Текст книги "Управление культурами"

В последней четверти XX в. сложилась особая сфера культурной политики, которая включает (помимо образования и средств массовой информации) массовые политические технологии, дизайн и художественное проектирование, юридическую и финансовую инженерию, пабликрилейшнз, рекламу и маркетинг, архитектурное проектирование и формирование среды обитания. Социальные науки и философия в контексте культурной политики приобретают новый тип практичности, влияют на ее инструментарий и содержание. В то же время бурное развитие сферы культурной политики проблематизирует существующие техники интеллектуальной работы и предметно организованного мышления.

Очевидный для всех кризис культуры, т. е. кризис культурной идентичности, находит выражение в борьбе двух синтагм: натуралистической и интеллектуалистической (натурализм и интеллектуализм). Первую надо выводить из механического понимания природы, вторую – из спекулятивной концепции познавательного процесса как процесса типического. Современная культура тесно связана с техникой и все более подчиняет силы природы целям общества, облегчая жизнь людей и делая ее комфортной. Основой жизни становятся хозяйственные и материальные интересы. Однако обращение к видимому миру делает положение человека в нем неустойчивым. В таком мире отсутствует забота о человеке. Жизнь человечества представляет собой эпизод лишенного остановки и смысла мирового процесса, в котором теряются человек и человечество.

Тема 3
Кризис идентичности

Глобальный кризис идентичности. Социокультурный цикл П. А. Сорокина. Генезис глобальной цивилизации и конкуренция цивилизационных проектов. «Цивилизация профессионалов»

Словосочетание «кризис идентичности» касается в первую очередь того, что называется исторической памятью. Политическая история прошлого века – это эпоха глобального противостояния СССР и США, которое зарождалось в 1930 – 1940-е гг. Вся вторая половина XX в. прошла под знаком противостояния этих держав, закончившегося крушением СССР. Самороспуск Советского Союза привел к ситуации, которая называется кризисом идентичности. Это значит, что каждый гражданин новообретенной страны бывшего Советского Союза должен ответить на вопрос: кто я такой? Многие на этот вопрос до сих пор не ответили. Исторический отрезок времени, примерно десятилетие после распада Советского Союза было отпущено на размышление. Но после 11 сентября 2001 г. надо было уже действовать. Однако симптомы кризиса цивилизационной идентичности охватили многие западные страны (такие как Франция и ФРГ), и не только европейские, но и азиатские страны. О собственной идентичности задумываются и японцы, и индусы.

Принципиальный вопрос для всякого самоопределения: что происходит с каждым из нас и со всем миром в начале наступившего столетия? Весь мир втянут в так называемый процесс глобализации. И все жители планеты (в том числе последующие поколения) поставлены в ситуацию выбора: если возникает некая глобальная суперцивилизация, то чье культурное наследие будет определять ее лицо? Конечно, есть формальная альтернатива, которая состоит в том, чтобы разойтись по своим «локальным цивилизациям», вернувшись к тому существованию, которое 500 лет назад было нормой для всех жителей Земли. Но что тогда делать с таким цивилизационным культурным достоянием, как Интернет? Итак, на повестке дня вопрос о том, что будет представлять собой глобальная картина мира (цивилизации), или говоря иначе, в какой реальности предстоит жить будущим поколениям.

Здесь уместно вспомнить концепцию социокультурной динамики и понятие социокультурного цикла. Обобщающая концепция культурно-исторических типов цивилизаций принадлежит Питириму Сорокину, которую в сжатом виде он изложил в знаменитой работе «Кризис нашего времени» (сокращенный и популяризированный вариант знаменитой четырехтомной «Социальной и культурной динамики»). Ключевая категория, которую он использовал, – это социокультурная суперсистема, в основе которой лежит мировоззрение, формирующееся на базе определенного способа познания.

Сорокин выделил следующие типы суперсистем:

1) умозрительная, или спиритуалистическая, основывающаяся на сверхчувственной реальности;

2) сенсуалистическая, признающая чувственность источником и мерой всех вещей;

3) идеалистическая, основанная на синтезе интуиции, разума и чувственности.

Данные суперсистемы существуют идеально, но исторически объективируются в материальных средствах.

Согласно Сорокину, исторический процесс представляет смену одних социокультурных суперсистем другими. В основе этого движения лежит замена доминирующего мировоззрения и обусловленных им способов восприятия действительности. Основные причины изменения находятся внутри суперсистем. Переход от умозрительной к идеалистической суперсистеме и от нее к чувственной носит хотя и кризисный, но относительно спокойный характер, и только путь от чувственной к другим социокультурным суперсистемам приобретает форму самого затяжного и мучительного кризиса. Именно таков, по оценке Сорокина, кризис наших дней. Но выход из него должны найти ученые, познавшие механизмы протекания кризиса, и ответственные политики, обязанные разработать и реализовать стратегию его преодоления. Ибо при всей стихийности кризисных процессов они должны стать социально управляемыми.

Теория культурно-исторических типов Сорокина принципиально отличается от теорий Шпенглера и Тойнби. Сорокин отмечал определенные черты формирующейся цивилизации, объединяющей все человечество. Такой подход свидетельствует об осознании глобализации социальных и культурных процессов в современном мире, являющейся одной из главных тенденций нашего времени, которые Сорокин отразил в одной из работ, написанных в 1960-е гг.

Одна из основных категорий теоретической системы Сорокина – «ценность». Она выступает как необходимое условие познания, которое затем становится условием бытия культуры. По большому счету именно ценность направляет человеческую потребность в смысле и в творческом искании этого смысла в определенное русло.

В свою очередь условием существования и социального влияния ценности является ее соответствие реальности. Ценность может господствовать в культуре достаточно длительное время лишь при некотором минимуме такого соответствия. Поэтому она должна быть согласована с приоритетной традицией знания, должна получить и постоянно подтверждать через ее посредство свою легитимацию. На этой диалектике знания и ценности, взаимно легитимирующих друг друга, основываются глобальные процессы становления, развития и смены культурных суперсистем.

Ныне популярные представления о модернизации и переходе к постмодерну легко встраиваются в концепцию Сорокина. Современное общество сформировалось в процессе реализации ценностей, действительное содержание которых – это возрастающее располагание и обеспеченность сущим как вещами этого мира. Полагая, что именно в вещах сосредоточена сущность человеческой деятельности, люди строят свои отношения в зависимости от того, чем и как они располагают. Отношения между людьми принимают форму отношений между вещами: люди для себя и друг для друга предстают как объекты эксплуатации или как субъекты выгодного обмена благами. Отчуждение и овеществление человеческих отношений переворачивает отношения индивида и социального целого. Государство, корпорация, школа становятся персонализированными субъектами, а каждый отдельный индивид – обезличенным объектом их деятельности и социальной функцией, поддерживающей целое – общество.

В основу модели социокультурной макродинамики Сорокина положен известный из глубокой древности принцип цикла. Согласно его модели в истории каждой цивилизации последовательно и неизбежно сменяют друг друга культурные суперсистемы. Упрощенно и схематично этот процесс можно представить как движение маятника из одной крайней точки – «идеациональной» – в другую крайнюю точку – эмпирическую, и обратно с прохождением через промежуточную фазу «идеалистической», или интегральной, культуры либо эклектичного конгломерата разнородных культурных форм.

К эмпирической, или «чувственной», фазе социокультурного развития (тип культурной суперсистемы) Сорокин относит евро-американскую цивилизацию XX в. Ее яркий признак – стремительная экспансия зародившейся на предыдущем этапе автономной светской культуры, нормы и институты которой становятся определяющими в общественной жизни. Ее краеугольные камни – эмпирическая наука, технология, светская идеология и «человеческие, слишком человеческие» (слова Ф. Ницше) этико-правовые нормы. Этот пафос «чувственной» культуры определяет новое направление поиска «последней истины», которая усматривается теперь на земных путях научного познания «физических и биологических свойств реальности». Стимулируемая этим идеалистическим побуждением чувственная наука достигает не мыслимых ранее высот и масштабов, становясь лучшим достижением, своего рода лицом культуры чувственного типа. В то же время внутри этой науки идет процесс усиления прагматического, утилитарного аспекта, роста ценности «польза» относительно ценности «истина», что в конечном счете приводит ее к всеобщему кризису. Тот же характер носит система образования, главная забота которой, по словам Сорокина, в том, чтобы «подготовить удачливых бизнесменов, ремесленников, инженеров, политиков, юристов, докторов, учителей, священников и т. д.».

Господство и последовательное нарастание ценностей утилитаризма приводят к тому, что техника и технология обретают культурную автономию, становясь в известном смысле целью и важнейшим критерием общественного развития. Такую же автономию и влияние обретает идеология – своеобразная «религия земного», лишенная трансцендентного измерения и ориентированная на конечные, светские аксиологии, представляющие более или менее органичные гибриды идеалистических и чувственных ценностей. Светское «чувственное» право рассматривается обществом как созданное человеком. Светское общество «рассматривает все этические и законодательные правила как простые изобретения человеческого ума, в высшей степени относительные и изменчивые». Поэтому нормы светского права относительны, изменяемы и условны, в силу чего законы предрасположены к постоянным изменениям. Его кары «целиком чувственные, лишенные сверхчувственных санкций. Их цель не искупление, а возмездие, перевоспитание преступника, безопасность общества и сходные утилитарные соображения». Правила и процедуры здесь гибки, изменяемы и свободны от жесткой формальности, свойственной религиозному закону. Такой закон, светский по природе, не дополняется какими-либо священными или каноническими установлениями; он основан на исключительно чувственной системе показаний и на светском статусе судей.

Еще одна важнейшая характеристика «чувственного» этапа развития культуры – новый тип искусства. К достижениям современного «чувственного» искусства Сорокин причисляет техническое совершенство, превосходящее совершенство чувственного искусства любого другого века и культуры; творения, «беспримерные и по своему объему, и по своему размеру»; уникальное многообразие стилей, жанров и тем, представляющее всю известную до сих пор историю искусства. К его «недугам», особенно сильно проявляющимся на позднем этапе, он относит возрастающую отстраненность от культурных и моральных ценностей, тенденцию становиться все более поверхностным, болезненную концентрацию на патологических типах людей и событиях, возрастающую непоследовательность, эклектичность, внутреннюю и духовную бессвязность.

Религия в «чувственной» культуре переживает глубокий кризис. В результате многосторонней секуляризации она постепенно оттесняется на периферию культуры, загоняется в своего рода социальные и культурные резервации. В обществе нарастает скептицизм, вольномыслие и атеизм. Культура религиозной жизни все более клонится к упадку, поскольку ее социальный престиж и интерес к ней в обществе неуклонно снижаются. В результате религия достигает «абсолютного минимума» социального и культурного влияния; там, где она не преследуется как откровение Бога, она «опускается до уровня вторичного “социального убеждения” – своего рода политического кредо». Сходный, хотя несколько менее выраженный, кризис переживает и философия, которая в контексте данной культуры становится, по словам Сорокина, второстепенной «чувственной» утилитарной наукой.

Однако конец XX в., который часто называют эпохой постмодерна, характеризуется развеществлением общества. Его теперь можно трактовать не как «институционально регулируемое целое», а как «арену конфликтов из-за использования символических благ». Однако хотя институциональная структура перестает быть собственно социальной, она отнюдь не исчезает. Этот парадокс можно объяснить с помощью понятия «виртуализация общества». О виртуализации можно говорить постольку, поскольку сущность человека отчуждается не в социальную, а в виртуальную реальность. Речь в данном случае идет не только о так называемых киберпанках – людях, для которых смыслом жизни стало погружение в миры компьютерных симуляций и «бродяжничество» по сети Интернет, хотя именно киберпространство – базовая для предлагаемой концепции метафора. В любого рода виртуальной реальности человек имеет дело не с вещью, а с симуляцией. Человек, застающий себя в социальной реальности, воспринимает ее всерьез, как естественную данность, в которой приходится жить. Человек, погруженный в виртуальную реальность, увлеченно «живет» в ней, сознавая ее условность, управляемость ее параметров и возможность выхода из нее.

Перспектива того, что отношения между людьми примут форму отношений между образами, и есть перспектива развеществления общества. Виртуализация общества может трактоваться как нарастание секулярной идеациональности. Образы, столь эфемерные и столь действенные в постмодернистскую эпоху, представляют собой те самые экстрасенсорные элементы культуры, возрастание роли которых предсказывал Сорокин. То, что эти элементы не являются религиозными, не отменяет ни их экстрасенсорного статуса, ни вклада в социокультурную трансформацию. Тенденции этой трансформации отчетливо проявляются в сферах, которые анализировал Сорокин, – изящных искусствах, науке, праве, социальных отношениях, включая экономику, политику и семью.

В условиях постмодерна создается не произведение искусства, а скорее образ его путем фрагментарного, но нарочитого цитирования классических художественных приемов в коллажах, клипах, хэппенинге, перформансе. Вычлененные из классики клише включаются в любые комбинации с бытовыми предметами и жестами и служат знаками, маркирующими эти комбинации как «художественное творчество». Публика отыскивает узнаваемые «следы» – отсылки к оригинальным, но хрестоматийным произведениям и стилям. Именно реактивация их образов создает эстетический эффект. Мы живем в эпоху образов искусства.

Наука в условиях постмодерна – это род языковых игр, состязаний в манипулировании моделями дискурса. Она становится перманентным процессом построения альтернативных моделей. Если раньше аргументом против теории считали противоречащие ее положениям данные опыта, то теперь им может быть изобретение альтернативной модели. Объект науки развеществляется. Развеществляется и институциональный строй науки. Академический статус становится функцией образа компетентности, заслуживающей финансирования. Отсюда расцвет в последние десятилетия именно социальных технологий, которые адекватны симуляции компетентности, – исследовательских фондов, грантов, консультирования, конференций, академических обменов, перманентного образования. Постмодернистская наука обнаруживает черты, которые можно трактовать как «возвращение» идеациональности в сферу знания.

Современная юридическая практика также обнаруживает признаки «возвращения» идеациональности. Согласно Сорокину, идеациональное право основывается на своде норм, центральное место среди которых занимают нормы, квалифицирующие преступления против сверхчувственных ценностей. Современное право в возрастающих масштабах создает правоотношения людей и подобного рода сверхчувственных ценностей: преступления против человечности, защита прав человека, семейных ценностей, интеллектуальной собственности и т. д. Эти правоотношения идеациональны по сути, хотя и секулярны по форме.

На постмодернистском рынке обращаются создаваемые рекламой образы ценностей потребителей, а не реальные вещи. Собственно экономический процесс, т. е. производство стоимости, покидает конструкторские бюро и конвейеры, перемещаясь в отделы маркетинга, рекламные и PR-агентства, в студии СМИ и т. д. Симуляция вещи в рекламном послании экономически превалирует над самой вещью. Система кредита делает платежеспособность не столько функцией обладания реальными средствами платежа, сколько функцией образа финансовой «благонадежности». В идеациональных по характеру экономических отношениях определяющую роль играют не технологии и рыночная конъюнктура сами по себе, а социокультурная идентичность – образ «лояльного и заботливого своего» товаропроизводителя для потребителей, бизнеса для инвесторов, контрагента для партнеров. В современной секулярной и глобализованной культуре, санкционирующей свободу выбора, права человека, экономические идентичности конструируются.

В условиях постмодерна борьбу за власть ведут в форме теледебатов и рекламы. Власть становится функцией образа – политического имиджа. Политику творят в телестудиях и на концертных площадках. Следствием становится изменение характера политического режима – массовой демократии. В ходе выборов больше не происходит сколько-нибудь существенной смены чиновников-экспертов, которые осуществляют рутинную работу по управлению в коридорах власти. Меняются публичные политики, т. е. те, кто буквально работают на публику.

Другой симптом симуляции институтов массовой демократии – замещение апелляций к общественному мнению манипуляциями с рейтингами. Рейтинги, основанные на выборочном опросе, когда респонденты соглашаются с вариантами мнений, сконструированными экспертами, представляют собой лишь своего рода модель общественного мнения.

В условиях культурно санкционированных, технически и финансово обеспеченных сексуальной свободы и социальной защиты семья в качестве постоянного и социально признаваемого союза разнополых эго, нацеленного на материальную и эмоциональную взаимопомощь и воспроизводство потомства, симулируется в виртуальных семьях – «пробных», неполных, экстерриториальных, гомосексуальных. Мы живем в эпоху семьи образов и образов семьи. Распространение семейных форм, в которых образ, идея семьи явно преобладает над реальными отношениями (как это ни покажется странным), может расцениваться как «возвращение» идеациональности. По мысли Сорокина, идеациональная ментальность рассматривает людей не как индивидов самих по себе, а с точки зрения принадлежности их к единству, возникающему на основе духовного родства. Поэтому идеациональная культура характеризуется преобладанием социальных отношений фамилистского типа. В таких отношениях существует спонтанное внутреннее единение между индивидами, их спонтанное притяжение друг к другу, глубочайшая солидарность слияния их «я» в одно «мы». В идеациональной культуре семья задает образец единения, бескорыстной любви и преданности для всех форм социальных отношений. В чувственной же культуре во всех сферах, в том числе и в семье, доминируют социальные отношения контрактного и отчасти принудительного типов. Семейные отношения формируются и поддерживаются по соображениям достижения статуса, материального благополучия, общественного одобрения и т. п. Виртуальные же семьи поддерживаются не соображениями выгоды или подчинения окружающим, а аффективными «мы»-образами, сконструированной гармонией идентичностей.

Нынешний кризис цивилизационной идентичности связан с тем, что на роль основы глобальной цивилизации претендовали парацивилизация Запада и квазицивилизация Востока (СССР и его сателлиты). Борьба между ними завершилась относительным «концом истории», но оба претендента фактически утеряли христианские истоки как основу для дальнейших глобальных действий, а потому не могут рассматриваться как полноценные цивилизационные образования.

С точки зрения становления глобальной цивилизации можно выделить следующие социокультурные мегатенденции.

1. Культурная поляризация. Именно под знаком этой мегатенденции прошла большая часть XX в., сопровождавшаяся масштабными мировыми войнами в горячем и холодном «исполнении», противоборством двух лагерей – капиталистического и социалистического, геноцидом. Взаимозависимость, порождаемая страхом взаимного гарантированного уничтожения, – такова основная скрепа глобального мира на протяжении нескольких десятилетий ушедшего века. Поляризация и сегментация политической и геоэкономической карты мира, сопровождаемые формированием устойчивых военно-политических и экономических региональных союзов, – таков основной механизм реализации этой мегатенденции. Очаги возможной поляризации в наступившем столетии: растущее экономическое и экологическое неравенство (между народами и регионами, внутри отдельных стран), религиозный и рыночный фундаментализм, претензии на расовую и этническую исключительность, стремление отдельных государств или военно-политических блоков расширить зону контроля во фраг-ментированном мире, распространение оружия массового поражения, борьба за доступ к скудеющим природным ресурсам.

2. Культурная ассимиляция. Общепризнано, что последние два десятилетия прошедшего века ознаменовались торжеством идей западного либерализма. Тезис Ф. Фукуямы о «конце истории» гласил: «Вестернизации как последовательному подчинению (через постоянно расширяющуюся систему мировых рынков) западным ценностям и западному образу жизни всех экономически активных слоев населения Земли альтернативы нет». Продолжается экономическая интеграция при сохранении (с помощью глобальных финансовых и экономических институтов) доминирования нескольких западных стран, которое подкрепляется концентрацией у них ключевых интеллектуальных и информационных ресурсов. Расширяется процесс установления универсальных (общечеловеческих) норм и правил в международных отношениях.

3. Культурная гибридизация к концу XX в. приобрела совершенно новые качества. Процессы «креолизации» культуры, которые традиционно вели к образованию новых этнических общностей (стоит напомнить хотя бы расхожий образ США как «плавильного котла» для американской нации), дополняются процессами транскультурной конвергенции и формирования транслокальных культур – культур диаспоры, а не традиционно локализованных и стремящихся обрести национально-государственную идентичность культур. Интенсификация коммуникаций и межкультурных взаимодействий, развитие информационных технологий способствуют диверсификации многообразного мира человеческих культур, а не их поглощению некой универсальной глобальной культурой. Мир превращается в сложную мозаику взаимопроникающих транслокальных культур, которые образуют новые культурные регионы, имеющие сетевую структуру. Пример – новые профессиональные миры, возникшие в связи с ростом компьютерных и телекоммуникационных сетей.

4. Культурная изоляция. XX век дал многочисленные примеры изоляции и самоизоляции отдельных стран, регионов, политических блоков, причем к средствам политической и культурной изоляции («санитарные кордоны») или культурной самоизоляции («железный занавес») прибегали в целях консолидации социальных систем против внешних и внутренних врагов. Источниками изоляционистских тенденций в наступившем столетии станут культурный и религиозный фундаментализм, экологические, националистические и расистские движения, приход к власти авторитарных и тоталитарных режимов, которые будут прибегать к таким мерам, как социокультурная автаркия, ограничение информационных и гуманитарных контактов, свободы передвижения, ужесточение цензуры, превентивные аресты.

Поиск универсальной культуры (в качестве основы глобальной культуры) для универсальной метацивилизации связан с профессиональной идентичностью, которая является ключом к пониманию глобальной профессиональной революции, которая образует механизм формирования глобальной метацивилизации.

Природа центральной цивилизации, объективно составляющей основу становящейся глобальной цивилизации (примерно с 1500 г.), связана с процессом профессионализации. «Цивилизация профессионалов» пытается преодолеть ограниченность конфессиональных цивилизаций, под флагом которых начинала складываться глобальная цивилизация как результат европейского проекта. Природа кризиса «цивилизации профессионалов» состоит в том, что специализм новейшего (секулярного) профессионализма противоречит претензии на универсальность. Первый шаг в преодолении этого противоречия состоит в появлении универсальных профессионалов (парапрофессионалов), которые образуют контркультуру по отношению к профессионализму специализма. Разрешение указанного противоречия состоит в переходе к транспрофессионализму, и далее – к трансфессионализму. Профессионализация, таким образом, оказывается базовым цивилизационным процессом.

Кризис идентичности «цивилизации профессионалов» выражается в разрыве между неустранимым «творческим порывом», сметающим все профессиональные стандарты, и необходимостью сохранить универсальные стандарты культуры профессионализма. Чем отличаются транспрофессионалы от парапрофессионалов (и других профессионалов)? Готовностью «здесь и теперь» организовывать и проводить трансдисциплинарные комплексные партиципаторные исследования действием.

Основной тренд процесса профессионализации: от универсализации к уникализации. Он начинал доминировать в конце XX в. Пути формирования транспрофессионалов:

1) изобретение универсальных технологий раньше других и их умелое использование парапрофессионалами («манипуляторами символов»);

2) искусство конфигурирования знаний и людей разных профессий для решения уникальных проблем.

Кроме того, в условиях глобализации появляется новый тип политиков-космократов, готовых работать в поликультурных средах над решением глобальных и региональных проблем. Эти новые виды профессионалов появились в середине 1990-х гг. Управление знаниями и формирование команд лидеров – это ведущие технологии транспрофессиональной работы.