Текст книги "Личный счет. Миссия длиною в век"

– Потому что моя грешная голова была прострелена шальной пулей, дорогой Александр. В самый канун Рождества одна тысяча девятьсот восемнадцатого года…

– Ого!

– Да, именно «ого». Или в начале второго года Большевистской Эры. Хотя, как я теперь знаю, следовать примеру французов наши доморощенные рэ-эволюционеры все-таки не стали… По крайней мере, последним из того, что я помню, был выстрел и чрезвычайно болезненный удар в висок, после которых все померкло… А начал себя ощущать я уже здесь.

– Так вы…

– Совершенно верно: покойник, – бесстрастно подтвердил ротмистр. – Поэтому никакого хранилища памяти у меня в голове быть просто не может.

– А вы сами-то как? Существуете или просто мне кажетесь? – Александр внезапно понял, что давно уже сидит напротив так же сидящего в каком-то вычурном кресле (тоже рисованном) Ланского.

– Мыслю – следовательно, существую, – последовал ответ. – Кажется, это сказал Декарт[6]6
  Латинский афоризм («Cogito, ergo sum»), приписываемый Рене Декарту (1596–1650) – французскому математику, философу и физику.


[Закрыть]… Должен, кстати, сделать вам комплимент: мне, чтобы начать ориентироваться в этом вот винегрете, – кивок на движущиеся фигуры, – потребовалось гораздо больше времени, чем вам. Даже, каюсь, я поначалу решил, что очутился в аду… На рай все это, согласитесь, походит мало. У вас определенные способности, молодой человек!

– Но…

– Понимаете, в старину существовало поверье, что привидения – это души людей, которые не доделали какие-то важные дела на Земле и поэтому не могут успокоиться на Том Свете. В раю или, скажем, в аду. Какие-то долги, беспокойство за родственников… Месть, например. А что, месть очень даже важное дело! Я с некоторых пор ловлю себя на мысли, что отлично понимаю тень отца Гамлета.

– Тоже хотели бы кому-нибудь отомстить?

– Не совсем так… Вы понимаете, конечно, что все, кому бы я хотел отомстить лично, давно уже покоятся в могилах или в других малоаппетитных местах, учитывая наш с вами опыт потустороннего существования…

– Но я-то не умер!

– Конечно, конечно! Боже упаси! Иначе наше с вами общение либо совсем не состоялось бы, либо имело совершенно иной характер…

– Тогда что?

– Счет, дорогой мой Александр Игоревич. Личный счет, я бы сказал…

2

Саша открыл глаза и долго глядел в потолок, не понимая, где находится. Лишь спустя некоторое время взгляд нащупал знакомую лепнину высокого потолка, вычурную бронзово-хрустальную люстру, тяжелые шторы…

Если честно, то он всегда был против оформления городской квартиры в таком вот помпезном стиле. Чертову уйму «зелени» сожрали все эти потолочные плинтуса «под ампир», стеновые панели, тиражированные, по словам продавцов, с подлинных версальских, штучный паркет, ореховые двери с золотыми финтифлюшками… Но все это меркло перед люстрой, прикупленной на аукционе за вообще астрономическую сумму. Не этой, правда, а той, которая в гостиной. Эта подешевле – из антикварного салона. Танька, зараза, выбирала, швыряла баксы на ветер!

Сколько раз Александр давил в себе глухое раздражение, глядя на все это «буржуйское барахло» и невольно подсчитывая в уме, на что можно было пустить деньги, выложенные за ту пару старинных подсвечников или эту мраморную каминную плиту из взаправдашнего рыцарского замка в бывшей Восточной Пруссии, вывезенную контрабандой через две границы. Станки, там, финские или часть поточной линии… А тут висит или стоит без толку – только пыль собирает!

Но сейчас все это пошлое великолепие означало только одно: он у себя дома, а вся привидевшаяся ему фантасмагория – не более чем сон, бред сивой кобылы. А значит – могло лишь радовать.

Саша привычно опустил руку на кровать рядом с собой, ожидая ощутить гладкое теплое плечо дремлющей Танюхи, но ладонь коснулась лишь смятой простыни.

«Уже встала, что ли? Непохоже на мою засоню…»

Но постель стелили явно на одного, и на второй половине огромного супружеского ложа не наблюдалось даже следа человеческого присутствия.

«А фиг с ней! Наверное, опять вчера повздорила со мной пьяным и к мамаше срулила!..»

Александр выскользнул из постели, с некоторым удивлением переждав мимолетную дурноту (да, перебрал вчера, похоже, не по-детски!). А заодно и отметив, что облачен, по совершенно не свойственной ему моде, в «семейные» трусы вместо привычных плавок. Больным зубом заныл левый висок, и поэтому, первым делом мужчина направился в душ – ледяная вода всегда отлично помогала ему от последствий всяческих излишеств.

Одной из достопримечательностей огромной ванной комнаты было зеркало во всю стену: Сашина подруга обладала всеми параметрами фотомодели (она ей в прошлом, собственно, и была, разве что трудилась не всегда в соответствии с профессией), поэтому обожала любоваться собой в мыльной пене и без оной. Да и не только она одна… И как раз зеркало выбило Александра из колеи напрочь!

«Это же не я! – замер он перед полированным старым стеклом, с замиранием сердца вглядываясь в чуть туманную глубину, узнавая и не узнавая осунувшееся желтоватое лицо под коротко стриженными – он так не стригся уже лет шесть – волосами. – А откуда эта седина на виске? А эти усики? Отродясь не носил усов!..»

«Мне показалось, что так вы будете выглядеть мужественнее, – прозвучал в мозгу немного смущенный голос. – Да и вообще…»

«Черт! Неужели глюки продолжаются? Я все еще сплю?»

«Если не ошибаюсь, то «глюки» – это галлюцинации? Нет, я не галлюцинация, а вы не спите…»

– Черт. Черт, черт, черт и черт!

«Прекратите чертыхаться, Александр. Вы ведь православный христианин. Вон, даже спите с крестиком на шее!..»

Саша инстинктивно тронул крестик на золотой цепочке (какой там «гимнаст» – вполне скромный православный крест, хотя и золотой!), и, странное дело, – холодный кусочек металла немного успокоил его, словно прикосновение материнской руки.

«Значит, вы никуда не пропали? По-прежнему сидите у меня в голове?»

«Мы же уже выяснили, что общались друг с другом вовсе не в вашем мозгу. Не помните?»

«Откуда усы? Ладно – стрижка, а усы ведь за день не отрастишь…»

«Почему за день? После автокатастрофы вы больше месяца пробыли без чувств. В коме, если по-новому».

«Месяц?!!»

«Если быть точным – тридцать восемь суток. Чего же вы хотели… перелом костей черепа, тяжелейшее сотрясение мозга с кровоизлиянием… Вы, вообще-то, могли так и остаться в состоянии овоща до конца дней. Скажите спасибо…»

– Тридцать восемь суток… – тупо повторил про себя Александр вслух. – Тридцать восемь суток…

«Совершенно верно, – охотно откликнулся ротмистр. – Плюс еще пару недель в реанимации, почти месяц кладите на восстановление функций… Короче говоря, вы принимаете свое тело практически новеньким. И все благодаря специальной гимнастике, которой я овладел в японском плену. А что до усов, то их легко сбрить, если вы считаете, что они вам не идут. Хотя я бы на вашем месте оставил…»

Призрак что-то продолжал бубнить, но Петров уже не обращал на него внимания, высчитывая в уме, сколько времени прошло с того момента, как из темноты надвинулся борт самосвала. Выходило – почти три месяца.

«Бред!.. Но это легко проверить!»

Саша метнулся прочь из ванной к ближайшему окну и отдернул штору, горя желанием посрамить офицера. Вот сейчас…

За тройным стеклом окна невесомые снежинки бесшумно опускались в белоснежный квадрат двора, заставленного похожими на сугробы автомобилями.

– Вот тебе на… – только и смог выдохнуть он под ядовитое хихиканье «внутреннего голоса».

* * *

Александр, автоматически потирая ноющий при каждом толчке седой висок, сидел на заднем сиденье «БМВ» из гаража фирмы, совершенно не замечая проносящегося за окнами машины пейзажа.

Мысли вращались и вращались вокруг утреннего разговора, если можно назвать разговором мысленный диалог с несуществующим собеседником. И хотя граф Ланской давным-давно уже не подавал признаков жизни, Саше так и слышался его бестелесный голос…

«Вообще-то, я отлично мог обойтись и без вас. Понимаете? Вы так и болтались бы в своей «кладовой памяти», не в состоянии вести счет времени, пока я не выполнил бы всего, что задумал».

«И что же помешало?»

«Понимаете, Саша… Вы позволите мне так вас называть? Спасибо, я не сомневался… Так вот, буду честен: я не ожидал, что за прошедшие годы жизнь так изменится. Понятно, что прошло почти девяносто лет, но… Я был потрясен. Конечно, я основательно изучил ваши воспоминания, когда… Ну, в общем, когда был один на вашем чердаке. На простейшем уровне я, с некоторым, правда, трудом, мог бы выдать себя за вас, но в сложных случаях… Увы, к вашим воспоминаниям не прилагается словарь, а некоторые специальные термины…»

«Ерунда. Некоторые странности можно было списать на последствия аварии».

«Конечно. Но вы мне нужны были дееспособным человеком, а не клиническим идиотом, постоянно забывающим все на свете и путающимся в простейших для жителя вашего двадцать первого века вещах. Думаю, что нам с вами проще будет договориться о взаимовыгодном сотрудничестве».

«Дергаться на ниточках кукловода, сидящего в моем мозгу? Ни за что!»

«А если за что-то?»

«За что? Что может быть у давным-давно умершего человека, существующего лишь в моем воображении? Чемодан воображаемых долларов?»

«Почему именно долларов? Честно говоря, вообще не понимаю вашей страсти к этим бумажкам с портретами президентов Североамериканских Соединенных Штатов. В наше время, например, самой твердой валютой – за исключением рубля, естественно, – считались британский фунт стерлингов, германская марка и французский франк».

«Ага! Еще про финскую марку вспомнил бы…»

«Не вижу повода для смеха. Вполне твердая валюта… Но поверьте, что у меня есть нечто более полезное для вас, чем чемодан даже настоящих, а не воображаемых долларов…»

Автомобиль затормозил, и от резкого толчка в висок вонзился такой длинный «гвоздь», что Александр вынужден был до хруста стиснуть зубы, чтобы не вскрикнуть от боли.

– Приехали, Александр Игоревич.

– Ты б поаккуратнее гонял, Серега, – попенял Саша, неуклюже выбираясь из машины. – Я ж еще того… Не оправился.

– Извините, Александр Игоревич, – смущенно пробасил коротко стриженный качок. – Не знал, что вам так х… плохо. – Вас проводить?

– Не мешало бы…

Конечно, вряд ли люди Мамедова станут «быковать» и размахивать кинжалами и прочим «шанцевым инструментом» перед носом «клиента», но надежный «шкаф» за спиной все равно не будет лишним. Тем более такой, как Сергей Ратков, бывший спецназовец, владеющий холодным и огнестрельным оружием на порядок лучше, чем ножом и вилкой за столом, причем одинаково ловко всеми его видами. По крайней мере, гарантия того, что, войдя в особняк, у которого сейчас припарковался «бумер», они выйдут обратно.

– Александр Игоревич! Заходите, дорогой! – возник на пороге приветливый толстячок в сером костюме и очках с толстенной оправой – один из мамедовских юристов, мельком знакомый Петрову. – Давно ждем вас. Как ваше драгоценное здоровье?

– Вашими мольбами… – пробурчал Саша, проходя в радушно распахнутую дверь.

– Вот сюда, направо, – забежал вперед юрист. – Будьте любезны.

Вошедших, словно дорогих гостей, усадили в глубокие кресла, предложили напитки, словом, суетились вокруг сколько могли, и это, в конце концов, надоело.

– Слушайте, – прервал очередные излияния владелец «Велеса», которому оставалось пребывать в этом статусе считаные минуты. – Давайте ваши бумаги, подпишу, и дело с концом.

– Вы так торопитесь? – делано огорчился юрист. – Даже не желаете ознакомиться с текстом?

– Я сумму видел, – огрызнулся Александр, чиркая подпись в нужных местах и стараясь не смотреть на лоснящееся крысиное личико с прилипшей к потному лбу реденькой прядкой.

– И даже не хотите знать, кому продаете фирму?

– Мне параллельно…

– Зря, – послышался знакомый голос, заставивший Сашу дернуться в кресле и едва не заорать от резкой боли в голове. – Я думал, что тебе интересно…

– Ромка, ты?.. Ты как тут?.. Ты, с-с-с… – выдохнул Петров, прижимая ладонь к бешено пульсирующему виску и слепо шаря по стеклянной столешнице: он все мгновенно понял. – Ты-ы…

– Только не надо посуду бить, – хмыкнул Файбисович, усаживаясь в свободное кресло и закидывая ногу за ногу. – Ты мне еще пепельницей в голову запусти! Сбудется с тебя. Всегда психом был, а уж теперь…

– Да нет, – Сашина рука нашарила документы и медленно скомкала их в хрустящий бумажный шар. – Не буду я в тебя, Бизон, пепельницей швыряться… Была бы охота вещь портить…

Совершенно неожиданно для всех, настроившихся на истерику, возможно, попытку физического воздействия, Александр оторвал левую ладонь от виска, схватил со стола толстый «Паркер», предложенный для подписи, и вонзил в правую руку, продолжавшую мять бумаги…

Потеряв дар речи и приоткрыв рты, собравшиеся ошеломленно следили, как поникший было бизнесмен расправил плечи, в потухших глазах снова появился блеск… Он осторожно извлек из судорожно сжатой руки бумагу, бережно расправил чуть забрызганные кровью листы и только после этого, не дрогнув ни единой мышцей лица, выдернул торчащую из кисти ручку, словно ничего не значащую занозу.

– Мне кажется, господа, – обвел он всех бесстрастным взглядом, зажимая бурлящий кровяной гейзер платком. – Открывшиеся обстоятельства несколько меняют картину. Хотелось бы обсудить некоторые нюансы…

Жестокая улыбка лишь чуть-чуть скривила уголок рта говорившего, когда зачарованно пялившийся на расплывающуюся по толстому стеклу мутно-алую лужу Файбисович утробно икнул и, закатив глаза под лоб, завалился набок, опрокинув кресло тяжелой тушей.

Все остальные могли поклясться, что в этот момент у Петрова изменились не только голос и выражение лица, но и само лицо…

* * *

Еще во власти страшной боли, а больше всего – ужаса от вида постороннего предмета, пронзающего ЕГО руку, Александр не сразу понял, что опять находится все в том же «хранилище памяти», которое так недавно покинул, а все его ощущения – фантомны…

– Ну, вот ты и вернулся к своим баранам, – горько пошутил он вслух, когда фантомная боль в кисти понемногу улеглась. – Что скажешь, если теперь это чудное местечко станет твоим вечным владением? Что-то там трендел ротмистр про то, что легко может обойтись и без тебя, грешного? Вот-вот…

Хотя слышать его никто не мог, Саше вдруг стало стыдно своего скулежа, и он замолчал.

«Ладно, – зло подумал мужчина, осматриваясь. – Не такое видали… Гадом буду, если не обломаю этого хлыща столетнего…»

Но пообещать всегда легче, чем исполнить…

Раз за разом обходил «затворник» свою тюрьму, ворошил воспоминания, обшарил «пол» и даже взлетел к «потолку», пожертвовав на время одним из малозначащих в этот момент чувств, но выхода не нашел. А драгоценное время летело, и Саша почти физически чувствовал, как уходят секунды, сплетаясь в минуты и часы, а те, в свою очередь, – в более крупные конструкции. Часы сотворить ему было – раз плюнуть, но к чему привязать вращение стрелок? Вполне возможно, что там – «снаружи» – пролетали секунды, а может быть – и годы…

В тот самый момент, когда Александру от бессилия захотелось взвыть и ударить головой в стену, возникла спасительная мысль.

«Расширять сознание, говоришь, небезопасно… – припомнились слова Ланского. – А мы вот попробуем. Терять-то вроде как нечего, а?..»

Снова навалилась сумасшедшая какофония запахов, ставших почти осязаемыми, но руки, пусть и с некоторым трудом, погрузились в «тесто» стены.

«Врешь, – напрягся Саша. – Пустишь, зараза…»

И действительно: он постепенно тонул в упругом студне наподобие дождевого червяка, лишь с одним различием – не было нужды по примеру безмозглой животинки глотать упругую субстанцию, выпуская ее сзади…

Кольнуло беспокойство, когда стены «хода» сомкнулись за спиной: «А вдруг потеряю ориентацию и заблужусь?», но «проходчик» силой воли отогнал трусливую мыслишку прочь, стараясь, тем не менее, торить, насколько это было возможно, прямой ход.

А хода-то и не было.

Александр теперь уже не как дождевой трудяга, а как какая-то вредоносная личинка в спелое яблоко, погружался во тьму, не ведая ни направления, ни даже верха и низа. Правда, если учесть одуряющую вонь, бьющую отовсюду, то аналогия напрашивалась совсем не с благоуханным плодом, а с кое-чем совсем противоположным…

«Когда это, наконец, кончится, – устало подумал труженик после неисчислимого промежутка несуществующего времени, уверенный, что барахтается где-то в самом начале пути. – Не думал, что вот так, в куче этого самого…»

И тут же, не веря себе, уткнулся во что-то твердое…

Радость оказалась преждевременной. Удача, как это водится, лишь поманила хвостиком и сгинула без следа, оставив бедолагу вяло копошиться, продвигаясь вдоль непонятной стены – не то границы всего этого мирка, не то лишь какой-то незначительной преграды.

Саша уже пару раз останавливался, проваливаясь в забытье, но передышки не приносили бодрости. Слава богу, хоть дышать не требовалось или пополнять силы… И, в очередной раз выплывая из черного омута беспамятства, он вспомнил вдруг, казалось, навеки позабытую компьютерную игру, в которую ему доводилось пару раз играть лет десять тому назад. Как, бишь, она называлась?.. Что-то связанное с подземельем. Нужно было там замочить хозяина чужого подземелья, прокопав к его владениям свои ходы.

Но главное было не в этом.

Верткие слуги игрока не только копали свои ходы, но и бетонировали их стенки, чтобы не могли пробраться чужие. Так, может быть…

«Должно быть, я наткнулся на логово ротмистра. Вполне возможно… Предусмотрительный, собака, укрепился на совесть… А может быть, и мне попробовать?»

Как это следует делать, Александр не представлял совсем – не бетономешалку же воображать? К тому же с бетонными работами, да еще такими специфичными, он был знаком чисто теоретически. А те компьютерные чудики просто плясали у стенки, и она укреплялась сама собой. Сплясать, что ли? Ну, шиза-а-а…

«А чем я рискую? Летать-то ничуть не проще…»

Представляя, как окружающее его месиво уплотняется, едва касаясь ладоней, он с силой вытолкнул его от себя, с изумлением не ощутив упругого возвращения назад впервые за всю «проходку». И дело пошло… Хотя, справедливости ради, на бетонную стену его творение все равно не походило – скорее на вылепленную из пластилина трубу. Вряд ли тоненькая скорлупа стенки удержала бы кого-нибудь, пожелай он войти в Сашино личное «подземелье», но она держалась, и это было сейчас самое главное.

«Ну и ладно! Пусть лезет, если хочет. А я дальше пойду…»

Продвигаться вперед стало значительно легче, и теперь вдоль непробиваемой стены протянулся неровный и извилистый ход, напоминающий глотку какого-то гигантского животного вроде доисторического ящера или сказочного дракона. Сравнение это возникло после того, как Саша догадался творить на низко нависающем своде фонарики-светлячки. Никаких заметных световых элементов у этих тусклых шариков, отщипнутых прямо от стены, не наблюдалось, да и теплились они чуть-чуть, но для продвижения вперед их свечения хватало с избытком.

«Глядишь, – довольно думал «шахтер», сноровисто уминая перед собой «тесто», – отбойный молоток какой-нибудь себе смастрячу… Или кайло хотя бы…»

Но в упомянутых инструментах особенной нужды не было. Устройство перфоратора Александр вообще не представлял, а махать неработающей тяжеленной болванкой ему совсем не хотелось. Да и вряд ли пригодились бы острые предметы в мягкой толще.

А нерушимая твердь сбоку галереи все не кончалась и не кончалась, и не хотелось даже думать, что проклятая стена имеет форму кольца и путешествие превращается в своеобразную «кругосветку»…

«Сглазил! – мелькнуло у Петрова, когда руки, вместо привычного уже упругого сопротивления, провалились в пустоту. – Магеллан хренов!..»

Но уже миг спустя, неудержимо падая в ароматный розовый туман, он понял, что ошибся и что это совсем не его «штольня»…

* * *

…Какое блаженство ощущать на своей коже скольжение его ладоней… Ни с чем не сравнимое чувство – быть в плену мужских рук и не иметь никакого желания освободиться… Они такие упоительно шершавые – его ладони. Каждая клеточка тела трепещет от нежного и в то же время требовательного прикосновения… Ох, какая сладость…

Александр вынырнул из чужих воспоминаний, будто из хранящего дневное тепло предутреннего пруда в прохладу уходящей ночи, чувствуя всем телом внезапный озноб.

В том, что воспоминания именно чужие, а не его, он не сомневался ни на миг. В первую очередь потому, что ласкал неведомого обладателя розовых грез мужчина! Мало того, что подобного опыта у Саши никогда в жизни не было – его даже мутило от одной мысли о подобной возможности! Нет, ярым гомофобом он не был – двадцать первый век на дворе, плюрализм, толерантность и прочая лабуда, но все-таки…

«Ай да ротмистр! – думал путешественник, скользя между чужих фигур памяти и стараясь не проникать внутрь – даже не касаться: было такое чувство, словно он читает чужой дневник или подглядывает в щелку за чем-то интимным. – Ай да шалун!.. А на первый взгляд показался таким серьезным, таким мужественным… Видимо, и на господ дворян бывала проруха. Что-то я такое читал или по ящику видел… Правда, из французской жизни, но смысла не меняет – космополитизм, взаимопроникновение культур… Разложение и декаданс… Понятно теперь, почему так окопался: кому ж охота, чтобы посторонние такое видели!..»

Образ коварного несгибаемого солдафона сразу улетучился, подернувшись стыдноватым флером. Все равно как увидеть грозного вояку в мундире и каске, с автоматом за плечом, но ниже пояса облаченного в балетную пачку или кружевные панталоны. Комедия, да и только…

«Ну, Пал Владимирыч, удружили вы мне! Никак не ожидал такой подставы с вашей стороны! Теперь расколю вас, как полено березовое!..»

К чему ему нужно «колоть» ротмистра, он и сам толком не знал, но такой компромат, прихваченный совершенно случайно, многого стоил. Этому научили годы плавания в мутном болоте российского бизнеса, где, как и в садке с голодными крокодилами, все средства хороши: нож против ножа честнее, но при случае сгодится и пистолет, не говоря уже об автомате.

Поскользнувшись на ровном месте, Саша с головой ушел в напоминающее перламутрово-розовую витую раковину-«облако»…

…Генератор вихревого поля, усиленный лайтраккерами по внешнему контуру… Ага, вот и ошибочка: тут нужен чип 235А712BS, а налепили «си-эсочку»… Вот и гонит ерундень всякую…

А как все было замечательно вчера… Он ждал у дома и сразу же обнял… Ищущие губы на шее, на подключичной ямке… Если бы не вечный старушечий караул – взял бы меня прямо там, в многолюдном дворе, при свете дня… Только представить себе…

Александр брезгливо вынырнул из «раковины» и отстранился подальше.

«Полный шиз этот ротмистр! Чушь всякая в мыслях, пополам с трахом! Позорище!..»

Все. Отсюда нужно выбираться, и чем быстрее, тем лучше. Может, эта придурь заразная? Черт его знает, чем в этих «палестинах» такое времяпровождение может кончиться. Вдруг тоже на мужиков потянет? Нет, пора делать ноги!

Еще не раз со вполне понятной гадливостью вляпавшись в различные эротические грезы, перемешанные с техническим бредом (в том, что это именно бред, путешественник, за плечами имевший не какой-нибудь институт культуры или тому подобной физкультуры, а полновесный Политех, не сомневался: слишком уж много нелепых, ничего не говорящих терминов, больше напоминающих бессмысленный набор букв), Саша, наконец, сориентировался, где следует искать покинутый так неожиданно туннель и обнаружил его устье на округлом, пастельно-розовом «потолке». Следует ли упоминать, что неровная, ритмично дышащая дыра с вывороченными наружу мягкими краями после всего пережитого внизу будила не совсем приличные ассоциации?..

3

– Алло! Пора просыпаться!

Кто-то весьма бесцеремонно выдернул Сашу из воспоминания, которому он предавался всецело, погрузившись в перламутрово-серый кокон с головой. Одного из самых приятных, между прочим.

После памятного путешествия затворник недолго предавался безделью. Немного отойдя от не самого захватывающего приключения, он деятельно взялся за перестройку своей «тюрьмы», грозящей превратиться в место пожизненного заключения. Благо времени девать не просто было некуда – его здесь вообще не существовало.

Первым делом он принялся укреплять стенки «хранилища», превращая его в некое подобие крепости, на которую наткнулся при своих «землеройных работах». Это оказалось неожиданно легко, стоило только представить, что из ладоней выходит излучение, превращающее мягкое «тесто» стен в аналог хорошо пропеченной хлебной корки. Скорее всего, «мякиш» твердел не на большую глубину и укрепленная «темница» тоже, как и ход, более походила на куриное яйцо со слабой скорлупой, но это все равно было лучше, чем ничего.

А потом Саша взялся за инвентаризацию своих «богатств», справедливо полагая, что если уж придется провести в заточении вечность, то совершенно ни к чему постоянно натыкаться на ненужные воспоминания. Сортировка производилась по степени ценности. Наиболее приятные «фигуры памяти» бережно складировались в одну сторону, более-менее нейтральные (их, увы, оказалось в несколько раз больше, чем элитных) сгребались в другую, а неприятные или хоть чем-то компрометирующие своего обладателя помещались в филиал хранилища, «выгрызенный» на нейтральной территории и особенно тщательно укрепленный. Сам Александр не собирался навещать эту кладовку, но еще более не желал, чтобы в ней копался кто-нибудь посторонний.

К сожалению, такого рода «богатств» оказалось больше всего, и бронированный закуток пришлось не раз и не два расширять, превратив в целую анфиладу каморок. Но нет худа без добра – теперь каждый сорт неприятных воспоминаний имел свое законное место, а самые нежелательные труженик стащил в наиболее дальний погреб. Подумывая при этом, как бы сотворить еще и надежную, хорошо запирающуюся дверь. Наподобие сейфовой от какого-нибудь банковского хранилища.

По мере того как бизнесмен рылся в завалах, приходил опыт, и теперь, чтобы понять характер воспоминания, даже не приходилось в него окунаться – хватало внешнего вида, – и работа, как и у любого специалиста, спорилась.

– Какого черта вам тут нужно? – Петров неприязненно оглядел с ног до головы ротмистра, прикидывая: будет ли материальной или виртуальной драка, если ее здесь затеять, – впечатления хлюпика офицер отнюдь не производил. – Кто вас звал?

– Ба-а! Да вы тут прибрались? – изумился граф, оглядываясь по сторонам. – Похвально, похвально, молодой человек… Давно вам хотел посоветовать навести порядок в своем добре. И зле заодно… Как-нибудь приглашу вас к себе, посмотрите, оцените, может быть, кое-что пригодится.

– Да уж не стоит, – криво улыбнулся Саша. – Чего я там не видел?

– Напрасно. Мне тоже есть чем похвалиться.

– Не сомневаюсь.

Ланской предпочел не заметить иронии.

– Вас не интересует, что произошло за время, так сказать, отсутствия?

– Отчего же? Как там моя рука?

Ротмистр сокрушенно вздохнул:

– Увы, с рукой пришлось расстаться. Но не переживайте – кисть не так уж важна, даже правая. В конце концов, сейчас делают такие замечательные протезы…

«Бли-и-ин!»

Бизнесмен кинул взгляд на правую конечность рисованного офицера и похолодел: из рукава ничего не высовывалось…

– ………!!!

– Купились? – подмигнул собеседник, проявляя несколькими штрихами отсутствующую деталь организма. – Не волнуйтесь, я пошутил. С детства бережно отношусь к вещам. Особенно к таким дорогим. Отделаетесь шрамом, любезный мой Александр Игоревич, – только и всего. Шрамы украшают мужчину!

– Еще одна такая шутка, – пристально глядя в глаза дворянину, сообщил Петров, – и будут последствия.

– Ладно, ладно, – примирительно поднял тот ладонь, и в самом деле, похоже, особенно не пострадавшую. – Обещаю больше так не шутить. Вы меня прощаете?

– Проехали, – буркнул Саша. – Чего приперлись?

– Вам еще не прискучило здесь?

– Да вроде…

* * *

– …вроде нет…

– Что вы сказали? – раздался незнакомый голос, сминаемый мощным гулом.

Саша недоуменно огляделся вокруг.

Салон самолета. Судя по всему, не нашего. «Боинг» или «Эйрбас». Место неплохое – у иллюминатора. Какой-то старый хрыч рядом…

– Что вы сказали? – переспросил хрыч.

– Да это я так… задремал… – смущенно ответил Петров. – Извините.

– Да-да, – покивал головой лысый, как колено, старичок в очках, переворачивая страницу газеты. – Я так и понял. Ничего, молодой человек. До Парижа еще далеко – можете продолжать.

«До Парижа?»

«Ну да. Мы летим в Париж, – тут же откликнулся невидимый собеседник. – А что вас удивляет?»

У Саши не было слов, и ротмистр продолжил:

«Я, знаете ли, подумал, что в России сейчас нам с вами оставаться не стоит…»

Правильно решил. Мамедов такие деньги ни за что не отдал бы, не имея козырей в запасе. Так что самое умное – переждать где-нибудь. Смотри-ка, а офицер неглуп!

«Польщен вашей оценкой».

«Извините…»

«Охотно».

«А почему в Париж?» – мысленно спросил Александр, досадуя на себя за оплошность.

«Почему? – Ланской задумался. – Не знаю… Вероятно, потому что я бывал в Париже… В прошлой жизни. А вы?»

«Не довелось, – честно ответил Петров. – Танька тянула, а я все времени выкроить не мог. В Германии вот много раз бывал, в Финляндии, в Польше, в Чехии…»

«Вот и восполните пробел. Надеюсь, что Париж не так изменился, как Первопрестольная… А вы не сердитесь на меня за вашу… хм-м… спутницу?»

«Ерунда! – мысленно отмахнуться было сложно, и Саша чуть не сделал это по-настоящему, сдержавшись только в последний момент: старичок-сосед и так подозрительно поглядывал на странноватого спутника, замершего с остановившимся взглядом. – Я сам сто раз хотел ее вытурить. Так что спасибо: у меня так не получилось бы».

«Не за что. Меня совсем не привлекают такого рода дамы».

Сдержать мысли было еще сложнее, но Александру удалось задавить воспоминание о «розовой раковине». Не время.

«А как вам удалось? Ну, в смысле этой поездки. В ваше время вроде бы все проще было».

«Ну да… Однако, против моих опасений, это оказалось не так уж и сложно. Билет мне заказала ваша секретарша Леночка – прелестная особа, замечу, – виза у вас в паспорте открытая… Шенген вроде бы?»

«Вы быстро осваиваетесь, ротмистр. Разве в ваше время были паспорта?»

«Я что, по-вашему, в каменном веке жил? Конечно, были. Не совсем такие, правда, но были. С деньгами вот сложнее…»

Бли-и-ин!

«Павел Владимирович! Надеюсь, у нас в багаже не летит чемодан с наличными? Особенно – с рублями!»

«Нет, не летит. Я не настолько глуп. Деньги за вашу… фирму переведены на счет во французском банке. «Креди Лионе».

«Неплохой выбор. А номер счета?»

«К чему вам?»

Приехали. Теперь он еще и нищий.

«Спасибо, ротмистр! – сарказм Александра не знал предела. – И как вы намерены распорядиться моими деньгами?»

«Почему «вы»? Мы с вами пока что в одном теле и распоряжаться будем оба. А счет вам пока не нужен, чтобы не наделали глупостей. Мне чужого не надо».