Текст книги "Sugar Mama"

Фернандель кивнул, уставившись в одному ему известную точку.

– Естественно, я хотел бы получить расчет. Причем такой, как положено, – со всеми премиями, отпускными и долгами.

– Какими премиями, какими долгами? – монотонно спросил он.

– Теми, которые вы мне должны с февраля. Сегодня май, между прочим.

– А что, Машка тебе не платила? – пробубнил Фернандель.

– Да бросьте вы! Прекрасно же знаете. Далее Так как вы выкидываете меня на улицу, а по-другому это не назовешь, я хочу компенсировать всю разницу в курсе валюты и вернуть никому не понятные налоги с черной зарплаты. Расчет будет производиться с осени, когда я официально был назначен на должность.

– А проценты за программу ты в валюте получал?

– В валюте.

– Чистыми?

– Чистыми.

– Так какого хрена?!

– А такого, что, если бы ты еще и с процентами народ дул, у тебя бы вообще никто работать не стал! – не дал я ему передернуть.

– Так, – вскочил он, – разговаривать будем у меня в кабинете!

– Ошибаешься, – прижал я свой край скамейки к столу, – разбираться мы будем именно здесь и сейчас, потому что деньги за программы не у спонсоров, а у меня.

Фернандель обмяк и сел.

– Так вот, Фернандель, хочешь по-хорошему – слушай внимательно. Мне всех денег не нужно. Я заберу только то, что ты мне должен, понятно?

Молчание было коротким.

– Я не хочу здесь разговаривать! Выпусти меня! Дай мне выйти отсюда! – зашипел он.

Фернандель задергался, расставил локти и, упираясь в стенку, все-таки выбрался из-за стола. Мокрый от пота и красный от злости, он промчался через зал и загрохотал вниз по деревянной лестнице.

«Ну вот и все, – выдохнул я. – Что хотел, то и случилось. Но как же Фернандель струхнул, мамочка моя! Может быть, он решил, что я заодно с Игошиным? Хотя у Игошина теперь своя драма, не до этого. Одним словом – понеслось!»

Задерживаться здесь дальше не было смысла. Я надел куртку, взял рюкзак, оставил на столе двести рублей официантке и направился к выходу.

Света догнала меня у самой лестницы.

– У вас все в порядке? – спросила она.

– Абсолютно! Деньги на столе, привет Игошину. А чем я мог ответить на ее намеки? Спросить, когда она освободится? Для чего? Во-первых, с этого дня для всех в клубе я умер, потому что искать меня начнут именно здесь. Во-вторых, хватит романов с пустыми девицами. Хороши они лишь до того момента, когда понимаешь, что к твоему карману подключили пылесос. В-третьих, романтики на сегодня вообще более чем достаточно. Самое время подумать о том, что делать дальше. В первую очередь нужно сваливать с квартиры.

Я бросил рюкзак на заднее сиденье и завел машину.

«Что бы ни говорил Хусейн, но Фернандель сам отказался от денег, значит, теперь ко мне претензий быть не может, – подумал я. – Произошла так называемая экспроприация капитала, может быть, не слишком законная, зато все по Ленину – без аннексии и контрибуции».

Кто-то смотрел на меня. Я повернул голову. На тротуаре стояла Света. Я приоткрыл дверь.

– Вы зажигалку с сигаретами на столе забыли, – сказала она. – Я стала убирать, вижу, ваша «Zippo» лежит. Это же ваша?

– Свет, а ты ведь следишь за мной? – не удержался я.

Она рассмеялась:

– Не слежу, а наблюдаю. Может, вы мне нравитесь? Вот у вас сегодня неприятности, а вы не признаетесь.

– Неприятности будут у тебя – за отсутствие на рабочем месте, – заметил я.

– Не будут. Я в данный момент обслуживаю постоянного клиента, а у него привилегии.

– Ладно, спасибо за зажигалку. Мне ее на вечеринке «Харлей-Дэвидсон» знакомый один подарил. Жалко, если бы потерялась.

Я взял зажигалку и задержал руку девушки:

– Послушай… Я не глупый и все понимаю, просто сейчас ехать надо. Я тебя найду, договорились?

– Договорились.

Минут через десять я застрял в пробке при въезде на Большой Каменный мост.

«Поразительно, с какой скоростью меняются сюжеты! – подумал я. – Вчера в это же время я пил с Хусейном водку и слушал его умные советы, чтобы сегодня сделать все с точностью до наоборот. Год назад, когда я в одиночестве торчал на даче, больше всего мне не хватало такой вот Светы. А теперь я сам отказываюсь от красивой девчонки, которой и добиваться-то не нужно. Еще в конце лета я был безработным раздолбаем, а сейчас я опытный пиарщик, сделавший не один проект, и на переднем сиденье моей машины лежит рюкзак с тридцатью тысячами долларов, которые без боя сдал уже бывший мой директор. Впрочем, и пиарщик я уже тоже бывший.

Но впереди лето. Летом все проще. Пойду в какое-нибудь рекламное агентство и стану сочинять ролики».

Иногда в автомобильных пробках приходят в голову хорошие мысли. Может быть, пробка – это одна из немногих ситуации, когда можно о чем-то поразмыслить. Странно, что многие этого не понимают: нервничают, гудят, курят сигарету за сигаретой. Ведь это здорово, когда светофор меняет цвета: зеленый, желтый, красный, зеленый, – а ты сидишь и думаешь. Тихо и хорошо. Маленький дом на колесах, с креслом и музыкой. Зачем люди нервничают в пробке? Разве что-то можно изменить? В пробке мы похожи на клетки. Живем и двигаемся, пытаясь занять освободившееся впереди место. Но до тех пор, пока в Кремль не проедет черный кортеж и пока человек не отдаст ему честь и не получит по рации приказ пускать поток, ничего в жизни клеток не изменится. Это потом, вырвавшись и утопив педаль в пол, мы начинаем думать о себе по-прежнему, с уважением. Но это потом, а пока нам изредка позволяют проползти чуть-чуть вперед по мосту с роскошным видом на Кремль. «А интересно, – подумал я, – что, если сейчас плюнуть на все, выйти из машины и пойти к метро пешком? И остальные, посмотрев на тебя, тоже выйдут из своих машин и тоже пойдут пешком. Что будет? Наверное, президент позвонит мэру и спросит:

– А что это у нас градоначальник сегодня делает?

И вечером в новостях покажут, как мэр лично руководит аварийными работами на Большом Каменном мосту. Он сидит за рулем эвакуатора, приподнимает кепку и вытирает пот с головы. Потом оператор обязательно покажет крупным планом дверь эвакуатора, и все увидят, как красив герб нашего города. Чем не повод для пиар-кампании? Если бы в жизни все было так просто, если бы было…»

Зазвонил телефон.

– Ты как? – спросил Хусейн.

– Нормально, – ответил я. – Торчу в пробке.

– Это понятно. Я про узбека твоего.

– Поговорили.

– Не стал все-таки меня слушать?

– Все нормально. Фернандель психанул и сбежал со встречи. Так что деньги мои.

– Мог и не тратить на него время. Ладно. Я вот что подумал, – сказал Хусейн. – Ты где все это переждать решил?

– На даче, наверное.

– Узбек же ее знает?

– Думаешь, припрутся?

– Без вариантов. Спалят тебя вместе с дачей, если деньги не отдашь. Тебе уехать надо, Костя.

– Куда?

– А куда хочешь. Главное – подальше. Я пообщался кое с кем. На мелких разборках отморозки беспредел творят. Так что уезжай куда-нибудь. В Крым, например. Или на восток. Тайменя ловил?

– Нет.

– Вот и половишь. У меня на Иртыше приятель егерем служит. Примет в лучшем виде. Может, и я на недельку вырвусь.

– Подумаю. Как съеду с квартиры, сразу перезвоню.

– Ну давай, на связи.

«Не зря я все-таки ездил вчера к Хусейну, – подумал я. – Если он говорит, что надо валить, значит, стоит прислушаться. Ладно, сдам утром хозяйке квартиру, а там разберемся».

Снова раздался звонок.

– Костя, это Маша. Не бросай трубку, ладно?

– Не собираюсь бросать, с чего ты взяла?

– Ну мало ли… Послушай, ты мог бы приехать завтра на станцию с деньгами? Мы сядем и обо всем договоримся. Фернандель поручил мне уладить все вопросы.

– Боюсь, что поздно.

– Ничего еще не поздно.

– Я предлагал решить по-честному. Он отказался. Два раза такие вещи не обсуждают, сама понимаешь.

– Ты хорошо подумал? У тебя могут возникнуть проблемы.

– Угрожаешь?

– Предупреждаю.

– Знаешь, Маша, тебе самое время о своих проблемах подумать, а о себе я уж как-нибудь позабочусь. Больше не звони, поняла?

Через несколько минут мобильный зазвонил снова.

– Ну даешь! – восхищенно воскликнула Лора. – Даже не представляешь, какой шухер у нас творится! Ты их правда кинул?

– А ты еще на станции? – спросил я.

– Я в «Огород» еду. Из метро выхожу. А ты где?

– В пробке стою, на Большом Каменном.

– Слушай, приезжай? Винца попьем, поболтаем.

– А ты меня Фернанделю не сдашь?

– С ума сошел? Они знаешь как испугались? Фернандель говорит, ты специально ему свою крышу приводил, типа насчет газа с учредителями договариваться, а на самом деле это такой план у тебя был. Это правда?

– Ло, подожди меня в «Огороде», ладно?

Через час всеми неправдами и переулками я добрался до «Огорода». Лора сидела за столиком и весело болтала по мобильному. К моему приезду она успела выпить две трети бутылки французского вина.

– Хорошо тут у тебя, – заметил я.

– Пока-пока. Еще позвоню, – чмокнула она трубку. – Что так рано, мог бы и попозже приехать, – сказала она мне.

– Глупый вопрос.

– Не обижайся, – протянула Лора и нарочито дурашливо захлопала ресницами. – А нальешь мне вина – осчастливлю поцелуем. Прямо взасос на глазах у изумленной публики!

Оказалось, она не шутила. Пока я наливал в ее бокал, Лора придвинула стул поближе и поцеловала меня. Ее губы пахли бордо.

– Сейчас пролью! – предупредил я, и в этот момент чья-то рука подхватила бутылку.

А Лора и не думала останавливаться. Она забралась на меня, обняла за шею и впилась в губы. И почему-то мне было наплевать, что десятки людей смотрят и обсуждают нашу распущенность. Лора тоже чувствовала их взгляды. Она специально стала постанывать и неожиданно ловко надавила коленкой там, где делать этого без особой причины не стоило.

– Ло!

– Вот тебе, чтоб не ворчал, – весело спрыгнула она на пол. – Девушка! Нам еще вина!

– Ну что же ты делаешь, Ло?!

– Здорово, правда?! А эти-то как таращатся, смотри! – победно осмотрела она соседние столики.

Подошла официантка.

– Это вы спасли бутылку французского? – спросил я.

– У вас такая темпераментная девушка… Пришлось выручать.

– Невоспитанна немножко, но темперамента – это факт, – согласился я. – Если не затруднит, налейте ей еще вина, пожалуйста.

– Что-нибудь поесть?

– Да, поесть! – потребовала Лора. – Хочу моцарел-лу с помидорами и салат из шпината с майонезом и перепелиными яйцами!

– А вам?

– Кусок говядины с кровью.

– О, ты сегодня кровожаден?! – заметила Лора. – На сколько их кинул?

– На все.

– Ни фига себе! – присвистнула она. – И что делать будешь?

– Куплю недвижимость на Кипре.

– Шутишь?

– Нет. Поедешь со мной?

Лорка замолчала. Она потягивала вино и смотрела куда-то в скатерть, чуть откинув назад голову. С того лета, как мы с ней встретились, она совсем не изменилась: роскошные темные волосы, нежная белая кожа, арабская вязь тонких губ и абсолютное презрение к косметике.

Я взял ее руку и потянул к себе:

– Помнишь ту ночь?

– Хочешь все сначала? Читать стихи, болтать о жизни, медленно прижиматься ко мне? Или взять сразу? – спросила она.

– Ты в чем-то меня упрекаешь?

– Нет, просто характер такой. Люблю делать гадости.

– Неправда, ты девушка вполне логичная.

– Хочешь серьезных отношений?

– А ты, похоже, нет?

– Почему же? Когда-нибудь я стану матерью двоих детей и примерной женой. Буду ждать супруга с работы, готовить ему голубцы, имитировать оргазм в постели и два раза в месяц изменять с любовником. Может, даже не два, а целых четыре.

– Ты называешь это быть «примерной женой»?

– Я полагаю, все это случится не раньше чем лет через десять, понимаешь? Сейчас я хочу просто жить.

– Разве я претендую на голубцы?

– Не обижайся! Я высказалась не в твой адрес, а вообще. Это не имеет отношения к тебе.

– А что имеет?

Наконец она посмотрела мне в глаза:

– Наверное, уже ничего. Это лето не может быть похожим на прошлое. Тогда было хорошо. Сейчас должно быть еще лучше. И у тебя тоже, понимаешь? Ты ведь любишь Анну Сонет?

– Люблю, – признался я.

– Вот и люби.

– Все-таки ревнуешь?

– П-ссс, – поджала губы Лорка.

Официантка принесла блюда, но мне уже не хотелось есть. Выпить, что ли?

– Зачем тогда этот спектакль с поцелуями? – спросил я.

Лорка пожала плечами, тыкая вилкой в шпинат:

– Дурачилась.

– Понятно, – сказал я. – У тебя здесь встреча с кем-то?

– Да.

– Тогда мне лучше уйти. Лора кивнула.

– Мне тоже с тобой было хорошо. Будь умной и постарайся не делать в жизни глупостей, – сказал я на прощание.

– Костик! – услышал я, когда шел к выходу.

Я обернулся. Лорка держала в высоко поднятой руке бокал с вином и улыбалась:

– За тебя!

«Дура», – подумал я и послал ей воздушный поцелуй.

На улице шел мелкий дождь. Я сел в машину и закурил. Домой ехать не хотелось. Достал мобильный и набрал номер хозяйки квартиры. Она решила, что я уезжаю, потому что дорого, и уговаривала остаться. Обещала не поднимать цену до конца года. Сказала, что я на редкость спокойный и интеллигентный жилец, и даже назвала меня сыночкой. В конце концов хозяйка смирилась и, узнав, что я готов уехать прямо завтра, сказала, что даже съезжаю я как нормальный человек.

Дождь усилился. Мне стало грустно смотреть на город, на людей, которые в нем живут, на серые дома проспекта, на «Огород», в котором осталась Лора, на свою машину и даже на рюкзак с деньгами. Я снова подумал, что здорово было бы сейчас выпить. Если мысль посетила дважды, скорее всего, она чего-нибудь стоит. Я представил, как становится тепло от коньяка, как начинают разбег мысли, точно самолеты, стремящиеся оторваться от взлетной полосы, и, набрав скорость, разлетаются в разные стороны света. Светка – вот кого мне не хватает в этом сером городе! Я завел машину и вернулся в клуб.

– Игошин здесь?

– Уехал. Будет через час.

– Поднимусь, выпью пива. Охранник уткнулся в кроссворд.

Света болтала с барменом и не сразу заметила, как я вошел.

– Вы быстрее, чем я надеялась, – улыбнулась она.

– Я уезжаю и, скорее всего, надолго. Подумал, что некрасиво пообещать и исчезнуть, правда же?

– Все так серьезно?

– Да. У меня есть только один вечер. Сегодня. Хочу посвятить его тебе. Если скажешь «нет», я не обижусь. Просто не берусь загадывать, когда мы теперь увидимся. Что скажешь?

– Скажу, что, если бы я тебя видела в первый раз, он стал бы последним.

– Извини.

– Но ведь это уже не первая встреча? – подмигнула она. – Мне нужно договориться с девчонками, чтобы подменили на ночь. Выпей пока чего-нибудь.

– Я в машине подожду, ладно? Света кивнула.

Если женщина решила с тобой переспать, ее ничто не остановит.

Не я придумал, а жаль.

Света была ничего. Это все, что мог я сказать о ней утром. Увы, ее старание не совпало с моими желаниями, а мои надежды – с ее убежденностью, что все в постели происходит с длительностью в четвертую долю ноты. В общем, мы собирались станцевать «Tango Nuevo» Астора Пьяцолло, но с трудом сподобились на пасодобль. Она кружилась, но не успевала вернуться в нужное положение. Я делал поддержку, но совсем не там, где ей хотелось. Она закидывала ногу на мое бедро, но попадала не выше коленки. Я путал чувство такта с чувством ритма. Как ни странно, оба мы кончили с последним аккордом бандонеоне маэстро.

Про Хусейна я вспомнил в полдень, когда привез Свету обратно в клуб. Она поцеловала меня в машине, попросила позвонить, как только вернусь, проверила, правильно ли я записал ее номер в свой мобильный, еще раз поцеловала и ушла, помахав на прощание из дверей клуба. Тогда они и появились у моей машины. Первому было лет двадцать. Он зашел спереди и сел на капот, чтобы я не уехал. Второй, что выглядел старше, дернул на себя мою дверь и, положив мощный кулак на руль, уставился на меня воспаленными глазами. Зрачки у него были меньше булавочной головки.

– Бабло где? – спросил он.

– В банке, – почему-то ответил я.

– Значит, едем в банк, – потянулся он к замку зажигания.

Я выхватил ключи.

– Ты чего, сука? Порежу тебя! – полез он в карман куртки.

Этой паузы хватило, чтобы всадить ключом в его кулак. Рефлекс сработал, и громила отдернул руку. «Опель» завелся мгновенно. Первая, газ в пол, брошенное сцепление, адский вопль резины – и бритый, взлетев с капота, врезался в стекло зеленого пикапа, стоявшего впереди. Громила успел отпрыгнуть и попал под колеса идущей сзади машины. Визг тормозов, несколько глухих ударов и паровоз из трех машин на Пятницкой позади меня. Я проехал метров двести и свернул в переулок. Сзади свистели, сигналили, кричали, кто-то бежал за мной и записывал номера, но после второго поворота никого уже не было видно.

«Ай, Хусейн! Не послушал тебя! Надо было сразу залечь, – повторял я, не представляя, куда теперь ехать. – Быстро же они на меня вышли, черти! Надо было Светку довезти до Третьяковской, а не лезть на Пятницкую. Черт! Куда теперь?»

Как выяснилось, в такие минуты действительно приходят удивительно простые решения. Еще раз свернув в переулок, я понял, что вот-вот опять попаду на Пятницкую. Я остановил машину и осмотрелся. На вывеске углового дома было написано «Аэрофлот». Судьба. Я вышел из машины, перебежал улицу и открыл стеклянную дверь.

– Куда летите? – поинтересовалась девушка.

– А куда посоветуете?

– Ну, знаете… – усмехнулась она. – Это вопрос ваших возможностей. Мы-то вас доставим, куда душе угодно.

– У вас водички не найдется попить? – спросил я.

– Вам плохо?

– Что-то сердце сегодня пошаливает, – погладил я ладонью слева, точно так же, как это делает Фернандель.

– Надо же, – налила она воды из кулера, – такой молодой мужчина, а уже сердце.

– Магнитная буря, наверное, – сказал я и осушил стакан.

– Получше стало?

– Вроде бы, – выдохнул я. – Говорите, куда угодно? Это хорошо. А за границу?

– Вам за границу нужно?

– Мне сегодня отпуск дали. Думаю, надо бы слетать куда-нибудь.

– Тогда вам виза нужна.

– А без визы?

– Без визы – Египет, Турция. Но рейсы чартерные, дешевых билетов нет. У вас отель забронирован?

– Девушка, какой отель? Я же говорю: только сегодня в отпуск ушел.

– Да-да, – закивала она. – Я понимаю. Но все-таки сначала стоит поговорить с туристическим агентством. Например, на Новый год…

Она начала нудно и утомительно долго рассказывать, как они с мужем летали не то в Тунис, не то в Таиланд, не то еще куда-то.

Я смотрел в окно. На Пятницкой образовалась пробка. Должно быть, движение заблокировали те самые машины, которые столкнулись, когда я рванул с места на своем «опеле». С рекламного щита на противоположной стороне улицы глядел на меня Эрнесто Че Гевара. Надпись справа сообщала о революции в тарифах на сотовую связь.

– Вы на Кубу летаете? – поинтересовался я.

– «Аэрофлот» – крупнейший российский перевозчик пассажиров более чем в восемьдесят девять городов сорока семи стран мира, – произнесла она голосом автоответчика.

– Да ладно вам, – сказал я. – Дайте билет до Гаваны. Девушка защелкала по клавиатуре.

– Есть билет на завтра. Шереметьево-Гавана, рейс 333, вылет в два часа десять минут утра.

– Годится.

– А обратно?

– Обратно куплю в Гаване.

Она посмотрела на меня так, словно я зашел в «Детский мир» за настольным футболом, а приобрел лондонский «Челси».

– Везет же, – сказала она, оформляя мой билет.

Через два часа я вышел из офиса банка с пластиковой картой Visa Classic, на которой лежали все мои деньги, за исключением тех, что были потрачены на билет, и еще нескольких сотен наличными. Еще через час я припарковал машину в «аварийке» и сдал ключи дядьке. До вечера я гулял по магазинам, скупая шорты, майки без рукавов, плавки, шлепанцы и крем для загара.

Вечером в «аварийку» приехал Хусейн.

– Собрался? – усмехнулся он.

Я показал ему новую дорожную сумку.

– Думал, тайменя половим, а ты меньше чем на марлина не согласен?

– Вот так в жизни бывает, – сказал я.

– Ладно, Хемингуэй, главное, что ты улетаешь, а куда – не так важно. Месяца два не возвращайся, а я пока разберусь тут с твоими наездами. Ну что, в «Арагви»?

– В «Арагви» так в «Арагви», – согласился я. – Только давай сначала чего-нибудь выпьем?

Дядька принес початую бутылку водки, разлил по стаканам, разрезал на три части сморщенную прошлогоднюю антоновку и сказал тост за Фиделя.

По дороге в ресторан меня накрыло. Снилось, что машина Хусейна свернула на Рижское шоссе. На эстакаде через Истру внезапно открылась дверь, и на бешеной скорости меня выбросило прямо в реку. Почему-то все вокруг стало рыжим: рыжий асфальт, рыжее небо, рыжая трава. И только вода была обычного цвета. Меня несло течением, и я никак не мог вынырнуть, чтобы глотнуть воздуха. В такой момент обычно просыпаешься, но я не проснулся. Меня кружило и несло все дальше и дальше. Уже не было холодно, и стало казаться, что собственное бессилие вовсе не страшно, и даже наоборот. Просто перестаешь себя контролировать, и все на этом свете происходит само по себе. Или уже не на этом?

– Просыпайся, – разбудил меня Хусейн. – С отличным парнем познакомлю – такой же святой придурок, как и ты.

Я шел к столику, еще не проснувшись и покачиваясь, точно пьяница на грунтовой дороге. За столом нас встретил рыжий грузин – до такой степени рыжий, что мне на мгновение показалось, будто и воздух вокруг его головы тоже стал рыжим. Говорил он с чудовищным акцентом.

– Джамбул, – протянул он руку. – Романадзе.

– Аджарец?

– Батуми. Штат Тэхас.

– А почему Техас?

– Когда самолеты из Москва в Грузия лэтают – на Батуми всегда воврэмя. Никогда задэржки нэ бывает. Потому Тэхас. Мандарины, хурма, солнцэ, понял?

– Джамбо, – обратился к нему Хусейн. – Костя мне не просто друг, он мне младший брат, понимаешь?

– Канэчно, – сказал Джамбул. – Зачэм объяснят? Раз тэбэ брат – значит и мнэ брат.

Он обнял меня и по кавказской традиции два раза поцеловал.

– Костя сегодня тоже улетает, и я хочу вас обоих проводить.

– Куда лэтишь, брат? – спросил Джамбул.

– На Кубу.

– Дэда! – присвистнул он. – Тогда за Фидэля выпьем, – налил он вина. – Дай бог дорогому Фидэлю, чтобы был здоров, как мой дэд, который дэвяносто во-сэм лэт живет, вино пьет и дэвушкам улыбается!

– Фидель до ста сорока жить собрался, – заметил Хусейн. – Вчера прочитал.

– Пачэму нет! – воскликнул Джамбул. – Если Бог захочет, и до сто сорок доживет. А сациви ест будэт – все сто пятдэсят сможет1… – засмеялся он, накладывая себе сациви, – дэвушек любить! Бери-брат, – кивнул он мне. – Здэсь такой сациви готовят, что моя мама так нэ умеет.

Сациви действительно был хорош. Я вспомнил, как готовила его моя жена, когда мы еще жили вместе. Зачем я все бросил…

– Хотэл и бросил, – сказал Джамбул. – Значит, нэ тот дом, нэ та жена. Зачем Толстой из дома ушел и на станции умэр?

– Мысли читаешь?

– Пачему читаю? Ты толко что сам сказал «зачем я все бросил».

– Правда?

– Канэчно.

– Тогда давай выпьем. Знаешь за что? За мой бывший дом, за мою бывшую жену. Она ведь меня все равно любит. Давай за любовь!

– За любов!

Мукузани – роскошное вино. И вообще жизнь быстро наладилась. Я же говорил, что к мыслям стоит прислушиваться.

– Зачем Толстой ушел, не знаю, – сказал я. – Объяснить смогу, наверное, но в душу ему уже не заглянешь, правда?

– А я знаю, – сказал Джамбул. – Он бэлый был, но сколко ни ждал, никто за ним нэ пришел. Потому сам рэшил идти.

– Тогда белых еще не было, Джамбо, – усмехнулся Хусейн. – Толстой в девятьсот десятом умер.

– Я про душа говорю, брат. Есть душа черный, а есть бэлый. У Толстого душа был бэлый. И у тебя бэлый, – сказал он мне. – Ты семью оставил, а жену свой все равно любиш. Значит, бэлый.

– А у рыжих? – подмигнул Хусейн.

– А у рыжих душа самый красивый, – рассмеялся Джамбул. – Такой рыжий-рыжий!

– Тогда за рыжих! – поднял бокал Хусейн.

«Сталин тоже рыжим был», – подумал я.

– Сталин был черный, как кошачье дэрмо! – возмутился Джамбул. – Он рыжим толко прикидывался. Специально молодой на солнцэ загорал, чтобы кожа рябой стал и волос рыжий. Вождь должэн выдэлятся. А кто еще заметнее рыжих?

– Нет, Джамбул, – поразился я, – ты точно мысли читаешь!

– Ничего я нэ читаю, брат. Просто ты нэрвничаэшь и вслух говоришь. Тебэ выпит надо, правильно говорю, Хусейн?

Хусейн кивнул и налил мне еще вина.

– Вот тэпер, Костя, вино пей и слушай. Толко хорошо вино пей, потому что вы, русские, пит нэ умеете.

– Уверен?

– Увэрэн. Пит надо как? Красиво! А вы пьете что? Стакан налил, «поехали» – и под стол. Вот Гагарин – мужчина был, он «поехали» как сказал?

– Красиво.

– Хочаг[13]13
  Молодец (груз.).


[Закрыть], Костя! Он «поехали» красиво сказал! И ты тоже красиво пей. Мужчина все красиво дэлат должен, а пит – особенно!

Джамбул налил вина, поднял бокал и посмотрел на свет:

– Вот люди думают, что Бога на зэмле нельзя встрэтить, да? А мой дэд говорит, у кого душа бэлый, тот хот раз, но Бога встрэчает. Выпьем за то, брат, чтобы и ты Его встретил!

– Когда Джамбул говорит, – сказал Хусейн, – я наслаждаюсь. За тебя, Джамбо!

– Я малэнкий был, дэд гостей собират любил – Джамбул хлопнул Хусейна по подставленной ладони и подставил ему свою. – Гости сядут, дэд чача достает, и разговаривают. Так красиво говорили, вай мэ! Один тост я скажу, и сами увидитэ, как красиво. Дэд так говорил: «Я нэ стану желат вам то, что вы хотитэ, потому что, если вы это действитэлно хотите, это и так будэт. Нэ стану желат то, что вам нужно, потому что то, что вам нужно, нэ известно никому, кроме Бога. Я желаю вам, чтобы то, что вы хо-титэ, и то, что вам нужно, почащэ встрэчались». Давай выпьем, сагол[14]14
  Хорошо сказал! (Груз.)


[Закрыть]!

– Здорово, – сказал я. – Почти притча.

– И притча тоже есть, брат! – перевернул он бокал, показывая, что в нем не осталось ни одной капли. – Когда Бог раздавал людям зэмли, грузины опоздали. Приходят к Нэму, а зэмли не осталось. «Где же вы были, дэти мои?» – спросил Бог. И тогда грузины ответили: «Мы опоздали, потому что пили за Тэбя, Отче!»

– Он улыбнулся и сказал, – продолжил я, – «Тогда берите лучшую землю, которую специально оставил, потому что не знал, кому отдать, чтобы не обидеть других».

– Ай, Костя, знаэшь? Наливай! – обрадовался Джамбул.

Мы пили девятую бутылку вина, и ни одна капля не упала на скатерть. Подходил официант, пожилой полный грузин, и, ласково глядя на нас, открывал новую. Менял тарелки и приносил новые блюда. Ставил их так, как ставят только дома, близкому человеку, чтобы самая вкусная и аппетитная сторона обязательно смотрела на нас. Он приносил еду, не спрашивая, чего мы хотим. И не было сомнений, что каждый раз этот седовласый грузин в серой сванетской шапочке приносит что-то удивительно вкусное. Он поставил на стол аджарское хачапури – длинную лодочку запеченного с сыром теста, в середине которой покачивался разомлевший от хлебного жара желток.

– Выпэйте с нами, батоно[15]15
  Уважаемый (груз.).


[Закрыть], – предложил Джамбул. Грузин взял бокал. У него был слабый от старости голос, и говорил он почти шепотом.

– Земля большая, – сказал он, – а люди маленькие. Но какой бы маленький человек ни был, все равно можно сказать, какой он. Вы – хорошие люди. Знаете почему? В это место плохие люди не ходят, даже чуть-чуть рыжие, – кивнул он на Джамбула. Старик улыбнулся. – Это не шутка, а немножко такая реклама. А тебе скоро дорога, бичо[16]16
  Парень (груз.).


[Закрыть]?

– Да, – ответил я. – Не знаю, правда, что там будет…

– Это не важно, – сказал он. – Поверь, когда хочешь разобраться, что делать дальше, любая дорога приведет куда нужно. А дорог знаешь сколько? И потому никогда не знаешь, какая из них последняя. «Иди, куда хочешь, умри, где должен» – так люди говорят. Но об этом даже мне думать рано, – шепотом засмеялся он. – Удачи тебе, сынок, – чокнулся он со мной. – И тебе тоже, – пожелал он Джамбулу. – И тебе, – чокнулся он с Хусейном, – вижу, ты большой человек и сильный. Дай бог, чтобы все, кому ты помог, тоже нашли в себе силы помогать людям.

– Мадлоба[17]17
  Спасибо (груз.).


[Закрыть], батоно, – привстал Хусейн.

– Мадлоба, – сказал я.

– Мадлоба, – обнял Джамбул старика.

– Э, нэ полечу сэгодня в Тэхас, – сказал Джамбо. – Такой вэчер, душа пэсня просит!

Поздно вечером мы ехали в Шереметьево. Всю дорогу Джамбул тихо пел грузинские песни, а мы с Хусейном слушали и молчали. Редкий случай, когда таксист выключает радио «Шансон». Шел дождь, но город уже не был таким серым, как прежде. Прощаясь, Джамбул, попросил:

– Когда прилэтиш, брат, сделай один просба, да? Купи самой красивой кубинке цвэты и скажи, что эти цвэты ей дарит Джамбул из Батуми!

– Хорошо, брат.

– Ладно, давайте прощаться, – сказал Хусейн. Мы обнялись по очереди.

У таможенной линии я обернулся и спросил Джамбула:

– Ты правда думаешь, что я Его когда-нибудь встречу, как говорил твой дед?

– А сам как думаэшь? – подмигнул он.