Текст книги "Однокла$$ник, который знал все"

– А вот об этом не тебе судить!

Я обернулся и с мольбой в глазах посмотрел на Настю. Ее прирожденная целеустремленность могла спасти положение.

– Я устала, – сказала она. – И больше не могу здесь… Короче: сколько вы хотите за диссертацию?

Чемоданов засопел, пошевелил губами, кинул кота на диван и принялся ходить по комнате.

– Штуку, – наконец произнес он, не глядя мне в глаза.

– Какую штуку? Чего штуку? – уточнил я.

– Баксов, Серёнька. Естественно, штуку баксиков.

Однако у этого опустившегося физика был непомерный аппетит.

– А не много ли для старой, никому не нужной диссертации? – спросил я.

– Торг неуместен, – жестко произнес Чемоданов, выдирая из зубов кота рыбий хвост. – Я продаю тебе свой загубленный талант…

– Это нормальная цена, – кивнула Настя. – Больше времени и нервов потратим. Соглашайся!

– Черт с тобой! – сказал я Чемоданову. – Сейчас пятьсот и еще пятьсот после защиты.

Но Чемоданов стоял на своем мертво.

– Всю сумму сразу! Или я сжигаю ее в печке.

– Я больше не могу! – закатывая глаза, произнесла Настя. – Я задыхаюсь здесь!

Она в самом деле неважно выглядела. На лбу выступили капли пота, лицо побледнело.

– Ладно, – сдался я. – Показывай диссертацию.

Чемоданов щелкнул пальцами, хлопнул в ладоши и, пританцовывая, полез под диван. Он вытащил оттуда потрепанный портфель с ручкой, замотанной изолентой. Открыв его, он бережно положил на диван упакованную в продуктовый пакет стопку машинописных листов.

– Вот она, моя диссертулечка! – пробормотал он, вытряхивая листы из пакета. – Первый экземпляр, все чистенько, без поправок и помарок.

Я взял наугад одну страницу, пробежал глазами по тексту и формулам и на всякий случай протянул Насте. Пусть посмотрит своим опытным глазом, нет ли здесь какого-либо обмана.

– А ты лапшу мне на уши не вешаешь? – спросил я.

– Серёнька, сладкий ты мой! Обижаешь! – ответил Чемоданов и приложил ладонь к тельняшке. – Я ж тебе специально смотреть даю. Вот, гляди… – Он взял из стопки еще один лист и стал водить своим лоснящимся от рыбьего жира пальцем по строчкам. – Здесь я раскладываю коэффициенты в ряд Тейлора по кинематическим параметрам движения… Как положено, все по порядку… Тут уже перехожу к линейным членам разложения…

– Ну, ладно, – сказал я. – Не надо комментариев. Чего тут не хватает? Сколько ты уже успел сжечь?

– Да это я так! – махнул рукой Чемоданов. – Болтунчики на меня напали. Тут только по мелочам. Ну, титульного листа нет, содержания нет… Это все ерунда! Я тебе сейчас все напишу… Только ты мне баксяшки сразу отсчитай, ладно?

– Я жду на улице, – сказала Настя и решительно направилась в прихожую.

Когда хлопнула дверь, я сел на диван, положил на колени драгоценную диссертацию и достал бумажник. Перед столь волнующим моментом Чемоданов заерзал, стал хихикать и вслух вспоминать, как когда-то давно мы заперли на швабру в туалете чертежника. Я отсчитал десять стодолларовых купюр и протянул их Чемоданову.

– Имей в виду, – предупредил я, – никто не должен знать, что диссертацию писал ты. Забудь о ней навеки, понял?

– Какой разговор, Серёнька! – заверил Чемоданов, торопливо заталкивая деньги в карман шортов. – Все будет шито-крыто. Сейчас я тебе тему напишу… Сейчас, только лист чистый найду.

– И еще посоветуй, куда мне с ней пойти, кому показать. Чтобы только надежно было!

Чемоданов снова сел рядом со мной и задумался.

– Чтобы надежно было, – бормотал он, почесывая наморщенный лоб. – Чтобы надежно… Вот что! – осенило его. – Иди-ка ты прямиком в РИФА на кафедру динамики.

– Что такое РИФА?

– Как? – чрезмерно удивился Чемоданов. – Ты не знаешь? Ты не знаешь, что такое РИФА?

Он бы еще долго смаковал мое незнание, если бы я его не прервал:

– Короче! Короче!

– Это Российская инженерно-физическая академия!

– И к кому мне там подойти?

– А я тебе все напишу, – пообещал Чемоданов. – Дам подробнейшие координаты, к кому и когда подойти. Лучше это сделать сегодня же… Вот… Ручечку только найду…

Пока он искал ручку, я надел пальто и ради любопытства заглянул во вторую комнату. Она, в отличие от первой комнаты, была пуста. В ней, как в узбекских гостиных, не было ничего, кроме протертого до дыр ковра да раскиданных по углам матрацев с подозрительными пятнами. Окно было заклеено газетами.

– Вот! – сказал Чемоданов, протягивая обрывок газетного поля, на котором были небрежно написаны адрес, телефон и незнакомое мне имя. – Этот человек поможет тебе на первых порах.

Не объяснив, куда можно торопиться в этом убогом поселке, умирающем среди заброшенных заводов, Чемоданов настойчиво подвел меня к двери и выпроводил из квартиры. Я в глубокой задумчивости спускался по загаженной лестнице с кандидатской диссертацией под мышкой и думал о том, не лоханулся ли я на штуку баксов по собственной воле. Не стоило сомневаться в том, что труд Чемоданова не представлял никакой ценности для отечественной науки. Скорее всего, я нес под мышкой жалкий лепет бездарного мэнээса[1]1
  МНС – младший научный сотрудник.


[Закрыть]. Вполне возможно, что Чемоданов пытался защитить эту диссертацию, но был с позором разгромлен. Но разве я искал что-то другое? Разве мне нужны были серьезные научные открытия? Нет. Мне нужна всего лишь «корка» кандидата наук, которая усмирит ревность в сердце потомственного мыслителя и всколыхнет чувство отеческого уважения ко мне.

Я вышел из подъезда, окончательно убежденный в том, что поступил правильно. Оглядевшись по сторонам и вдохнув сырого тумана, я уже собрался поскакать через лужи к машине, как вспомнил про Настю. Она обещала ждать меня на улице, но ее нигде не было видно!

Плюющиеся подростки уставились на меня своими волнистыми, как радиоволны, взглядами.

– Ну че, надумал? – спросил один из них.

– Вы не видели, куда девушка пошла? – спросил я, пропустив мимо ушей вопрос.

– Не видели… Купи «Горбачева», мужик! «Гера» есть. «Колеса»…

Зная, что лучший способ отвязаться – это прекратить всяческие контакты, я молча направился к машине. Двор по-прежнему был пуст, если не считать мокрой серой псины, которая стояла на трех лапах и отчаянно чесала у себя за ухом. Она делала это с наслаждением и бесконечно долго. Пока я шел к машине, она чесалась, напоминая работающую швейную машинку. Сгущающийся туман приглушал звуки, и мне казалось, что я глохну.

Я подошел к машине, достал из кармана пальто ключи, но вдруг остановился как вкопанный. Перед самой дверью лежал увесистый бетонный блок для дачного фундамента. Открыть дверь было невозможно, как и сесть в машину с противоположной стороны. Ведь я нарочно подогнал «аудишник» почти вплотную к деревьям.

Тут за моей спиной раздался короткий звук, с каким производят плевок. Я обернулся. Подростки стояли в нескольких шагах от меня, сунув руки в карманы курток.

– Купи «колеса», мужик! – сказал один.

– Или «марки», – добавил второй.

Я еще раз оглянулся. Двор был пуст, словно в этом поселке все вдруг вымерли. Смешная, нелепая ситуация! Два юных негодяя терроризировали меня средь бела дня, ничего и никого не боясь. Что мне оставалось делать? Отбиваться от них диссертацией, как от мух?

Пришлось лезть в карман. Хорошо, что несколько сторублевок лежало отдельно в кармане пальто и мне не пришлось демонстрировать пухлый бумажник.

Они взяли деньги с таким видом, словно сделали мне одолжение. Затем молча схватились за блок и оттащили его в сторону.

Я сел в машину, немедленно заблокировал все двери и запустил мотор. Какое отвратительное место! Знал бы светлейший Аристарх Софронович, какие болота мне приходится преодолевать, выполняя его прихоть. Прочь, прочь отсюда!

Но где же Настя, черт возьми?

Исследовать двор было намного безопаснее в машине. Для начала я несколько раз протяжно посигналил, но это не вызвало никаких изменений во дворе, даже шелудивый пес не перестал чесаться. Очень медленно, чтобы не разбить подвеску на ямах, скрытых под лужами, я объехал все дворы, но нигде не нашел никаких признаков жизни. Везде одно и то же: туман, голые деревья, огромные лужи, изрисованные стены домов и развешанные на бельевых веревках тряпки.

Случай был необъяснимый, и я начал психовать. Остановившись у первого попавшегося подъезда, я стал беспрерывно сигналить – уже без конкретной цели, просто ради того, чтобы сорвать злость на жильцах дома. Не знаю, сколько времени по всему поселку летал бы душераздирающий вой, если бы дверь подъезда вдруг не открылась. Я убрал руку с кнопки сигнала и опустил стекло.

Из двери медленно вышла пожилая и весьма полная женщина. Опираясь на древко тяпки, как на костыль, она с трудом сделала несколько шагов и кинула пакет с мусором под колеса моей машины.

– Чего гудишь? – спросила она беззлобно. – Нет здесь никого.

– Как нет? – не понял я. – А где народ?

– Нет здесь никакого народа. Уже лет восемь, как завод закрыли.

– А куда же все подевались?

– Кто мог, в город уехал. Кто не мог – умер. А я вот живу еще.

– Вы одна живете в этом доме? – ужаснулся я. – А-а… Ну да… А я девушку ищу. Она нездешняя, со мной приехала. В красном пальто. Не видели?

– Уезжай отсюда! – вдруг резко переменилась в настроении женщина и махнула на меня тяпкой. – Уезжай, говорят тебе! Нечего здесь болтаться! Не то огрею палкой твою машину!

Я оценил шансы на то, что бабуля осуществит свою угрозу, как очень высокие и поспешил тронуться с места. «Наверное, Настя не дождалась меня и пошла пешком на трассу, – подумал я. – А чему удивляться? Из этого места ноги сами прочь несут».

Для очистки совести я свернул во двор Чемоданова. «И как он может жить в таком месте? – с содроганием подумал я. – Здесь даже повеситься противно! Удивительно, как он не любит себя. Подумаешь, не удалось с первого раза защититься! Нельзя же опуститься до такой степени из-за этого!»

Я медленно проехал через глубокую лужу, свернул к подъездам, и тут мне показалось, что в дверях подъезда, где жил Чемоданов, мелькнуло красное пальто.

Я снова начал сигналить, чуть прибавил газу, но машина тотчас ухнула в какую-то яму и ударилась днищем о камни. Мне как ножом по сердцу! Я выругался, медленно подкатил к подъезду и заглушил мотор. Показалось мне или же Настя в самом деле зашла в этот подъезд? Может быть, пока я искал ее в других дворах, она вернулась сюда, увидела, что машины нет, и решила спросить обо мне у Чемоданова?

С некоторой опаской я вышел из машины и оглянулся по сторонам. Ни подростков, ни шелудивого пса видно не было. Включив сигнализацию, я забежал в подъезд и крикнул:

– Настя! Я здесь!

От тишины мне сделалось жутко. Наверняка бедняжка испугалась, что я бросил ее одну в этом омерзительном поселке! Она в панике бросилась к Чемоданову, единственному человеку, который мог ее здесь защитить. Я кинулся вверх по лестнице, добежал до верхнего этажа и принялся колотить в дверь Чемоданова.

– Настя! – кричал я. – Я здесь! Не бойся, Настя! Я не уехал!

Я полагал, что дверь откроется немедленно и заплаканная, испуганная Настя кинется мне на шею. Но дверь не открывалась, и из глубины квартиры не доносилось ни звука.

Теперь я стучал в дверь ногами.

– Чемоданов! – строгим голосом крикнул я. – Не дури, открой! Настя у тебя?

Я снова замер, остановил дыхание и прижался к двери ухом. Гробовая тишина!

«Бред какой-то! – подумал я и потряс головой, чтобы проснуться, если спал. – Куда он мог деться? Вообще-то он говорил, что торопится. Значит, уже ушел? А что же мелькнуло в дверях подъезда? Если это была Настя, то куда она делась?»

На всякий случай я еще раз двинул по двери ногой, а затем – не знаю зачем – постучал в соседнюю дверь. Она задрожала на хлипких петлях. В злом азарте я стукнул по ней кулаком. Я не прикладывал почти никаких усилий, но от удара внутри звякнуло что-то металлическое, наверное, задвижка, и дверь со скрипом отворилась. Я опешил. Из квартиры потянуло запахом плесени. Я видел часть коридора с ободранными обоями и грязный пол, усыпанный, словно шелухой от семечек, мышиным пометом.

– Настя, – тихо позвал я, не смея зайти в квартиру. – Ты здесь?

В это мгновение с улицы донесся вой сигнализации моего «аудишника». Я даже вздрогнул от неожиданности. Сплюнув и выругавшись, я кинул прощальный взгляд на дверь квартиры Чемоданова и побежал вниз по лестнице. Неужели подростки снова что-то сделали с машиной? На этот раз им не удастся выпросить у меня денег. Все, моему терпению пришел конец. Бить буду беспощадно, с двумя сопляками как-нибудь справлюсь.

Но не успел я миновать один пролет, как услышал, что на верхнем этаже клацнул замок. Я остановился, развернулся и стал осторожно подниматься.

– Эй! – крикнул я, задирая голову. – Кто там? Витя, это ты?

Мне показалось, что я услышал мяуканье, а затем тихий шепот. Переступая через ступени, я стал подниматься. По площадке пятого этажа разгуливал кот, обнюхивая пол и углы. Ледериновая дверь была приоткрыта, в узком проеме торчал нос Чемоданова.

– Кис-кис, – тихо звал он кота. – Иди сюда, гадина…

– В чем дело, Витя? – произнес я, медленно приближаясь к двери.

– Ни в чем, – испуганно ответил он и прикрыл дверь еще сильнее. – Ты зря выломал соседнюю дверь, там никто не живет…

Я кинулся вперед, намереваясь взять квартиру Чемоданова штурмом, но Витя успел захлопнуть ее перед самым моим носом. Я врезался в ледерин головой.

– Где Настя? – крикнул я, обрушив на дверь град ударов.

– А я откуда знаю? – отозвался Чемоданов из-за двери. – Я спал… Я ничего не знаю… Не ломись, деньги все равно не отдам!

С ощущением полного отупения я спускался вниз. Мое воспаленное воображение нарисовало излишне мрачные, наполненные мистическим кошмаром картины. А все оказалось намного проще и безобиднее. Настя не дождалась меня и ушла на шоссе. Чемоданов не открывал потому, что боялся, как бы я не передумал и не отобрал у него баксы. В заброшенном поселке не осталось никого, кроме нескольких выживших из ума старух да двух обнаглевших из-за ломки наркоманов.

Машина больше не пищала, лишь молча моргала всеми фарами и габаритами. Я обошел ее вокруг. Следов взлома не было. Я открыл дверь, сел за руль и, чувствуя страшную усталость, поехал прочь из поселка.

«Ноги моей здесь больше никогда не будет! – подумал я. – И Чемоданова видеть не хочу!»

Я опустил ладонь на пакет, чтобы еще раз убедиться: мои переживания были не напрасны. Плохая или хорошая, но диссертация лежала у меня под рукой, и теперь только деньги решали проблемы с ее защитой.

Глава 4
Совершенно бездарная работа

Пока я ехал в Москву, во мне родилась обида на Настю. Подумаешь, какая брезгливая! Не могла подождать меня. Заставила нервничать, платить деньги юным негодяям и пачкать туфли в грязи. Наверное, потому, приехав в Москву, я не стал звонить ей домой и справляться, благополучно ли она добралась. И коль я не был обременен своей капризной и изнеженной попутчицей, сразу поехал в инженерно-физическую академию, которая находилась где-то на востоке города. С мобильника я позвонил человеку, чье имя было нацарапано на газетном клочке: Календулов Павел Герасимович.

– Я буду вас обязательно ждать, – ответил он мне глухим, невыразительным голосом, словно был больным и бедным пессимистом. – Диссертация при вас?

Я предвкушал приятное общение с умным, интеллигентным человеком. После поселка Промышленного мне требовались положительные эмоции, чтобы сбалансировать нервную систему. Я надеялся, что в мудрой тишине преподавательской, среди многометровых стеллажей с книгами, шкафов со схемами и приборами, среди отполированных усидчивостью столов и стульев, я почувствую себя почти что в родной стихии и моя опустошенная душа вспыхнет жаждой познания.

Академия располагалась в здании старой школы, зажатой со всех сторон новыми жилыми корпусами. Изобилие иномарок, принадлежащих, по всей видимости, студентам, создало проблему с парковкой. Пришлось мне оставить машину в одном из близлежащих дворов. Но какой это был двор в сравнении с тем, где я был несколько часов назад! Тут и веселые дети на качелях, и вполне соображающие старушки на скамейках, и мужики с бутылкой под деревом, и еще много всякой приятной для глаз живности.

Я взял диссертацию, вынул ее из пакета и аккуратно упаковал в газету. Сунул сверток под мышку и направился в академию. Правдоподобность ситуации неожиданно наполнила меня сладким волнением. Наверное, что-то подобное испытывают настоящие соискатели, когда несут свой многолетний труд на строгий суд ученых мужей. Жаль, что коммерция не оставила мне никаких шансов посвятить себя науке. Прав, конечно, мой будущий тесть: наука – это дело святое, чистое и благородное, и ею нельзя заниматься между делом. Отдать себя ей до конца и сгореть в пламени истины – вот величайший образец жизни ученого. Красиво, как в мифах. Во второй своей жизни я обязательно стану ученым и сполна искуплю свой нынешний грех.

С этими возвышенными мыслями я зашел в вестибюль, наполненный шумными студентами, поднялся на второй этаж и по скрипучему паркету прошел в торец коридора. Там я нашел дверь, пронумерованную числом 208, постучал и взялся за ручку. Дверь была заперта.

Не успел я подумать, что это плохой знак – второй раз за день ломиться в запертую дверь, как услышал за спиной шаги. Обернувшись, я увидел миниатюрного человечка, едва ли не карлика, который шел прямиком ко мне.

– Я Календулов, – сказал он. – А вы по поводу диссертации?

Я кивнул и для убедительности показал ему сверток. Календулов приближался медленно, ибо переставлял ноги неторопливо и вдумчиво, словно поднимался по крутой горе. Если бы его ноги мельтешили, то это подчеркивало бы маленький рост, вот Календулов и старался опровергнуть первое впечатление о себе. Его крупная голова раскачивалась в такт шагам из стороны в сторону, как у китайского болванчика. На макушке просвечивала благородная плешь работника умственного труда, но лицо почему-то не светилось проникновенной осведомленностью. Лицо у Календулова было гипсово-статичным, лишенным каких бы то ни было эмоций. Размахивая короткими, чрезмерно волосатыми ручками, он, не снижая темпа, приблизился ко мне и остановился как вкопанный, едва не ткнувшись носом мне в солнечное сплетение.

Открыв ключом дверь, он взмахом руки пригласил меня зайти внутрь, быстро зашел следом за мной и тотчас заперся.

– Присаживайтесь, – сказал он.

Это была не преподавательская. Может быть, хранилище учебных приборов и пособий, может быть, мастерская по ремонту синхрофазотронов – не знаю. От пола до потолка высились стеллажи с коробками из-под оргтехники, мотками проволоки, старыми телевизорами без трубок, системными блоками от компьютеров, настольными лампами без ламп, молотками, рубанками, пакетами со шпатлевкой и прочим барахлом.

Я сел на табурет под большой коробкой из-под монитора, полагая, что коробка пуста и потому это самое безопасное место в комнате. Календулов устроился на крутящемся офисном стульчике.

– Показывайте, – сказал он.

Я протянул диссертацию. Календулов расчистил для нее место на столе, бережно опустил и, энергично двигая головой, внимательно рассмотрел первую страницу.

– А где же тема?

Мне стало ужасно стыдно. Как же я мог забыть, что Чемоданов сжег титульный лист!

– Сейчас, – ответил я, вытаскивая из кармана обрывок газеты и кое-как разравнивая его на колене.

Календулов, как истинный ученый, не побрезговал обрывком бумажки. Для него важно было содержание, а не форма.

– «Течение с образованием волн разрежения, – вполголоса бормотал он, читая каракули Чемоданова, – при обтекании угла сверхзвуковым потоком»… Очень интересно, очень… Вы кандидатский минимум сдали?

– А как же, – легко солгал я, уверенный в том, что документ о сдаче минимума, как и диплом об окончании вуза, я куплю в ближайшие дни.

Календулов принялся просматривать вторую страницу диссертации.

– Придется все делать задним числом, – говорил он тихо и невнятно, словно самому себе. – Я поговорю с заведующим кафедрой, чтобы утвердил тему… И попрошу, чтобы назначил меня вашим руководителем. Не возражаете?

Я понял, что прозвучал намек: пора заявить о своих возможностях и намерениях.

– Ну что вы! – воскликнул я, в уме прикидывая, сколько предложить Календулову. – Я очень даже рад. Вот только диссертация слабовата. Я не строю никаких иллюзий и совершенно уверен в провале…

– Ну, зачем же так? – встал на мою защиту Календулов и повернул голову в мою сторону. Глазки его были очень подвижны, вот только смотрели они на что угодно, но только не на меня. – Слава богу, что вы взялись за работу, довели ее до конца! Кто сейчас диссертации пишет? Силой никого не заставишь!

– Поймите меня правильно, – начал я приближаться к акту сделки. – Меня интересует только конечная цель. Я должен стать кандидатом наук, хотя, возможно, и не заслуживаю этого.

– Вы что? – не слишком горячо возмутился Календулов. – Почему вы сразу так унижаете себя? Может быть, это великолепная работа!

– Это совершенно бездарная работа, – заверил я.

– Я хочу лично удостовериться в этом, – ответил он.

– Сколько я вам буду должен? – спросил я.

Календулов поднял на меня возмущенный взгляд.

– Еще раз так скажете, – негромко, но выразительно произнес он, – я откажусь быть вашим руководителем.

Я оставил Календулову номер своего мобильного телефона и поехал в фирму. Там пообедал, покрутился немного и под видом того, что должен проводить в Домодедово оптовиков из Узбекистана, слинял. Директор не знал, что с узбеками я распрощался еще вчера, и потому возражать не стал.

Затем я зарулил к себе в Новогиреево, чтобы проконтролировать бригаду с Украины, которая делала ремонт в моей новой квартире.

– Тут у нас малэнька проблема, хозяин, – сказал мне бригадир с белыми от мела усами и красными от водки глазами. – Бильярдный стол, выбачаюсь, на запчасти розибраты нияк не можлыво. Там тильки одна доска три на два метра. Так шо нам придется заносить его разом. Может, мы сначала занесем, а уж потим двери навесим?

Я ходил по комнатам, в которых гулким эхом отзывались мои шаги и мат рабочих, зачищающих шкуркой потолок.

– Бильярдный стол отпадает, – сказал я бригадиру, который безотрывно следовал за мной.

– Шо значит отпадает? – не понял он.

– Я передумал. Вместо бильярдной будет кабинет.

– Во как! – с пониманием произнес бригадир и покачал головой. – Кабинет – цэ дило серьезное. Мабуть, вам потрибно головой часто думать, на то и кабинет нужен… Добре! Я хлопцам скажу, чтоб починали двери навешивать.

Я и сам не мог понять, почему вдруг передумал устраивать в самой большой комнате бильярдную. Диссертация незаметно, но радикально меняла меня, вынуждая отказываться от прежних взглядов на жизнь. А в самом деле, на кой черт мне бильярдная? Собирать в ней толпы таких же бездельников, как и я, чтобы кичиться друг перед другом своим умением тыкать палкой по шарам?

Выйдя на улицу, я понял, что больше мне ехать некуда и пришло время усмирить свою обиду и позвонить Насте.

Трубку поднял профессор.

– Да, Настя дома, – ответил он. – Позвать?

Пока он ходил за Настей, я думал, как бы не признать себя виноватым, но не смог придумать подходящих слов. Кто звонит первым, тот оправдывается, и никуда от этого не денешься.

– Она сказала, что занята, – ответил Аристарх Софронович через пару минут.

– Занята? – удивился я. Настя еще никогда не выказывала свою обиду в столь резкой форме. – А чем она занята?

– Книгу читает.

Через сорок минут я был у нее дома. Открыл, как я и предполагал, профессор. Я с порога вручил ему бутылку французского вина, упаковку голландского табака и английскую подставку для курительной трубки из красного дерева. Пока Аристарх Софронович рассматривал подарки, я проскользнул в комнату Насти.

Она в самом деле читала. Причем лежа на диване под пледом. Оранжевый свет от торшера уютно освещал ее маленький мир. Я отметил, что Настя выглядит намного лучше, чем утром, чего нельзя было сказать о ее отношении ко мне. Она даже не взглянула на меня.

Я подошел к ней на цыпочках. Настя перевернула страницу, наморщила лобик и с деланым интересом прицепила взгляд к строчкам. Я опустил ей на грудь тряпичного игрушечного кота. Она не отреагировала.

– Куда ты пропала? – как о чем-то заурядном, спросил я, опускаясь в кресло. – Я искал тебя по всем дворам, у людей спрашивал – ты как в воду канула.

Настя медленно опустила книгу на кота и холодным взглядом посмотрела на меня. Мне показалось, что ее глаза полны слез.

– Ты меня искал? – переспросила она. – Плохо искал.

– Плохо? – нарочито возмутился я. – А где ты должна была меня ждать? В подъезде. На крайний случай – у машины. А ты где ждала?

– Я не могла стоять у подъезда рядом с наглыми подростками! – в моем тоне ответила Настя. – Они ругались матом и приставали ко мне с грязными намеками! Мне пришлось отойти к заводскому забору. Там я тебя и ждала.

– Честное слово, я тебя не видел, – поклялся я.

– Целый час я там простояла! Думала, не уйду живой. Потом шла через лес. За мной увязались какие-то подозрительные типы. Я бежала, сломала каблук…

Жалость к этой слабой и беззащитной девушке наполнила меня до краев. Я вскочил с кресла, сел на край дивана и взял ее руку. Она была горячей, будто девушку лихорадило.

– Прости меня, – произнес я, признавшись самому себе, что искал Настю недостаточно настойчиво. – Прости меня!

Она позволила мне поцеловать ее руку, но не более. Видимо, испытания, которые ей пришлось пережить сегодня, оказались для нее чересчур серьезными. Я знал ее уже три месяца, и она часто удивляла меня неприспособленностью к суровой жизни и неумением сопротивляться обстоятельствам. Но благодаря именно этим качествам я с ней и познакомился.

Это было поздним ноябрьским вечером. Я задержался в офисе и вышел на улицу в десятом часу. Не успел я подойти к машине, как откуда-то из темноты ко мне подошла миловидная девушка в легком не по сезону плаще и с непокрытой головой. В руке она держала футляр для скрипки. Девушка озябла настолько, что ее зубы выбивали чечетку. «Извините, – сказала она. – Вы не могли бы проводить меня до метро? В этом переулке не горит ни один фонарь, а мне кажется, что там хохочут пьяные парни».

Провожать незнакомую девушку по темным переулкам у меня не было никакого желания. Я достаточно осмотрительный и осторожный человек, чтобы безоглядно пуститься на такую авантюру. В газетах каждый день писали про очень милых девушек, которые заманивали состоятельных мужчин в темные подворотни. Но испуганное и немного наивное личико незнакомки меня настолько обворожило, что я предложил ей доехать до метро на моей машине.

Она согласилась, что сразу сняло с нее все подозрения. Я включил печку и, растягивая время, поехал к метро медленно и по большому кругу. Девушка отогрела руки и открыла футляр. «Я больше не могу ходить на эти занятия, – сказала она. – Надо искать репетитора ближе к дому… Хорошо, что скрипка не промокла, не то папа прибил бы меня». – «Ваш папа антиквар?» – спросил я, кинув взгляд на скрипку. «Нет, – охотно ответила она. – Мой папа академик, доктор филологии. Но это не мешает ему ругать меня самыми обидными словами. А мама, которая могла бы меня защитить, давно умерла».

В общем, я довез ее до дома, в самый центр, хотя мне надо было в Выхино. Мы не расстались. Настя пригласила меня к себе попить чаю. А я взял да и согласился. И в тот же вечер я понял, что я хочу иметь именно такую жену. Но только через три месяца я понял, каким хотел бы видеть мужа своей дочери Аристарх Софронович.

– Ты диссертацию привез? – спросила Настя.

– Да, она уже у моего научного руководителя.

– Заплатил ему?

– Пытался, но он отказался от денег.

– Это плохо, – ответила она, откинула книжку вместе с котом в сторону, энергично поднялась с дивана и приблизилась ко мне. Глаза ее горели огнем и жаждой деятельности. – Имей в виду, пока ты не получишь диплом кандидата наук, отцу о диссертации – ни слова!

– Само собой! – пообещал я.