развернул и уставился в формулы и цифры.

– М-да, – протянул он нечто неопределенное и почесал затылок.

– В общем, так, – сказал я требовательным голосом, чтобы Чемоданов не вздумал отнекиваться. – Даю тебе два дня, на то, чтобы халтуру исправить. Допиши необходимые выводы, и я от тебя отстану.

К моему негодованию Чемоданов вдруг сложил лист и протянул его мне.

– Не, Серёнька, – покачал он головой. – Не буду. Я завязал.

– Что значит завязал?! – вспылил я.

– Я с физикой больше дел не имею, – пояснил Чемоданов. – Она у меня уже в печенках сидит. Тошнить начинает, только о ней подумаю.

Я от негодования даже вскочил со стула.

– Вот что, непризнанный гений! – крикнул я, размахивая у лица Чемоданова кулаком. – Ты что меня под монастырь подводишь? Сплавил мне черти что – и в кусты! Да если бы я знал, что в диссертации нет главных выводов, я бы ни за что у тебя ее не купил!

– Да пойми ты! – сдавленным голосом оправдывался Чемоданов. – Это вчерашний день! Поезд ушел! Я к физике больше не возвращаюсь! Все! Точка! Амба!

– Хорошо, – произнес я, снимая пальто. От избытка эмоций мне даже жарко стало. – Я все понимаю. Тебе надоела физика. Ты давно не открывал учебники. Ты завязал. Но я прошу тебя! Надо собраться, взять волю в кулак и заставить себя довести работу до конца!

– … да пойми ты меня! – пытался вставить слово Чемоданов, прикладывая руку к сердцу.

– Ты хочешь денег? Черт с тобой, я дам тебе денег! Сколько ты хочешь за две-три странички? Десять баксов?

– Не, Серёнька, не могу.

– Двадцать? – допытывался я.

– Даже за сто не буду, и не проси!

Я обалдел от такой наглости. Он отказывается от ста долларов, за которые рабочий месяц на заводе горбатится!

– Слушай, – произнес я, – ты меня лучше не зли. Мне отступать некуда. Коль я заварил кашу с твоей диссертацией, то расхлебывать ее будем вдвоем. Даю двести баксов – и ты немедленно приступаешь к работе!

Но негодяй Чемоданов опять отрицательно покачал головой. Я не мог поверить, чтобы этот немытый и небритый клоп проявлял столь необычное упрямство.

– Сколько же ты хочешь?! – рявкнул я.

Чемоданов не без удовольствия снова развернул листок, долго смотрел в него, морщил лоб, шевелил губами, будто считал количество символов и букв, и, наконец, выдал:

– Пятьсот долларов!

Я даже взвыл от желания схватить его за грудки и вышвырнуть в окно. Но не сделал этого, а лишь с шумным сопением полез в карман за бумажником. Я швырнул баксы на пол, развернулся и вышел. Из прихожей крикнул:

– Послезавтра к вечеру чтобы все было готово!

С силой захлопнув за собой дверь, я вышел на лестницу и сплюнул на пол. Не успел я спуститься на один пролет вниз, как услышал голос Чемоданова:

– А кто за замок платить будет?

Я не успел открыть рот, чтобы выразительно ответить, кто будет платить за замок, как в кармане подал голос мобильник.

– Да! – гаркнул я, и эхо покатилось по всем этажам.

– Мы не договорили, – услышал я тихий голос «друга».

– Слушай! – заорал я, едва не засунув трубку себе в рот. – Когда ты подохнешь, я отведу на твоей могиле естественные надобности!

– Зачем же так грубо? – отозвался сверху Чемоданов, принявший мою угрозу в свой адрес. – Я же хочу как лучше…

Я отключил телефон и закрыл рот. В таком онемевшем состоянии я спустился вниз, к машине, рядом с которой усердно чесалась вшивая собачонка.